Избранница звёзд

Глава 2

Всего парой слов, одним-единственным обещанием я могла дать Кану то, чего на самом деле желало его сердце. Могла спасти жизнь Ане и разорвать помолвку. Могла прославить свою семью и себя: обо мне будут слагать песни и передавать их из поколения в поколение, обо мне не забудут никогда.

Я могла стать звездной матерью.

Эта мысль овладела мной всецело, я была не в состоянии думать ни о чем ином. Через несколько часов я таки добралась до дома, но не легла спать, а залезла на крышу и принялась наблюдать за факелом на вершине собора. Даже издалека я чувствовала Его жар, который пульсировал в такт биению моего сердца.

У меня была возможность добиться любви нареченного, развеять страх сестры, дать Ане шанс на счастье. Возможность показать свою ценность перед родителями и всем Эндвивером. И раз уж меня не сумел полюбить Кан, то вдруг полюбит Солнце?

Я гнала эти мысли прочь, но они липли ко мне, как репейник. В тот вечер мужчины собрались вновь. Ночью я не спала. Не помогало и то, что мое окно выходило на собор и, стоило закрыть глаза, пламя Солнца выжигало на веках свой лик.

Я вспоминала Кана в лесу, как он гладил щеку Ани. Видела его понуро сидящим на крыльце, до смерти напуганным тем, что он может потерять любимую навсегда. Ее имя, сказанное его устами, эхом раздавалось у меня в голове.

Наутро я чувствовала себя несчастной, изнуренной и злой оттого, что ни мама, ни младшая сестра не заметили моего состояния. Идлиси я не винила, бедняжка даже не притронулась к еде, как и отца, который еще не вернулся домой. После завтрака я укрылась в маленькой кухоньке, расположенной дальше остальных комнат от собора, и задернула тонкие занавески на окне, пытаясь спрятаться от Его ока. Пытаясь утихомирить навязчивые мысли, мне удалось задремать на стуле, однако и во сне я увидела факел и резко проснулась. Шея ныла. Я пошла в спальню родителей, где засела за свое свадебное платье, но пальцы не слушались и занятие казалось совершенно бессмысленным.

Именно в тот вечер, когда отца по-прежнему не было дома, а остальные ужинали, я, глядя на свое почти законченное платье, наконец освободила ту искру, тот навязчивый уголек и позволила ему разгореться.

Я буду звездной матерью.

Усталость, гнев и даже страх улетучились в тот миг, когда я об этом подумала, будто бы сам Солнце меня утешило.

Платье расплылось перед глазами. Руки задрожали. Я тяжело сглотнула. Выпрямилась. И прошептала:

– Я буду звездной матерью.

Кан меня за это полюбит.

Выйдя из комнаты, я почувствовала себя столь уверенно, словно мое тихое заявление, не пробившееся и сквозь стену, тем не менее, достигло небес. Словно сам Бог-Солнце обратил на дом свой взор. Мама с Пашей все еще сидели за кухонным столом перед почти нетронутыми тарелками. Идлиси заявила, что не голодна, и укрылась в спальне. Я тоже не проголодалась, ибо искра, что зародилась во мне, сожгла мой аппетит. Я встала в дверном проеме и принялась ждать, когда меня заметят, и нисколько не удивилась, не дождавшись.

– Что бы вы подумали, – начала я, – отлучись я на долгий срок?

Мама подняла на меня взгляд.

– Сейчас не время для твоих выходок, Церис.

Слова матери меня не задели. Я будто держала в руках огромный невидимый щит и стала другим человеком, который смотрит театральное представление с моим участием.

– Это не выходка.

Они не ответили. Ничего страшного. Когда все закончится, мы запомним лишь нашу любовь друг к другу.

– Платье подойдет Идлиси, – пробормотала я.

Мама вновь взглянула на меня, приподняв брови.

Я посмотрела ей в глаза, затем Паше. И, расправив плечи, сказала:

– Не тужите, скоро отец вернется домой. Звездной матерью буду я.

На пол упала не одна тарелка.

