Buch lesen: «Квазимодо на шпильках»
ГЛАВА 1
Если человек дурак, то это навсегда. Не подумайте, что я говорю сейчас о ком-то из приятелей. Нет, в данном случае я имею в виду только себя, понимаю, кабы не моя глупость и твердая уверенность в том, что дружба – понятие круглосуточное, никогда бы не оказалась сейчас в аэропорту Бангкока, причем с кучей узлов, сумок и тюков. Впрочем, все по порядку.
Две недели назад к нам ввалился Федя Лапиков, сосед с пятого этажа, и, брякнувшись на стул, самым трагичным голосом поинтересовался:
– Лампа, ты мне друг?
– Ага, – кивнула я, надеясь услышать следующую фразу: «Дай в долг».
Но соседушка произнес неожиданное:
– Тогда помоги!
Я сразу же ответила:
– Постараюсь.
Федор засопел, вытащил сигареты и начал сосредоточенно прикуривать от пластмассовой одноразовой зажигалки. Пока он возился с куревом, я попыталась прикинуть, сколько купюр лежит в банке. Только не думайте, что я имею в виду банк как учреждение. Отложенные деньги я держу в круглой железной коробке из-под печенья курабье.
Стоит «сейф» в моей спальне, и никто из домашних туда не лазает, для хозяйственных нужд имеется коробочка на кухне. Вот туда все домочадцы частенько запускают руки. Во-первых, им нужен бензин, во-вторых, деньги на обед, а главный кассир – я. Мне все отдают зарплату, я складываю ее, отделяю часть на ежедневные расходы, потом…
Ну да это неинтересно! Важно другое: в банке сейчас лежит почти две тысячи долларов, и вполне можно отсыпать Лапикову некоторую сумму. Но что он жмется? Отчего не попросит прямо?
Наконец Федор, покашляв, провозгласил:
– Лампа!
– Да, слушаю.
– Не перебивай!
– А ты говори!
– Не мешай.
– Да начинай, в конце концов!
– Не торопи меня! – возмутился Федор.
– Если тебя не подталкивать, до утра протянешь, – обозлилась я, – а у меня обед не готов, белье не постирано, короче, сколько?
– Чего?
– Денег!
– Каких?
Я рассердилась:
– Тебе видней: либо долларов, либо рублей.
– Зачем? Мне ничего не надо.
– Да ну? – удивилась я. – В чем же тогда дело?
– Ты должна поехать со мной в Бангкок!
От удивления у меня из рук выпала поварешка.
– Куда?
– В Банкок, это Таиланд.
– Знаю, только зачем?
Федька глубоко вздохнул и зачастил. Год назад завод, на котором он проработал большую часть своей сознательной жизни, был перекуплен каким-то предприимчивым мальчишкой. Новый хозяин живо выгнал всех старых работников и нанял новых. Федор оказался за бортом. Потыркавшись в разные места и поняв, что абсолютно никому не нужен, Лапиков решил заняться народной российской забавой – торговлей – и начал мотаться челноком в Бангкок.
Маршрут у него отработан до мельчайших деталей, таможенники с обеих сторон прикормлены. Впрочем, ничего противозаконного Федор не возил, в основном это был стандартный набор: кофточки, спортивные костюмы, иногда постельное белье, реже бусы и всякая бижутерия. Особых доходов бизнес не приносил, но и умереть с голоду не давал. Супруга Лапикова, Анька, торговала привезенным товаром на рынке, а Федька вместе со своей сестрой Натой мотался в Таиланд.
Несколько недель назад к нему обратился один очень важный дядечка, Семен Кузьмич, ученый-биолог, и попросил:
– Многоуважаемый Федор Иванович, не возьмете ли у меня заказ?
Наивный Лапиков решил, что профессор хочет что-нибудь из мануфактуры, и с готовностью воскликнул:
– Конечно!
Ученый пустился в объяснения, Федька захлопал глазами, такого он никак не ожидал.
– Близ Бангкока имеется ферма, где разводят крокодилов, вы привезите мне оттуда мозг двух юных аллигаторов.
