Пролог
– Какого черта ты шляешься так поздно? А ну пошла, пошла!
– Мам!
– Пошла, я сказала! Еще и блузку всю испортила, тварюка бесстыжая! Ты на нее горбатилась, а? Деньги зарабатывала, я тебя спрашиваю? Только и можешь, что тянуть из матери, нахребетница, – получаю болезненный тычок в спину, а потом и удар наотмашь по голове. Больно, но я стараюсь не выдавать себя с головой, иначе будет только хуже.
Мать раздражают слезы. Она их ненавидит почти так же сильно, как и меня.
А потому я только беззвучно реву навзрыд, но лица не прикрываю и от дождя не прячусь. Сегодня есть кое-что поважнее моих страданий и непогоды – я бережно заворачиваю в свою поношенную ветровку нежные и хрупкие лепестки опавших роз и несу их домой. Как память. На некоторых бутонах еще что-то осталось, что-то еще можно спасти, реанимировать.
Но только не меня.
Это был третий букет и, наверное, уже последний. На большее Его не хватит. Я это чувствую. Нет, точно знаю.
Захожу в родной подъезд и морщусь от разнообразия запахов. Их здесь чересчур много, и они колошматят по рецепторам, вызывая тошноту. Правда для меня здесь все привычно, но только потому, что я с рождения и изо дня в день вдыхаю в себя эту вонь – затушенные по углам бычки, остатки пенного в жестяных банках, собачью шерсть и кошачью мочу. А еще отчетливый запах тлена – это на прошлой неделе похоронили дядю Геру из сорок восьмой. Его жена счастлива – пьяным он ее все время бил, а пьяным он был постоянно.
Точно так же, как и моя мать, а также новый «папа», который с недавних пор поселился в нашей двухкомнатной квартирке. И теперь я заложница своего собственного родителя и ее партнера, который, увы, смотрит на меня так же горячо и с придыханием, как и на бутылку с «беленькой».
– Чтобы немедленно выстирала, – прилетает еще один болезненный тычок в спину, – и не дай бог, хоть одно пятно на блузке останется, сразу же выпорю!
Я же только согласно киваю и пулей лечу в свою комнату, где закрываюсь на хлипкий шпингалет. У матери в сумке я видела пару бутылок с горячительным, так что ночь сегодня предстоит длинная и трудная.
И как в воду глядела. Уже спустя час в наши сорок шесть квадратных метров ввалилась нездоровая толпа, которая орала, пела песни и ругалась таким трехэтажным матом, что уши сворачивались в трубочку, а потом и вовсе вяли, не приходя в сознание. И никому не было дело, что судьба наконец-то криво улыбнулась девочке Тане и подарила ей шанс вырваться из этого порочного круга.
Из этой выгребной ямы под названием «дом».
Так в слезах я и лежала на своей скрипучей, металлической койке, тиская в руках одноглазого зайца, которого мне когда-то подарила покойная бабушка и вдыхала запах нежного лепестка от белоснежной розы. Остальные я бережно поставила в стакан на подоконнике, а то, что осыпалось, переложила страницами любимой книги. Периодически впадала в дрему, а потом со стоном выныривала из сна и в панике озиралась по сторонам, услышав особенно сильный крик или громкий смех маминых собутыльников.
В половину четвертого утра снова вздрагиваю и чуть ли не падаю с койки, потому что за дверью моей комнаты слышны до боли характерные стоны и завывания. Хлипкая дверь ходит ходуном и шпингалет жалобно постанывает в унисон с теми, кто его так усиленно пытает. Приходится встать и, поднатужившись, придвинуть к двери расхлябанный комод.
Спустя еще полчаса я слышу знакомый визг шин за окном и топот ног по бетонному крылечку. Менты. Соседка Раиса Сергеевна, наверное, опять вызвала. Когда-то с матерью они были лучшими подругами, но все изменилась, когда мой биологический папа бросил нас…
Долго молотят в дверь, чуть позже слышны пьяные вопли «отца». Я пробовала как-то назвать его «дядя Валера», но тут же получила от матери по губам. Сильно. До крови. Больше не хочу, у матери рука тяжелая.
– Пошли в жопу, мрази, я у себя дома! Что хочу, то и ворочу! – орет «папка».
Дома он, видите ли. А за квартплату мать алиментами рассчитывается. Этот ни копейки в квартиру не принес. Хозяин…
Спустя минут десять все стихает и дом погружается в неестественную тишину. Друзей разогнали, соседка контролировала – я слышала ее голос из-за двери, но выйти побоялась. Мне уже приходилось несколько раз так оступиться и попасть на передержку в учреждение. Лучше здесь с непотребными родителями, поверьте мне.
