Buch lesen: «Cудьба и долг», Seite 3

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В ЗАМКЕ

На следующее утро, Шаньи, первым делом растолкал ещё спавшего Буше, и отправил его в ближайшее селение за продуктами. Потом он тихонько прошёл в одну из комнат замка – де Бриан спал беспокойно, лицо его было покрыто потом, он метался и что-то бормотал, перемешивая французские и испанские слова латынью.

Педро уже не спал и граф осмотрел и промыл его рану.

– Всё хорошо, старина. Дело идёт на поправку. Скоро, можно будет вставать.

Педро молча, с благодарностью, кивнул головой.

Не зная чем себя больше занять, граф де Шаньи поднялся на самый верх донжона, и стал осматривать окрестности. Отсюда открывался чудесный вид на часть благодатной Сицилии.

Благодатная, и в тоже время несчастная земля Сицилии принадлежала всем по очереди – и по сути, не принадлежала никому. Множество самых разных завоевателей, мешая формированию собственной национальной индивидуальности у жителей острова, наделили эту землю таким калейдоскопическим наследием, что никакая общность и идеи единства народа Сицилии, стали невозможны. Финикийцы, греки, карфагеняне, римляне, готы, византийцы, арабы, нормандцы, немцы, испанцы, французы – все оставили здесь свои следы. На этой земле, переплелись языки и религии, искусства и архитектура.

Сейчас островом владели испанцы, и их владычество имело для Сицилии самые печальные последствия. Прежние сословные государственные чины, были упразднены, всякое свободное движение духа подавлялось, духовенство, распространяя в народе суеверия, держало его в состоянии полнейшего отупения, чиновничество было до крайности развращено. Земельная собственность была сосредоточена в руках дворянства и духовенства. Вся тяжесть высоких налогов ложилась на плечи низшего класса населения, которые вследствие подорожания предметов первой необходимости – всё больше впадали в состояние крайней нужды.

Он стоял так долго, погрузившись в размышления, думая обо всём, и в то же время ни о чём, пока его внимание не привлёк человек, который шёл к замку, и не по дороге, а напрямик, через кустарник, со стороны гор. Заинтересованный Шаньи, некоторое время рассматривал путника, затем спустился с башни и стал в тени у ворот замка, выжидая.

Подойдя к мосту, мужчина в нерешительности остановился, осматривая замок, но не пытаясь войти через ворота.

Шаньи, оставаясь незамеченным, имел возможность поближе рассмотреть гостя. Это был, по всей видимости горец, один из тех пастухов, которые круглый год пасут в горах овец. Об этом говорила его одежда: шапка, куртка и сапоги из овечьей шерсти, на поясе у него висел большой нож, а в руках была длинная суковатая палка. Лет ему было, наверное шестьдесят, хотя, продублённая, обветренная на морозах и ветрах, загорелая до черноты кожа, морщины, избороздившие его лицо, могли придать ему и лишний десяток лет.

Понаблюдав, Шаньи вышел из тени, и прошёл через ворота к подъёмному мосту. Увидев его, пастух поспешно сдёрнул с головы шапку, и низко поклонился. Потоптавшись на месте, он произнёс:

– Сеньор, могу я видеть сеньора барона де Бриана?

– Нет, но можешь говорить, с чем пришёл, мне.

– Видите ли, сеньор, – и пастух вновь поклонился, – мы, то есть я, и моя семья, живём в горах, выращиваем и пасём овец, но когда-то, мы были крестьянами, но проклятый дон Перруджи, разорил нас, и мы вынуждены были уйти в горы. Вот. Не разрешит ли нам, благословенный сеньор барон, поселиться у него в деревне и быть его крестьянами. Вот. Пользоваться его благословением и защитой. Вот. Жизнь в горах очень сурова, и меня всегда тянуло больше крестьянская, а не пастушеская жизнь. Вот.

Он говорил на сицилийском диалекте, и Шаньи, который в совершенстве знал классический итальянский язык эпохи Возрождения, с трудом понял, чего хочет этот пастух.

