Buch lesen: «Рейд. Охота»

Глава 1

Вроде, всё, бой попритих. На подъёме, на западе, далеко хлопают одиночные взрывы мин, но это так, больше для острастки. На самом деле китайские миномётчики пристреливаются к новым точкам.

Тихо стало. Ночь. Не жарко. Едва заметен ветерок. Можно не закрывать забрало, воздух почти без пыли. От простого дыхания можно получать удовольствие. Просто дышишь, и всё, ночью в болоте такое невозможно. Мошка за минуты сгрызёт кожу. А тут дыши – не хочу… Вот только пух мешает. Сначала его было немного, но ветер чуть окреп и…

Это самое время для цветения колючки, от неё по степи летят тучи пуха, пуха вдруг стало столько, что через него видно плохо.

В лучах фонарей это смотрится на удивление красиво. Но людям не до красоты сейчас. Они заняты делом.

Но все понимают, что ничего ещё не закончилось. Ещё три часа до солнца. И значит, что до рассвета будет ещё одна атака. Как минимум одна.

И НОАК, и русские готовятся.

Китайцы не волнуются, они знают, что русских мало. Едва ли их больше, чем самих китайцев, а говорить о снарядах и минах и вовсе не приходится, у русских их всегда в обрез.

Первые две атака Девятый батальон Тридцать Первой дивизии НОАК отбил почти играючи, правда, благодаря действиям пластунов, потерял во время одной из атака две ценные турели, но это просто автоматы, а среди личного состава потерь не было, и позиции НОАКовцы удержали во всех точках, даже не позволив атакующим приблизиться к ним.

Тем не менее, сводный батальон русских из трёх армейских рот, одной казачьей сотни и одной пластунской не собирался ждать ни рассвета, ни подкреплений. Командиру батальона майору Уварову была поставлена задача: к двенадцати часам дня взять первую полосу обороны противника и закрепиться там. Для этого он имел почти четыреста бойцов, чуть больше, чем в Девятом батальоне китайцев. Ещё сверхточные самоходки «гиацинты» и шестнадцать снарядов к ним. Также ему выделили более двух сотен мин разных калибров. Так что, по мнению командования, средств у него было более, чем достаточно. И он собирался оправдать оказанное ему доверие. Да, в первых атаках он потерял четыре человека убитыми и более тридцати ранеными, но он выяснил конфигурацию обороны противника, засёк позиции артиллерии и миномётных батарей, и теперь знал, что надо делать дальше. Его частям нужно было время на подготовку новой атаки. Но время ещё было, поэтому он не торопил своих офицеров, путь подготовятся, как следует.

Казаки копали землю, готовились, знали, что ничего ещё не закончено. Они понимали, что тут, в перекопанном снарядами овраге, им предстоит встретить утро, и то, что днём будет тяжелее, чем сейчас.

– Сашка, – говорил взводный пулемётчику, – ты давай, не кури там, а как откопаешь место, готовь вторую позицию.

– Да знаю я, – отвечал первый номер пулемётного расчёта Саша Каштенков. Он и третий номер пулеметного расчёта всё уже почти сделали, уже ставили станину пулемёта. Сделали всё вдвоём.

Взводный не поленился, полез вверх к ним, на край обрыва, осмотрелся:

– Угол какой взял за ноль?

– Юго-восток ровно, – отвечал пулемётчик чуть недовольно.

Ну что, взводный в самом деле дуркует, контролирует их, как первогодков, у них по пять-шесть призывов за плечами. Ещё будет их учить, как угол огня выставить? Как ленту в механизм заправлять? Как на гашетку давить?

А прапорщик не уходит, сидит в гнезде, свой ПНВ достал, смотрит в сторону позиций противника, видно, убедиться хочет, что Сашка правильно пулемёт ставит. Этим только злит пулемётчиков. Ну, в самом деле…

Ещё и позицию раньше времени демаскирует, у китайцев тоже, авось, наблюдатели имеются. Вот засекут его и сообщат миномётчикам своим. И в довершении на пулю снайпера напрашивается. Снайпера никогда не дремлют, даже в темноте.

– Ладно, – наконец говорит прапорщик Михеенко, пряча свой офицерский ПНВ, – нормально.