* * *

Я покинула дом прежде, чем кто-то успел возразить. Честно говоря, мне хотелось, чтобы они возразили. Хотелось доказательства того, что я им дорога́, слишком любима и они не готовы так просто меня отпустить: мужчины обсуждали вопрос довольно долго, так пусть обсудят еще чуть-чуть и найдут другую желающую откликнуться на зов Солнца.

Однако я опасалась молчания или, того хуже, поздравлений, поэтому ушла, позволив себе струсить тогда, чтобы не струсить позже.

Опустилась ночь, но она походила на ранний вечер: божественный факел продолжал гореть, затмевая даже свет звезд. Я поспешила прочь от него, почти побежала, ибо мало-помалу ко мне возвращался страх и я переживала, что передумаю и буду вечно мучиться из-за проявленной слабости.

Я отправилась не на заседание совета и не в собор, а к Кану.

Обошла дом с намерением, как обычно, взобраться на поленницу и постучать в его окно, однако он уже был на улице, в штанах и одной рубахе, рубил дрова с яростью, которая выдавала его собственные душевные муки. С ним был Тодрик, он первым меня заметил и пихнул Кана в лодыжку. Тот взглянул сперва на брата, затем на меня.

– Церис… – вероятно, мое выражение лица его встревожило, поскольку он бросил топор и пошел мне навстречу. – Что случилось?

Тодрик молча ретировался в дом.

Я задыхалась. Не только из-за быстрой ходьбы. Я напрягала все силы, чтобы унять дрожь, ибо, невзирая на ужас, осознавала, что за два дня лишь раз почувствовала покой: когда приняла решение и произнесла его вслух. Если Солнце меня услышал, будет некрасиво отказываться от своих слов.

– Я лишь хотела увидеть тебя в последний раз.

Он нахмурился.

– В каком смысле?

Я схватила Кана за локти и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала в губы. Быстро и невинно, тем не менее, впервые в жизни, и он вздрогнул от неожиданности.

– Я люблю тебя, – промолвила я, и пульс участился от признания, пусть и очевидного. – И хочу, чтобы ты был счастлив.

– С-Церис… – забормотал он. – Что?..

– Запомни мои слова, – настаивала я. Мужество меня покидало, и даже на южной окраине деревни я чувствовала, как жар факела гнетом ложится мне на плечи. Не дает забыть о данном обещании. – Запомни меня.

Я отпустила Кана и повернулась. Он схватил меня за запястье, лицо выражало замешательство. Выдавив из себя слабую улыбку, я мягко убрала его пальцы один за другим.

– Не следуй за мной.

А затем побежала. Словно пыталась обогнать собственные сомнения, тревоги и страхи. Я направилась прямиком к шатру, установленному в центре деревни, где ночной воздух соответствовал погожему летнему дню. Где наши мужчины выбирали между Гретчей и Аней.

В сильном волнении я ворвалась через тяжелую ткань, закрывающую вход в шатер, приковывая к себе взгляды присутствующих. Помимо меня на совете присутствовали и другие женщины: обе кандидатки, а также их матери и наша мудрейшая – старушка с бородавками на носу и шишковатыми руками.

Почти сразу меня попытался выставить вон кузнец.

– Ты здесь не нужна.

Я возразила:

– Звездной матерью буду я.

Тишина, воцарившаяся вслед за этим заявлением, была оглушительной.

Гретча посмотрела на меня потрясенно. Аня – с облегчением.

Мой отец, чье лицо вытянулось, спросил:

– Церис? Что ты такое говоришь?

Обойдя кузнеца, я встретилась взглядом сначала с отцом, затем со священником.

– Я буду звездной матерью. Я вызываюсь. Первая.

Если совет до сих пор совещался, значит, ни Аня, ни Гретча не вызвались. И поскольку ни одна не высказалась против меня, вероятно, они, как и Идлиси, не хотели соглашаться, но были слишком напуганы, чтобы отказаться.

Молчание затянулось почти на целую минуту, пока священник не повторил:

– Ты вызываешься, Церис Вендин?

– Ты скоро выходишь замуж, – проговорил отец хриплым голосом, будто ему сдавило горло.

Я взглянула на Аню, во взгляде ее широко распахнутых глаз читались страх и надежда.

