Buch lesen: «Солнечное затмение»

Моим боевым товарищам и

командирам посвящается

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

День 11 августа 1999 года представлялся очередным непримечательным днём армейской службы в нашем отдельном разведывательном батальоне в составе мотострелковой бригады.

Мы располагались в одном из южных регионов страны, где жара начинается примерно в шесть часов утра, а заканчивается (что тоже довольно относительно) в десять-одиннадцать часов вечера. С утра до вечера на небе – ни облачка, горячий ветер гоняет по степи ковыли и перекати-поле, но всё-таки даже такой ветер приносит спасение от дикой жары.

Три казармы батальона располагаются в самом углу территории бригады, будто спрятавшись от остальных частей большого войскового соединения. Всего же в бригаде насчитывалось полтора десятка разных подразделений по родам войск: несколько мотострелковых батальонов, батальон связи, артиллерийский и реактивный дивизионы, танковый, сапёрный батальоны, материального обеспечения, наш разведывательный батальон и некоторые отдельные подразделения, по количеству личного состава не дотягивающих до батальона, такие как рота радиационной, химической и биологической защиты, отдельная рота специального назначения. Казармы простираются вдоль периметра огромного плаца, на котором помещается весь личный состав бригады.

На утреннем батальонном построении командованием нам был изложен план занятий, который кроме обычных физических, тактических и теоретических упражнений включал в себя ночные стрельбы на полигоне, что было необыкновенно увлекательно и интересно. В распоряжении нашей части есть два полигона: так называемые «ближний» и «дальний». Ближний полигон, его ещё называют «милицейским», поскольку на нём также стреляют милиционеры из города, находится на расстоянии всего семи километров от воинской части и поход на этот полигон мы воспринимаем, как лёгкую прогулку. Дальний полигон располагается на расстоянии тридцати километров от части, и выходы к нему, а ходим мы только пешком, особенно в жару всегда воспринимаются серьёзным испытанием. Однако никто никогда не жаловался на это – напротив, все рады были уйти из расположения части и в очередной раз испытать себя на марше. Совсем недавно мы делали пристрелку оружия на ближнем полигоне, и теперь нам хотелось проверить оружие в условиях ночных стрельб.

Весной этого года перед каждой из трёх казарм нашего батальона высадили однолетние быстрорастущие растения, названия которых никто никогда не знал. Знали лишь то, что было знать необходимо – поливать эти растения дважды в день: утром и вечером. Жители южных регионов знают, почему поливать садовые растения нужно именно ранним утром или поздним вечером – чтобы не сжечь на солнце их листву. Если же деревья и можно поливать днём, то ни в коем случае нельзя опрыскивать, поскольку жаркое и беспощадное полуденное солнце просто спалит их. К августу наши растения вымахали уже под два метра, с тонкими, но прочными стеблями и широкими раскидистыми листьями тёмно-бордового цвета с переливами более светлых тонов – необыкновенно красивые!

В обед случился довольно курьёзный и весёлый эпизод, но только по меркам нашей уныло-тягучей армейской жизни. На три казармы разведывательного батальона приходится всего лишь один поливочный шланг и хранится он в казарме нашей роты. По этой причине утром и вечером первыми поливали свои растения, естественно, мы, те военнослужащие, которые в это время несли службу в наряде по роте. Как обычно в этот день растения были политы утром у нашей казармы и у казармы десантников слева. Дневальные из первой роты забыли полить свои растения и на утреннем построении перед завтраком командир первой роты не преминул сказать об этом своему подразделению. Правда, почему-то, сказал он об этом именно на построении, где дневальные, как и дежурный по первой роте, отсутствовали, поэтому слова командира об отсутствии полива не были услышаны и по какой-то причине не были переданы дежурному сразу после утреннего построения.

Впоследствии уже в обед командир первой роты опять обратил внимание на то, что растения не поливались, и на этот раз разразился руганью в отношении ничего не подозревавших солдат, несших службу в наряде по роте. Чтобы исправить недоразумение один из дневальных сбегал в нашу казарму, взял шланг и быстренько не просто обильно полил корни растений, но и зачем-то опрыскал пышную и раскидистую их листву. Это в полдень-то! В такую дичайшую жару! Растения мгновенно скукожились под палящим солнцем, что вызвало насмешки в адрес дневальных со стороны других солдат. Командир первой роты заметил это только во время тихого часа и только поэтому никто не услышал, как он ругался.