– Господи, – испугался Федя, – с ума сойти!
– Ничего страшного, – успокоил его профессор, – мне сей материал необходим для исследования. Мозг вам упакуют в специальные контейнеры, ваша задача лишь доставить их сюда.
Федя хотел было ответить решительное «нет», но тут Семен Кузьмич озвучил сумму, которую Лапиков получит за услуги.
Федька дрогнул, согласился, взял аванс и уже успел его потратить. Но, видно, не зря говорят, что человек предполагает, а господь располагает. Вчера Ната, компаньонка Федора, его родная сестра, загремела в больницу со сломанной ногой, и теперь Лапиков на полном серьезе считает, что сопровождать его должна я.
– Отчего бы тебе одному не смотаться? – Я стала осторожно отнекиваться.
– Да ты че! – подскочил Лапиков. – Ваще без понятия. В таком деле товарищ нужен. Там только отвернись, мигом товар сопрут: ни поесть, ни поспать не смогу. Я тебе заплачу, не обижу.
– Знаешь, я не слишком подхожу для такой аферы, – гнула я свою линию, – вот, придумала! Обратись к Алине Роговой из двенадцатой квартиры, она точно согласится!
– Нет, – покачал головой Федя, – Алина не годится.
– Почему?
– Больно красивая, – мечтательно заявил Лапиков, – 90-60-90, блондинка… Моя Анька дико ревнивая, объясняй потом, что вторые девяносто меня никак не заинтересовали. А с тобой безопасно.
Я закашлялась. Ну и воспитание! Сейчас Федор впрямую заявил мне, что я такая уродина, такое редкостное страшилище, что не вызываю приступов ревности у его Аньки. Причем он, кажется, не понимает, что сказал. Может, пнуть его?
– У меня нет визы, – нашлась я наконец.
– Ерунда, – подпрыгнул Федор, – все беру на себя. Паспорт есть?
– Да.
– Неси сюда!
Не понимая, зачем совершаю эту глупость, я отдала документ Лапикову.
– Вот здорово, – засуетился он, – просто классно, первого февраля улетим, всего-то на три дня. От тебя ничего не потребуется, будешь только багаж сторожить.
Я хотела было предложить: «Может, тебе лучше собаку с собой прихватить?», но удержалась.
Вечером я с некоторой опаской изложила ситуацию домашним и неожиданно получила с их стороны полнейшее одобрение.
– Правильно! – воскликнула Юлечка. – Там сейчас тепло, покупаешься, позагораешь.
– И фруктов поешь, – вмешался Кирюшка.
– Креветок китайских, – вздохнул Сережка, – они там десять долларов килограмм стоят.
– А еще купишь часы, – затарахтела Лиза, – они выглядят как настоящий золотой «Ролекс», но стоят всего тридцать баксов! У Леши Котова в нашем классе такие, ни в жисть от родных не отличишь.
– Вообще-то, – попыталась остудить всеобщий пыл Катерина, – не слишком полезно для здоровья лететь из зимы в лето, да еще всего на три дня. Организм не успеет перестроиться. Лучше поехать в мае, недели на две. И потом, боюсь, Лампе роль челнока не по плечу.
Но мне уже самой захотелось в теплые края, к гигантским креветкам и экзотическим фруктам, поэтому я принялась успокаивать Катюшу:
– Ерунда! Я совершенно здорова и отлично себя чувствую, Федя будет все делать сам, я только постерегу вещи в аэропорту.
– Да-а, – протянула Катя, – рисовали на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить…
– Ой, – налетела на нее Юлечка, – вечно тебе страсти чудятся, езжай, Лампудель, повеселись!
И я в самом радостном настроении отбыла в Таиланд. Действительность оказалась иной, чем радужные планы. В самолете, куда набилось пассажиров на треть больше, чем положено, нервные стюардессы носились по проходам, без устали повторяя:
– Вставайте с кресел только в случае крайней необходимости.