Но праздник жизни длиться не долго. Еще спустя четверть часа в мою дверь одержимо начинает тарабанить мать. Она зла. Она думает это я сдала ее пати участковому. Она хочет избить меня за этот, немыслимый с ее точки зрения, поступок.
На мое счастье, она слишком пьяна. И через тридцать минут безуспешных попыток добраться до меня все стихает. Я только слышу ее всхлипы и рыдания, которые пытается успокоить Валера.
– Ненавижу эту дрянь! Всю жизнь мне испортила!
– Томка, ну чё ты. Ну давай еще накатим и полегчает.
– Надо было аборт сделать, а я мать послушалась, дура! Бог послал! Ни черта подобного! Отродье сатаны, вот кто моя Танька. Надо было родить и придушить падлу пуповиной – уже бы отсидела за это и на свободу вышла. Жила бы себе припеваючи и радовалась, а не терпела эту шкуру под боком. Валер, ну вот же бабы дурами бывают, да? Вот и я дура, родила на свою голову…
– Отцу может сплавить?
– Думаешь она ему нужна, Валер? Ой, наливай.
– Нет? Ага, щас из морозилки холодненькую достану.
Знакомое бульканье. Жадные глотки. Облегченный и довольный стон. И снова брань.
Бесконечная. Жестокая. Ничем не заслуженная.
– А я ведь, Валер, сразу знала, что материнство не мое. Но, то если бы родилось что путное. А то же погляди…ой!
– Мне твоя дочь тоже не нравится, Томка. Как кость в горле, честное слово.
Не нравится…
Нет. Нет. Нет.
Тихо всхлипываю и достаю старенький, потертый, кнопочный телефон из-под подушки. Выуживаю из него то самое сообщение. Открываю его и замираю от лавины сокрушительных эмоций.
«Таня, ты мне нравишься».
И тот, кто написал мне это – он не такой как все. Он другой. Лучший!
Мой Марк…который никогда не будет моим.
Глава 1.
Если я скажу, что мой папа был хорошим, а потом вдруг неожиданно стал плохим и бросил нас, то совру. Он всегда был мудаком. Мудаком, живущим на две семьи, и именно моя мама была любовницей, а я побочным продуктом их запретной страсти.
С Тамарой Сажиной он был знаком еще со школы, потом типа влюбился и по окончании они начали жить вместе в этой самой квартире. Помню, что в садике и в начальной школе я всем рассказывала, что мой папка крутой и работает лётчиком на огромном самолете. Уходит в рейсы, посещает разные страны, привозя мне оттуда кучу подарков. Здорово, да?
На деле же он женился на обеспеченной женщине, которая была на десять лет его старше, а к маме захаживал по старой памяти. Конечно, Тамара Сажина думала, что это настоящая любовь, а в ЗАГС они с Юрой Козинским не идут, потому что у того катастрофически нет времени. Так-то он очень хочет, но, увы и ах, не может.
– Тома, любимая моя, к чему эти бесполезные штампики в паспорте, когда между людьми настоящие чувства, ну? – как сейчас помню я его слова в ответ на очередное предложение от матери узаконить уже наконец-то их отношения.
– Ну хоть девочку на себя запиши, Юр, – кивала она на меня, – пусть тоже будет Козинская.
– А тебе бабки что ли лишние, м-м? Матерям одиночкам еще и льготы от государства так-то положены, детские лагеря и бесплатное питание в школе. Коммуналка вот дешевле, в конце-то концов. Так что ты это прекращай, Том, терпеть не могу нытье без причины.
И Юрий Козинский, в очередной раз прикрыв свои тылы, «улетал» в рейс, пока однажды мы с мамой не поехали в столичный зоопарк, где к своей огромной неожиданности увидели нашего папку в компании ухоженной женщины, девочки моего возраста и еще пятилетнего мальчика, который до боли был похож на моего отца. И они весело смеялись, когда кормили морковкой верблюда, а потом без конца фотографировались на его фоне, пока мы с мамой молча смотрели на это сногсшибательное представление.
И нет, мы не подошли к отцу с разборками и не учинили допрос с пристрастием. Мы просто развернулись и отправились домой. Мать не обращала внимания, что я, так и не посмотревшая на животных, реву навзрыд. В тот день она впервые меня ударила. Мне было восемь, а ей нужно было на кого-то выплеснуть свое разочарование и боль.
И чем сильнее и громче я плакала, тем жестче становились ее удары. Не знаю, чтобы со мной тогда было, но вмешалась еще живая на тот момент бабушка, которая, на моё счастье, решила заглянуть к нам в гости.