Само введение тихого часа было довольно удивительным. В армии и представить было нельзя, чтобы солдат спал в какое-то время суток, кроме ночи. Но это лето выдалось просто беспощадным. Говорят, в нескольких подразделениях случались обмороки от теплового удара (в нашем батальоне ничего такого не было, даже среди новобранцев), у кого-то кровь шла носом. Тем не менее, в нашем разведывательном батальоне до обеда проходили занятия по тактике, несмотря ни на какую жару. Но в один прекрасный день командование бригады приняло решение о переносе подъёма на один час раньше, а отбоя – на один час позже; освободившиеся два часа нам выделяли на отдых после обеда. С радостной ностальгией все военнослужащие по призыву вспомнили детский сад.

Несколько дней назад в газете «Красная Звезда» мы прочитали новость о том, что 11 августа произойдёт солнечное затмение, а накануне об этом даже сообщили по телевидению. Причём ожидалось не только затмение, но и парад планет, то самое астрономическое явление, при котором некоторое количество планет Солнечной системы выстраиваются в один ряд. Некоторые из нас даже приготовились наблюдать за этим событием – нашли плоские стеклянные осколки и закоптили их на огне, чтобы глазам не больно было смотреть на солнце сквозь стекло. Это явление ожидалось с нетерпением, как хоть какое-то разнообразие посреди армейской рутины.

День подошёл к семнадцати часам и жара немного спала. Обычно в это время солнце жарит всё ещё сильно, но именно в этот день оно сбавило свои обороты и в одну минуту стало не только менее жарким, но и каким-то тусклым. Сразу же обратив на это внимание, я почему-то подумал о грядущем дожде, который пришёлся бы весьма кстати. Свободное время перед ужином многие из нашей роты проводили на улице: кто-то чистил обувь ваксой, кто-то курил, кто-то просто стоял на крыльце, спасаясь от духоты казармы. Я же взял у дневального тот самый поливочный шланг и окатывал голову прохладной водой. Только сейчас я заметил, что наши сослуживцы из соседней казармы разведывательно-десантной роты и другие солдаты на плацу подолгу и пристально смотрят вверх через какие-то приспособления. Наконец, я вспомнил, что сегодня солнечное затмение.

Многие из нашей роты уже выбежали с осколками затемнённых стёкол на асфальтовую дорожку перед казармой, откуда было лучше всего наблюдать за Солнцем. Я спросил у кого-то из своих сослуживцев осколок и стал смотреть. Луна закрывала солнечный диск примерно на четверть и именно от этого дневной свет на улице стал таким, каким он бывает перед дождём.

Понаблюдав четверть часа за этим, безусловно, захватывающим астрономическим явлением, солдаты бóльшею частью стали заниматься своими делами, собственно, тем, чем были заняты до затмения. Я к этому времени уже привёл себя в порядок, был готов к ужину и в оставшееся до построения время решил понаблюдать за затмением – нечасто такое бывает. Приспособление для наблюдения мне одолжил сослуживец из нашей роты, Володя Шварцман. Он был потомком немецких поселенцев с Алтая, как говорил он сам, хотя были ли там когда-то немцы на поселении – никто из нас не знал и, как мне кажется, это обстоятельство вообще никого не интересовало. Его внешний вид олицетворял собою непоколебимое спокойствие, благодушие, сытость и довольство жизнью – этакий среднестатистический бюргер времён образования германской империи. Фамилию его часто коверкали, называя то штурмбаннфюрером, то штрейхбрекером, то ещё как-нибудь иногда из-за действительной для кого-то трудности произношения его фамилии, а иногда и просто для того чтобы подразнить. Отдав мне затемнённое им над огнём стекло, Володя сказал как-то беспечно и буднично: «После Солнечного затмения обычно случаются всякие катаклизмы или несчастья». Многие услышали его слова, но никто не посчитал нужным ответить.