Еды на всех не хватило, питья тоже. Голодная, злая, невыспавшаяся, я оказалась в Бангкоке, мечтая только об одном: добраться до гостиницы, принять душ, выпить кофе…
Но Федор мигом вылил мне на голову ушат ледяной воды:
– Какой отель? Офигела совсем, нам нужно на фабрику, потом на рынок. Устраиваться будем после полуночи.
– Почему? – пробормотала я, чувствуя, как липкая влага змеей ползет по спине.
– Чтобы зря не платить, – пояснил Федя, – за фигом сейчас въезжать? Сразу день насчитают, а после полуночи новые сутки пойдут, докумекала? Мы же не отдыхать приехали, а работать.
Сами понимаете, что ни покупаться, ни побывать в ресторане мне не удалось. Пришлось мотаться с Федькой по рынкам и тупо стоять на солнцепеке, охраняя товар. Креветки я, правда, нашла и даже, решившись купить себе порцию, подошла к грилю. Но потом увидела, какими грязными руками повар-таец чистит сей деликатес, и отшатнулась.
Единственное, что оказалось правдой, – это фальшивые «Ролекс», до противности похожие на настоящие, Бангкок был буквально набит эрзац-часами, и я купила всем по штуке.
Но самый жестокий удар меня ждал впереди. Отлет в Москву был назначен на восемь вечера по местному времени. Утром Федька, оставив меня в дыре, которая тут считалась гостиницей, поехал на крокодиловую ферму за мозгом. Я же, уставшая, словно цирковая обезьянка, рухнула в кровать и попыталась заснуть.
Ни купаться, ни загорать, ни лакомиться фруктами пополам с креветками мне не хотелось. Больше всего на свете я мечтала оказаться дома, в своей комнате, на диване, под пледом, рядом с Мулей и Адой. Катюша была права – роль челнока не для меня.
В комнатенке, набитой тюками, было очень душно и влажно. Старенький кондиционер, дребезжавший всеми частями, совершенно не справлялся с работой. С улицы доносился шум, и я впала в сумеречное состояние: то ли сон, то ли явь…
Уж не знаю, сколько времени я провела, плавясь от жары на грубых простынях, но вдруг дверь распахнулась и появился Федя с картонной коробкой. Я села, попыталась пригладить торчащие в разные стороны лохмы и спросила:
– Ну? Порядок?
– Тьфу, – сплюнул Федька.
– Что-то случилось? – насторожилась я.
– Во, гляди, – мрачно произнес Лапиков и открыл коробку.
Остатки сна мигом меня покинули. На серо-голубой бумаге лежали два крокодильчика, сантиметров по тридцать, не больше.
– Это что? – изумилась я.
– Мозг, – криво улыбнулся Федька, – тот самый, за который Семен Кузьмич аванс отдал.
– Но он вместе с телом, – ляпнула я, – и живой!
– Угу, – кивнул Федька, – тонко подмечено, живее не бывает. Прикинь, что вышло.
Плюхнувшись на ободранное кресло, он стал рассказывать. На ферме, куда прибыл Федька, крокодилов водилось видимо-невидимо, любых размеров. И продавали их весьма охотно всем желающим, но только в первозданном виде.
Федька позвонил по телефону, который ему дал в Москве профессор, и дождался некоего мужика с хитро бегающими глазками. Кое-как на ломаном английском они сумели договориться. Таец ничего не отрицал. Да, он обещал многоуважаемому профессору мозг крокодилят и от своих слов не отказывается. Но человек, который может убить крокодильчиков и достать требуемый орган, сейчас отсутствует, вернется он лишь через две недели, поэтому перед Федькой стоит дилемма: либо ждать четырнадцать дней, либо брать крокодильчиков живьем.
Сами понимаете, что задержаться в Таиланде Лапиков не мог.
– Зачем ты их купил? – вытаращилась я.
– А че делать? – развел руками Федька. – Аванс-то тю-тю. Отдам Семену Кузьмичу крокодилят, пусть у них мозги как хочет достает. Я обещал – доставил, дальше все!
– Как же мы их повезем? – озаботилась я.
Лапиков скривился:
– Ну… в чемодане.
