Buch lesen: «Мясо, прощай! роман дель арте»

Schriftart:

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава без номера
История с одним неизвестным

Сельская улица выглядела мирно: пять или шесть коттеджей по одной стороне, столько же по другой – до перекрёстка, но Бродяга знал: первое впечатление обманчиво. Однажды он брёл по такой же пустой улочке, и всё было спокойно, пока деревянный забор не стал с треском и визгом плеваться щепками. В тот раз спасся чудом. Как? Он не знал. За околицей на него напала стая собак; может, поэтому и случился провал в памяти. Собак Бродяга ненавидел горше, чем людей, но понимал лучше. Они, как и он сам, искали еду и старались избежать опасности; они нападали, когда чувствовали себя сильнее, и спасались бегством, наскочив на сильного противника, а люди… Сначала участливо, даже вроде бы ласково расспрашивали, а после вдруг стали бить. Людскую речь Бродяга не понимал, не помнил даже, понимал ли раньше. Чего они от него хотели? Он так и не узнал, потому что случилось чудо: сарай, где его заперли на ночь, сам собою развалился. Вместо корявых досок и балок Бродяга увидел освещённые заревом тучи, а ворота – крепкие, вечером пробовал их проломить – рухнули с таким грохотом, что Бродяга надолго оглох. Странно, что от падения деревянной воротины может получиться такой шум, но мало ли вообще в мире странного? Деревня превратилась в огромный костёр – удивительно, но не страшно и даже весело. Бродяга смеялся. Выбравшись к лесу, обернулся; оскалился, щурясь на пламенные сполохи, и выкрикнул какие-то слова. Наверное, той ночью он ещё помнил, что они означают, но это было давно. Потом сколько-то раз опускалась ночь и начиналось утро. Это не заботило Бродягу, тьма отличалась от света тем, что неудобно искать еду, бежать и вовсе невозможно, не видно дороги, того и гляди – сверзишься в яму и переломаешь кости, зато прятаться и отдыхать удобнее, чем днём, никто не потревожит и не сгонит с нагретого места. Он отлёживался ночью, а днём искал съестное, потому что всё время был голоден. Если бы не еда, не совался бы к людям. Обжитые селения легче и безопаснее обойти стороной, ночевать лучше в развалинах, которых попадается много, но там еды почти никогда нет. Однажды нашлась – после того случая он особенно тщательно осматривал руины, надеясь отыскать стеклянные банки с неописуемо вкусным мясом – но такого чуда более не случалось. Сколько ни съешь за один раз, на всю жизнь не насытишься; всё, что унесёшь с собой, скоро кончится; остаться рядом с едой не дадут люди или собаки. Жаль, очень жаль.

Глава I
Размышляет Марина

«STOP. Контроль», – прочла я. Чёрным по белому полю написано, кровавым кантом обведено. Дорожный знак, криво прикрученный к трубам переносной оградки. Кладбищенское какое слово выскочило: оградка, – да потому что выглядела она уныло, приткнутая у края дороги. Одну ногу выставила на асфальт, другую увязила в грязный снег. Точно как на таможне. Что за притча, откуда таможня? Граница на севере, ехали мы на юго-восток. Солнечное пятно в тумане прямо по курсу над трассой висело, потом нырнуло в чащу, снова вынырнуло. Он ещё сказал, похоже на яичницу, и я подумала, корявая метафора, но действительно похоже: желток на серой разогретой стали, или даже не на яичницу, нет. Масло томно ползёт по сковороде, плавится, а сверху из поварёшки льют белое, и… Шс-с! Растекается, шипит от злости блин. Масленица. Не сегодня, на следующей неделе. Сегодня пятница, тринадцатое. Хороший день. Но почему же всё-таки… Справа «STOP. Контроль», а слева? Стекло холодное, мутное, видно плохо. Туман снаружи, а изнутри запотело. Протереть? Я ладонью. Мешки какие-то на обочине штабелями, толстяки в жёлтых жилетках возле другой оградки.

– Блокпост, – прокомментировал Яша. А я думала, он задремал.

Ага, блокпост. Понятно.

На встречной полосе остановилась маршрутка. Интересно, что станет делать водитель. Шею вытянул, пригнулся к рулю, смотрит на этих в жёлтом. Народу полно у него в запотевшем салоне. Все как один: равнение на… пр-раво! Яшкина глупая бородатая хохма. Да потому что государство, говорит, правовое у нас, поэтому: «Внимание! Все! Равнение на… пр-раво!» А справа возле мешков с песком эти толстые в жёлтых жилетках, с автоматами, переговариваются лениво, курят, гутарят. Смеются. Один, просмеявшись, не глядя махнул рукой: проезжай.

