Buch lesen: «Выплеск мозга»

Один день скина

Алое зарево кровью окрасило горизонт, бросив вызов ночи. Мироздание неустанно продолжало свой круговорот очередной баталией бесконечной войны тьмы и света. Утро наступало на город Нью-Йорк.

Кирилл подошел к двери и попробовал ее открыть – она оказалось заперта. Тогда сделав шаг назад, Кирилл ударом ноги, освободил себе проход. Утренний свет наполнил комнату, ленивые лучи осветили униформу солдата империи, заставив его глаза щуриться.

Перед Кириллом предстала Нью-Йоркская улица, уже давно зачищенная спец взводом батальона «Мечта». Собственно поэтому Кирилл был уверен, что никто и ничто не помешает ему, а пустующие руины напротив позволят сосредоточиться и поразмышлять о вечном.

Вдохновившись видами разрушенного города, солдат зашагал вперед, с юношеским задором пиная попадающиеся на дороге камни. Ему нравилось смотреть как, поддевая очередной камешек, он заставляет его перемещаться в пространстве. «В этом есть нечто глубинное, некий базис бытия, – думал Кирилл, – ведь любой процесс, так или иначе, чтобы начать развиваться, нуждается в толчке, в импульсе, сообщенном ему извне… Но, с другой стороны, если это верно, то как же мироздание начало свой ход, кто или что сделало тот самый первый и так необходимый толчок, для начала нашего мира?».

Разбитая витрина, на которой в прошлом красовалась надпись «Antiquarian store», привлекла внимание Кирилла. Посмотрев на кусочки разбитого стекла, лежащие на асфальте, в голове мелькнула мысль о одновременной разнообразности и одинаковости их форм, подсознание невольно выдало ответ, – «Хаос! Конечно же хаос… Позволил всем необходимым условиям и импульсам в один и тот же момент в одном и том же месте когда-то сложиться и, упорядочив систему, дать возможность колесу мироздания покатиться…». Взгляд остановился на следах от пуль, украшавших бетон под витриной, – «Осталось задаться вопросом, откуда взялся хаос?». Кирилл провел пальцем по вмятине в бетоне, на пальце осталась мелкая бетонная пыль. «Хотя, в принципе, и на этот вопрос есть вполне логичный вразумительный ответ…». Пальцы перетирали пыль из вмятины. Кирилл поднял голову, почувствовав запах дыма. Повернувшись, он увидел как из-за угла шло еле заметное, сразу рассеивающееся облако, как от костра. Проверив готовность оружия к бою, солдат проследовал вперед. За углом некогда был фешенебельный магазин, внутри которого сейчас явно горел костер. Солдат тихо вошёл. В дальнем от входа углу обширного зала, ранее бывшего модной торговой точкой, около костра, спиной к вошедшему, сидела молодая женщина, внимание которой было полностью посвящено какому-то действу. Кирилл сделал шаг вперед, послышался хруст, выдавший присутствие постороннего в магазине.

Женщина испугалась и, не оборачиваясь, ускользнула в дверь в глубине комнаты. Кирилл подумал броситься за ней, но взгляд остановился на лежащем у костра младенце, которого женщина не успела запеленать. Подойдя к нему, солдат, накренив голову, внимательно посмотрел, – «Вот, блядь, тоже мне мать… Струханула, и наутёк, а про ребенка и забыла… Американцы – одно слово… Недобитки хреновы…».

В памяти всплыли слова мамы, о том, что все младенцы похожи в своей чистой, первозданной красоте. В своем невинном восприятии этого мира. И хоть это были слова его родителя, но сейчас Кирилл готов был спорить, что это не так. Мелкие черные волосики, карие глаза, большая голова и маленький несуразный носик, все это напомнило Кириллу о том раздражении, которое вызывали в нем некоторые малыши. Он был уверен, что есть правильные, арийские дети, которые ведут себя правильно и дарят взрослым лишь счастье и уверенность в будущем. Но этот ребенок был идентифицирован, как неправильный. Взгляд соскользнул с малыша. Кирилл посмотрел на свой ботинок. Мощные, черные армейские боты были созданы не только, чтобы пинать камешки на улицах разрушенного и покоренного Нью-Йорка.

«Не только для того чтобы пинать камешки.»