– Ты с ума сошел! Во-первых, тюки «просветят» на границе, во-вторых, даже если крокодильчики благополучно попадут в самолет, они погибнут в багажном отсеке от холода и перепада температуры.
Федька почесал затылок:
– Сама-то ты чего предлагаешь?
– Давай прямо в коробке пронесем их в салон.
– Нет, не выйдет.
– Почему?
– Надо разрешение от ветеринара, а нам его не успеть получить.
Мы пригорюнились и начали думать, как выйти из создавшегося положения. В голову лезла всякая чушь: положить рептилий в дамскую сумочку; примотать веревками к ручной клади и заявить, что это чучело; отправить крокодилят бандеролью в Москву.
– Знаю! – неожиданно заорал Федька. – А ну, Лампа, дуй на первый этаж за скотчем, купи самый широкий.
Недоумевая, что он еще придумал, я спустилась вниз и притащила моток клейкой ленты.
– Во, гляди, – заявил Федька и снял брюки.
Я уставилась на его красные трусы в белый горошек и спросила:
– И что ты этим хочешь сказать?
– Значит, так, – воодушевленно заявил он, – сейчас примотаем Асю и Васю к моим ногам.
– Кого? – попятилась я.
Лапиков хихикнул:
– Это я так их прозвал. Левый – Ася, правый – Вася.
– Они разнополые?
– А фиг их знает, – пожал плечами Федька, – честное слово, мне все равно. Просто Ася и Вася. Давай!
И с этими словами он пристроил одну рептилию себе на бедро. Понимая абсурдность происходящего, я все же замотала его волосатую конечность вместе с крокодильчиком. Потом операция была повторена с другой ногой.
– Нормалек, – подвел итог Федька, – не сползли бы только! Вот что, я прорежу в карманах дырки, спущу туда руки и буду держать их за головы.
Я оглядела гору тюков и поинтересовалась:
– Кто будет грузить хабар?
– А ты на что? – фыркнул Федька. – Действуй, Лампа. Давай, торопись.
Не стану вам рассказывать, каким образом я сволокла вниз неподъемные торбы. Хорошо еще, что жадный Федька нанял такси, а не заставил меня топать десять километров до аэродрома под раскаленным солнцем с баулами на горбу.
У стойки, где происходила регистрация, мы произвели сногсшибательное впечатление. Я, красная, потная, в грязной мятой футболке, ворочала каменно-тяжелые сумищи. Федяшка стоял рядом, засунув руки в карманы.
Видя, что я никак не могу справиться с коробкой, доверху набитой мануфактурой, одна из девушек в форме Аэрофлота не выдержала и обратилась к Федьке:
– Чего стоишь, руки в брюки! Помоги ей!
– Нет, – шарахнулся в сторону Федька, – мне никак нельзя поднимать тяжести!
– Да? – поморщилась девушка.
Я кое-как впихнула коробищу на резиновую ленту и прошептала:
– Сами разберемся, не трогайте его.
Федька, словно изваяние, маячил среди тюков.
– Дура ты! – обиделась девушка. – Зачем позволяешь на себе ездить! Смотри, какую морду отъел, словно собачья будка!
Федор побагровел, разинул было рот, но в ту же секунду ойкнул и присел.
Я ухватила бело-красную сумку, крякнув, зашвырнула ее на транспортер и сказала:
– Видишь, больной он.
– Чем? – насторожилась девица.
Сначала я хотела напугать ее по полной программе и с мрачным лицом заявить: «СПИД у него», но потом сообразила, что нас могут не посадить в самолет, и рявкнула: «Паралич у парня, ноги почти не ходят! С детства! Простыл сильно, и все».
Девица осеклась. Федька, не сгибая колен, побрел к железной арке, сквозь которую обязаны проходить все пассажиры. Издали он и впрямь походил на не совсем здорового человека.
– Извините, – пробормотала проверяющая.
– Ничего, – улыбнулась я, – не беда.
– Зачем вы его с собой таскаете, если он помочь не может? – спросила другая девица, вешавшая на сумки бирки.