– Томка, дура! Ты чего ребенка бьешь? Сдурела совсем?
– Это все из-за неё! Ни образования нормального не получила, ни работы! Фигуру испортила, а теперь кому я такая нужна – страшная и с прицепом, а? Никому! Вот и Юрка меня из-за этой бросил и к другой ушел! Ой, мама, как я буду без него теперь, как?
А как буду я без адекватной матери ее, увы, совершенно не интересовало.
Через неделю «вернулся из рейса» отец. Пьяная в дугу мать учинила ему разборки, хотя бабуля просила не поднимать протесты, стерпеть, понять и простить. И научиться жить с понимаем, что ее мужик теперь и еще чей-то тоже.
Но что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
Отец не оправдывался, слушал, казалось бы, бесконечный и бессвязный поток ругани и смотрел на маму совершенно равнодушными глазами. А потом встал и молча направился к входной двери. Та тут же за ним. Валялась в ногах, умоляла ее не бросать, в любви клялась безграничной, обещала, что больше никогда его и ни за что не упрекнет.
И он остался. Но теперь уже на своих условиях.
Оказалось, на две семьи отец жил очень давно, просто там он женился на деньгах, а тут по любви все. Ну типа. Но мама в это чепуху верила недолго. Хватило ее на месяца три, а потом она как-то разыскала ту женщину и все ей рассказала, надеясь, что соперница выгонит отца из дому и тот будет принадлежать только ей.
Но она не выгнала. А Юрий Козинский больше никогда не приходил в наш дом. И никогда больше с нами не общался, из года в год открещиваясь от нас денежными переводами и подарками на мое День рождения.
С тех пор мать скатилась в запой, страшный и беспробудный, а я превратилась в девочку для битья, потому что куда-то же надо было сливать свою желчь и кого-то обвинять в своих неудачах. Пока была жива бабуля было легче, но спустя год ее не стало, и моя жизнь окончательно превратилась в кромешный ад.
Трижды меня забирала опека. Один раз я даже несколько месяцев жила в приемной семье, но и там мне было не проще и не лучше. Приемного ребенка никто любить не станет – это всего лишь бизнес, ничего личного.
Так я жила в своем персональном чистилище, пока после девятого класса не выиграла олимпиаду по информатике. Именно тогда-то меня и приметил Иванчук Геннадий Степанович – богатый столичный бизнесмен, который решил вложиться в меня и проспонсировать дальнейшее обучение. И да, я его сразу не взлюбила, потому что он был наглым, беспардонным и пёр к своей цели, не разбирая дороги. Согласие перевести меня в элитную школу «Золотая Лига» у моей матери он просто купил за жалкие десять тысяч рублей, которые она в этот же вечер пропила.
И именно здесь я и встретила Его. Мальчика с самыми красивыми глазами на свете. И он смотрел ими на меня так, как никто и никогда прежде.
А я смотрела в ответ, даже не догадываясь, что уже совсем скоро пожалею об этих взглядах.
Сильно…
Глава 2.
В «Золотой Лиге» учились исключительно одни мажоры – дети богатых промышленников, бизнесменов, политиков и инвесторов. Многие из них считали, что родились с золотой ложкой не только во рту, но в заднице. И если уж в государственной школе у меня толком не было друзей, то уж тут им и подавно негде было взяться.
Я стала стопроцентным хрестоматийным изгоем. За одним исключением, но об этом чуть позже.
И ладно бы, если меня просто не замечали, как пыль под ногами дорогих замшевых туфель, но я, сама того не зная, совершила непростительный проступок – привлекла внимание того, в чью сторону даже дышать было запрещено.
А ведь я так старалась слиться с окружающей средой и спокойно доучиться два последних года. Все этому способствовало. Здесь даже выдали форму и мне не приходилось париться насчет неподобающего внешнего вида и дешёвых костюмов, купленных на местном рынке у улыбчивых китайцев. Все учли – юбка, блузка, кардиган с эмблемой и даже гольфики. Все, кроме обуви, которая меня и выдавала с головой.
Именно поэтому на праздничной линейке я стояла, забившись в уголок, стыдливо скрестив ноги. Но это, конечно же, не спасало меня, и все видели уродливые лакированные туфли со сбитыми носами. Их я носила уже третий год к ряду. Я бы хотела купить новые, но матери на этот факт было глубоко насрать. Она так радовалась за меня, что уже неделю пребывала в глубоком запое. Какие, к черту, ей туфли?
– А это что такое? – оглянулась на меня какая-то девушка из толпы и окинула брезгливым взглядом, полным бесконечного превосходства.