– Как тебя зовут и сколько вас?

– Мигель, сеньор, – и он снова поклонился и стал перечислять свою родню – моя жена, дочь, мой младший сын Сальваторе, мой старший сын Паоло, его жена, и два его сына Пепе и Эстебан.

Когда он закончил, Шаньи кивнул головой:

– Барон де Бриан милостиво разрешает вам поселиться на его землях. Служите усердно и исправно, и сеньор барон, будет с вами добр. На первый год, он освобождает вас от податей, и бесплатно даст вам зерно и остальное, что необходимо.

Мигель слушал молча, тоже, наверное, с трудом понимая, что говорит ему этот сеньор, но до него дошла суть, потому что он упал на колени, поднял руки к небесам и закричал:

– Слава Иисусу Христу! Да продлит господь дни благословенного сеньора барона Бриана!

И что – то ещё, в таком же духе.

На дороге ведущей к замку показался Буше, ведя в поводу осла. С удивлением пройдя мимо возносившего молитвы Мигеля, он прошёл во двор замка. Шаньи последовал за ним.

– Господин граф. Вам бы надо было это видеть. Когда я спустился в селение и жестами объяснил, что мне надо еда, вино, и что я из замка Бриан, там началось, что-то невообразимое. Крестьяне вынесли всё, что у них было, некоторые даже не хотели брать денег, начали танцевать, петь, и из их слов, я понял, что они очень довольны нашей победой над Перруджи, которого они, всячески ругали, поносили и смеялись над ним.

– Ну, до полной победы ещё далеко. Нет Перруджи, появится другой. Кстати, ты выяснил, кому принадлежат земли в округе?

– Да господин граф. Какому-то испанцу д’Экскуриадо.

– Хорошо. Накрывай на стол, и поторопись, я голоден. Не забудь накормить Педро.

Шаньи поднялся в башню к Бриану. Юноша уже проснулся, но лежал на постели, лицо его было бледным и в поту, а тело сотрясал озноб.

– Добрый день, Александр. Как вы себя чувствуете, – задал граф риторический вопрос, так как самочувствие Бриана, было явно видно.

– Как я себя чувствую? – слабым, дрожащим голосом ответил барон – Что вы со мной сделали, что вы мне вчера дали? Я чувствую себя паршиво, я не могу встать, у меня дрожать ноги и руки, ужасно болит голова, а желудок, вот-вот выпрыгнет.

– Вот она, людская благодарность, – шутливым тоном сказал Шаньи, – помнится вчера, вы сами вызвались ехать к Перруджи. Но ничего, завтра утром, вам станет легче. Я знаю. Вот выпейте немного вина, – и граф взял кувшин, наполнил кубок и протянул Александру.

– Я не могу. Мой желудок вот здесь, – Александр судорожно провёл рукой по горлу.

– Выпейте, это поможет вам. А вставать вам не обязательно, в замке нет безотлагательных дел, с остальными, я управлюсь сам. Вот таз, для природных потребностей, Буше, за вами поухаживает.

Бриан послушно взял протянутый ему кубок и дрожащей рукой, проливая вино по подбородку, осушил его. Сразу же, всё его тело содрогнулось, он прикрыл рот ладонью, Шаньи вовремя успел подать ему таз, и страшная рвота перевернула все внутренности Александра.

– Ничего, ничего, – приговаривал Шаньи, – это нормально, надо, чтобы эта настойка, полностью покинула ваше тело.

Мало что соображающий барон, лишь слабо кивнул головой.

Шаньи спустился во двор замка.

– Буше, – прокричал он, – иди, помоги господину барону.

А сам направился в одну из комнат замка, где Буше уже накрыл к обеду стол.

После обеда граф спустился во двор замка, куда как раз торопливо, озираясь во все стороны, держа шапку в руке, вошёл Мигель. На ступенях надвратной башни, сидел Буше.