Каштенков фыркает, ему смешно это слушать, а третий номер расчёта Сафронов замечет ехидно:

– Рады стараться, господин прапорщик.

– Позубоскальте мне ещё, – недовольно говорит прапорщик, спускаясь. – Вторую точку в ста метрах на юг ставьте, тоже на юго-запад, так же, как и эту вкопайте. А ты, Сашка, – говорит он Каштенкову, – будешь мне фыркать, так и третью точку копать тебе придётся.

– Есть, – говорит ему пулемётчик.

Им непросто, полный расчёт – это три человека, а их двое осталось, второй номер два часа назад был ранен, но они справятся.

Аким свой окоп уже выкопал, этот окоп на дне оврага, от обстрела. Глубокий, там удобно усесться можно. А ещё он подготовил себе точку в западном склоне обрыва. Оттуда можно будет вести огонь. Точку выбирал с умом, чтобы была подальше и от пулемёта, и от гранатомёта. Первым делом «гостинцы» к кому-то из них полетят. Лучше держаться от них подальше. Впрочем, это скорее дань правилам. Бойцы штурмовой группы в перестрелках на дистанциях более ста метров не участвуют. Оружие у них не то.

Их дробовики – это оружие, рассчитанное на ближний бой, как, впрочем, и всё их снаряжение. Они бойцы атаки: гранаты, картечь, щит и сама их броня, у них она самая тяжёлая, особенно шлем и кираса, это всё для работы на дистанции десять-двадцать метров. А дурацкие перестрелки, когда между врагами полтысячи метров, на взгляд штурмовиков – глупости. Пустое.

Закончив свою работу, Саблин пошёл помочь гранатомётчикам, у них самое тяжёлое и громоздкое оборудование, и самое нужное в бою.

Тут его чуть не сбил радист Зайцев, спешивший вдоль оврага.

– Где взводный? – Спросил он у Саблина. – Радиограмма пришла.

– Там, – Аким махнул рукой на западный склон оврага, – у пулемётчиков был. А что, начинается?

Саблин имел ввиду атаку. Зайцев почему-то всегда относился к Саблину как к командиру, ну, или старому казаку, уважал.

– Нет пока, – отвечал Радист, показывая Акиму планшет, – приказ пришёл взаимодействовать с миномётной батареей. Позывной дали.

Аким заглянул в планшет радиста, да, так всё и было. Казалось дело то простое: как начнётся атака, обнаруживать небольшие или одиночные окопы противника, те, что в зоне действия взвода, и наводить на них миномёты. Но был в этом деле один нюанс, как выражался их умный прапорщик, как только вы выйдете в эфир с координатами вражеского объекта, вас тут же запеленгуют. И по пеленгу к вам будут прилетать гостинцы. Глупо было бы думать, что по рации, которая работает совсем рядом с твоими передним краем, артиллерия или миномёты НОАК не нанесут удар со всей возможной поспешностью.

– Побежал я, – сказал радист, как только Саблин дочитал сообщение.

«Беги, друг, – подумал Аким, глядя радисту вслед, – ты ещё сегодня со своей рацией набегаешься».

Такая у радиста работа, нужно менять положение после каждого выхода в эфир. Иначе дождёшься пару мин себе на голову.

А о том, что сегодня выпадет ему, он не думал.

Аким сначала не разглядел, что это. И не мог определить. Пятно какое-то размытое. Фронтальные камеры на шлеме ночью работают по принципам телевизора. Пятно было неярким, нечётким, и можно было бы его принять за грязь на ткани, если бы оно не шевелилось, не ползло. Саблин открыл забрало шлема и автоматически включился фонарь, свет из шлема осветил то, что он считал пятном.

Его передёрнуло от неприятной смеси страха и неприязни, он тут же внешней стороной бронированной краги ударил по тому, что ещё недавно казалось ему простым пятном. Он раздавил в кашу крупного, белого паука, что полз по лёгкому брезенту, которым они укрылись, чтобы не мокнуть под непрекращающимся дождём.

Походный брезент валяется в каждом казацком рюкзаке, он мало весит и занимает мало места, а вещь нужная. Вот и сейчас они разложили на бархане один край такого брезента, чтобы не лежать на мокром песке, а другим укрывались от дождя. И на этом брезенте Аким, нёсший свой караул первый, и заметил паука.