Так незаметно подошёл ужин и к столовой мы маршировали ещё под тусклым светом затемнённого Луной небесного светила. А уже после выхода из столовой никаких следов затмения на небе мне разглядеть не удалось. Время, свободное до убытия на полигон, я употребил на чтение газеты «Красная звезда». Наконец, стемнело, и кто-то из командиров взводов сказал, что на полигон мы поедем на машинах. Это было весьма удивительно, ведь полигон располагался совсем рядом, всего в семи километрах от нашей части. Вышли, построились, рассчитались по порядку номеров. Каким-то странным, необычным было поведение наших командиров на этом построении. На построении не было привычной строгости в командах, а рассчитывались мы вообще после команды «вольно». Всё это было удивительно. Ночная поездка на полигон была для меня первой. Раньше у нас уже были ночные стрельбы, но я в них не участвовал, потому что с несколькими товарищами находился на «дальнем» полигоне. Так было заведено у нас в батальоне: одно отделение из какой-либо роты обязательно должно было быть на полигоне в течение недели в любое время года, готовить себе, организовывать простейший быт, и стрелять, стрелять, стрелять. Стрельба была основным упражнением боевой подготовки. Но вот ночных стрельб на «дальнем» полигоне не было.

Странно, но командир роты с нами не поехал, доверив управление личным составом командирам взводов. Мы погрузились в два армейских «Урала» и уже через четверть часа были на месте. Обычные для ночных стрельб лампы не горели, ничто не напоминает о том, что кто-то здесь будет проводить упражнения. Мы просто сидели или лежали на траве. Я лежал на спине, смотрел в чистое звёздное небо, курил, и думал о том, что сейчас, после года службы, армия мне нравится всё больше и больше: физические нагрузки уже не кажутся такими невыносимыми, старослужащие демобилизовались, а в вечерние часы даже увеличилось личное время. Спать, правда, всё равно хочется всегда, но почему-то только не сейчас. Командиры разговаривают между собой и с другими моими сослуживцами, а я даже не хочу прислушиваться, о чём. Усилием воли я стараюсь заснуть, думаю о Насте, доме и матери, но сон упорно не идёт ко мне. И вот уже в начале двенадцатого ночи кто-то из командиров взводов скомандовал подъём, построение и погрузку в автомобили. Приехав в бригаду, мы увидели, что никто не спит, напротив, по территории воинской части бегают взволнованные офицеры и машут руками, перекрикиваясь друг с другом на расстоянии. Мы долгое время не могли понять, что произошло, пока наши товарищи в наряде по роте не сказали нам, что пришёл приказ сформировать из состава бригады сводный батальон для отправки в командировку. Никому не пришлось объяснять, куда предстояла командировка, ведь несколько дней назад, в самом начале августа, четвёртого или пятого дня, отряд боевиков-ваххабитов из Чечни вторгся в Дагестан. Мы в это время были на ближнем полигоне на стрельбах и в то утро к нам ещё до подъёма явился старшина разведывательно-десантной роты прапорщик Кондрашов и чуть ли не торжественно объявил: «Пятьсот обезьян вторглись в Дагестан!». Кого прапорщик Кондрашов назвал обезьянами, он не уточнил. Всю информацию мы получали из вечерних телевизионных новостей, которые были для нас обязательными к просмотру. Из новостей мы узнавали о том, что как будто в Дагестане уже и сформировался очаг ваххабизма, и что как будто силы правопорядка в этих местностях ликвидированы полностью и много всего другого. А сейчас мы узнали, что от нас, от нашего отдельного разведывательного батальона, обязательно кто-то поедет в эту командировку, но кто именно, конечно же, не знали. Всё это мы обсуждали в свободное время и каждый, – совершенно точно!, – каждый из нас хотел бы поехать в эту неизвестность, привлекавшую духом авантюризма и жажды приключений.

После непродолжительной вечерней поверки, которую устроили не на плацу, как обычно, а перед нашей казармой, командир роты приказал нам спать и все улеглись в кровати.

II

На следующий день с самого утра тоже всё шло не так, как обычно: подъём скомандовали на полчаса позже обычного, зарядка не проводилась, командиры взводов не подгоняли. Все довольно быстро привели себя в порядок и построились на завтрак. Небо затянулось облаками, что было удивительно для этих мест в один из самых жарких летних месяцев.

Бóльшая часть дня прошла в неопределённости нашего ближайшего будущего. О том, кто именно поедет, пока не было известно. В нашей роте более сорока человек, как примерно и в остальных ротах батальона. Я не лучше других своих товарищей, а может даже и хуже, прежде всего, в физической подготовке, из-за чего не мог быть уверен, что меня включат в список командированных, но где-то в глубине души я не сомневался, что меня выберут. Ужасно хочется покинуть эти казармы, несмотря на то, что никаких неудобств в службе уже нет; хочется быть причастным к событиям, которые наверняка будут иметь значение в судьбе страны.