– Думаю, Кан найдет новую невесту еще до наступления зимы, – мне удалось слабо улыбнуться, и Аня вскинула руки к груди, по щеке покатилась слеза. Не желая давать волю собственным чувствам, я переключила внимание на священника. – Звездной матерью должна быть я. Я прославлю Эндвивер и свою семью. Мне хочется, чтобы все запомнили мое имя, а мое лицо появилось среди звезд. Я буду жить в раю со своими любимыми. Пожертвую собой, чтобы других не вынуждали.

Я тяжело сглотнула, надеясь, что мои слова прозвучали с достоинством, а не отчаянием. Священник покачал головой.

– Ты же знаешь, что смертное тело не в состоянии пережить мощь звезды?

– Я была верующей всю жизнь, – мои кулаки, спрятанные в складках юбки, сжимались и разжимались. – Мне прекрасно известно, что именно я отдаю и что у меня заберут. Сколько еще Солнце готов ждать нашего решения?

Все зашептались, и я поняла, что не единственная этого страшусь. Наш народ уже три дня заставлял ждать Солнце, величайшего небесного бога.

– Церис, – пробормотал отец, но более ничего не добавил. Он чувствовал жар пламени на соборе сквозь тяжелые ткани шатра. Знал, что за нами наблюдает бог. Понимал, какой почет я ему принесу, пусть даже при этом он меня потеряет. И я надеялась, что напряжение в его голосе говорило о страхе меня потерять.

Смягчившись, я подошла к нему и взяла за руку.

– Вы увидите мою легенду в ночном небе, отец.

Его кадык дернулся.

– Но почему обязательно ты?

– Вызвался первый доброволец. – Священник повернулся к Гретче, Ане и их матерям: – Вы можете идти домой с легкой душой.

Глаза всех четырех женщин просияли, как залитые Солнцем ручьи. Мама Гретчи тут же испарилась, утащив за собой дочь, словно боялась, как бы я не передумала. Мама Ани мне поклонилась, ее дочь тихо произнесла: «Спасибо», прежде чем уйти.

Я надеялась, что она первым же делом навестит Кана.

– Тебе необходимо пройти в собор, – благоговейно сказал мне священник, и невольно подумалось, что тем же тоном он говорил бы на моей свадьбе, связывая руки Кана с моими, где я стояла бы, облаченная в платье, которое теперь не надену никогда. Меня пронзили страх и боль, и я прикусила губу, чтобы не дать волю эмоциям.

Нужно было уходить немедля, иначе я никогда не исполню обещания. После взгляда, которым на меня посмотрела Аня… нет, нельзя его нарушать.

– Тебе надо войти через главный вход, невзирая на жар, – продолжил священник. – Надо его вынести и босой пройти к алтарю в сад.

Годами я мечтала стать женой Кана. Хранить очаг его дома, спать вместе с ним, рожать его детей. Мечтала каждое утро видеть его лицо после пробуждения и каждую ночь засыпать в его объятиях.

Пока священник говорил, эти образы становились все более хрупкими и, наконец, начали рассыпаться в пыль у моих ног. Если я буду видеть лицо Кана после пробуждения, он не будет улыбаться. Если возлягу с ним, у него не будет желания. Для него всегда существовала только Аня. Так зачем разбивать три сердца, когда можно разбить лишь одно?

– Там тебе надо встать на колени и прочитать молитву Солнцу. Предложить себя. Если Он тебя примет, то вознесет наверх.

Я сдерживала слезы, пока не вышла из шатра. Теперь, когда судьба моя решена, меня потянуло к собору с необычайной силой. Однако на пути стояли мои сестры и мама, прильнув друг к другу и держась за руки, их близость была и непривычной, и трогательной. Я уже сплотила нашу семью, хотя еще даже не достигла собора.

Подойдя к ним, я обняла сперва Пашу, затем маму, поцеловав в щеку, а когда приблизилась к Идлиси, она обвила меня руками так крепко, что перехватило дыхание.

– Спасибо! – прошептала она. – Я люблю тебя, Церис! И никогда не забуду.

Я и не помнила, когда мне последний раз признавались в любви.

– Я тоже тебя люблю, – прохрипела я, прежде чем отойти.