«Фу, – он с омерзением вытирал крагу о песок, – всё-таки много тут, в степи, всякой мерзости, в болоте кроме мошки и нет ничего такого страшного. Ну, пыльца разве что. Пиявка тоже может пролезть ночью, вцепиться. Но так от пиявки вряд ли ты умрёшь. Неприятно, конечно, но не смертельно. Или рак ночью вылезет на запах, но рак – это редкость, да и в лодку ему не влезть. Только если ты на берегу. Может, конечно, и баклан шилом своим ударить, эта тварь опасная».

Но опять же, Саблин не слышал, что бы бакланы кого-то до смерти заклевали. Даже стаей. А тут пропусти такого вот гада, и кто знает, проснёшься ли.

Саблин стал внимательно осматривать брезент, нет ли других пауков, и почти сразу нашёл ещё одного. Тут же раздавил и этого, вылез из-под брезента и теперь уже всерьёз принялся разглядывать всё вокруг. И на плесени бархана увидал ещё одного, и чуть выше ещё…

– Александр, вставай, – постучал он костяшками по шлему товарища, – слышишь, поднимайся.

– Чего? – Проснулся пулемётчик и сразу потянул к себе винтовку.

– Вставай, надо отсюда уходить.

– А что случилось? – Спрашивал Сашка.

Аким, молча, стволом дробовика указал на большого белого паука, что полз по плесени в метре от места, где лежала Сашкина голова.

– Ишь ты, зараза какая, – тут же вскочил Каштенков. – А что ты его не убил-то?

– Двоих уже раздавил, – сказал Саблин, – ещё двух видел.

– Видать, место тут у них, – говорил пулемётчик встревоженно, – очень я их не люблю, Аким, ты посмотри-ка, нет ли на мне такой заразы.

Он быстро снял пыльник и встряхнул его так, что сигареты и прочие мелочи разлетелись из карманов в темноту.

И как это было неудивительно, Саблин нашёл на Сашке ещё одного паука, совсем маленького, но очень шустрого, еле успел раздавить его, прежде чем он успел нырнуть под бронепластину наплечника.

Сашка, видно, и вправду не любил пауков, очень уж он волновался по этому поводу. Потом Каштенков оглядел Саблина, и, убедившись, что пауков нет, они решили с этого места сняться, несмотря на то, что на часах уже было два часа ночи.

Решили поискать место поспокойнее, безо всей этой степной гадости. И пошли дальше на восток.

В темноте идти непросто, даже с ПВН, всё равно не всё замечаешь. Небольшая сколопендра, выскочившая из песка, их немного напугала. Саблин застрелил её прежде, чем она успела брызнуть кислотой. Песок промок, стал плотным, из такого быстро не выпрыгнешь. Так они и шли, пытаясь найти себе место для ночлега. Но где бы ни останавливались, на каждом бархане, на котором собирались прилечь, находили паука, хоть маленького, но находили. А чаще двух или трёх и немаленьких, очень даже подвижных.

– Да что ж этот такое, – говорил Каштенков. – Никогда их столько не было, на каждой кочке, на каждой хоть по одной этой заразе, но есть.

Да, Саблин и сам удивлялся. Там, на севере, у болот, такой гад был редкостью, а тут барханы ими кишели.

– Может, это из-за дождя, – продолжал пулемётчик. – Может, позаливало им норы, и они вылезли, или может, как сколопендры, они от воды из яиц все повылуплялись.

Аким не знал, он просто шёл от бархана к бархану в надежде, что на следующем пауков не будет, но, честно говоря, в это он верил всё меньше и меньше. Этих опасных тварей повсюду было навалом. Так они и шли под непрестанную болтовню пулемётчика, пока не стало светать, пройдя за ночь добрых двадцать километров.

И только когда уже почти рассвело, они нашли небольшой бархан, на котором не было ни одного паука. Легли на его южную сторону, и Саблин моментально заснул, не обращая внимания на сильный дождь.

