Buch lesen: «Россiяне на Сандвичевыхъ островахъ (1815-1817), или Похожденiя доктора Шеффера. Документальная историко-авантюрная трагикомедия в четырёх актах»

Дизайнер обложки Мария Ашихмина

© Дмитрий Семакин, 2017

© Мария Ашихмина, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-7425-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Моему сыну Володе

DRAMATIS PERSONÆ
Действующие лица

Георг Антон Алоизиус Шеффер (он же Егор Николаевич фон Шефер) (1779 – 1836) – российский подданный германского происхождения, коллежский асессор, врач на службе Российско-Американской Компании, «покоритель» Сандвичевых (Гавайских) островов.

Каумуали‘и (он же Томари; он же Тамурии etc.) (1780 – 1824) – король островов Кауа‘и и Ни‘ихау, вассал Камехамехи.

Камехамеха I Великий (он же Тамеамеа, он же Томи-оми, он же Майха-Майха etc.; он же «Одинокий») (17?? – 1819) – король объединённых Гавайев; «Наполеон Тихого океана».

Александр Андреевич Баранов (1747 – 1819) – главный правитель Русской Америки, коллежский советник, кавалер, «начальник Аляски».

А также:

Тимофей Никитич Тараканов (1774 – 18??) – курский крепостной, промышленник РАК и помещик на сандвичевом острове Атувай (Кауа‘и).

Джон «Олохана» Янг (1742 – 1835) – англичанин, бывший матрос, главный советник Камехамехи, королевский губернатор Большого острова Гавай‘и.

Яков Аникеевич Подушкин (178? – 18??) – лейтенант флота, кавалер, капитан на службе РАК.

И другие…

В эпизодах:

государь-самодержец Александр I, санкт-петербургские сановники и чиновники, немецкие инженеры, офицеры и матросы Императорского Флота, аляскинские и калифорнийские служащие Российско-Американской Компании, русские промышленники, бостонские капитаны, зверобои-алеуты и, наконец, канака и хаоле – коренные и пришлые жители Сандвичевых островов.

Места действия:

Европа – Россия – Аляска – Гавайи

Времена действия:

первая четверть XIX века – первая четверть XXI века

ПРЕЛЮДИЯ

Рейд Ваимеа – вторник, 31 января 1815¹; ночь

…В тропическую зимнюю ночь последних суток первого месяца срединного года второго десятилетия XIX века нашей эры внезапный шторм, налетевший с зюйд-веста, со всей своей тихоокеанской мощью обрушивается на парусник, стоящий на якоре близ устья реки Ваимеа – у берегов далёкого, загадочного и прекрасного острова Кауа‘и. Корабль называется «Беринг» – в честь великого русского датчанина, командора Витуса, – и принадлежит могущественной Российско-Американской Компании. Удар стихии настолько силён, что судно опрокидывается на бок, и сотни пудов груза – порох, оружие, сандаловое дерево и, прежде всего, драгоценная пушнина, – оказываются в воде.

Это кораблекрушение, к счастью, обошедшееся без человеческих жертв, станет первым событием в цепи удивительных приключений, в результате которых едва не случится немыслимое: райские Гавайские острова чуть было не станут… русскими.

Сложись обстоятельства несколько иначе, окажись на ключевых ролях этой истории совсем другие люди, и Сандвичев архипелаг, возможно, перешёл бы под протекторат России, и холодная евроазиатская империя, увеличив свои и без того исполинские размеры, заполучила бы тропическую тихоокеанскую колонию. Бурый медведь сожрал бы рифовую рыбку.

Но этого, слава богу, не произошло.

Вот тут сразу, с первых же строк своего повествования, автор намерен заявить во всеуслышание: хоть он и максимально далёк от какой бы то ни было политики, и как бы он этому не противился, но злободневные параллели с сегодняшними (середина второго десятилетия XXI века) околороссийскими реалиями, наверное, неизбежны. Однако я постараюсь сделать всё от себя зависящее, чтобы на страницах этой книжки никак не связывать русскую авантюру на Гавайях двухсотлетней давности с нынешней ситуацией вокруг, скажем, «острова Крым» – ни косвенным намёком, ни прямым сравнением.