– Новенькая, спонсирует кто-то, – ответила еще одна и откинула за спину копну густых белокурых волос. Я такие только в рекламе шампуня видела, а тут настоящие. Надо же.
– Блин, только Моли нам в классе не хватало, – скривилась девчонка и я опустила глаза, не смея вымолвить ни слова. Было обидно. Было больно. И весь мир казался какой-то черной дырой, наполненной тотальной несправедливостью и цинизмом.
И хотелось орать во всю глотку:
«Люди! Ну что с вами такое? Я же живой человек! Я же все чувствую! Я не виновата, что в моей семье нет много денег! Я не виновата, что отец оставил нас! Я не виновата в том, что моя мать запойная алкоголичка и не любит меня! Не виновата…».
Но я не произнесла ни звука. Я уже тогда понимала, что никто меня не услышит. Ни родители, ни одноклассники, ни педагоги.
– Перестань, Оль.
– Да что перестань, Арин? Все равно будут буллить.
– Забей, – шикнула на брюнетку блондинка и про мое существование просто напросто забыли.
И вроде как-то все стихло. Я действительно попала в класс, где учились эти две девочки, села за самую дальнюю парту и стойко принялась грызть свой гранитный камушек. Целых четыре урока грызла, пока не началась большая перемена и все ученики не двинули в столовую на перекус. И я туда же.
Вообще, в «Золотой Лиге» был не только обед, но еще и завтрак после первого урока и ужин перед факультативами и спортивными секциями.
Благо спонсор оплачивал и мое питание тоже, в противном случае я бы скукожилась в этих элитных стенах от голода. Ведь ценник был заоблачный и не подъемный для моей семьи. Семья? П-ф-ф, простите, оговорилась.
Так вот!
Взяла я свой поднос и встала в очередь на раздачу. Вы удивитесь, потому как я точно сделала это, когда получила добротную порцию зимнего минестроне с томатами и красной фасолью, заправленный рубленой зеленью с оливковым маслом, бланкет из говядины в молочном соусе с морковью и репой, два клаб-сэндвича с ветчиной и сыром, большой стакан наваристого чая и заварное пирожное.
Обалдели? А то!
Названия я, кстати, не придумала, я просветилась, читая это все на висящем на стене меню. Вот так. Не суп, а минестроне. Не рагу, а бланкет. Это вам не хухры-мухры! Высшее общество и ест красиво.
И вот стою я со всей этой высокой кухней и оглядываю огромную столовую, пытаясь прикинуть куда же мне приткнуться. Вижу в углу пустой стол и иду к нему, не поднимая глаз. А уже там быстро начинаю разделываться со своим обедом. Хватило меня только на минестроне и чай – очень вкусно, но… Да, не привыкла я много есть, вот и все. Дома в приоритете всегда была не еда, а выпивка. М-да…
Но только я собираюсь встать, чтобы отнести свой поднос, как тут же оседаю. В помещении у самого входа начинается какой-то лютый движ. Кто-то свистит, кто-то хлопает, кто-то радостно улюлюкает.
– Что-то случилось? – сама у себя спрашиваю я.
– Ничего особенно, в общем-то, просто местный Кен обжимается со своей Барби, – получаю я неожиданный ответ и оглядываюсь назад. Рядом со мной сидит кудрявая девушка в очках, полненькая и очень милая на первый взгляд.
– Кен? – переспрашиваю я и снова вглядываюсь в толпу, и правда замечая высокого темноволосого парня, который на потеху публики совершенно по-взрослому целует какую-то девушку, лапая ее за задницу.
– Марк Хан, – поясняют мне, – и его банный лист Кристина Батурина.
– Оу…
– Ничего примечательного, забей, – покрутила в воздухе рукой моя соседка и покосилась на мое нетронутое пирожное.
– Будешь? – предложила я тут же.
– А можно? – поднимает та на меня свои глаза и смущенно улыбается.
– Конечно! – улыбаюсь в ответ, – Я Таня, если что. Сажина. Новенькая в этой школе.
– А я, Майя, – с набитым ртом поясняет мне новая знакомая, – Мцитури. Слава Богу, старенькая, но тебе сочувствую.
– А ты в каком учишься?
– В одиннадцатом-первом. А ты?
– А я в десятом-втором.
– М-м-м. Ну давай хоть обедать вместе? Ты как?
– Я очень за, – улыбнулась, – только мне сейчас пора. Еще в учительскую надо за тетрадями зайти.
– Ну давай, – подмигнула мне девчонка и полностью погрузилась в свой телефон.
А я встала, взяла в руки поднос и пошла в сторону окна мойки, но по пути, зачем-то, стараясь высмотреть того самого Кена и его подружку. Интересно? Ну, а то!