Я поднатужилась, подпихнула к ней здоровенный тюк и, утерев пот, шепнула:
– Ревную очень, Федора-то одного оставить нельзя, мигом себе бабу найдет! Вот, приходится на поводке водить.
Девушки переглянулись.
– Да, дуры мы, – резюмировала первая, – все как одна. Вы на толпу гляньте. Те бабы, что сами багаж прут, наши, из России, за остальными мужики чемоданчики несут, вон там американки!
– У них же эмансипация, – удивилась я, – они ведь требуют, чтобы не было никаких различий между мужчинами и женщинами!
– Ага, – кивнула вторая служащая, – требуют, но чемоданы у них все равно парни таскают, эмансипация тоже имеет границы!
ГЛАВА 2
– Могла бы и не нести чушь про паралич, – обиженно протянул Федька, когда мы наконец-то уселись на места.
Я попыталась унять дрожь в отчего-то слишком тяжелых руках и парировала:
– А зачем ты приседал и охал?
– Так царапаются, гады, – пробормотал Федя, – и кусаются! Меня Вася за палец укусил, пока я его голову держал!
И он похлопал себе по левой ноге.
– По-моему, там Ася, – усмехнулась я.
– И еще они описались, – гудел Федька.
– Да? – удивилась я. – Вроде рептилии на такое не способны!
– Не знаю, – бубнил Федор, – мне мокро!
– Наверное, ты просто вспотел под скотчем. – Я попыталась его успокоить.
В этот момент начали разносить воду.
– Может, их напоить? – предложила я.
– Еще чего, – обозлился Федька, – чтобы они меня опять описали?
– Им, наверное, очень жарко и неуютно!
– Мне хуже!
– Вдруг они скончаются от обезвоживания, жалко ведь!
– И хрен с ними! – обозлился Федор. – Тебе-то хорошо! А я с крокодилами, примотанными к ногам!
– Все-таки их надо попоить, – настаивала я, – аллигаторы живут в воде, представь, как они сейчас мучаются. И потом, если Ася с Васей умрут, Семен Кузьмич потребует аванс назад!
Федька крякнул:
– И как мы их поить будем?
– Ну… приспусти брюки, а я им стакан поднесу!
Федор слегка приподнялся в кресле.
– Давай, дергай штаны вниз.
Я выполнила приказ.
– Мама, а что они делают? – понесся по салону звонкий голос.
Маленький мальчик, лет шести, сидевший через проход от нас, с интересом наблюдал, как я пытаюсь справиться с Федькиными джинсами. Мой вам совет: совершая какие-нибудь действия и желая сохранить их в тайне, вначале посмотрите по сторонам, не маячит ли поблизости ребенок лет семи. Детское любопытство плюс непосредственность – удивительный коктейль.
Один наш приятель, Ваня Рагозин, – отец двух очаровательных близнецов. Жена его не работает, воспитывает восьмилетних проказников. Марина отличная мать. Никаких скандалов у них с Ванькой не бывает, они практически никогда не ругаются. Трения возникали лишь по одному поводу: близнецы обожали среди ночи залезть в супружескую кровать и лечь между отцом и матерью.
Пока дети были маленькими, Ванька стоически терпел незваных гостей, но потом принялся внушать мальчишкам, что им следует спать в своих постелях. Парнишки сопротивлялись как могли, выдвигая разнообразные аргументы: им страшно, холодно, темно… Ванька злился и ругал Маринку, а та, оказавшись меж двух огней, чувствовала себя более чем некомфортно.
И тут Рагозина отправили на неделю в командировку в Америку. Близнецы не растерялись и принесли отцу метровый список с перечислением всего, что они желают получить. Ваня потряс перед ними «манускриптом» и сказал:
– Куплю все, но, если узнаю, что за время моего отсутствия кто-то из вас спал у мамы в кровати, ничего не получите.
Близнецы поклялись, что даже не приблизятся к порогу родительской спальни, и Ванька отбыл в Штаты.