Притяжение собора усилилось, подавляя сладостное чувство, которое начало зарождаться в груди. Теперь я ощущала на себе и Его взгляд. Чувствовала Его нетерпение и готовность подобно тяжелому шерстяному одеялу.

Деревенские тоже за мной наблюдали. Выходили из домов, из шатра совета…

Однако я сосредоточилась на соборе и его языках пламени, столь же ярких, как сам Солнце.

По мере приближения воздух сгущался, у двери становился невыносимо горячим. У меня на лбу и пояснице выступил пот. Я облизала пересохшие губы и почувствовала привкус соли. Затем поднесла дрожащие пальцы к двери.

Ручка меня обожгла.

Я отпрянула, подавив крик, и прижала ладонь к груди. Неужто Солнце меня отверг?

«Не оглядывайся, – предупредила я себя. – Позволь им быть счастливыми».

Я схватилась за ручку обеими руками и рывком распахнула дверь, меня тут же окутало обжигающее дыхание бога.

Не помню, чтобы я шагала вперед, но в следующее мгновение услышала позади стук захлопнувшейся двери. Раскаленный поток воздуха сбил меня с ног, я упала, обжигая руки и колени о каменный пол. Кончики волос завились, я тяжело дышала ртом, жара стремительно испаряла влагу с глаз, языка и носа. Казалось, я не сумею подняться, однако от камня кожа начала покрываться волдырями, и мне пришлось.

Спешно сняв обувь, я прошла дальше. Воздух подергивался рябью, подобно воде. Пробираясь сквозь него, я почувствовала слабость, ладони и стопы пульсировали.

Через арку я свободно продвинулась к круглому садику с лилиями в центре собора. Он был выжжен дотла, пепел от травы и цветов пачкал ноги. Пропитанная потом одежда прилипала к телу, как вторая кожа. Бой сердца глухо отдавался от черепной коробки. Я забыла о душевных муках, охваченная физической болью. Мраморные колонны пылали жаром в десяти шагах от меня, подобно стражам, охраняющим сад с лилиями.

Едва волоча ноги, тяжелые, как только что поваленные деревья, я, наконец, рухнула в золу, тут же попавшую в глаза – сухие и неспособные ее смыть. Кожа на губах растрескалась, пока я ползла вперед, а я чувствовала сожаление, которое все разрасталось, как сорняки в поле после сбора урожая.

Я попыталась помолиться, но разум горел в огне. Я не сдавалась.

«Возьми меня, о, Солнце! Сделай меня звездной матерью. Я склоняюсь пред Твоей волей».

Я пала наземь, обуглившаяся кожа начала слазить. Мне удалось протянуть горящую руку и коснуться алтаря.

Меня тут же ослепил свет, и я провалилась во тьму.

Глава 3

Внезапно все изменилось.

Ни ревущего пламени, ни обжигающего жара, ни боли. Открыв глаза, я увидела комнату, не совсем на нее похожую: стены уходили во все стороны, казалось, до бесконечности, а сверху виднелась светлая пустота. Заграждение, которое не совсем заграждало. Место напоминало гобелен с еще не затянутыми рядками. Было спокойно, светил мягкий розоватый свет.

На одной из этих бесконечных стен передо мной вырисовывался сияющий клочок, похожий на окно в сердце небес, а у него стоял мужчина, словно сотворенный руками гениального скульптора и напоминавший огненного льва. Он находился рядом с источником света… или же сам был этим источником? Или и то и другое. Его так сложно описать, и даже сейчас в моем языке нет слов, способных воздать Ему должное. Он любовался светом, как люди любуются садом, умиротворенный и неподвижный.

А я… не лежала, но и не стояла. И все же, выпрямившись, заметила, что я вовсе не я, а нечто иное. Что-то, подобно комнате и мужчине, с трудом поддающееся описанию. Кожа была словно из хрусталя, мерцающего и твердого, тем не менее, пластичного. На мне не было одежды, не совсем, но и голой я не была. Как будто эта новая, кристаллическая версия меня повторяла мое тело в общих чертах, как панцирь. Возможно, не в состоянии передать мелочи.