Этот день мы провели в комнате досуга, где читали газеты и играли в шахматы, а также в расположении перед телевизором, который был включён с самого утра. Из новостей узнавали, что в Дагестане уже слишком жарко не только от палящего солнца, но и от стремительно развивавшихся боевых действий. Уже подбили два наших вертолёта из воинской части, располагающейся совсем неподалёку от нас. По телевизору показывали то гаубицы, стреляющие практически вертикально, через горы, то какие-то сборные пункты с военнослужащими, отправляющимися в зону конфликта. Сергей Крютченко, отслуживший немногим более полугода молодой солдат, увидев по телевизору эту картину, протянул: «Не-ет, ребята, я пока туда что-то не хочу!».

Командир роты у нас человек новый. Его назначили совсем недавно и некоторые из нашей роты даже не запомнили ещё его имени и отчества. До него командиром роты у нас был капитан Ибрагимов. Человек высокого роста, крепкого телосложения и необыкновенной выносливости. Офицеры и контрактники батальона рассказывали нам о том, что в чеченскую кампанию Ибрагимов мог не спать по нескольку суток, наматывая километры по городу Грозному. После окончания военного училища его, двадцатидвухлетнего лейтенанта, сразу же отправили в самое пекло боевых действий. В его подчинении была разведывательная рота, состоящая исключительно из военнослужащих по контракту, контрабасов. Несколько лет назад армия не гнушалась принимать в свои ряды и бывших уголовников, и различного рода отщепенцев, практикующих как неуставные отношения, так и откровенно преступные деяния. Этими людьми молодому лейтенанту Ибрагимову приходилось командовать в условиях боевых действий, иногда кулаками завоёвывая свой авторитет. Несмотря на строгость и резкость, без коих, наверное, трудно представить себе командира, в глубине души капитан Ибрагимов был человеком добрым и отзывчивым. Наверное, поэтому на него никто и никогда не обижался. Когда же он проводил с нами ежедневные тактические занятия, он любил повторять, что мы, несмотря на то, что имеем честь служить в отборных войсках российской армии, тем не менее, этой чести не заслуживаем, поскольку мы, мягко говоря, люди слабые, как физически, так и духовно, без «стержня». Такие слова, помню, я слышал в американских боевиках, да и в отечественных фильмах они встречаются. Мне всегда было интересно: это такой способ воспитания в армии? Наверное, солдат, услышав подобные слова, должен внутренне возмутиться и начать показывать успехи в боевой подготовке? Может быть, именно так и есть, но только на нас, по-моему, это не очень влияло. Также капитан Ибрагимов говорил, что если бы он с нами попал в какую-нибудь переделку (под этим он, наверное, понимал какую-нибудь боевую операцию), то нас бы «перещёлкали», как куропаток, и по этой причине он, конечно же, не хотел с нами никуда попадать.

И вот в конце июля в командном составе нашего батальона произошли кадровые изменения. Заместитель командира батальона майор Зеленский ушёл на повышение, а на его место назначили нашего капитана Ибрагимова, участника чеченской кампании, кавалера Ордена Мужества.

На должность командира роты был назначен капитан Солдатов. Он казался немного шире в плечах, чем капитан Ибрагимов, а его мускулатура рельефно прорисовывается через армейский камуфляж, который у него был не как у всех, а в крупную клетку, как будто иностранный. Подробности его жизни или военной карьеры никто не знал, но поговаривали, что он был в Нагорном Карабахе во время известных событий и служил в ОМОНе, но ничего более определённого. Внешне он был спокоен, постоянно имел каменное лицо, на построениях отдавал команды чётко, уверенно, тоном, не требующим сомнения или возражения. Этому человеку предстояло сделать судьбоносный выбор для некоторых своих подчинённых, которых он едва знал.

Наконец, после обеда наша рота построилась на плацу, и командир роты зачитал фамилии тринадцати человек, которым под командованием нашего командира взвода старшего лейтенанта Валиева предстояло отправиться в Дагестан для участия в контртеррористической операции. В их числе оказался и я, Филипп Маринин.