Теперь представьте картину. Аэропорт Шереметьево, огромный зал, набитый людьми. Маринка, разодетая, только что из парикмахерской, держит близнецов, ради торжественного случая наряженных в воскресные костюмчики.
Наконец появляется Ванька, толкающий перед собой тележку с багажом. Близнецы увидели две яркие коробки с роботами-трансформерами и заорали, перекрывая шум:
– Папа, пока тебя не было, с мамой никто не спал!
Все присутствующие замолчали, повернули головы и стали с огромным интересом разглядывать бордовую от гнева Марину. Она потом призналась нам, что хотела придушить мальчишек и с трудом удержалась от того, чтобы надавать им затрещин…
– Мама, – настаивал мальчик, тыча в нас пальчиком, – зачем тетя дядю раздевает? Они спать ложатся?
Мать отвлекла любопытное дитятко:
– В окошко глянь, вон какие тучи!
Ребятенок переключился на другое зрелище. Мамаша повернулась к нам и прошипела:
– Совсем стыд потеряли, тут дети! Вот сейчас стюардессу позову, пусть вас ссадит!
– Да зови кого хочешь! – рявкнул Федька.
Я наконец сумела сдернуть с него брюки и попыталась напоить рептилий. Крокодильчики, примотанные скотчем, выглядели плохо: глаза закрыты, на мордах самое несчастное выражение. Воду они не собирались даже нюхать. Я наклонила стакан.
– Эй, поосторожней, – зашипел Федька, – все на меня льется.
Но я, не обратив внимания на его стоны, попыталась обнаружить у несчастных животных признаки жизни. Тщетно, крокодильчики ни на что не реагировали.
– Кажется, они умерли!
– Во, блин! – подскочил Федька. – Давай их отвязывать, не хочу сидеть с дохлыми аллигаторами.
– А может, они просто спят? – засомневалась я.
– Толку от тебя, – обозлился Федька, – живого от покойника отличить не можешь!
– Фиг их разберет, крокодилов этих!
Федька нажал на нос одной из рептилий. Не открывая глаз, крокодильчик цапнул его за палец. Лапиков взвыл, из укушенного перста закапала кровь.
– Мама, – вновь заинтересовался мальчишка, – а чего он кричит!
– Вообще обнаглели! – возмутилась мамаша и нажала кнопку вызова стюардессы.
Я быстро накинула на Федьку плед.
– Прекрати визжать!
– Так больно же!
– Потерпи.
Тут появилась блондинка в синем костюме. Сначала она выслушала бабу, потом повернулась к нам:
– Что случилось?
Федька молчал, а я мигом сообщила:
– У него приступ язвы, болит очень.
Девушка кивнула и убежала. Спустя пару минут она вернулась, неся стаканчик.
– Выпейте, – велела она Федьке.
До моего носа долетел резкий запах валокордина. От ближайшей подруги, врача, я очень хорошо знаю, что валокордин помогает при язве, как чернослив при косоглазии, но Федьке сейчас надо молча выпить жидкость. Глянув на меня, Лапиков опрокинул в себя содержимое пластиковой емкости и пробормотал:
– Огромное спасибо, мне стало намного легче.
Дальнейший путь мы проделали без особых приключений. Федька тихо сидел в кресле, а я оставила всякие попытки напоить или накормить рептилий.
Дома я отдала всем «золотые» «Ролекс» и лихо наврала, что целые дни не вылезала из теплой воды, покидая приветливый океан только для того, чтобы слопать очередную порцию креветок. Мне очень не хотелось расстраивать домашних.
На следующее утро к нам прибежала Анька, жена Феди, и заявила:
– Лампа, забирай крокодильчиков!
– Зачем они мне? – попятилась я.
– Федька упал, в клинику отвезли, – пояснила Анька. – Тебе придется везти эту зеленую гадость профессору.
– Почему мне? – возмутилась я.
– Я боюсь аллигаторов, – честно призналась она, – если они у нас еще денек проведут, с ума сойду.
У меня на языке вертелась масса справедливых слов. Во-первых, мозг подрядился доставить Федька, во-вторых, он получил аванс, в-третьих, я ничем ему не обязана, в-четвертых…
– Ну будь добра, – взмолилась Анька.