Тихо по тонкой ткани брезента бьют капли, не жарко, но кажется, под броню попало немало влаги. Это непривычное ощущение. Так бы и лежал под этими звуками падающей с неба воды, но лежать некогда. И Сашка его не будит. Неужели сам спит? Саблин скосил глаза на открытое забрало, на панораме есть часы.

Обалдеть, вот-вот двенадцать! Он откинул ткань, сел и увидал Каштенкова, тот сидел рядом, строгал кусок колючки коротким ножом из ремнабора. Увидал, что Саблин проснулся, обрадовался и сказал:

– А не дурак вы поспать, господин урядник.

– А чего не будил?

– Да ладно, сейчас сам лягу на пару часов, думаю, что ночью опять пауки полезут, опять спать не придётся. Так что лучше выспаться. Только поедим давай, я не ел, тебя ждал, пока проснёшься.

Значит, не ел Сашка и не будил, ждал его. Саблин подумал, что повезло ему, что именно Каштенков остался жив, ему нравился этот незлобивый, хотя и порядком болтливый человек.

– Ну, так, что тебе снилось, а, господин урядник? – Болтал Каштенков, доставая из ранца еду и воду.

– Ничего. Мне редко сны сняться. – Отвечал Аким, поднимаясь с песка.

– Да? – Не верил пулемётчик. – А дробовик во сне так сжимал, что думал, погнёшь его.

– Не помню, – произнёс Саблин.

Да, всё-таки он был рад, что в этой беде, в этой мокрой пустыне, с ним был этот человек.

– Ну и Бог с ним, не помнишь, так не помнишь, давай есть.

Они хорошо поели, были голодны. Сашка лёг спать, а Аким лежать не хотел, боялся, что заснёт. Сел рядом, иногда вставал. Прохаживался, искал пауков. Но сейчас при свете дня ни одного не находил. Думал дать Сашке поспать подольше, но через два часа он проснулся сам, и такой был бодрый, словно проспал часов десять. Они ещё чуть-чуть поели и пошли дальше.

Сашка теперь ещё себе забаву нашёл, искал следы на песке. Шёл и охотился. Сколопендра в бархан ложится и лежит. Стережёт жертву. А ветер следы от её бесчисленных ног и след места её лёжки песком заметает. За пятнадцать минут заметёт, как не было их. Но это когда песок сухой. А промокший песок, дует ветер или нет, лежит себе и лежит, и следы на нём видны долго.

Вот по этим следам Сашка и бегал, искал места, где залегла сколопендра и, найдя, подходил тихонечко, стараясь не шуметь, втыкал в песок ствол винтовки неглубоко и стрелял туда, раз или два. Или сразу убивал тварь, или радовался, когда она вылезала из песка и ему удавалась её добить на свежем, так сказать, воздухе. Аким его не останавливал, выстрелы у винтовки негромкие, звук от них шёл только между барханов. Так что никто их услышать не мог, вот только патронов Саблину было жалко. А сколопендр нет. Он бы и сам их убивал с удовольствием. Теперь это было с ним на всю жизнь. Вот к таким болотным тварям, как выпь, баклан или медуза, или даже пиявка, Саблин никакого сожаления не испытывал. Но и убивал их, как правило, без особой радости. Убить медузу было необходимо, иначе так и будет приплывать и объедать его отмели и банки, сжирая всех ракушек. Конечно, он злился, когда баклан срывал рыбу с его крючка и тоже убивал его. Но никогда он не испытывал к болотной живности такой ненависти, какую испытывал к сколопендрам. Он радовался, когда видел, как разлетается на куски этот червяк от винтовочной пули. Да и пауков он давил теперь с удовольствием.

Степь ему не нравилась.

Вот и шли они с ненавистью, радовались, когда убивали очередную сколопендру. И только уже под самый вечер перед заходом остановились на ужин.

Глава 2

Найти бархан без пауков было невозможно. Если днём их почти не было, то с приближением вечера они начинали вылезать. Мало того, казалось, что чем дальше они идут на восток, тем больше становиться этих ядовитых созданий. Казаки устали, после ужина шли медленнее, но и мысли у них не появлялось прилечь на бархан. Пауки были всюду. Особенно на черных кляксах плесени и на растениях, которых сейчас было предостаточно. Как лежать там, где в щель твоего бронекостюма может залезть настолько ядовитое существо. И пусть оно не прокусит «кольчугу», но он может добраться до лица или до рук, с которых так хочется стянуть на ночь перчатки.

