Buch lesen: «Обыкновенная война»
….Последняя ночь была на исходе, но было ещё темно и в живых остался только я. Боевики из тёмной и недалёкой зелёнки хлынули неожиданно, без предварительной огневой подготовки и незамеченными успели пронестись половину пути до блок-поста и только тогда наблюдатели заполошно закричали и открыли огонь из автоматов, лишь чуть-чуть замедлив движение атакующих духов. Запустив вверх ракету и пока она разгоралась, я подскочил с дороги на бугор, где располагался батарейный наблюдательный пост и одного взгляда хватило, чтобы понять безнадёжность нашего положения: около ста боевиков, охватывая широкой дугой, стремительно приближались к блок-посту. Сзади меня, в расположение первого взвода слышались крики и команды, по которым солдаты и офицеры в ночной суматохе занимали позиции и теперь моя задача с двумя наблюдателями, была продержаться хотя бы несколько минут, чтобы остальные сориентировались в обстановке, успели подготовиться и дать хоть какой-нибудь отпор противнику. Крикнул команду и, показав рукой направление, куда надо стрелять, я ухватился за пулемёт, стоявший здесь на ящиках, повернул его и открыл огонь по правому краю атакующих, который опасно стал приближаться в колеблющем свете осветительной ракеты к нашей зелёнке, где уже не скрываясь, можно скрытно подойти и внезапно ударить в тыл нашего блок-поста. Пулемёт грозно рокотал и вёл свою ровную строчку, выкидывая в ночь сверкающие росчерки очередей, состоявших из трассер-разрывная, трассер-разрывная и снова трассер-разрывная. А из расположения наших второго и третьего взводов в небо, находившихся на втором блок-посту и на другом конце деревни, в нашу сторону, встревожено взлетали осветительные ракеты и теперь только они освещали поле боя. Я поливал огнём боевиков, не жалея пулемёта, длинными очередями и радостно орал, видя, как под ударами пуль часть цепи смялась, замешкалась и упала на землю. Повёл стволом дальше влево, убивая и заваливая всё новых, и новых боевиков на землю. Но в целом, судьба блок-поста всё равно была решена: два автомата наблюдателей, которые строчили слева от меня, лишь на некоторое время замедлили продвижение боевиков. Стремительно перекинул пулемёт на их сторону и открыл огонь по чеченцам, которые были уже в семидесяти метрах. Успел дать пару очередей, как пулей снесло полчерепа одному из солдат, забрызгав нас тёплыми брызгами крови и мозга. Тело мгновенно рухнуло на землю, как будто из него выдернули железный штырь. Второму бойцу пуля попала в плечо и он жалобно заскулив, ухватившись рукой за рану, осел вдоль стенки.
– Назад, уходи, назад…., – проревел не отрываясь от пулемёта, и у меня тут же закончилась лента. Грохот пулемётных очередей смолк и я услышал яростный рёв автоматов со стороны духов и жалкую стрельбу наших АКСУ: нас задавливали численным преимуществом и мощным огнём. На мгновение вслушался и не услышал стрельбы в районе второго блок-поста, обрадовался: понимая, что они в отличие от нас выживут. С их стороны и с расположения взводов седьмой роты, стоявшей ещё дальше, в небо, в нашем направление шли одна за другой осветительные ракеты, облегчая ведение огня.
Срывая ногти и разбивая в кровь пальцы, мигом перезарядил ленту и подсоединил к пулемёту следующий короб на сто патронов, и вовремя: почти в упор врезал очередь в подбегающих двух духов, даже успел заметить обрывки тела и одежды, которые полетели в разные стороны от разрывных пуль, а один трассер застрял в теле боевика, опрокинув его на спину и продолжая гореть красно-оранжевым огнём. Раненого в плечо солдата рядом уже не было, только убитый солдат с разбитой головой лежал на земле, в большой луже чёрной крови. Дав, не прицеливаясь, ещё несколько очередей в набегающих боевиков, выскочил из наблюдательного пункта и, пятясь спиной, поливая перед собой свинцом, начал отходить к своему салону, вниз и за дорогу. И вовремя – вздыбились в небо ящики уже бывшего наблюдательного поста, от взрыва гранаты, меня сильно шатнуло взрывной волной, но устоял и в несколько прыжков оказался у салона. У входа в салон в агонии, крупным телом, бился старшина, выдирая из земли скрюченными пальцами пучки зеленой и сочной травы и пытаясь что-то сказать мне, но изо рта толчками, страшно булькая и густо брызгая, выбивалась чёрная кровь. Я в упор всадил очередь в одного, потом во второго боевика, выскочивших из-за салона, но второй успел выстрелить в Лискова, суматошно выбежавшего из расположения первого взвода к салону. Пули попали моему заменщику в лицо, превратив в кровавое месиво и мгновенно убив капитана. Всё. Духи уже были везде. Это был конец. Развернулся и ещё успел застрелить в упор последней очередью троих боевиков, длинными прыжками приближающихся ко мне от дороги: у одного из них в руке зловеще поблёскивал узким лезвием длинный кинжал. Они, как будто наткнулись на невидимую стену, но по инерции налетели на меня, сбив с ног и завалив своими телами. Пулемёт улетел под салон, а мимо меня, перескакивая через убитых, в расположение первого взвода пробежало до двадцати боевиков. Подождав секунд двадцать, я вздыбился и выбрался из-под убитых. Бой закончился, лишь слышались за кустами отдельные очереди и азартные крики боевиков перемеживаясь с криками погибающих солдат и офицеров. Тихо скользнув в темноту, добрался по кустам до окопа, вырытым ещё в первую ночь техником Толиком и затаился там, лихорадочно пересчитывая патроны, магазины и гранаты. Стрельбы уже не было, слышались лишь торжествующие голоса победителей. Я немного успокоился, лишь мимоходом и как-то отстранённо пожалев, как будто это не меня касалось, что не уехал домой вчера, как планировал, а остался ещё на один день. Пожалел и сразу же забыл и теперь прикидывал, как мне ловчее и неожиданно выскочить из зелёнки, напасть на духов и как можно больше их уничтожить, пока меня самого не убьют. Загорелся и ярко запылал фанерный салон, освещая всё кругом, заработали двигатели обоих УРАЛов, куда боевики начали торопливо грузить трофеи и боеприпасы.