– Ладно, – кивнула я и получила коробку.
Ни одно доброе дело не остается безнаказанным!
Помня, что на улице вьюжно – ледяной московский февраль, – я замотала рептилий в шерстяной свитер. Ася и Вася вели себя абсолютно спокойно, они вновь были похожи на дохлых. Поместив утепленных крокодилов в коробку, я запихнула ее в сумку, сунула на заднее сиденье и порулила по данному Анькой адресу, очень надеясь, что успею вернуться домой до прихода домашних.
Последнее время езда по Москве превратилась в натуральный кошмар. Пробки возникают даже там, где их по определению не должно быть. Ну почему нужный мне крохотный переулок оказался забит машинами? Я подумала и оставила «Жигули» на стоянке у супермаркета. Пройду несколько десятков метров пешком, ничего со мной не случится. Надеюсь, крокодильчики не окочурятся от холода.
Красивый семиэтажный кирпичный дом оказался пятым по счету. Здание было кирпичным, а не прикидывалось таковым. Понимаете, о чем я говорю? Хитрые строители быстренько ставят домишко из блочных плит, а потом отделывают его панелями, имитирующими кирпич. Издали выглядит безупречно. Я сама видела, как вблизи нашего дома за пару месяцев возникла бетонная башня, трансформировавшаяся, как по мановению волшебной палочки, в кирпичную.
Вход в подъезд стерег домофон, я набрала код, потом взобралась на последний этаж, позвонила в квартиру. Дверь распахнулась мгновенно. На пороге появилась девушка лет двадцати, стройная, хорошенькая, одетая в короткую юбочку и розовый пуловер.
– Меня ждет Семен Кузьмич, – заявила я.
– Да, да, – не дослушала девица, – проходите, вот тапки.
Я сняла куртку, сапожки и была препровождена к большой двустворчатой двери. Девушка распахнула ее и сказала:
– Папочка, к тебе пришли.
В ответ не последовало ни звука. Профессор сидел в глубоком вольтеровском кресле, боком к входу. Мне отлично были видны его ноги, укрытые бежево-коричневым пледом, и какой-то толстый талмуд, лежавший у ученого на коленях.
– Семен Кузьмич не очень хорошо слышит, – вздохнула девушка, – а когда зачитается, вообще беда, ни на что не реагирует. Да вы идите!
С этими словами она исчезла. Я шагнула в комнату и вздрогнула. Такое ощущение, что лента времени, стремительно размотавшись, отбросила меня назад, в детство. Кабинет Семена Кузьмича как две капли воды походил на рабочую комнату моего отца: те же мрачные дубовые шкафы, набитые книгами, огромный письменный стол и куча дипломов на стене.
Кстати, мой папа тоже погружался с головой в работу, и мамочке приходилось звать его к столу по десять раз. Устав от бесполезного крика, мама говорила мне: «Фросенька, дружочек, сбегай в кабинет«note 1.
Я влетала в комнату и орала: «Папочка, ужинать!»
Отец вздрагивал, поворачивал ко мне лицо, и я каждый раз поражалась: такими отрешенными были его глаза. Но потом он вздыхал и, превратившись в моего любимого папочку, говорил: «Ох и напугала! Подкралась и закричала! Разве так можно!»
Я осторожно прошла по толстому ковру, приблизилась вплотную к креслу и поняла, что Семен Кузьмич спит. Пожилой профессор пригрелся под теплым одеялом и задремал. Ситуация не показалась мне странной, я сама частенько, в особенности зимой, засыпаю над книгой. Но не могу же я сидеть тут пару часов, поджидая, пока он проснется? Нужно разбудить старика. Сначала я тихонько кашлянула, потом сделала это погромче, затем позвала:
– Семен Кузьмич!