– Как де Бриан?

– Спит, – коротко ответил Буше.

– Хорошо, как проснётся, дашь ему ещё вина из кувшина на столе и поможешь ему. Завтра, вместе с этим мандриано – контадино⁶, поедешь по окрестным селениям, пускай он расскажет о доброте и щедрости барона де Бриана. Это должно дать нам приток новых крестьян. Да, и купите коней.

Буше кивнул.

Мигель подошёл к графу и низко поклонился.

– Сеньор, моя семья прибыла.

Шаньи пошёл к воротам, чтобы взглянуть на новых крестьян барона де Бриана. Мигель семенил следом.

У ворот стояла повозка запряжённая мулом, на которой был нагружен скарб семьи Мигеля. Повозку окружали три женщины и два мальчика, которые прятались за женские юбки, с любопытством поглядывая на графа. Мигель начал что-то лепетать, что его два сына Паоло и Сальваторе гонят овец и скоро будут здесь, и начал по очереди называть имена членов своей семьи. Но Шаньи его практически не слышал, всё внимание его было сосредоточенно на статной, с чёрными, как смоль волосами, с миндалевидными глазами девушке, дочери Мигеля, Хуаните, которой на вид было лет двадцать. Её большая высокая грудь, тонкая талия и широкие бёдра, чрезвычайно возбудили графа. Довольно долго, около двух недель, лишённый женской ласки, он почувствовал, как кровь закипает у него в жилах.

Мигель закончил тараторить и с немым вопросом смотрел на графа. Шаньи с трудом совладал с собою и сказал, что они могут занимать любой дом, в лежащем в окрестностях замка селении, любой, какой им понравится, а женщины останутся в замке, где надо навести порядок в комнатах.

Довольный Мигель, согласно кивнул головой, и направил повозку в селение. Среди женщин произошёл короткий разговор и одна из них, находящаяся на последних сроках беременности жена старшего сына Мигеля Паоло, последовала за повозкой, две других – жена Мигеля и Хуанита, остались возле замка. Хуанита не сводила своих шаловливых глаз с графа, и Шаньи, заглянув в них, увидел, что эти глаза обещают многое. Жестом пригласив женщин следовать за ним, он провёл их во двор замка и приказал убраться в левой надвратной башне. Там, до сих пор, повсюду, на полу и стенах, были следы крови, и их следовало отмыть и побелить стены. Работы было не на один день, и Шаньи был этим доволен, значит Хуанита, задержится в замке подольше. Буше, который до этого, наводил в башне порядок, не особенно старался, так как такая работа, не особенно была ему по душе.

Поздним вечером, после ужина, Шаньи спустился во двор замка и присел у коновязи. Через некоторое время он услышал лёгкие торопливые шаги Хуаниты, которая приближалась к нему. Встав, граф обнял девушку и припал к её губам своими губами, руками жадно лаская её тело. Не переставая ласкать и целовать Хуаниту, граф повёл её за собою на сеновал…

Последующие дни в замке, практически ничем не отличались один от другого. Пришедший в себя и ставший на ноги де Бриан, был доволен положением дел, за неделю в его деревню пришло ещё семеро крестьян, трое из них с семьями, и наверняка, в ближайшем будущем, придут ещё. Миссия, возложенная на Мигеля и Буше, удалась полностью.

Подъёмный мост был починен, деревья и кустарник перед замком вырублены и Бриан, уже видел в планах углублённый и обновленный ров и отремонтированную стену замка.

Шаньи несколько раз выезжал из замка, отвечая на вопросы любопытного де Бриана, что едет осмотреть окрестности.

И каждый день, с утра, они занимались с графом де Шаньи, фехтованием.

В первый же день, как только состояние здоровья Александра, позволило им заняться фехтованием, Шаньи, был поражён мастерством и проворством Бриана, он увидел, что со временем из него получится настоящий Мастер Клинка. Он фехтовал, может быть не так хорошо, как сам Шаньи, порой ему не хватало опытности и хладнокровия, но шпагой он владел отменно. Может быть, отличное владение клинком, досталось ему по наследству от отца? Или, это следствие обучения Педро?