«Ты отказала мне два раза; не хочу, сказала ты, вот такая вот зараза девушка моей мечты!» – орало у нас в салоне радио. Русское радио.

Встречная маршрутка тронулась. В город. А мы? Почему так долго? Всё, поехали.

Мимо проплыл прицеп фуры, её заляпанный грязью кузов и свёрнутая в кювет тупорылая кабина с распахнутой настежь дверью. Оттуда свесился, держась одной рукой за дверь, мордатый небритый водила, ражий, расхристанный, с агрессивно выставленной челюстью: «Чего?! Ну чего вам ещё?!»

«Ты отказала мне два раза, не хочу, сказала ты…»

Я мельком глянула на Яшу. Не спит, но и не здесь.

«…вот такая вот зараза девушка моей мечты», – надрывалось радио. Ночь у них на дворе, пёс у них в конуре, а птичка, сами понимаете, кричит кукаре. Птичка-кукарейка. Русское радио. Что у маршрутчиков, что у таксёров, что у нашего шаттлобомбилы – у всех. А вид какой на себя напустил! Когда Яша на стоянке к нему в стёклышко ногтем: стук-стук. Надменный такой выглянул, щёки шире плеч: «Трансфер? А вы кто?» Яша ему:

– Кохановский, два человека. Посмотрите в списке.

– Нету у меня никаких Кохановских, есть Каза… Зараза, ну и написал же – не разобрать. Каза… нов? Карлючки. Ка-за-новс… Чёрт его, может кий… или не кий. Как вы сказали?

– Ко-ха-нов-ский.

– Ну вот, а у меня Ка-за-нов-ский. Нате вот, читайте.

Я не выдержала, фыркнула. Смешно. Яша терпеть не может, когда коверкают его фамилию, закипает мгновенно, что твой казан, крышкой разве только не тарахтит. Пришлось вмешаться.

– Это одно и то же, – сказала я подойдя. Яшу взяла под руку. – Кохановский, Кагановский, Казановский… Какая вам разница? У вас тут написано «двое». Нас как раз двое.

– Что значит одно и то же?! – возмутился Яша. Яков, Иаков, Джейкоб, Джакоб.

Водитель таращился то на меня, то на него.

– Мне позвонить на ресепшн? Или сами справитесь? – поинтересовалась я, подарив бедолаге улыбку.

– Мгм – промычал водила и отвернулся, стал шарить справа от кресла, ища телефон.

– Да-да, сейчас, – буркнул Яша.

Я поймала его за руку: тоже собирался звонить. Смех и грех. Ведёт себя иногда как… Вчера вскинулся, когда я сообщила ему: «Ну вот. Никуда не еду».

– Как так, не едешь?

Ну как-как. Вот так. Нашла меня по телефону Дашенька Анатольевна и вывалила новость: господин новый губернатор желает нас осчастливить визитом, и все, кто не спрятался, просто обязаны хотеть с ним встретиться в понедельник, в тринадцать-ноль. Примерно. Знаю я это «примерно». Соберут нас в актовом зале, напихают как шпроты в банку – туда загонят через рамку, обратно выпускать будут только по особому разрешению – промаринуют примерно с пару часов, потому что господин губернатор обязательно задержится. Потом он явится под камеры, станет нас радовать перспективами и учить беззаветно любить Родину. Или не явится, это более чем вероятно. Не до нас ему, в стране война. Или не война. Они ещё не решили: война или мать родна. Но Дашенька Анатольевна за меня определилась, записала в желающие встретиться и отправила начальству на утверждение. «Ты ведь не против?» Какая разница, против ли я, если список наверх отправлен и наверняка уже согласован? Безразлично теперь, что нет у меня желания общаться с господином губернатором, а хочется бросить всё и закатиться с Яшкой хоть на недельку туда, где не будет ни губернаторов, ни умненькой Дашеньки Анатольевны, ни начальства, ни учебных планов, ни совещаний, ни шестидневной бесконечной рабочей недели… Раз в полгода выбрались! Вдвоём! Свинство.