И я его увидела. Он сидел в самом центре столовой, ухмыляясь на один бок и исподлобья смотрел на своего собеседника, одновременно с этим поглаживая плечо своей девушки. А я даже дышать перестала, потому что я никогда таких парней не видела прежде. Его взгляд, его поза, вся его аура говорили об одном – он здесь лидер мнений, царь и бог.
Засмотрелась.
А потом неожиданно пол ушел у меня из-под ног, и столовая взвыла от гомерического хохота, пока я обалдевшая лежала на полу вместе со своим подносом. Оглянулась и тут же потонула в мстительном и ревнивом взгляде той самой Барби.
Щелчок наманикюренных пальцев перед глазами и саркастический смешок.
– Какая досада! – приторно елейным голосом пропела она, – В следующий раз смотри под ноги, а не туда, куда не следует.
– Крис, осади, – вдруг увидела я перед собой идеально начищенные броги и протянутую мне ладонь. Подняла взгляд и забыла, как дышать, потонув в стали его глаз.
Красивый…
– Спасибо, – не посмела принять я помощь и поднялась на ноги, пытаясь не разреветься у всех на виду.
– Не ушиблась? – и снова вопрос от Кена.
– Нет, – покачала я головой, принимаясь собирать с пола остатки пищи.
– Да не ушиблась она, Хан! Чё ты до нее докопался? – слышу издевательский голос Барби.
– Крис, – строго затыкает парень свою подружку и все вокруг как по команде стихают, пока я заканчиваю разбираться со своей оплошностью.
Тут и уборщица появилась, подтирая за мной следы от жирного бланкета.
Покидаю торопливо место своего позора, по-прежнему не поднимая глаз. И за спиной тишина. Вот только я точно знаю, что это затишье перед бурей.
И не ошиблась.
Глава 3.
Конечно, после того случая в столовой все ученики школы в цвет смеялись за моей спиной, да и в лицо тоже, а для Кристины Батуриной я стала мишенью, за которую она меня обозначила, чтобы испепелять своим взглядом, полным ненависти и презрения.
Можно подумать никто до меня на ее парня не пялился. Она вообще его хорошо разглядела? На что она рассчитывала, глупая? А я так вообще всего один разок из чистого женского любопытства на него глянула. А кто бы нет? Учитывая, что парня нарекли местным королем красоты.
Но больше я подобной оплошности не допускала. Мышкой проскальзывала в столовую и, не поднимая головы, сметала со своего подноса еду, не разбирая ни вкуса, ни запаха. Пока однажды та самая Майя, которая ежедневно сидела рядом со мной и вместо меня съедала мое пирожное, вдруг не прошептала мне в лучших традициях конспирации:
– Кен пялится на тебя.
– Что? – подняла я на нее глаза и недоуменно приоткрыла рот.
– Да, я тоже думала, что мне показалось, но прошла уже неделя с того случая, как ты героически протерла своей формой пол, а он все зависает на тебе взглядом, когда думает, что на него никто не смотрит.
– А так бывает? – фыркнула я, имея в виду то, что Барби почти постоянно сканирует его своим хищными зенками.
– М-м, нет, не думаю.
И я все же решила проверить ее слова и подняла глаза, но тут же их опустила, задохнувшись от того, как сильно ударилось о ребра мое сердце. Стиснула под столом подол юбки и охнула, обварившись в кипятке его взгляда.
– Горячо, да? – хихикнула Майя.
– Чего это он так пялится на меня? – буквально прошептала я свой вопрос.
– Ну, я даже не знаю, – потянула девушка и задорно рассмеялась.
– Может у меня лицо грязное? Майя, у меня грязное лицо?
– Да чистое у тебя лицо. Угомонись, Сажина!
– Волосы торчат, – пригладила я макушку.
– М-м, нет.
– Тогда я не понимаю.
– П-ф-ф, не понимает она, – фыркнула девушка.
– Нет, совершенно нет, – покачала головой и снова кинула быстрый взгляд в сторону Хана.
Но он больше не смотрел, а хохотал, откинув голову, над какой-то шуткой своего друга, пока его девушка, словно блудливая кошка, потиралась об его тело. Фи, как вульгарно.
Скривилась и отвернулась, а потом приказала себе выкинуть красивого парня из головы и сосредоточиться на более важных вещах. Например, учебе и предстоящих экзаменах в художественной школе. Последнее было реальной проблемой, так как в «Золотую Лигу» дорога занимала львиную долю времени, и я теперь критически не успевала на занятия, которые очень любила. Рисование помогало мне убежать от проблем и хоть немного раскрасить свой серый и убогий мир.