В арсенале Шаньи было несколько особо опасных, смертельных ударов, паре из них, он обучил де Бриана.

Несмотря на то, что де Бриан в душе уже давно сроднился с Педро, он теперь, всё больше и больше привязывался к Шаньи, и всё чаще видел в его лице то ли друга, то ли старшего брата. Сказывалась их общность характеров, стремлений и помыслов. И эта дружеско-братская привязанность была у них обоюдной, несмотря на вражду, издревле существующею между бретонцами, а Шаньи был бретонцем, и нормандцами. Хотя, какой из де Бриана нормандец, разве, что по крови, ведь он, всю свою жизнь провёл на Сицилии. Кстати, эта вражда, не мешала дружбе графа и барона Генриха де Бриана, который был природным уроженцем Нормандии. И значительная разница в возрасте, не была помехой этой зарождающейся дружбе.

Дела Педро пошли на поправку, он уже с трудом, но передвигался по замку, опираясь на костыль, подолгу сидячи во дворе. Ему также нравилась царившая в замке суматоха, визг пил, доносившийся из деревни стук топоров.

Хуанита осталась в замке, несмотря на все уговоры Мигеля и матери, и как-то незаметно, постепенно взяла на себя роль управляющей хозяйством. От этого, вдвойне был доволен Буше, которому уже не надо было готовить еду и прислуживать господам. Он слонялся по замку, ходил в селение, то помогая крестьянам, то лежал где-нибудь в холодке, попивая вино.

В один из дней, отдыхая после занятия фехтованием, Шаньи, спросил:

– Александр, а какие у вас планы на будущее, чем вы собираетесь заниматься? Неужели, земледелием?

– Нет. В общем, я задумывался над этим вопросом. Но пока, я не знаю. С вашей помощью, господин граф, дела в замке пошли на лад, но здесь, так много ещё надо сделать.

Александр лукавил. Самым большим его желанием, было отправиться в путешествие, чтобы узнать – как погиб его отец. Первым делом, он хотел поехать в Венецию, ведь именно оттуда, Генрих де Бриан, отправил своё письмо. И был он там, совсем недавно, около полугода назад.

С другой стороны, он чувствовал, что Шаньи, не до конца с ним откровенен, что он, что-то скрывает, что он знает больше, чем говорит. Всякий раз, когда Александр, пытался расспросить графа о своей семье, тот ловко уводил разговор в другую сторону. И де Бриан, хотел остаться рядом с Шаньи, чтобы постепенно выведать у него то, что он скрывал.

– А, что посоветуете мне вы, граф?

– Я? Я предлагаю вам, отправиться со мной в Париж. Там вы поступите на службу, и заслужите славу, богатство, успех, конечно если на то, будет Господня Воля. В Париже, перед такими как вы, открывается много возможностей схватить удачу за хвост. Для начала, можно пойти служить в армию, а там…

– В Париж? Так вы служите Франции?

Шаньи кивнул.

– А как же замок? На кого я его оставлю?

– Всё очень просто. Вы сдадите замок в аренду…

– Педро. Я назначу управляющим Педро, – перебил графа де Бриан, сказав об этом, как уже решённом – В Париж, так в Париж.

– Педро? – удивился де Шаньи, – А вы знаете, чем он занимался до того, как поступил к вам на службу?

– Да, он мне говорил, что был солдатом в армиях Фарнезе и Спиноллы⁷.

– И неужели вы думаете, что Педро, согласится остаться здесь, выращивать хлеб и овец, когда для вас, может запахнуть порохом. Хотя, со временем, может быть, люди и меняются, но не думаю, что это применимо к Педро.

– Надо спросить у него. А вот, кстати, и он сам.