Но он не шевелился. Поколебавшись, я хотела потрясти его за плечо, но тут взгляд упал на кисти ученого, и мне стало не по себе. Когда человек сидя мирно дремлет, его руки обычно расслабленно покоятся на коленях. Но скрюченные пальцы старика, очевидно, сведенные судорогой, вцепились в плед. Мне стало страшно, однако я все же потрясла профессора за плечо.
– Семен Кузьмич!
Тело уехало влево, покосилось, книга свалилась на пол, но ученый не поднял головы, свесившейся на грудь.
На подгибающихся ногах я вышла в коридор и стала заглядывать во все комнаты, ища внучку дедушки. В состоянии, близком к истерике, я ввалилась на кухню и обнаружила девицу мирно пьющей кофе.
– Вы уже уходите? – улыбнулась она.
– Извините, – пролепетала я, – но ваш дедушка…
Девчонка сделала глоток и прервала меня:
– Семен Кузьмич мой муж.
– Простите, но…
– Ничего, ничего, я привыкла.
– Он…
– Замечательный человек и великий ученый.
– Да, конечно, но ему плохо, похоже, сердечный приступ.
Девица вскочила и понеслась в кабинет, я медленно потащилась за ней. Да уж, я хотела поделикатней намекнуть ей, что Семен Кузьмич скончался, а вышло как в анекдоте, когда доктор, отправляя санитара сообщить родственникам о кончине Иванова, просит: «Ты там поосторожней, ну не сразу все им на голову вываливай».
Санитар выходит в холл, видит толпу людей и говорит: «Так, все, кто хочет навестить своих, встаньте слева. А вы, Ивановы, куда прете, вам теперь туда не надо. Ждите справа, я вам сейчас деликатно объясню, что случилось!..»
Из кабинета донесся вопль. Я вернулась на кухню, налила в стакан воды и пошла отпаивать вдову. Да, похоже, мне придется тут задержаться. Не бросать же бедняжку в такой ужасной ситуации одну. Надо же, оказывается, этот старик ее муж, ну и ну, да у них разница в возрасте лет пятьдесят!
Когда я вновь вошла в кабинет, девица прекратила визжать и неожиданно тихо сказала:
– Это не он!
Я подскочила.
– Как не он! В кресле не ваш муж? А кто?
– Нет, там Семен Кузьмич, – прошептала она.
Я протянула ей стакан воды:
– Выпейте и позвоните в «Скорую помощь», вдруг ему еще можно помочь!
Честно говоря, то, что профессор мертв, было понятно сразу, но вызвать медицину все равно надо.
– Это не он, – повторила «профессорша», – не Веня, не Веня, не Веня…
Понимая, что у нее начинается истерика, я толкнула ее на диван, сунула ей в руки стакан и попыталась привести в чувство.
– Конечно, не Веня.
– Вы верите, да? – Хозяйка подняла на меня голубые глаза.
Я увидела на маленьком столике трубку радиотелефона, без спроса схватила ее и, набирая «03», ответила:
– Естественно, сколько лет вашему Вене?
– Двадцать пять.
– А в кресле сидит совсем пожилой, даже старый человек, это не Веня, а Семен Кузьмич.
Девица одним махом осушила стакан и стала слушать, как я объясняюсь с диспетчером. И только когда трубка снова вернулась на столик, хозяйка ожила.
– Это не Веня убил!
– Кого? – вздрогнула я. В комнате, несмотря на горячие батареи, было прохладно.
– Семена Кузьмича.
– Кто говорит об убийстве, – я попыталась ее успокоить. – Ваш муж человек преклонных лет. Очевидно, он страдал сердечно-сосудистыми заболеваниями. Конечно, ужасно, когда близкий тебе человек уходит из жизни. Но, с другой стороны, он покинул этот мир сразу, без мучений и страданий, быстро…
– Даже слишком быстро, – перебила она меня, – вы его лицо видели?
– Нет, – растерялась я, – голова-то свешена на грудь, волосы у вашего супруга достаточно длинные…
Внезапно девица вскочила, подлетела к креслу и убрала с лица трупа прядь седых волос. Я ойкнула и стекла на диван.
Прямо посередине лба виднелась маленькая, аккуратная темно-бордовая дырочка.