Тем не менее, у кого-то из почтеннейшей публики подобные ассоциации, возможно, всё же возникнут – и в этом случае пусть каждый решает сам: насколько хорошо (или плохо) то, что Гавайи-не-наши. Точка.

Между прочим: то, что будет происходить в течение четвёртой «пятилетки» XIX века на четырёх островах Гавайского архипелага, а также в Русской Америке и в сиятельном Санкт-Петербурге, никак не напоминает патриотический эпос (или попытку вероломного аншлюса – кому как угодно). Сегодня, с расстояния двух столетий, этот сюжет выглядит не иначе, как забавное и странное недоразумение, как пародия и на «цивилизаторскую миссию», и на «колониальный захват». Бурное и буйное действо, развернувшееся на экзотических гавайских подмостках в 1815—1817 годах, больше похоже не на «широкое историческое полотно», а на неудачную импровизацию. Не на героическую оперу, а, скорее, на комическую оперетку. Или на водевиль. Как писал классик: «местами даже фарс».

Сценические аллюзии очевидны. Чем пристальнее я вглядываюсь в российско-гавайское приключение моего героя доктора Шеффера, тем больше мне хочется отложить в сторону лупу исследователя и подзорную трубу путешественника – и взять театральный бинокль.

И вот почему.

…Начиная ещё с XVII века театры Европы – как богатые и помпезные, так и бродячие и площадные, – с оперативностью газет живо откликались на все более или менее скандальные и сенсационные новости. Умельцами быстренько стряпались пьески на злобу дня, актёры репетировали стремительно, и уже через неделю-другую, не позже, почтеннейшая публика имела удовольствие лицезреть «шоу» об очередном недавнем событии, о котором судачили все. Особым успехом пользовались спектакли о географических открытиях той великой эпохи – о тяжёлых, полных невзгод и опасностей плаваниях в далёких морях, о диковинных землях и островах, о кровожадных пиратах и благородных героях, о дикарях-людоедах и прекрасных полуобнажённых туземках, о страшных чудовищах и местных языческих богах.

В картонных декорациях, изображающих очередной вновь открытый остров-рай, в окружении фикусов, замаскированных под кокосовые пальмы, под фальшивые фанфары и гром небесный, издаваемый за кулисами листовым железом, при свете факелов, капающих горячим маслом в первые ряды партера, по подмосткам Старого Света прыгали, скакали, вопили, пели, сражались и любили вымазанные сажей аборигены в набедренных повязках из соломы, нарумяненные отважные капитаны в париках и треуголках, босые оборванцы-матросы с эспадронами и мушкетами, пленительные одалиски практически без одежды и зловещие «силы природы» в немыслимых костюмах и в жутких масках.

Так, преломлённая в призме театрального искусства того времени, до людей доходила Правда – о реальных, невыдуманных приключениях в дальних краях, о подлинных драмах заморских путешествий, о страстях человеческих, бушующих на другом краю Земли. Даже в самых просвещённых городах Европы и Америки читать умели далеко не все, книги и газеты многим были не по карману, и подобные общедоступные зрелища служили народу своеобразным источником информации – ярким, шумным, захватывающим, в чём-то пугающим, а в чём-то и гомерически смешным.

Например, доподлинно известно, что на протяжении полувека до описываемых событий на подмостках Британии гремели спектакли о свежайших сенсациях, пришедших с Южных Морей: об открытии райского Отахеите – Таити (1767), о трагической гибели великого капитана Джеймса Кука на Сандвичевых островах (1779), о легендарном мятеже на «Баунти» (1789), о славной победе и героической смерти адмирала Нельсона при Трафальгаре (1805), о чудесном обнаружении острова Питкэрн (1808—1814) – etc., etc., etc…

На каждую из подобных премьер зазывала, манила, влекла обязательная афиша – с кричащими заголовками, пикантными обещаниями и скандальными подробностями. Можно не сомневаться: если какая-нибудь труппа Российской Империи вознамерилась бы создать спектакль о миссии Шеффера на Гавайях, то его «постер» в духе времени выглядел бы примерно так – см. иллюстрацию.