Всё это я ледяным тоном сообщила Якову – он как раз заглянул спросить, куда подевались его плавки. Сказала ему, что не еду, и проследила, как маска притворного недовольства сползает с выразительного лица. Это к вопросу о том, что нужно сделать, чтоб обнажить истину. Физиономия у него стала, как у ребёнка, у которого отобрали игрушку. Нет, не отобрали даже, а показали, повертели перед носом – чтоб рассмотрел и потянул руку – и… Не дали, спрятали. «На кой ляд я нужна губернатору? А Яшке вон как нужна. Может, хоть на пару дней… Утром понедельника вернёмся», – подумала я и сказала:

– Плавки на верхней полке. Купальник мой там же, кажется. Прихвати, а?

– Зачем?

Уныло так протянул: «Зачем?» Глаза, как у пса, которого сутки гулять не водили. Сник, бормотать стал, что забронировал, проплатил, трансфер заказал, полгода ждал, и… что теперь прикажете: снимать бронь? Я слушала и думала: ну да, всё псу под хвост: банька сразу после приезда, бассейн, прогулки по зимнему лесу, каток, а вечером вместо осточертевших учебных планов…

– …обсудить с тобой хотел кое-что новенькое, – нудил Яша, глядя в окно, где ночь и городские огни.

Я сказала, что можно в пятницу, как и собирались, выехать, а вернуться в понедельник утром. По сокращённой программе.

– Ненавижу, когда меня сокращают, – отозвался Яша.

– Тогда снимай бронь. Потом как-нибудь съездим, – сказала я, исподтишка следя за Яковом. Отмены Кохановский не любит куда больше, чем сокращения. Мысленно суфлировала: ну давай, скажи: ладно, едем на пару дней. И тут вдруг стало мне страшно: вот сейчас он брякнет: «Ну ладно, я сам поеду». Что я тогда?

– Ну ладно… – выцедил он, помолчал, вздохнул.

Что я без него тут одна?.. А он? Что он там без меня?

– Пойду сниму бронь, – сказал Яша. И ушёл. Дуралей. Я выдохнула. Сердце из груди выпрыгивало. Фу, глупость, чего это я? Из-за какой-то поездки. Вот так он со мной всегда и обходится. Ко всем чертям господина губернатора! Ещё чего выдумал, встречаться со мною, когда у меня уже назначена встреча с Кохановским. Что делать? Только быстро, пока Яшка не снял бронь. Список приглашённых не сам наверх отправился, каждой бумажке нужны ножки; не исключено, что бумажка на столе у Тамары нашей Леонидовны ждёт, пока Томка соизволит ножками на шпильках снизойти с седьмого этажа на второй. Обычно она не торопится. Я живо отыскала номер Тамары и нажаловалась в трубку, что вот в кои-то веки собралась выбраться и намылилась смыться – на недельку, всего делов! – отдохнуть-выдохнуть, а Дарья Анатольевна, меня не спросивши, тиснула в список.

– Звезда с ушами, – сказала Тамара.

– Кто?

– Дашка. Даже и не думай.

– Что?

– Являться не думай, я тебя вычеркиваю.

– А губернатор?

– Он тоже. С ушами.

Знала я, что Тамара Леонидовна Дарью на дух не переносит, потому и звякнула ей. Как оказалось, к господину губернатору тоже неравнодушна. Тем лучше. Я выслушала, что Томка думает про губернатора и встречу с ним, потом ещё про то, куда губернатору следует отправиться с официальным визитом, засим я высказала предположение, что всё равно он наверняка не явится, на том мы и покончили со встречей и губернатором. Томка спросила: «Куда хоть едешь?» Я ответила: пока не знаю, Яков куда-то похищает. Какой-то карнавал. Тамара Леонидовна вместо напутствия пожелала, чтоб мы там счастливо покувыркались, и повесила трубку. Слово какое выдумала: «покувыркались»! Надо запомнить. Я поймала себя на том, что красна и улыбаюсь. Яков… Яша?

– Яша! – крикнула я. – Погоди! Бронь!

– Что? – спросил он, сунувшись в дверь. – Бронь?.. А я что делаю?! Не могу дозвониться. Странно, вроде говорили пусто у них, а теперь занято и занято.

– Не отменяй. Мы едем, – сказала я победно.