Я не удивился тому, что попал в этот список, потому что чувствовал это каким-то неведомым образом, знал, что именно так и должно быть, но был, несомненно, польщён. Капитан Ибрагимов, однако, посоветовал нашему новому командиру роты не брать меня и Сашу Ливанова, потому что мы оба – «хилые и нéмощные». Но капитан Солдатов решения своего не изменил. Он лишь спросил, есть ли такие, кто по состоянию здоровья, убеждениям, религии не хочет отправляться в командировку. Ответом было всеобщее молчание. Чуть позже, в казарме, он раздал нам жетоны, которые необходимо было повесить на шею. Я уже носил подаренный матерью нательный крестик, и жетон просто повесил на ту же самую капроновую нить. Жетоны алюминиевые, с символикой СССР, собственно, и надпись на них была: «ВС СССР». Наши товарищи стали над нами подтрунивать, что, мол, жетоны нужны только и исключительно для того чтобы опознать нас в том случае, если тела наши довольно сильно обгорят. Но и в этом случае, шутили они, оплавятся и сами жетоны. Нам, командированным, выдали новую форму. Товарищи, так же, не прекращая шутить, отмечали, что это всё делается исключительно для приведения в опрятный вид перед похоронами.

Сборы наши прошли быстро и до ужина оставалось ещё много времени, которое мы посвятили написанию писем своим родным и близким. Я решил написать только матери. Написал кратко о том, что отправляюсь в плановую командировку, что боевых действий не планируется, несмотря на то, что формально это зона конфликта. Конечно, очень хотелось написать и Насте, но, думаю, что после последней нашей встречи, когда я был в отпуске, было бы лучше оставить всё, как есть. Время само должно расставить всё по своим местам.

Вечером перед ужином случайно услышал в туалете о том, что двое из нас вроде бы боятся ехать в эту командировку, но кто именно, не слышал, так что подумал, что это просто какие-то слухи или неправильно воспринятые слова. В больших коллективах новости, под которыми понимаются также и сплетни, распространяются со скоростью света и очень скоро об этом знали уже все.

Наверное, именно поэтому, чтобы рассеять все сомнения. как у себя, так и у нас, перед батальонным построением на ужин командир роты построил нас, тринадцать человек, отдельно, и ещё раз спросил, есть ли такие, кто не хочет ехать. И вновь ответом было молчание. Если кто-то и боялся, то явно не показал виду.

После ужина вышло солнце, как я подумал, исключительно для того чтобы поднять нам всем настроение. Стало ясно, кто едет и кто остаётся, и последние определённо завидовали первым. Мы обсуждали все новости, которые были известны, и строили разные предположения относительно того что ожидает нас в Дагестане. Большинство из нас, как и я, считали, что народ Дагестана поддержит нашу армию в противостоянии с боевиками, кто-то считал, что не поддержит, а Павел Бритвин из взвода материального обеспечения вообще предположил, что не исключено объединение вторгшихся банд с местными жителями и выступление их единым фронтом против российской армии. Такой вариант развития событий представлялся просто катастрофичным для всех нас. В казарме кто-то выставил включённое радио в окно и из динамика зычный голос Александра Маршала призывал ливень «лить и всё залить», однако у нас не было не только ливня, но и самого мало-мальского дождичка.

III

На следующее утро началась погрузка военной техники на железнодорожный состав. От нас в погрузке принимали участие только механики-водители. Я сначала думал, почему нас именно тринадцать человек, не считая командира? Почему именно это число? Впоследствии командир роты нам всё объяснил. Из нас сформировали три экипажа боевых машин. Я попал во второй экипаж, командиром которого был Саша Панчишин, мой земляк из Волгоградской области.

С нашими боевыми машинами сначала было не всё ладно. После чеченской кампании, в которой наша воинская часть принимала активное участие, какие-то высокие начальники, наверное, из военного округа, решили перевооружить наш батальон, модернизировать, так сказать, боевую технику. Однако вместо принимавших участие в военной кампании эффективных БМП-2 нам поставили старые, обшарпанные и, как поговаривали, неходовые БМП-1. Но механики-водители, вот уже несколько последних месяцев проводившие всё время службы в парке боевых машин (как будто уже тогда командиры знали, что грядёт наступление описываемых событий), довели нашу технику до ума. Машины не только были на прекрасном ходу, но и стреляли. Однажды, примерно месяц назад, был такой случай, когда утром в понедельник, на общебригадном построении, кто-то выстрелил небоевым снарядом, который пролетел аккурат над нашим плацом и приземлился за пределами воинской части. Выступавший в этот момент заместитель командира бригады полковник Баранов даже запрокинул голову в небо и проводил взглядом звук пролетавшего снаряда, после чего как ни в чём не бывало продолжил свою речь.