Да простит меня придирчивый читатель: описывая – а значит, и переживая вместе со своими героями, – события российско-гавайской эпопеи 1815—1817, автор не может удержаться от соблазна вспомнить свою первую профессию и немного поиграть в «театральщину». Использовать в качестве основного стилеобразующего «камертона» своего рассказа именно эту интонацию – старинной костюмной пиэсы, преисполненную как упоительного наива и трескучей высокопарности, так и саркастичной иронии. Ибо сегодня, с двухвековой дистанции, к «фиоритурам» Шеффера и Ко невозможно относиться без улыбки.

Судите сами. Одно перечисление реальных фамилий некоторых действующих лиц – Баранов, Подушкин, Тараканов etc. – у вашего покорного слуги, простите, вызывает устойчивые ассоциации с Гоголем, Салтыковым-Щедриным или даже с Козьмой Прутковым. Да и сюжет, в котором вышеупомянутые персонажи участвуют, тоже, по-моему, вполне достоин пера великих сатириков. С вашего позволения я продолжу эту аналогию и дальше – и мы увидим, что некоторые характеры и повороты этой истории будто придуманы самим автором «Ревизора», «Мёртвых Душ» и «Записок Сумасшедшего».

То же касается и жанра всего повествования.

Во всём мире исторический эпизод, описываемый в этой книжке, называют «гавайской авантюрой русских» (или «русской авантюрой гавайцев»²). Или «аферой доктора Шеффера» – по имени главного героя.

Георг Антон Алоизиус Шеффер (он же Егор Николаевич фон Шефер, он же – впоследствии – Жоржи Антониу) стал протагонистом этой истории, в общем, случайно. Провидению-режиссёру почему-то так было угодно – волей высокопоставленного местного начальника – выдвинуть на авансцену спектакля человека из задних рядов; статиста, не очень готового к первым ролям. Хотя и стремившегося к ним иногда.

Являясь – по глубинной сути своей – замечательной помесью Чичикова и Хлестакова (а иногда и Поприщина), Егор Николаевич Шеффер, конечно, абсолютно русская фигура, словно вышедшая из-под пера Гоголя. Хотя при этом он – стопроцентный этнический германец (франконец), взращённый европейской культурой и цивилизацией. Тевтонец – но с российским характером. Немец с русской душой. Что толкало вас прочь от родных земель, ваше благородие коллежский асессор герр доктор Шеффер?

Питая склонность ко всякого рода каламбурам и прочему коверканью слов, автор – в шутку, неофициально и «средне-орфографически» (если так можно выразиться) – предложил бы именовать гавайское приключение немецкого доктора, состоящего на российской службе, не иначе, как… «ШЕФЕРА».

Афера + Шеффера = шефера. Именно это сложносочинённое словечко со всей его шипяще-фыркающей фонетикой, на мой взгляд, вполне точно отражает суть происходящего. И даже претендует на то, чтобы стать особым поджанром (по аналогии со своим синонимом – термином «прохиндиада»): повесть-шефера, например?

Конечно же, я это не всерьёз. Дабы не отпугнуть читателя незнакомым выражением, а, напротив, привлечь интригующим, в качестве определения жанра автор и сочинил этот длинный и витиеватый подзаголовок, напоминающий не только об удивительных романах Даниеля Дефо, Джонатана Свифта или Жюля Верна, но и о тех самых постановках театра эпохи ампир – в духе времени: «Документальная историко-авантюрная трагикомедия в четырёх актах – с экзотическими дальними странствиями, с дерзновенными прожэктами, коварными интригами, пальбой и всякими глупостями, но, к счастью, без геополитических последствий».