После того, как де Бриан, выложил ему всё, что задумал, Педро какое-то время, сидел в молчаливой задумчивости. Наконец, он заговорил:

– На своём веку, я повидал многое. Кровь, смерть, страдания. Познал холод, голод и нужду. И давно решил, что когда Господь призовёт меня, я бы хотел умереть в тихом, уютном местечке, вроде этого. Но я, не могу сейчас, оставить вас, мой дорогой Александр, я нужен вам, поверьте. Хоть я и стар, но не настолько, чтоб быть вам обузой. Я ещё многому, смогу вас научить.

Педро замолчал. В глазах де Бриана стояли слёзы.

– Решено. Мы отправимся в путь, как только ты поправишься.

– Надо съездить в Палермо, – сказал де Шаньи, – там мы сможем найти арендатора для замка. Лучше бы, конечно, еврея, но испанцы всех их изгнали с Сицилии, значит, будем искать грека. Кто-кто, а уж греки, сведущи в крестьянском труде, и принесут процветание вашему поместью.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ПАЛЕРМО

Прошёл месяц, когда Педро уже смог передвигаться без помощи костыля. Сказалась ли тут его закалка или врачебное искусство Шаньи, но факт оставался фактом.

В один из дней, на рассвете, Шаньи и Бриан, в сопровождении неизменного Буше, отправились в Палермо.

В дороге Шаньи был весел, развлекая Александра рассказами о жизни в Париже, довольно не лестно отзываясь о придворных и окружении короля. Некоторые из рассказов Шаньи, изобиловали столь пикантными моментами, что де Бриан краснел, в тоже время, с жадностью слушая графа. По всему было видно, что Шаньи состоит при дворе, раз так хорошо знает, личную жизнь Лувра.

– Сейчас Францией правит молодой король Людовик XIII, ему скоро исполнится 25 лет. Самой большой его страстью является, нет, не женщины, а охота. Этой страстью он заболел с детства. Даже его бывший фаворит Шарль де Люинь, пошёл в гору из-за того, что выращивал для короля охотничьих птиц – сорокопутов и получил особую придворную должность – главного птичьего ловчего. Благочестивый и богобоязненный король, привык во всём полагаться на Божью волю, и он совершенно сторонится, избегает и боится женщин.

Десять лет назад, в 1615 году, его женили на испанской принцессе, дочери испанского короля Филиппа III, Анне. Но детей у них пока нет, поговаривают, что Людовик, совершенно равнодушен к своей супруге. При дворе ходили слухи об интимных отношениях короля и его фаворита де Люиня, но пока, это всего лишь слухи, а знающие правду люди, предпочитают помалкивать.

Вот в Англии, там всё проще, там король Яков I, при всех называл своего фаворита, герцога Бэкингема, то своей женой, то мужем.

А то ли дело было в Париже, во времена славного, доброго короля Генриха IV, отца Людовика XIII. У Генриха, только в последний год его жизни, было пять любовниц, а было ему на то время, 56 лет!

А мода, какая в Париже была мода! Многие из женщин, например, прогуливались в платьях со столь смелым вырезом, почти до пупка, что каждый мог рассмотреть их полностью обнажённую грудь, а некоторые дамы, доходили до того, что окрашивали свои соски в ярко-красный цвет.

Ха, а королева Маргарита, первая жена Генриха IV?! Однажды, какой-то монах, в своей проповеди, сравнил её груди «с сосцами Пресвятой Девы». Ей это так понравилось, что она, в знак благодарности, послала проповеднику пятьдесят золотых экю.

Другие священники пытались бороться с подобным оголением, возбуждавшим повсюду, даже в церквах, похоть у многих. Мне рассказывали случай, когда один священник, наверное старый, никуда не годный на подвиги с женщинами, обращаясь к мужчинам своего прихода, воскликнул, что-то вроде такого: «Бесценные мои братья, когда вы видите их вздёрнутые соски, выставляемые с таким бесстыдством, прикройте свои глаза», ему ответили таким хохотом, что бедолага покинул амвон, не закончив проповеди.