Состав сводного батальона формировался на основе полноценного мотострелкового батальона, к которому были приданы роты от каждого подразделения бригады. Всего насчитывалось около восьмисот человек и более ста двадцати единиц боевой и вспомогательной техники.

Мы так же сидели в казарме и ничего не делали, когда перед обедом пришла трагическая новость о том, что один солдат был раздавлен при погрузке боевой техники на эшелон: сорвалось крепление гусеницы к железнодорожной платформе и машина свободным ходом наехала на него. Так случилась первая и такая ненужная небоевая потеря.

Наконец, вечером нам раздали оружие, которое теперь предстояло постоянно иметь при себе. Мы прибыли на железнодорожный вокзал и погрузились в приготовленный для нас пассажирский вагон. От нашей части, как мы представляли, дорога в Дагестан должна была составить не более чем полдня и на следующее утро мы уже намеревались быть на месте. Однако, ни на следующий день, ни через день в Дагестан мы так и не приехали. Вместо этого на исходе второго дня мы проследовали через Волжскую ГЭС по направлению Волгоград – Волжский и на горизонте, немного правее от нас, можно было прекрасно рассмотреть скульптуру Родины-матери на Мамаевом кургане. Теперь мы поняли, что сделали большой крюк, чтобы заехать в Дагестан с Севера, а не с Запада. Мы стояли у открытой настежь внешней двери тамбура и курили, махая проезжавшим мимо и сигналящим нам автомобилям. Здесь, совсем недалеко от этого места, мой дом, моя мама, и от осознания этого мне стало немного теплее на душе, хотя я и не был подавлен, нет – меня, как и многих моих товарищей, разъела скука затянувшегося путешествия. Вдруг я заметил, что в попутном с нами направлении, а мы всё ещё ехали через Волжскую ГЭС, движутся бордового цвета «Жигули» пятой модели, за рулём которых, как мне показалось, сидит мой друг Андрей из нашего села. Разглядеть его у меня не получалось, но по чертам лица это был точно он: тот же самый уверенный и решительный взгляд на дорогу, крепкая хватка руля, а марка и цвет машины были точно его! Я помахал ему на всякий случай, но он даже не повернул головы в нашу сторону. У меня было такое чувство, что здесь, именно сейчас я прощаюсь со своими родными местами и хорошо, что я не лежу сейчас на полке, как бóльшую часть пути, а провожаю взглядом великую реку, раскинувшуюся за ней пойму и город, очертания которого были видны на правом берегу Волги в лучах заходящего солнца.

IV

Утром следующего дня нам раздали патроны, магазины, разгрузочные жилеты для боеприпасов, или как их все называли, разгрузки, изоленту, которой некоторые из нас перевязали магазины по два в каждой связке с приёмниками для патронов в разные стороны. Офицеры говорили, что раньше так делали в Афганистане для того чтобы быстро перезаряжать автомат. Однако это не всегда шло на пользу, как нам объяснил ещё капитан Солдатов за то недолгое время, что был с нами перед отъездом. Он говорил, что если вдруг придётся падать в грязь и стрелять из положения лёжа, то обращённый приёмником вниз спаренный магазин может уткнуться в почву, а это уже точно будет причиной заклинивания оружия. В моей разгрузке три кармана для магазинов, и я перевязал две пары, оставив два других отдельно друг от друга. Нам выдали индивидуальные перевязочные пакеты, которые были герметично закрыты. Пользоваться ими нас пообещали научить позднее. Наверное, только сейчас, когда раздали патроны и медицинские наборы, мы поняли, что всё очень и очень серьёзно, хотя несколько дней назад хотелось всего лишь вырваться из этой казарменной обыденности и ежедневного переживания одних и тех же событий.

В середине дня стало заметно, что мы въехали в Дагестан. В проплывавших мимо населённых пунктах, кажется, совершенно нет людей. Они, безусловно, должны были быть там, но мы их не видели: или все вдруг попрятались в своих домах, или уехали неизвестно куда. А может быть, как у кого-то родилась отчаянная мысль, боевые действия пришли в эту местность, но именно в это верить не хочется. Командиры, между тем, приказали закрыть двери вагонов.