– Подойди, – молвило существо у окна. Глубокий мужественный голос звучал словно отовсюду, будто вся комната являлась Его устами.

Я сориентировалась и пошла к Нему, пусть и не чувствовала твердого пола под ногами. Яркому свету полагалось слепить глаза, но отчего-то боли не было. Я встала рядом с Ним и взглянула на Его великолепие. Его кожа состояла из пламени, а волосы развевались вокруг головы, как львиная грива. Из-за величия Его лица не получалось различить определенные черты, но мне показалось, что у Него волевой лоб и точеный нос, а глаза цвета белого золота, как Солнце.

Солнце. Ведь это сам Солнце!

Следовало упасть ниц, но я забыла, как это делается.

Подняв палец, Он указал наверх, где стены, которые были не совсем стенами, сменялись открытым небом.

– Взгляни.

Я повиновалась, и сияние больше не было лишь светом, оно превратилось в бескрайний небосвод, ярче и прекраснее которого мне не доводилось видеть в Эндвивере. Черное бархатное покрывало усеивали бесчисленные звезды, подобно сонмам ангелов. Впервые в жизни я различила их цвета – белые, красные, желтые, даже синие. Столько цветов и размеров! Невероятное великолепие!

На первый взгляд Солнце показывал на мириады звезд в целом, однако я увидела, куда именно направлен Его перст: на пустое пространство среди множества точек света, рассыпанных повсюду, как стеклянные бусины. Одна крошечная точка погасла.

Могила. Пустота. Ничего.

Он указывал на погибшую звезду, утрату, которая побудила Его искать ей замену. И все же замена жестокая. Нельзя просто «заменить» ребенка. От Солнца исходили лучи как света, так и скорби. На самом деле в этом месте она-то ощущалась острее всего. Я никогда не предполагала, будто боги испытывают те же чувства, что и люди.

– Мне жаль, – произнесла я беспомощно.

Солнце едва заметно кивнул.

– Таково течение времени. Им не суждено жить вечно.

И тут наконец Он взглянул на меня. Его взор был столь пронизывающим и всепоглощающим, что вселял одновременно благоговейный трепет и жуткий страх. Солнце был самым прекрасным и одновременно ужасающим существом, которое мне доводилось видеть. В Его лице угадывалась древность, и все же, если бы я вышивала Его на канве, Он выглядел бы не старше сорока пяти. Не то чтобы у меня имелись способности или подходящие красители запечатлеть облик бога.

Ведь Он бог!

– У всего есть цель, Церис, – в Его устах мое имя звучало весомо. Разумеется, Он знал, как меня зовут. Разве Он не наблюдал за Эндвивером все это время? Разве не снизошел, чтобы зажечь факел? Разве не почувствовала я Его ожидание в тот миг, когда прошептала: «Я буду звездной матерью»? – Во Вселенной существует равновесие, которое находится в постоянном движении. Легче не становится, смерть всегда причиняет боль. Вашему народу доступно узреть лишь крупицу всего.

Не зная, что ответить на такое заявление, да и возможно ли вообще, я только кивнула.

Солнце вновь выглянул в окно, затем отступил и окинул меня внимательным взглядом. Я смутилась. Он словно видел меня четче, чем я Его. Словно мог видеть сквозь кожу, кровь и кости самую мою душу. Неожиданно Его губы подернула нежная улыбка.

– Ты меня удивила. Звезды возлагают на смертных большое бремя. Немногие вызываются добровольно, без увещеваний.

В грудь будто вонзили тончайшую шпагу, меня накрыли воспоминания о доме, о Кане и о будущем, от всего этого я отреклась. Однако окружавшие меня чудеса и Его присутствие задержали скорбь.

– Может, я и смертная, – произнесла я, – но дальновидная.

Солнце кивнул, видимо, удовлетворенный ответом.

– Ты когда-либо возлежала со смертным мужчиной?

Будь мое тело моим собственным, вопрос заставил бы его вспыхнуть, но эта кристаллическая оболочка никак не показала моего смущения.

– Это важно? – спросила я, тогда как на задворках сознания замелькали все непристойные мысли о Кане. – Н-нет, никогда.

Он кивнул с серьезным видом, что не повлияло на Его свет.

