Двадцать лет. Совсем не верится, что прошло так много времени. Кажется, еще вчера я вместе с Совком, Рыжим и Бутером шли рядом с гробом, в котором лежал наш друг Костя Яковлев. А если быть точнее, во тьме атласной обивки лежали его любимые вещи: картриджи от Денди, любимые видеокассеты и куча игрушечных солдатиков. Самого же Костю не нашли и по сей день.
Иногда в памяти моей всплывает лицо его матери в день похорон. Клянусь, печальнее лица я не видел до сих пор. Ее глаза напоминали два стеклышка и постоянно были красными и опухшими. Уверен, она успела выплакать все слезы на годы вперед, прежде чем смириться с тем, что ее сын больше никогда не поцелует ее в щеку и не оживит комнату своим раскатистым смехом.
Мне же в тот день, как и другим ребятам, участвовать в похоронах было в диковинку. Не подумайте, что я не понимал тогда, для чего это делается и зачем. Я знал, что Костя теперь останется лишь в моих воспоминаниях и на школьных фотоснимках. Но в тот день, поглядывая на гроб, меня одолевало смутное чувство. В глубине души я верил и верю до сих пор, что Костя жив. А эта процессия, эти плакальщицы и сосновый гроб какая-то жестокая шутка, розыгрыш, спектакль!
Эти строки я пишу в двадцатилетнюю годовщину пропажи моего лучшего друга. Всю дальнейшую историю вы можете посчитать типичной страшилкой на ночь и, как и любой здравомыслящий человек, заключить, что все это выдумка. Я не собираюсь никого переубеждать в обратном. Пускай за каждым, прочитавшим это послание, останется своя правда, ну а свою я изложу слово в слово, не упустив ни единой детали из того рокового дня.
Не буду затягивать. Времени у меня всего четыре часа, прежде чем меня заберет такси до аэропорта. Завтра утром я, возможно, совершу свое последнее в жизни приключение. Туда, где все началось. Надеюсь, чашка крепкого кофе на моем столе и несколько печений придадут мне сил закончить эту историю.
Да поможет мне Бог.
***
Все началось летом 2000 года, когда мой дядя привез мне из Москвы две рации в подарок на День рождения. Не какие-то безделушки, неспособные поймать сигнал и за десять метров, а самые настоящие рации.
И что, как не эти замечательные средства связи были отличным дополнением для войнушек в лесу? Особенно когда ты живешь в крохотном городке, население которого едва достает до отметки в десять тысяч человек, и вместе с друзьями ты пытаешься сделать все, чтобы просто не умереть от скуки.
– База вызывает Совка, прием, – деловым тоном произнес Костя, поглядывая по сторонам.
Вместе с сержантом Костей мы заняли позицию на небольшом холмике, с которого открывался обзор на большую часть луга. У меня в руках был бластер из Звездных Воин, а у него Калашников.
– Рядовой Совок, прием! – настаивал сержант.
– Я не Совок, а Савелий! – прохрустел голос в рации.
– Отставить реальные имена, рядовой Совок! Нас может прослушивать враг!
Я едва сдерживался, чтобы не засмеяться в голос.
– Ладно… – смиренно донеслось из динамика.
– Обстановка, рядовой Совок?
– Никого.
– Мне нужен полный доклад!
Из рации послышался смиренный выдох.
– Рядовой Совок докладывает: врагов на местности не обнаружено, капитан.
– Вас понял, рядовой Совок. Продолжайте дежурство.
Оба мы не выдержали и расхохотались. Будь наша войнушка настоящей, нас бы уже раз десять подстрелили.
Костя среди нашей маленькой шайки был тем самой «заводилой». Если вдруг все начинали унывать от скуки или сидеть на одном месте дольше пяти минут, он всегда первым выходил вперед и расписывал для всех план чрезмерно важных занятий, хватающих до конца дня. Это могла быть постройка шалаша из найденных на местной свалке досок, лазание по заброшкам с целью найти спрятанные там сокровища ну или самое обыкновенное купание в местной речушке. Иногда он и вовсе предлагал безумные затеи. В прошлом году он выдал, что хочет пешком дойти до Москвы расстояние в тысячу километров с хвостиком. Он даже начал в тайне от матери собирать свой рюкзак, набивая его сухариками, чипсами и конфетами. Но, благо, от этой затеи он решил отказаться уже неделю спустя, потеряв к ней всякий интерес, как и ко всем безумным идеям до этого.
Иногда Костя напоминал мне бомбу, способную взорваться от безделия.
– На, – Он протянул мне раскрытую пачку с чесночными сухариками – моими любимыми. – Пора перекусить, сержант.
Я кинул сухарик в рот и принялся высасывать из него весь сок.
– Мне отец рассказывал, что в Чечне точно так же сидел, как мы с тобой сейчас, Слав, – начал ни с того ни с сего Костя. – На карауле, с другим солдатом, пока через десять минут не появились боевики…
Каждый раз, когда Костя начинал говорить про своего отца, воевавшего в Чечне, мне становилось неловко. За последний год он рассказал сотни историй, большая часть из которых были плодом его собственной фантазии, и чтобы понять это не нужно было быть гением. В его историях отец был чуть ли не терминатором, одной левой уничтожающий полчища врагов. И я, как и все ребята из нашей шайки, молча выслушивали эти сказки потупив взгляд лишь потому, что знали – отец Кости погиб на той войне год назад.
Мысленно я уже приготовил себя к очередной истории об отце Кости, как вдруг сработала рация:
– Они идут, идут! – кричал шепотом Совок.
– Доложите по форме, рядовой.
– Блин, как же… ах, да! Враг обнаружен, товарищ капитан! У опушки к… короче у поваленного дуба!
– Вас понял, рядовой. Двигайтесь на мою позицию и приготовьтесь к бою…
Взглядом я нашел тот самый упавший дуб и уловил рядом с ним движением.
– Вон они, вон! – прошептал я, указывая пальцем.
Костя проверил магазин своего Калашникова, полностью заряженного пластиковыми пульками.
– Ну что, Слава… покажем им! За мной!
Вдвоем мы спустились с холма и гусиным шагом направились в сторону луга, где затерялись в густой траве.
Минуту спустя мы встретили Совка. Его спортивка была измазана в грязи, а в волосах застрял лист клена. В руках у него вместо оружия была коряга, лишь отдаленно напоминающая пистолет.