Людовик же, как только стал самостоятельно править страной, издал указ «по упорядочению и реформированию одежды придворных, отличающейся чрезмерной вольностью и избыточными украшениями». Он запретил при дворе не только открытые декольте, но даже слишком обтягивающие фигуру платья, которые кажутся ему, откровенным приглашением к сладострастию.

Также, молодой король, занял непримиримую позицию к поединкам. Он требует, чтобы дворяне отстаивали свою честь в суде, а не с оружием в руках.

А бывший фаворит короля де Люинь имел много врагов, но у него не хватало духу встречаться с ними в честном бою. Он поручал защищать свою честь своим братьям Оноре и Леону.

Де Люинь, этот крестник Генриха IV, из захудалого дворянского рода из Тосканы, раньше был простым смотрителем королевских вольеров, и у него, с братьями Оноре и Леоном, был один нарядный камзол на троих, в котором они по очереди появлялись в Лувре. А потом, Люинь, понравился Людовику и стал обер-камергером, государственным советником, комендантом Бастилии и Тюильри, губернатором Пикардии, кавалером ордена Святого Духа, коннетаблем Франции, и это при том, что он был, ну просто никаким военачальником.

А его братья – Оноре д'Альбер, известный также как Кадене, стал герцогом де Шоном, был законодателем мод в Париже, а Леон, он же Брант д'Альбер – стал герцогом де Люксембург. Они окружили себя целым сонмом своих земляков, и в Лувре повсюду слышался их тоскано-прованский говор, ко двору, как мухи на дерьмо, слетелись многочисленные родственники Люиней, и все они, очень торопились, из бедных стать богатыми.

Мать короля, Мария Медичи, тоже не отличалась целомудрием. Ещё при жизни Генриха IV, она умудрялась наставлять ему рога.

Как-то раз, король Генрих, совершал прогулку в окрестностях Парижа. Он остановился, нагнулся, просунул голову между ног, и сказал, глядя на город:

– Ох, сколько гнёзд, принадлежащих рогоносцам!

Один сеньор, бывший рядом с ним, повторил тоже, что проделал король, и тут же воскликнул:

– Сир, я вижу Лувр!..

Де Бриан весело и громко рассмеялся. Шаньи последовал его примеру. Когда друзья насмеялись вдоволь, Шаньи продолжил:

– А вот ещё один забавный случай. Однажды королева Мария Медичи, эта толстая флорентийка, сказала:

– Я бы хотела одной ногой быть в Сен-Жермене, а другой в Париже.

На что Франсуа де Бассомпьер, ответил:

– В таком случае, я бы хотел находиться в Нантере. Не поняли?

Де Бриан отрицательно повёл головой.

– Да всё дело в том, что Нантер, находится посередине, между Сен-Жерменом и Парижем.

Шаньи и Бриан, вновь оглушительно расхохотались.

– Да, Александр, Париж, а особенно королевский двор, это сосредоточение интриг, зависти, злобы, коварства, измен, подлости и предательства. Там всегда сильный пожирает слабого. У кого больше денег или есть влиятельные друзья, тот всегда оказывается прав, но к счастью, встречаются там и благородные люди, которые ставят свою честь, дороже жизни. Есть там верные и преданные друзья, только надо постараться их найти. А иначе, иначе, всё было бы очень и очень скверно.

Я верю в вас, Александр. Вы молоды, храбры, умны, превосходно владеете шпагой. Вы найдёте свою дорогу в жизни, сумеете пробиться наверх, завоевать богатство, уважение, славу, тем более, что у Вас есть я. Я всегда окажу Вам всяческую помощь и поддержку, помогу советом, знаниями, да и всем остальным, если конечно, вы будете в этом нуждаться.

– Благодарю Вас, граф. А позвольте Вас спросить?…

И не дожидаясь разрешения, Бриан продолжил:

– Вы ведь состоите у кого-то на службе? Кому Вы служите?