Сашка остановился, оглянулся и сказал:

– Слышь, урядник, ночью, наверное, придётся идти, спать ляжем утром. Не найдём мы «чистого» места для сна.

– Пошли, – согласился Саблин.

– Или, может, ты по-другому думаешь? – Цеплялся пулемётчик.

Аким знал, что Сашка просто поболтать хочет, что молчать целыми днями ему тяжко, он усмехнулся и повторил:

– Пошли, поспим утром.

– У меня аккумулятор на семьдесят процентов сел уже, – продолжал Каштенков.

У Акима он сел ещё больше, броня штурмовика потяжелее, электричества «жрала» побольше. Но Саблин устал, ему не хотелось говорить, он только и ответил:

– Угу.

– И что «угу»? – Не отставал от него пулемётчик, немного раздражаясь.

– Хорошо, – коротко сказал Саблин.

С одной стороны говорить ему не хотелось, но односложные, непонятные ответы злили Сашку, и это было смешно. Каштенков оборачивался, смотрел на него с упрёком, а он делал вид, что не понимает, отчего пулемётчик злиться.

– Чего хорошего? – Спрашивал Каштенков.

– Ну, хорошо, что тридцать процентов, – отвечал Аким, опуская голову, чтобы скрыть улыбку.

– И что в этом хорошего?

– Ну как… Прошли столько, а аккумулятор ещё не разрядился, до Енисея нам трёх аккумуляторов точно хватит. – Пояснял Саблин.

– Да нам двух хватит, – недовольно говорил пулемётчик, чувствуя, что Саблин смеётся.

И тут Аким остановился. Еще не стемнело до конца, они шли с поднятыми забралами, не пользовались ПНВ, глазами глядели, и он увидал фиолетовое мерцание.. Далеко до него было, и сначала он подумал, что это молнии переливаются на горизонте. Но молнии не могут сверкать бесконечно. А фиолетовый свет лился и лился, причём лился он от земли вверх, к небу. Сашка тоже стал глядеть в ту сторону, и если Саблин смотрел и раздумывал над тем, что видел, Каштенков тут же полез на ближайший бархан, втаптывая ботинками чёрную плесень во влажный песок, залез на самый верх и уже через секунду произнёс:

– Пришлые, сволочи.

Аким тоже полез на бархан, стал рядом. А Сашка продолжал убеждать его в том, что Саблин и не оспаривал:

– Точно говорю, пришлые. Батька, покойник, мне рассказывал про такое. Говорил: «Свет синий издалека видать, а подойдёшь ближе, так «гамма» попрёт».

Саблин тоже про такое слышал, слышал, что многие считают это свечение местом пришлых и что гамма-излучения достигнут критических значений, если к этому свету приблизиться. Но это его не очень пугало, они были в броне, а броня рассчитана на излучения высокой интенсивности.

– Интересно, а сколько до того места вёрст? – Размышлял Аким.

– Не знаю, на вид километров десять, может, меньше, чёрт эту мокрую степь разберёт. А чего ты интересуешься? – Насторожился Каштенков.

– А дальномер его не увидит, наверное. – Размышлял вслух Аким.

– Да зачем тебе расстояние до него?

– Может, сходим, глянем, что там? – Предложил Саблин.

– Рехнулся? – Сразу оживился Каштенков.

– А что?

– Да ну их, пришлых, к дьяволу, не ровен час, уснёшь там и проснёшься в биоцентре уже переделанным, вот уже мало охоты у меня проснуться с коленками назад, как у «бегуна». Или с мордой как у «нюхача». Нет уж, спасибо… А такое и бывало… Тоже вот такие исследователи, ходили смотреть, что там да как… Посмотрели на свою шею.