Наконец, мы прибыли в Кизляр. Пейзаж вокруг – мрачнее некуда. Может, из-за низких туч, висящих над нами, через которые не может пробиться солнце, и казавшейся заброшенностью железнодорожной станции. Но вокруг всё было чисто и убрано. Станция, видимо, узловая, потому как я насчитал больше десяти путей справа от нашего поезда. Нас поставили на один из запасных путей, значительная часть из которых пустует, и только здесь мы увидели людей. Впервые за всё время путешествия нам разрешили выйти из поезда. Старший лейтенант Валиев приказал держать оружие при себе и не отходить от вагона. Стояла жара и было душно. Люди, оказавшиеся рядом, медленно подошли к нам. Мы уже знали, что как таковой национальности «дагестанец» не существует, что население этой равнинно-горной республики состоит из тридцати трёх разных народов и народностей с собственными, хотя и очень похожими, но, всё-таки, разными, языками. Но нам, конечно, невдомёк, как отличить аварца от лакца, лезгина от даргинца, для нас они были просто дагестанцы – жители Дагестана.

– Ну что, отец, как живёте? – спросил старший лейтенант Валиев пожилого мужчину. – Далеко ли отсюда стреляют?

– Здэс нэ стрэлайут, – с ужасным акцентом ответил он. – Стрэлайут в Ботлихе. В Тандо стрэлайут. Там очэн сылно стрэлайут. А ви кюда едэтэ?

– Не могу ответить, – сказал Валиев. – Сам понимаешь: военная тайна.

К нам подошёл молодой человек примерно нашего возраста, то есть лет двадцати, и заговорил с ещё более худшим акцентом, хотя, когда говорил первый, я думал, что худшего акцента уже быть не может.

– Ню щтё, пацяни? – проскрипел он. – Ваивать приехяли? Эта харащё – вам здэс всэ бюдут рады.

Ему никто не ответил, но парень настойчиво намеревался продолжить общение.

– А ви сольнечное затмэние видели? – вопросил он, но ему вновь никто не отвечал. – Говорят, щтё щтё-тя слю-ю-чается, кагда сольнечное затмэние. Вёт и слючилёсь.

– Точно! – воскликнул наш снайпер Слава Мохов. – Шварцман! Шварцман, ты, гад, недавно сказал то же самое! Ты сказал, что всегда после солнечного затмения случается что-то плохое!

***

Под вечер погода изменилась в лучшую сторону, исчезла духота, вышло солнце и командиры вновь разрешили нам открыть двери в тамбурах. Поезд шёл через замечательные ущелья мимо горных рек. Мы с Саней Панчишиным сидели на полу в тамбуре, свесив ноги вниз, и курили, в лучах вечернего солнца наслаждаясь необыкновенно красивыми пейзажами, расстилавшимися перед нами. Вот перед нами раскинулась широкая долина, покрытая как будто нетронутой палящим солнцем зелёной травой, за которой по ходу нашего движения вытянулся неохватный взглядом горный хребет. Около часа мы ехали сквозь живописные горные виды и, наконец, выехали на склон отвесной скалы и если с правой стороны поезда казалось, что, протянув руку, можно дотронуться до этой скалы, то с левой стороны расстилалась необъятная гладь необыкновенно синего Каспийского моря. Мы подъезжали к Махачкале.

V

Разгрузка в Махачкале прошла без инцидентов и, довольно скоро выстроившись в походный порядок, колонна двинулась в сторону Каспийска, находящегося в нескольких десятках километрах от Махачкалы. Здесь мы усвоили, что первыми в колонне всегда находятся боевые машины нашего разведывательного подразделения, что было, конечно же, ответственно, но и приятно. Лучше видеть перед собою чистую дорогу, чем глотать пыль от впереди идущих машин. Дорога заняла около двух часов и уже в лучах закатного солнца мы расположились на берегу Каспийского моря, в небольшой бухте, на старом вертолётном аэродроме. Прямо перед нами, на другой стороне бухты виднелся Каспийск.

Первые машины колонны, а это были наши машины, проехав через весь аэродром, уткнулись в границу бетонной площадки с ближайшего к морю края, Валиев скомандовал: «К машине! Заправиться!».