Виду не подал, что рад. Но я же знаю. Хотелось завопить и пройтись колесом или хотя бы на шее у него повиснуть, но я не стала. Не подала виду. Как он со мной, так и я с ним. И вообще, надо сдерживать порывы, куча проблем из-за неумеренной страстности – и моей и его. Два сапога пара. Яша тоже хорош; авантюрист, вечно попадает в истории, поэтому и не люблю его одного отпускать. Надо чтоб кто-то вовремя схватил за локоть, а если удержать не получится, что ж… Попадать, так вместе. Но обычно получается держать его в рамках, вот как с шаттловодителем – не будь меня рядом, точно сцепились бы, а так – водила позвонил на ресепшн и весь заряд негодования выпустил в трубку, а Яков, возмущённый моим заявлением, что кохановские, кагановские и казановские – одно и то же, пустился в лингвистические разглагольствования, стравил пар, выдохся и успокоился. Вот, буравит пустым взглядом спинку переднего кресла, и видно: не здесь он и не сейчас, а там и тогда, где и когда кое-кто из кагановских стал кохановским, а кое-кто – казановским. Яша мой, Джакоб. Рука его с подлокотника безвольно свисает, как змея с ветки. Ну почему я не змея? Скользнуть по груди, обвить шею, щекотнуть Яше раздвоенным языком ухо, заглянуть в глаза, вытащитть его из каких-то там мыслей, из – где он там? – испании, польши, италии какой-нибудь задрипанной или франции, чтоб он был со мною здес-сь и сейчас-с… Но нет.

Держи себя в руках, ещё не приехали, подумала я и глянула снова в окно. Белым-бело, и – боже, какой туманище!

Дорога заметена, скользит по ней гостиничный шаттл, как нарты по мёрзлой реке, летят навстречу обледенелые берега, заснеженные, молочно-белые. Из парной мглы выскакивают, щетинясь кустарником, рябые откосы холмов, провалы оврагов, частоколы древесных стволов – промелькивают, чтоб тотчас нырнуть в туман где-то там позади, как будто растворяются, становятся паром, туманом и снежной пылью, мелкой, нежной; оглядываться не хочу, для этого голову нужно от подголовника оторвать, но мне лень и даже пошевелиться лень, не то что повернуться. Смотреть не могу туда: до боли в глазах снег, снег, сне…

– Что за текст идиотский!

Я вздрогнула, очнулась. Какой текст? Мы что, уже обсуждаем?

«А снег идёт, а снег идёт, и все мерцает и плывёт», – по-агузаровски покрикивало во всю ивановскую русское радио. Просто я задремала, ничего мы не обсуждали, да и обсуждать пока нечего, Яша собирался на отдыхе идеями делиться и набрасывать план. Тогда о чём он?

«За то что ты в моей судьбе, спасибо, снег, тебе», – крикливо благодарило аудиофила-водилу русское радио.

А, Яша про песенный текст. Но это же Евтушенко, его вина. Как там? «Мой самый главный человек, взгляни со мной на этот снег…»

– Рифмовать «идёт» с «плывёт»!.. – возмущался Яков.

– А также «судьбе» и «тебе», – поддержала я, украдкой зевая в кулак.

– Укачало?

– Есть немножко. Кажется, я задремала.

– От такого текста кого хочешь укачает.

– Яша, это Евтушенко.

– Да? Не знал. Но всё равно: ждёт-идёт, хочу-молчу. Халтура.

Много ты понимаешь, подумала я. Вот я тоже хочу, но молчу. Хочу, чтоб глупый человек взглянул со мной на этот снег.

– Зато художественная правда, – возразила я. – Выгляни в окошко.

Соизволил повернуть голову. Пейзаж польщён, его заметили. А меня? Дам тебе горошка.

– Туман, – изрёк Яша.

– Обман, – отозвалась я.

– И лес.

Действительно, за окном мелькали сосновые, с белёными боками стволы и отягощённые ватными комьями игольчатые лапы. Никакого обмана, и правда – лес. Пока я искала, с чем бы его срифмовать, стволы-лапы-иглы кончились.

– Исчез, – машинально выдала я.

– Потому что приехали. Река.

Замёрзшая? Нет. Вода, как чёрное зеркало, и над водою пар. Берегов не видать; мелькание стоек, стальные перила и над ними туман. Дым над водой Стикса. Что это? Гул, как будто идёт на взлёт шестимоторный…

«Путин послал российских экспертов, – провокаторским тенорком вещало радио – анализировать ситуацию в районе Дебальцево. Как сообщает агентство УНИАН со ссылкой на…»

Уж послал так послал. Со ссылкой на.

Басовый гул. Неужели никто, кроме меня, не слышит? Ни Яша, ни прочие.