– Церис… – я затаила дыхание. – Если ты хочешь вернуться, я тебе позволю. – Он оторвал от меня взгляд и перевел на что-то, но в то же время ничего. Что-то на уровне, недоступном моему восприятию. – Это не набросит тень на твой народ.

Я тяжело сглотнула, оцепенев от тревоги. Сердце бешено колотилось, словно я стояла на вершине высокой горы, на самом краю, готовая к прыжку.

С трудом овладев голосом, я спросила:

– Разве… я Вам не угодила?

Он покачал головой, не встречаясь со мной взглядом.

– Я всегда даю вызвавшимся возможность передумать. Всего однажды, тем не менее.

Я прикусила губу и посмотрела на великолепный небосвод.

– Если я не воспользуюсь возможностью сейчас, то позже не смогу?

– Нет. Необходимо чтить закон.

Я обхватила себя руками и медленно отвела взгляд от звезд.

– Я причиню тебе боль, – его голос звучал приглушенно, и все же слова меня напугали. – Невольно, но причиню. Такова моя сущность.

Сердце колотилось. Не быстро, как прежде, а сильно, будто грудная клетка была лишней стеной в доме и ее нужно снести.

Мне предоставили возможность уйти. Вернуться домой. Наверняка я могла попросить драгоценность или иной дар, который докажет моему народу, что меня вовсе не отвергли. Можно принести им почести, не жертвуя жизнью.

Вот только не ради почестей я вызвалась.

– Я останусь, – моя уверенность проскользнула под Его собственную. – Решение принято. Я остаюсь.

Он лишь кивнул. На лице было бесстрастное выражение, почти нечитаемое, однако оно показалось мне… печальным? Но почему такого бога, как Солнце, может печалить то, что смертная добровольно откликнулась на Его зов?

– Идем. – Он отошел от окна света, и тот померк. Когда мы направились вперед, не-стены вокруг задвигались. – Я сдерживаю силу до предела, эта форма самая простая, какую я могу принять.

Он шел с достоинством короля, как Ему и подобает. Я последовала за Ним на пару шагов, прежде чем прохрипеть:

– Уже? – я вскинула голову на звезды, затем сжалась, смущенная дерзостью, с которой обратилась к богу.

К счастью, Солнце не вспылил.

– Пусть время вечное, его не следует расточать понапрасну.

Я тяжело сглотнула, в горле пересохло. Верно. Зачем ждать? Солнце не будет ухаживать за мной, за простой смертной. Я стану звездной матерью, и кто знает, что со мной случится дальше. Чего точно ждать не следовало, так это уютного домика и брачного венка над ложем.

Изображая храбрость, которой не испытывала, я расправила плечи, сцепила руки за спиной и поклонилась.

– Я готова.

Когда он заговорил, Его голос уже звучал не отовсюду:

– Я хочу поблагодарить тебя за служение, а также попросить прощения.

Тогда я не совсем поняла, за что Он извиняется. Вдруг пространство изменилось – я это скорее почувствовала, нежели увидела. Если описывать окружение словами, то все будет точно таким же, как при встрече. И все же оно стало другим. Образовалась полная тишина, а внутри меня пробудились рецепторы, о существовании которых я и не подозревала: они подмечали то, что выходило за рамки запахов, звуков и форм. Появилось что-то глубоко чувственное, вокруг и внутри, в сердце, и я приготовилась выполнить свою задачу. Солнце прождал уже несколько дней. Требовалось поскорее породить новую звезду.

Я не понимала Его просьбы о прощении, пока Он не притронулся к моей руке. Прикосновение обжигало, будто раскаленный утюг, но инстинкт отпрянуть был приглушен, подавлен. Равновесие вышло из строя, больше не было ни верха, ни низа, ни лево, ни право. И затем это прикосновение было повсюду, буквально повсюду, в каждой частичке моего естества, а потом глубоко-глубоко внутри, поджигая меня, как погребальный костер: опаляя, расплавляя и уничтожая.

Кажется, я закричала. Наверняка. Вспоминается с трудом, даже сейчас. Окончания я тоже не помню, ибо после консумации меня поглотила тьма.