Назвать книгу я поначалу намеревался «Атувай». Так многие в конце XVIII – в начале XIX веков именовали Кауа‘и – гавайский остров, на котором, в основном, и происходит действие. Кстати, именно так – «Атувай: Россияне на Сандвичевых островах (1815—1817)» – мой замысел и обозначался в конкурсе грантов Программы Фулбрайт, в котором стал одним из победителей, и о котором я расскажу отдельно и подробно – позже.

Однако события «шеферы» разворачивались не только на Атувае – а ещё и на Овиги (Большом острове), Вагу (О‘аху) и немного на Онегае (Ни‘ихау). При всей моей страстной любви к Кауа‘и, остальные Гавайи я обожаю не меньше – и потому озаглавливаю книжку именно так:

(Да не покажутся дотошному читателю эти даты – вкупе с заголовком – надписью на надгробной плите неудавшейся авантюры)

Обратите внимание на дореволюционную орфографию. Автор намеревается обильно цитировать большое количество исторических документов – причём так, как они есть: с ятями, ерами, фитами и ижицами. Тѣхъ, кого подобный пріёмъ съ непривычки настораживаетъ, я призываю не спѣшить – и, съ упоеніемъ наслаждаясь стариннымъ правописаніемъ, совершить языковое путешествіе въ прошлое. Увѣряю васъ: уже черезъ пару страницъ вы перестанете спотыкаться о закавыченный текстъ, набранный другимъ шрифтомъ, начнёте чувствовать вкусъ времени и – хотите вѣрьте, хотите нѣтъ, – услышите живой голосъ давно ушедшей эпохи…

***

Теперь – кое-что о гавайских именах и названиях.

Во-первых. Жёсткое русское – но при этом традиционно-общепринятое – слово «Гавайи» фонетически, конечно, имеет мало общего с современным названием Большого острова, от которого своё имя получил и весь архипелаг, – звукосочетание Hawaii (или, строго говоря, Hawai‘i) произносится гораздо нежнее, я бы сказал, с придыханием: [hə’wɐ (ɪ) ʔi] – Хоуай‘и. То же самое относится и к остальным гавайским именам и названиям: не Гонолулу, а, разумеется, Хонолулу, не Вайкики, а Уайкики – и тому подобное.

Но, являясь законопослушным адептом Большого Орфографического Словаря Великого и Могучего (и в соответствии с примкнувшим к нему вокабулярием устоявшихся русскоязычных транскрипций географических наименований мира), автор вынужден каждый раз – не без вздоха – записывать названия основных гавайских мест-достопримечательностей в точности так, как они вот уже много лет привычно запечатлены на отечественных картах и глобусах – не с лёгким «ха», а с грубым «гэ»: Гавайи, Гонолулу и т. д.

Гавайи: одна из основных достопримечательностей архипелага – пляж Вайкики и кратер Даймонд Хэд

Во-вторых – удивительная вещь. Когда в первый раз сталкиваешься не с современными, а со старинными написаниями-произношениями гавайских имён и названий, то поначалу недоумеваешь: раньше, скажем, остров, который мы сегодня знаем как Кауа‘и, именовался… Атувай (причём не только в русском языке: сравните, например, с английским Atooi). Нынешний О‘аху (O‘ahu) был Вагу (Wahoo), Кахо‘олаве (Kaho‘olawe) – Тагураве (Tahoorave), Лана‘и (Lana‘i) – Ренай (Renay), Молока‘и (Moloka‘i) – Морекай (Morekay) и так далее.

С людьми – та же история: имя его величества короля Камехамеха (Kamehameha) при жизни писалось-произносилось приблизительно как Тамеамеа (Tameahmeah), а, допустим, вождя Каумуали‘и (Kaumuali‘i) все звали аж… Томари (Tomaree).

Что такое? Откуда такие серьёзные расхождения? У первых европейцев, посещавших архипелаг, была массовая аберрация слуха?? И они вместо произносимого местными жителями звука «K» в словах упорно записывали «T»??? А вместо «L» – «R»?!.