Я огляделась в замешательстве. Полный салон набился. По дороге шаттловодитель подбирал какой-то люд, Яша шепнул, что это персонал едет на смену: официанты, повара, горничные, охрана. Поднимаясь в салон, они привычно здоровались – кто как: тепло, равнодушно, игриво, – и я гадала, кто есть кто: официант? повар? охранник? Вот этот вот двухметровый в очках, который подсел к водиле и стал ему бухтеть в правое ухо, какая сегодня дорога плохая и видимость, а после, перекрикивая радио, принялся травить тупые анекдоты. Охранник наверное. А девчушка, которая в салон задыхаясь влетела? Кто она? Физиономист из меня так себе, Яша сто очков вперёд даст. Сходу, глянувши мельком, определил: это, говорит, помощник администратора. Незамужняя студентка, двадцать один или два года, комплекс вины и заниженная самооценка, лгунья притом. Как узнал? Сочинил, и наверняка пальцем в небо, знает, что проверять не стану. Зачем? Суетливая служащая, может, и лгунья, а Яша – нет. Фантазёр и сочинитель, этого не отнимешь, но я ему верю. Надо же хоть кому-нибудь верить, когда вокруг столько лжи.

«…заявление Дмитрия Пескова», – уверял развесёлый тенор. «И что же он заявил?» – Это второй ведущий. Два клоуна: весёлый и не очень. «Все поручения даны», – ответил весёлый. «А, ну тогда конечно. Если поручения даны, тогда я спокоен». «Вместе с тем пресс-секретарь Путина не уточнил, на каком уровне будут представлены эксперты с российской стороны…»

Тошнотворная болтовня. Но что это гудит так страшно?

– Ты чего всполошилась, Маришка?

Заметил, что мне не по себе. Чутьё отменное, а гула не слышит.

– Что это гудит?

Шевельнул бровью, удивлён. Прислушался. В углу губ складка. Разгладилась. Понял?

– Мост стальной. Гудит под колёсами.

Я выглянула, пришлось щекой прижаться к стеклу. Действительно: коряво сваренные листы – обмёрзшие, ржавые, однако в проезженной колее сияет полированная бесчисленными колёсами сталь. Откуда Яша знает, что мост стальной? Я у окна, ему оттуда не видно. Не глядя, мигом ответил, дескать, гудит под колёсами стальной мост. Почему прочие на гул ноль внимания – понятно, много раз слышали, но Яша? Бывал здесь и раньше, мне почему-то не рассказывал.

«УНИАН сообщает, сегодня, тринадцатого февраля, координатор группы „Информационное сопротивление“, народный депутат Дмитрий Тымчук заявил, что в районе Дебальцево на фоне переговоров в Минске зафиксировано резко возросшее количество регулярных российских войск…»

На полуслове, как будто ладонью диктору рот закрыли. Заглох двигатель шаттла, пассажиры загомонили.

– Мариш, выходим. Пойдём же, надо забрать шмотки.

Полусонным был всю дорогу, теперь встрепенулся. Подгоняет, будто от меня зависит, чтоб не тянулось время. Ждать и терпеть – не для него; ожидание ненавидит лютой ненавистью, неподвижности не выносит. А я люблю постоянство. Удивительно, как мы уживаемся? Чемодан ему срочно понадобился, надо же.

Чемодан чемоданом, а мне руку всё-таки подал, когда неспешно спускалась по осклизлым автобусным ступеням. И не только мне. Меня аккуратно извлёк, затем ещё врушке-студентке предложил руку. Сволок её, послушал писклявое благодарственное слово, проводил взглядом.

– Молодой человек! Чемодан забирать будете?

– А? Да.

Кинулся, мигом вернулся, таща за собою глухо грохочущее наше шмотковместилище. Шёл гоголем. Ещё бы: молодым человеком назвали. Неисправим. Пока не пробует молодиться, выглядит как мальчишка, но только лишь вспомнит про возраст – всё. Становится похож на внезапно постаревшего мальчика, все свои неполные пятьдесят добирает.

– Приехали! – счастливо выдохнул вместе с паром Яша. Смотрел куда-то поверх моей головы.

Я уцепилась за его куртку – скользко, под ногами бугристая наледь – и оглянулась.