Кирилл пренебрежительно слегка ткнул пером ботинка в голову младенца. Маленький американец заплакал, но это не удивило Кирилла, который был уверен, что только это американцы и умеют делать. Следующий удар был сильнее и вызвал более громкий плач. Кирилл подумал, что пнув уже два раза он так и не оставил на тельце ни одного следа. Ребром ботинка он придавил щеку малыша к земле, это ограничило возможность, младенцу, вертеть головкой и потому он заплакал еще сильнее. Солдат понял, неудобство малышу доставляет ограниченность в движении, но боль ребенок пока не чувствует, потому что щека придавлена к земле очень легко. Кирилл прибавил веса на ботинок. Плач стал визжащим, неудобство переходило в боль, боль в истерику. Постепенно прибавляя веса на ногу, боль становилась все более кромешной, более всеобъемлющей, и, наконец, полностью поглотив ребенка она заставила его умолкнуть. Кирилл был слегка разочарован – представление закончилось слишком быстро. Приподняв правую ногу, солдат, налил ее грузом всего своего равнодушия и резко опустил пятку на маленькую голову американца. Раздался хруст и характерный звук раздавленной биомассы, кровь и мозги брызнули в стороны. Кирилл вытянулся по стойке смирно, выполнил команду кругом на хрустящей массе и промаршировал к выходу.

Солнце уже встало над полуразрушенными домами, осветив безмолвное свидетельство улиц, в полной и бесповоротной победе империи. Коммуникатор запикал о срочном сообщении. Солдат достал его и, взглянув на экран, прочел: «Нынешнее человечество недостойно звезд. То, что будет достойно этого величия, уже не будет человеком». Он ухмыльнулся, его искренне радовала случайно выбранная коммуникатором цитата дня. На экране показалось пришедшее распоряжение вернуться в отряд. Командованием было принято решение о передислокации формирования в пригородные посёлки. Кирилл предвкушал, как вновь его захлестнет раж, когда стройными колоннами отряд замарширует по покорённой земле. Когда звук топота ботинок десятков его сотоварищей, таких же простых парней, как и он, сольется в самый лучший марш, марш великой победы Империи над всемирным злом. Когда тысячи ботинок имперских солдат пройдут по тысячам черепов американских младенцев…

Скин проснулся. Скин откинул одеяло. Скин сел. Скин встал. Скин прошел в ванную. Скин умылся. Скин принял душ. Скин вышел из ванной. Скин пошел на кухню. Скин приготовил завтрак. Скин позавтракал. Скин вымыл посуду. Скин вышел из кухни.

Кирилл вошел в комнату, подошел к шкафу, открыл его и достал чистую пару белых носков. Прислонив носки к лицу он вдохнул запах свежести, исходившей от них. Белые носки были очень важным символом. Они, заточённые в черные латы гриндеров, должны были оставаться свежими и белыми всегда, так же как сохраняли свою чистоту и целостность дух и совесть истинного арийца. Кирилл закрыл шкаф и, сев на кровать, надел носки. На кресле возле кровати была аккуратно сложена его повседневная одежда. Взяв светло-голубые джинсы, он вспомнил, как в одной из потасовок уже достаточно обработанный хач, врезался в них своим расквашенным носом, после чего Кириллу пришлось долго отстирывать этот след недочеловека со своего обмундирования цвета чистого неба. Не застегнув джинсы, Кирилл натянул белую майку, ловко вправил ее и бросил свой взгляд на самую главную часть своего туалета. Подтяжки были аккуратно сложены и лежали в углу кресла. Кирилл никогда не позволял себе, снимая джинсы, оставить подтяжки болтаться на них. Нет – это было недопустимо. Так как, по сути, подтяжки были главным элементом, возможно даже более символичным, чем носки. Поэтому и храниться должны были соответственно. Значения символичности подтяжек Кирилл до конца не понимал, но важность символа он чувствовал подсознательно, что, несомненно, еще больше увеличивало их значимость. Он аккуратно прищелкнул подтяжки сзади и, перекинув через плечи, защёлкнул их спереди, застегнул джинсы и пошел в прихожую. По пути в прихожую он снял с вешалки бомбер и натянул его. Посмотрел в зеркало, встречающее каждого входящего в квартиру и проводящее каждого уходящего из нее, он провел правой рукой по лысине, волосы после вчерашней побривки уже стали ощущаться мелкой щетиной. Кирилл нагнулся и взял в руки свои гриндера. Он надел их и, тщательно стянув, завязал шнурки. Выпрямив ноги в коленях, Кирилл принялся подкатывать джинсы, которые по устоявшемуся стандарту должны были быть подкатаны так, чтобы было немного видно верхнее отверстие для шнурков. Окинув напоследок своё отражение, Кирилл открыл дверь и вышел в коридор.

Скин запер дверь. Скин подошел к лифту. Скин вызвал лифт. Скин спустился на первый этаж. Скин вышел из подъезда. Скин дошел до станции метро. Скин вошел в метро. Скин купил жетон. Скин прошёл турникеты. Скин спустился на платформу.