Де Бриан не спросил о роде занятий графа, он сам многое видел, а Педро, ему как-то намекнул, о роде деятельности графа де Шаньи. Александр был умным юношей, чтобы обо всём догадаться самому.

Какое-то время Шаньи молчал, и Александр уже подумал, что ответа не будет. Но граф, всё-таки ответил:

– Я служу Франции. Отцу Жозефу.

– Священнику?

– Да, священнику. Но этот священник, стоит десятка, а то и сотен, военачальников и министров.

Александр хотел больше расспросить об этом отце Жозефе, но по твёрдо сжатым губам де Шаньи, Бриан понял, что ответов больше не будет.

Около девяти часов утра, без помех миновав стражу у ворот, они въехали в Палермо.

До предела возбуждённый рассказами Шаньи, о доступности женщин в Париже, де Бриан, с диким вожделением посматривал на всех встречаемых по дороге женщин, щедро раздавая им свои улыбки.

Шаньи уверенно правил лошадью, и у Бриана сложилось такое впечатление, что граф уже бывал раньше в городе, и он движется, к определённой цели.

Проезжая мимо одной из церквей на окраине Палермо, Шаньи остановил коня и спросил у Бриана:

– Александр, знаете ли вы, чем знаменита эта церковь?

– Нет граф. Мне это не известно.

– Это церковь Святого Духа. По приданию, именно отсюда, с колокольни этой церкви, на Пасху, в марте 1268 года, прозвучал призыв к восстанию и восставшие сицилийцы, перебили всех французов на острове. За одну ночь, только в одном Палермо, было убито 2 тысячи французов. Восставшие убивали даже местных, сицилийских женщин, которые были замужем за французами.

Король Сицилии Карл I Анжуйский, брат короля Франции Людовика IX Святого, пытался разбить мятежников, но восстание было очень хорошо спланировано папистами и арагонцами, щедро финансировалось Византийской империей, и он потерпел поражение. В результате островом и Южной Италией завладели испанцы.

А поводом к восстанию послужило то, что французский сержант Друэ, попытался силой, прилюдно, овладеть местной женщиной. Её муж заколол обидчика, и началась резня.

Последние слова де Шаньи, охладили любвеобильный пыл де Бриана. Он представил перед собой события марта 1268 года, и озноб пробежал у него между лопатками.

– Палермо древний город, – продолжил граф, – основан ещё в VIII веке до нашей эры финикийцами.

За Сицилию, на протяжении веков, велись долгие и упорные войны. А всему виной, удобное расположение острова. Он является как-бы мостом между Востоком и Западом, Европой и Африкой, что выгодно как в военных, так и в торговых отношениях.

На смену финикийцам пришли их наследники карфагеняне. В III веке до нашей эры, городом овладели греки, которые имели до этого, на острове, только колонии. Их в свою очередь, в этом же, III веке до нашей эры, выбили римляне, которые владели островом достаточно долго. Но в 440 году остров захватили племена вандалов, во главе со своим вождём Гейзерихом. В 488 году на остров вступили войска остготов, под предводительством своего короля Теодориха Великого. В первой половине VI века, византийцы выбили остготов с Сицилии и захватили остров. В IX веке пришли арабы. Во времена арабского господства, Палермо был вторым по величине городом в тогдашней Европе. В середине XI века в нём насчитывалось около 350 тысяч жителей. Вот вам для сравнения – по последней переписи, сейчас, в XVII веке, в Париже проживает около 500 тысяч жителей. В те времена Палермо уступал только Кордове, столице мусульманского халифата в Испании, в котором проживало 450 тысяч человек.

В 1061 году завоёвывать остров у арабов, начали ваши предки нормандцы, во главе с Робертом Гвискаром и его братом Рожером. В 1072 году они захватили Палермо. А всю Сицилию завоевали к 1090 году. А его сын, Рожер II, в 1130 году, основал Сицилийское королевство, включавшее Сицилию и Южную Италию.