Сашка хватает Саблина за рукав, тянет вниз с бархана, приговаривает:

– Пошли отсюда, я координаты в планшет забью, дойдём – учёным скажем, что мы тут видали. Они умные, пусть исследуют. А сами туда даже за деньги не пойдём. И даже повернём от этого света, от этих пришлых, и возьмём севернее. Подальше пойдём, чтобы не дай Бог…

Да, наверное, он был прав, лучше дойти до своих и сообщить о таком удивительном явлении, чем просто исчезнуть в пустыне навсегда. Аким пошёл за пулемётчиком, но поглядывал туда, на юго-восток, туда, где красиво переливалась синее зарево. Да, ему действительно было интересно, что там такое, неужто это и вправду те самые пришлые, о которых он слышал с детства.

Но Сашка пошёл вперёд, забирая между барханов левее и левее, ближе к северу. И стало уже совсем темно, Аким опустил забрало, иначе без ПНВ уже ничего видно не было. Он ещё пару раз оборачивался на юго-восток, но из-за барханов, синий свет уже было едва заметно. Только тучи чуть светлели над тем местом, и всё.

Они оба явно недосыпали, устали, ночью шли медленно. Сашка, даже видя следы сколопендр в темноте, уже не гонялся за ними. А к утру так они и вовсе еле плелись. И не мудрено, за три дня и две ночи пластуны прошли больше половины пути, почти шестьдесят пять километров. Для тяжёлой пехоты с полными под завязку ранцами это было очень неплохо.

Когда на востоке посветлело, стали искать место, уже и пауки не так страшны были. Выбрали большой бархан, рядом длинная лужа вдоль, и вода в луже была почти чистой. Им обоим охота было помыться, трое суток броню не снимали. Но решили дождаться утра. Каштенков уже еле держался на ногах, и Аким предложил ему спать первым. Он сам ещё мог посидеть, потерпеть. Пулемётчик тут же завернулся в брезент и заснул, а Саблин отесался бодрствовать, встречать рассвет и давить пауков. Правда, раздавил он всего одного, как только из-за линии барханов выползло солнце, больше ни одного паука Аким не видел.

Саша проснулся, когда день к полудню шёл, проснулся недовольный, сразу спросил:

– Чего не будил-то?

Саблин не ответил, он уже давно снял доспех, стянул ультракарбоновую «кольчугу», разложил её на песке, сушил. Дождя не было, тучи летели по небу рваные, уже лёгкие. Он сидел на корточках перед лужей в нижнем белье, делал анализ воды. Для этого взял «питьевую» трубку. Индикаторы показали, что «биология» в норме и хим.состав тоже.

– Мыться будешь, вода чистая? – Спросил он у Каштенкова.

– Буду, – буркнул тот. – Только поесть надо.

Аким уже сделал из пустой пластиковой бутылки ковш, стал зачерпывать воду из лужи и обливать себя, это было большое удовольствие. Сашка расстегнул застёжки на кирасе, ослабил крепление ботинок, но всё ещё оглядывался по сторонам, даже залезал на бархан. Не хотел он остаться без брони в степи. Даже ненадолго. И Аким его понимал. Пластун без брони, как рак без панциря – добыча.

– А ты всё молчишь, урядник. – Заговорил Каштенков, слезая с бархана.

– А чего говорить? – Удивлялся Саблин.

– Хоть бы спросил чего.

Аким подумал немного и спросил:

– А чего ты, Александр, попёрся на эту эвакуацию? Нужна она тебе была? Тут же ни стаж, ни дежурства не засчитывались.

Ох, как обрадовался Каштенков, он сразу в лице переменился, сел рядом с Саблиным на корточки и стал рассказывать:

– Понимаешь, Аким, баба моя меня изводит. Вот не поверишь, а вроде, не рада она мне, вечно кислая по дому ходит, вечно недовольна чем-то.

Меньше всего сейчас Акиму хотелось слушать про семейные невзгоды пулемётчика, но сам же, дурень, спросил, и Саша торопливо продолжал:

– Вот в призыв ухожу на год, она, вроде как, волнуется, поплачет даже, всё как у баб положено, а как приду, так через месяц у неё кислая морда, и что ни сделай, всё не так. – Сашка рубит воздух рукой, показывая, как всё у его бабы не так, – ну вот всё не так. Не по её, значит. И кукуруза у людей лучше, и рыбы они продают больше, и дома у них прохладнее, и свиньи вес лучше набирают. И вот это всё она мне целыми днями говорит, и говорит, и говорит, и всё с упрёком, всё с этой бабьей подковыркой. Как будто это я свиньям не даю привес набрать. И вот бегу я от этого всего в болото, сижу, рыбу ловлю от зари и до зари, без выходных, чтобы только кислоту эту не видеть. А с рыбами разве поговоришь? Там, в этой тишине, умом тронуться можно, вот иногда и хожу в чайную, чтобы хоть поговорить было с кем. А она тут же заводит сою песню: «Вот, ты по чайным ходишь, деньги там пропиваешь, а может, и девок тамошних пользуешь». И гудит, и гудит. Вот как тут дома сидеть. И ждёшь, когда на кордон дежурить идти, лишь бы не дома и не в болоте. А тут говорят, нужно соседям помочь, вот я и вызвался охотником. А ты чего пошёл?

Саблин не стал говорить про разговор с есаулом и сдуру сказал:

– И я по той же причине.

Как тут Каштенков обрадовался. Стал рассказывать про свою семейную жизнь дальше. А Саблину слушать это всё очень не хотелось, у него у самого тоже не всё было складно, хотя и не так, как у пулемётчика.

И Каштенков ходил за ним следом и не замолкал, пока Аким не лёг спать. А тогда Саша чуть-чуть успокоился, сел невдалеке, насвистывал что-то, а потом готовил еду и ждал, пока Аким проснётся.

Аким встал уже ближе к шести.

Потом они ели и меняли аккумуляторы. Те, что разрядились, выбрасывать не стали, решили тащить с сбой, ничего, что тяжёлые, за то денег они стоили огромных. Два аккумулятора по цене не уступали бронекостюму. Хоть и броня, и снаряжение принадлежали обществу, природная казачья бережливость не позволяла разбрасываться ценностями. Поэтому и несли они разряженные аккумуляторы на себе.

Поглядели карту и пошли, до реки было совсем чуть-чуть, чуть больше тридцати километров. Рукой подать.

В третьем часу ночи Сашка, он шёл первый, повернулся и спросил:

– Чуешь, урядник?

Он был вроде как рад, несмотря на то, что они уже порядком устали. Аким ничего не чувствовал:

– Чего?

– Рекой воняет. Не чуешь, что ли?

Саблин принюхался: нет, ничего такого. Мокро в степи:

– Плесенью пахнет, – сказал он.

– Эх ты, а ещё болотный казак, пластун, – усмехался Каштенков. – Вода рядом, тина, кувшинка… Кислятину чувствуешь? Это ж амёбы так воняют.

– Нет, – назло пулемётчику сказал Аким. Он, кажется, действительно почувствовал запах тины и кисло-влажный, по-другому и не сказать, привкус амёб. – Ничего… Плесень…

– Да что ж ты за человек такой, а, Саблин? – Бесился Каштенков.

– Человек как человек, – с наигранным спокойствием отвечал Аким.

– Человек как человек, – передразнивал его пулемётчик и шёл дальше.

Да, действительно, поднимающийся к утру лёгкий восточный ветерок приносил запах реки, ещё едва уловимый, но отчётливый, ни с чем такой запах не перепутать.

Они зашагали проворнее, хотя по карте, Сашка смотрел в планшете, до реки им идти ещё двенадцать километров. Немало.

Но как-то уже веселее. Пока Каштенков разглядывал и прятал карту, Аким его обогнал, и теперь он шёл первый. И смотрел, как из-за барханов на востоке выходит яркое, алое солнце.

– Слышь, Аким, – окликал его пулемётчик, – а облаков-то мало, денёк будет жаркий.

Саблин и сам это видел, всё хорошее когда-нибудь заканчивается, в том числе и дожди. И на степь снова накатится жара, вот теперь им потребуется и вода в больших количествах, и хладоген. Что-то в этом году быстро кончились дожди, или всё-таки покапают ещё хоть чуть-чуть. Он обдумал всё это и наконец ответил Сашке:

– Да.

– Что «да»? – Тот уже, кажется, и забыл, о чём говорил.

– Денёк будет жаркий, – разъяснил Саблин.

– Хорошо с тобой, Аким, разговаривать, о многом подумать успеваешь, даже пообедать можно, пока ответа от тебя ждёшь.

Саблин усмехнулся и опять не ответил.