Кирилл обратил внимание, что на платформе было пустынно – кроме него стояло всего пару человек. Подъехал поезд и напротив Кирилла остановились двери. Вагон был практически пустым – всего несколько пассажиров наполняли его. Двери открылись и Кирилл вошёл. Он встал возле дверей напротив, опёрся и, запрокинув голову, закрыл глаза. Поезд поехал. Вся внутренняя сущность Кирилла, весь его внешний вид, весь он вдруг начали источать невидимые и неслышимые, но все же бесспорно ощутимые всеми пассажирами вагона флюиды истинного славяно-арийства. Сквозь глаза, уши, рот флюиды активно начали оккупировать мозг каждого из пассажиров, заставляя их переключаться на необходимый фюреру и империи ход мыслей. Мозг сверлил безумно навязчивый в своей простоте слог «Зиг… Зиг… Зиг…», как шуруповёрт скрепляющий доски, мысль привинчивала к мозгу идеологию вечного рейха. Вся жизнь, прожитая до этой поездки в метро, вдруг показалась пустой, серой и незначительной. И только сейчас, здесь, она наполнялась каким-то ещё не познанным, но истинным смыслом, смыслом высшим, и каждый это ощущал. «Зиг… Зиг… Зиг…», – крутилось в мозгу почти непрерывно, лишь иногда прерываясь волнами одолевающей свыше благодати. И с каждой волной все становилось понятней, проще, ближе. Каждая волна приносила всё больше понимания – «Зиг, великий всепоглощающий Зиг. Позволяющий чувствовать себя так легко, без этой глупой серости, которая наполняла жизнь в прошлом, без тупой непонятности и бесцельности существования, всеобъемлющий Зиг, объясняющий смысл пути и цели, всепрекраснейший Зиг, являющийся сам и путём и целью. Хотя нет! Зиг – это только начало. Конечно! Конечно же! Вселенная не может быть ограниченна только Зигом, должно быть что-то дальше, что-то не менее важное и, возможно, ещё более наполненное смыслом, а уж в тандеме с Зигом обладающее невероятной, космической, силой… Зиг… зиг… зигХ…». Новая буква в божественном слоге, ворвавшись в сознание, породила не только новые смыслы и понятия, но и новые ощущения – «Что происходит? Почему трясётся рука, что с ней? Какие непонятые желания она стремится реализовать?», – от страха перед непонятной, непознанной и так внезапно сошедшей благодатью, каждый из пассажиров вагона предпринял попытку сдержать порыв руки другой рукой. «ЗигХ… ЗигХ… ЗигХа…». Очередная буква, накрыв сознание своей силой ещё более укрепила стремление к высшему и непознанному, а очередная волна благодати заставила каждого мужчину вагона почувствовать себя Зигфридом, желающим воссоединения со своей Брюнхильдой, которой ощущала себя каждая из присутствующих женщин. «Рука дрожит не зря, не просто так, она желает вытянуться, достичь объекта любви, коснуться его, обнять, рука желает объятий, поэтому и неистовствует в стремлении… ЗигХа… ЗигХа… ЗигХай…». В момент мозаика происходящего сложилась в целое, абсолютно осознанное и неоспоримое желание. Все пассажиры вагона встали и воссоединились в неспособности сдерживать порыв правой руки, которая всем своим ручным существом желала взметнуться вверх, ознаменовав древнее языческое приветствие. Голоса, слившиеся в восклицание «Зиг Хайль!», в момент ознаменовали остановку поезда, Кирилл вышел, а для пассажиров вагона всё произошедшее стало благодатным, но так до конца и не понятым воспоминанием на всю жизнь.

Скин приехал на работу. Скин работал. Скин обедал. Скин работал. Скин закончил работать. Скин поехал на потасовку. Скин бил негров. Скин поехал домой. Скин приехал домой. Скин ужинал. Скин разделся. Скин лег спать. Скин уснул.

Алое зарево кровью окрасило горизонт, бросив вызов ночи. Мироздание неустанно продолжало свой круговорот…

30 октября 2004

Комментарий Автора (2010.12.20): Написано криво, идея не раскрыта, не рассказ, а просто три осколка мозаики. Вроде сейчас можно и написать лучше, и идею развернуть шире, и всё концептуально свести к одному знаменателю. Но нет, пусть остается, так как есть. Вообще скинхед Кирилл очень хороший герой, необычный. Ночью грезит о покорившемся Нью-Йорке, а днем его внимание сосредоточенно исключительно на эстетике проецирования себя на экран действительности. Его железы источают не пот, а особый никому не ведомый эфирный наркотик, он настоящий психотропный фашист. Надо будет его использовать где-то еще.