Обросшая лесом туша горы, седые от инея кочны сосновых крон, стражи-ели по краям проплешин; сетчатый забор, в объезд него дорога, лепятся к ней домишки, из труб дым. И не разобрать где дым и где туман – вот надымили-натуманили, всё вокруг затянуло: гору, реку, дорогу, сетчатый забор, к которому боком притёрся гостиничный шаттл – белый, с венецианской карнавальной маской на капоте и надписью «Карнавал». Не заметила надписи, когда садилась. Это что же, так гостиница называется? Яша сказал «карнавал», и я подумала… но это неважно. Вот и на заборе тоже карнавальная маска и пляшущие буквы «Карнавал». А это что? Надо думать, проходная. Забавно.

Неизвестный архитектор от души развлёкся, декорировав проходную под облепленный наклейками чемодан. Париж. Москва. Венеция… Ручки у него не имелось, зато сбоку прилеплен был похожий на длинную полосатую карамельку шлагбаум.

«А мне здесь нравится!» – подумала я, вдохнув холодный, с дымком воздух, но Яша не дал прочувствовать момент, даже выдохнуть я не успела, была подхвачена под руку и утащена: мимо карамельного шлагбаума, мимо камуфляжного, с багровой бычьей шеей, охранника, собравшего вокруг себя стайку сотрудниц, по расчищенной – однако местами скользковатой! – тропке; вдоль широчайшей стоянки – пустоватой, четыре или пять машин всего, – по плитчатым щербатым ступенькам, – куда?

Чтобы не поскользнуться, я смотрела под ноги, и только ступив на хорошо расчищенный асфальт, глянула, куда меня бесцеремонно тащат. Вот это да! Архитектор не ограничился полумерами; чудить так чудить, карнавалить так карнавалить, решил он, превратив остеклённое зданьице в барабан. Но этого ему показалось мало, и он уложил на плоскую круглую крышу – что бы вы думали? – шляпу. Чёрный лощёный цилиндр великана. М-м… шляпа? Кто? Наверняка не архитектор.

Я глянула искоса на Яшу: тот, вытянув нос, уверенно влёк одной рукою грохочущий колёсами чемодан, другой – как непочтительно! – тащил меня к зданьицу-барабанчику. Интересно, кого здесь считают шляпой. Надеюсь не гостя? А, так ведь под шляпой у них ресепшн!

Я увидела Яшу, чемодан и себя в зеркальном отражении, но рассмотреть не успела – с шелестом разъехались двери.

– Здравствуй… – начал Яков, запнулся, приостановился на пороге, потом тоном ниже добавил: «…те».

Что с ним? Как будто привидение бледное смертеподобное нашёл за стойкой вместо администратора. Девушка как девушка: обыкновенно-административная, дежурно-улыбчивая и вовсе не бледная. Брюнетка. Белоснежная блузка с остроугольным воротничком, чёрный жакет, сама корректность.

– Яков Кохановский, – склонив голову набок, сказала она. Не спросила, отметила как бы про себя, но довольно громко. – Здравствуйте, добро пожаловать в «Карнавал».

Не «в», а «на», – машинально подумала я. Что-то неуловимо театральное было в приветствии; не получалось отделаться от ощущения, что реплика адресована не нам с Яшей, а зрителям в зале, которые где-то там, за нашими спинами. Откуда она узнала имя и фамилию? Ну, это просто. В автобусе, кроме нас, гостей не было, и к тому же водитель час назад звонил ругаться как раз по поводу фамилии. Она видела, как мы вышли из автобуса. Вроде ничего странного, а Яков обескуражен. Бросил чемодан, меня оставил, мигом оказался у стойки лицом к лицу с администраторшей, и – могу поклясться, хоть мне и не видно было лица – не просто разглядывал, ел глазами.

– Ле… Елена?

С запинкой опять. Да что с ним такое? Имя, конечно же, прочёл на бейдже. Приметлив, как и всегда, но… Почему заикается? Вообще-то смутить его непросто. Ненатурально получилось: «Ле… Елена». Оглянулся к тому же, как будто от меня ждал чего-то. Никак я не могла избавиться от ощущения, будто меня вытолкали на сцену вместе с Яшей и этой Леной-Еленой. Мимоходом сообразила, что на бейдже скорее всего «Елена», а не «Лена» написано, но реплики от меня Яша не дождался. Просто потому что не сразу поняла, что это значит.

– Я… Мы бронировали номер, – лепетал Кохановский совсем уж ненатурально, как будто с ужасным наигрышем изображал смущение, которого на самом деле не испытывал. Ну точно: театр.