На самом деле в былые времена на разных Сандвичевых островах одни и те же слова и понятия звучали немного по-разному – да простят мне профессиональные лингвисты следующую дилетантскую сентенцию: западная часть архипелага (Кауа‘и и Ни‘ихау), как сказали бы в России, «тэкала» (по аналогии, например, с «аканьем» или «оканьем»), а восточная (Гавай‘и, Мауи и даже О‘аху) – соответственно, извините, «кэкала». То есть уроженцы Большого острова говорили «Каумуали‘и» и «Кахо‘олаве», а жители Кауа‘и-Атувая то же самое называли «Томарии» и «Тахуураве». Такие вот разные были «акценты» (или, точнее, диалекты).

Однако сегодня звуков «T» или «R» в официальном гавайском языке нет. Вместо них повсеместно – в произношении и написании традиционных и древних слов – используются только «K» и «L». Как так произошло?

Дело, оказывается, вот в чём. Зайдём чуть издалека.

В полинезийских языках, как известно, набор произносимых сочетаний – в целом – ограничен. Как в русском, скажем, нет английских th и ng, в английском – русского ы, а, допустим, в японском – практически всемирного l (л), так и в исконных наречиях потомков покорителей Великого Пасифика отсутствуют многие привычные европейцам звуки: например, шипящие. Вообще, речь океанийских народностей удивительно певуча – послушайте хотя бы таитянские песни или даже знаменитую маорийскую хаку.

Но по поэтичности и плавности (да и по простоте) все полинезийские языки, совершенно бесспорно, превосходит один – гавайский. В алфавите канака всего… 13 букв: пять гласных и восемь согласных, включая так называемую «гортанную смычку» – окина (обозначаемую перевёрнутым апострофом -»).

Вопрос: откуда он взялся, этот гавайский алфавит, – ведь у древних полинезийцев не было письменности?

Ответ: как и почти во всех подобных случаях – и Сандвичевы острова не исключение – внедрением грамотности занимались христианские миссионеры. Они появились на архипелаге всего через год после завершения той истории, которая описывается в этой книжке, – и вот уже в 1826 году девять протестантских священников из Новой Англии, собрав специальный комитет и руководствуясь опытом коллег, проведших аналогичную работу на Таити и в Новой Зеландии, голосованием (!) выбирают буквы, которые, на их взгляд, оптимально подходят для алфавита гавайского языка: чтобы первым делом напечатать на нём, разумеется, Библию.

Следуя – скорее всего – гуманистическим понятиям, преподобные отцы решают сделать письменность сандвичан такой же простой, каким кажется и их язык, – оставить в алфавите только самые необходимые буквы. Но как быть с вышеупомянутой разницей в произношении восточных и западных островитян?

Увы, в результате её попросту игнорируют: в процессе выборов большинством голосов побеждают «K» и «L». А проигравшие «T» и «R» исчезают из гавайского алфавита – и из официальных-традиционных слов.

Так что ваш покорный слуга – как бы ни хотелось ему, скажем, называть вождя Каумуали‘и гораздо более точным (в историческом и фонетическом смыслах) именем «Томарии» и т. п. – и в этом случае станет придерживаться орфографии, общепринятой в наши дни, используя устаревшее написание лишь в цитатах.

Впрочем – должен предупредить не самых терпеливых читателей: до собственно Сандвичевых островов (Гавайев) мы с вами – и с нашим героем – доберёмся не сразу. А ближе к середине книжки. Так интереснее!

***

В кино всех тех, кого хочется поблагодарить за помощь в создании фильма, обычно перечисляют в самом конце – в так называемых «финальных титрах»: в зале зажигается свет, и публика, не торопясь, организованно движется к выходам – мало кто вчитывается в имена и фамилии, начертанные мелкими буквами (киношники цинично называют этот ползущий вверх список «братской могилой» или «барабаном»). У нас не синематографъ, а книжка, изредка прикидывающаяся старинным спектаклем, титров тут нет, и людей, которые посодействовали её появлению, признательный автор искренне ценит и любит. И потому размещает их, так сказать, «во первыхъ строкахъ своего повѣствованія» – как членов одной большой команды: с благодарностью и почтением.