В 1186 году, император Священной Римской империи Фридрих I Барбаросса, из династии Гогенштауфенов, добился брака своего сына и наследника Генриха, с наследницей Сиилийского королевства Констанцией. В и уже через шесть лет, в 1194 году, Гогенштауфены, после подавления мятежей и заговоров нормандских баронов, утвердились в Сицилии и Южной Италии.

В 60-х-70-х годах XIII века, последние Гогенштауфены погибли в борьбе с Карлом I Анжуйским, которого направляли на захват Сицилийского королевства, целая череда римских пап, которые в свою очередь, вели борьбу с Гогенштауфенами, за контроль над Италией.

Враги Карла Анжуйского, поддерживавшие Гогенштауфенов, бежавшие из Сицилийского королевства, нашли приют в Арагоне и стали, при поддержке короля Арагона Педро, готовить восстание, опираясь на поддержку местных жителей Сицилии, недовольных тиранией Карла Анжуйского, произволом и своеволием наших с вами соотечественников и высокими налогами.

Мятежники, также нашли поддержку и в Риме, где были недовольны тем, что Карл Анжуйский, не выполнил некоторых своих обещаний, данных святому престолу и всерьёз опасавшихся, не без оснований, этого величайшего монарха Европы своего времени.

Карл Анжуйский готовил флот и войска для захвата Византии, и ромейский император, оказал щедрую финансовую поддержку мятежникам.

Дальше вы знаете. Восставшие сицилийцы овладели островом, затем на Сицилию высадились войска короля Арагона Педро. Ни Карл I Анжуйский, ни его наследники, не смогли отбить Сицилию у Арагона, а в 1442 году потеряли и Неаполь, где также утвердились арагонцы. Ну а в 1479 году, монархии Арагона и Кастилии объединились в королевство Испания, и с тех пор Сицилией и Южной Италией, владеют испанцы.

Де Бриан слушал Шаньи, чуть-ли не открыв рот, слушал внимательно, стараясь запомнить эти многочисленные имена и даты, чтобы при случае, также поведать кому-нибудь, может быть своему сыну, историю Сицилии.

– Граф, я поражён. Вы так образованы, столько всего знаете…

– Я, сирота. Ещё младенцем, моя кормилица, отдала меня на воспитание и обучение в доминиканский монастырь в Морле. Это была последняя просьба моего отца. Это, долг нашей семьи. Уже на протяжении нескольких веков, все мужчины нашего рода, проходят обучение в этом монастыре. Там я получил основу всех своих знаний. В монастыре было много книг, рукописей и свитков, и находясь там, я всё своё свободное от обучения время, читал. Читал много, читал ночами напролёт, стараясь, запомнит всё. Но самое большое литературное наследие, множество старинных книг и рукописей, хранится в монастыре Монте-Кассино, расположенном на дороге из Рима в Неаполь. О-о-о, как бы я хотел попасть туда! И Вы тоже, Александр, можете стать таким как я, а я, помогу вам в этом.

Да, в чём-чём, а в самолюбии, Шаньи было не отказать. Но перед де Брианом, открылась ещё одна страничка жизни этого человека, полная загадок и тайн.

На площади у Норманнского дворца они вновь остановились.

– Когда-то здесь жизнь била ключом, а сейчас, обратите внимание, почти никого не видно. Этот дворец на месте арабского замка, начал строить в 1143 году, король Рожер II, а Фридрих II Гогенштауфен, внук Фридриха I Барбароссы и Рожера II, приказал переместить сюда, в Палермо, в Норманнский дворец, свой императорский двор, который был одним из ведущих королевских дворов всей Европы!

Да и вообще, расцвет Палермо пришёлся на первые Крестовые походы, когда в гавани города было тесно от стоявших там кораблей, а по улицам не протолкнуться от паломников и пилигримов, воинов и рыцарей-крестоносцев, купцов и авантюристов, направляющихся в Святую Землю, или обратно в Европу, ну и просто, праздно болтающихся жителей города.