Итак…

Гавайская плумерия (франжипани)

Отдельное MAHALO NUI LOA & ALOHA – Большое Спасибо и Алоха:

в первую очередь – всем сотрудникам Программы Фулбрайт (Fulbright Program), без которой проект остался бы неосуществлённым,

в частности – отзывчивым Джоэлу Эриксону (Joel Ericson), Сесилии Кочински-Молдер (Cecilia Kochinsky-Malder) и их российским коллегам, из личной скромности пожелавшим остаться неназванными;

замечательному коллективу Общественного Колледжа Кауа‘и (Kaua‘i Community College), особенно – его директору доктору Хэлен Кокс (Dr. Helen Cox), а также координатору департамента международного образования Киоко Икеда (Kyoko Ikeda);

добрейшему Валерию Павловичу Николаеву, кандидату исторических наук и заведующему Сектором Южнотихоокеанских исследований Центра Юго-Восточной Азии, Австралии и Океании Института Востоковедения РАН, снова поддержавшему очередной утопический проект автора;

незабываемой Патришии Полански (Patricia Polanski) – легендарной хозяюшке знаменитого Русского Архива Гавайского Университета в Маноа (University of Hawaii at Manoa), оказавшей неоценимую помощь;

чутким сотрудникам Библиотеки Бэнкрофта Калифорнийского Университета в Бёркли (Bancroft Library of the University of California at Berkeley);

участливой Джоди Маттос (Jodie Mattos) – консультанту Библиотеки Хэмилтона (Hamilton Library) в UH Manoa;

великолепной Алете Каохи (Aletha Kaohi) – хранительнице небольшого музея при West Kaua‘i Visitor Center и Президенту общества «Друзья Короля Каумуали‘и» («Friends of King Kaumuali‘i»);

дотошным, въедливым и усидчивым специалистам Игорю Лукоянову, Ольге Дёгтевой и Наталье Плешевене, порознь совершившим совместный подвиг – по словечку расшифровавшим «архив Шеффера»;

всем русскоязычным кауайцам —

удивительной семье Тэйлоров (Taylors) – Люсе, Тому и Амелии, их многочисленным рыбкам и птичке, приютившим нас в своём гостеприимном доме;

прекрасной Елене Андертон, с ветерком прокатившей нас (и не раз) на экскурсии по острову;

милым Кимо и Наташе Перри, их дочерям и – собакам;

очаровательной Алине aka «Malina Kalina», её мужу и друзьям;

интеллигентнейшему Биллу Анастосу, его семье и другу Майклу;

дружной семье Бродских – Никите, Ирине, Артёму и Полине – за чудесный кауайский денёк, проведённый вместе;

страстной энтузиастке гавайской хулы Анастасии Капуакеа Каиви;

душевной Ольге Сиделевой, её дочери Маше и их коту Зюзику – за сердечный приём и весёлую компанию на Большом острове;

неунывающей супружеской паре Кириллу Винникову и Ирине Разуван – моим новым друзьям в Гонолулу;

а также всем остальным членам Русского Клуба при Гавайском Университете в Маноа – Брин Хаук (Bryn Hauk), Элизабет Нильсен (Elizabeth Nielsen), Дмитрию Егорову, Екатерине Гончарук, Елене Седовой, Анастасии Костецкой и многим другим;

известному историку архитектуры и «со-фулбрайтовцу» Александру Молодину, специалисту по Форту Элизабет;

а также художнице Ольге Кот;

безотказной Марии Козловской-Уилтшир, как всегда выручившей меня с английским языком;

талантливейшему Михаилу Шприцу, поддержавшему в нужный момент морально и организационно;

и, наконец, моей бессменной музе-вдохновительнице, любимой спутнице-попутчице и самоотверженной художнице этой книги – Марии Ашихминой (Maria Ashikhmina).