– Хрен вам, в первую очередь уничтожу машины, когда вы их загрузите, чтобы вам ничего не досталось, – пригнувшись к брустверу, я разглядывал суетившихся боевиков, выгадывая удобный момент открыть огонь, когда от них отделилось несколько человек и потащили в сторону сопротивляющегося человека. Ночь прорезал пронзительный детский крик: – Дяденьки…, дяденьки… не убивайте меня, не надо…. Дяденьки не надо, мне же больно…, – взвился до высокой ноты крик и перешёл в жуткий хрип. Я весь покрылся мгновенной липкой испариной: поняв, что только что моему солдату перерезали как животному горло. Какое-то время до меня, оцепеневшего от ужаса, доносились хлюпающие звуки, а боевики в десяти метрах от моего окопа расступились и теперь, весело гогоча, пинали друг к другу бившиеся в агонии тело солдата.
– Мразииии…, – я вскинулся и дал веером очередь: одну, вторую и не прекратил стрелять, пока в магазине не кончились патроны, а боевики не затихли на земле. Остальные чеченцы мгновенно сориентировались, и мощный огневой шквал накрыл зелёнку. Я вынужден был снова присесть на дно окопа, меняя пустой магазин на новый, а в расположение взвода взревел двигатель УРАЛа и теперь на зелёнку упал мощный поток света от фар, сразу же высветив мою позицию. Пуль не слышал, но бруствер кипел от свинцового ливня, срезая вокруг окопа всю растительность. Надо было как-то встать и попытаться загасить фары, но это было очень трудно, почти невозможно подняться под огнём автоматов.
– А…, всё равно убьют, – я мгновенно выпрямился над бруствером и с первой же очереди загасил одну фару. Сразу стало меньше света, а выпустив остаток магазина в мечущиеся фигурки чеченцев, я опять нырнул целый и невредимый на дно окопа, перезаряжая магазин и собираясь с духом для того чтобы в очередной раз, наверно последний, выскочить из окопа. Судя по звукам, духи двинули автомобиль вперёд и теперь он давил кустарник в десяти метрах от меня, неотвратимо приближаясь к окопу. Выдернул кольцо из гранаты, стремительно поднялся над окопом и неистово метнул гранату, целясь в фару, и не промазал. Граната с долгим стеклянным и звонким звоном впилась в фару, разбило стекло, лампу, но свет не пропал. А автомобиль продолжал надвигаться на меня.
– Чёрт, где же взрыв? Почему меня слепит фара? Почему??? – Я закрыл глаза, продолжая слышать в своих ушах звон разбитого стекла…..
Часть первая
Глава первая
Боевое слаживание
Известие о том, что соседний мотострелковый полк уходит в Чечню, для восстановления конституционного порядка здорово взбудоражило всех в нашем кадрированном мотострелковом полку. Командиры подразделений сидели в тактическом классе, собранные на неожиданное совещание, и терпеливо ждали командира полка, который в свою очередь находился на совещании у командира дивизии.
Вообще, что происходит в Чечне, знал практически каждый офицер и прапорщик, но всё это происходило очень далеко и казалось, что нас это никогда не коснётся и мы так и будем сонно и лениво существовать и дальше. Всех возмущали события и тот криминальный режим, который сложился в республике, претендующий на мифическую независимость, но также все и понимали: в том, что происходит в мятежной республике была большая вина руководства страны. Обстановка вокруг Чечни закручивалась всё круче и круче. Уже прозвучали бравурные слова министра обороны, что десантным полком он за два часа захватит Грозный и наведёт порядок. И вот свершилось. Не хватило ни десантных полков, ни частей Северо-Кавказского округа, чтобы справиться с возникшей опасностью и теперь пришёл черёд обыкновенной пехоты, да ещё с Урала.
Ожидание командира затягивалось, а горячие споры вокруг этого известия только разгорались. Общее мнение было таково – нагонят войска в Чечню, в несколько дней переловят всех смутьянов и месяца через два полк вернётся обратно. Правда, как это всё будет происходить в практическом плане, никто толком не представлял, а большие и яркие плакаты тактического класса под многоговорящими заголовками «Дивизия в наступлении», «Дивизия в обороне», «Дивизия на марше и во встречном бою» не могли нам ничего рассказать о нашем ближайшем, военном будущем. Хотя какое будущее может быть у мотострелкового полка кадрированного состава. Или как мы военные острили – «кастрированного». И в таком кастрированном состояние полк находился уже лет тридцать: вместо двух с половиной тысяч человек в нём сейчас было около восьмидесяти офицеров и прапорщиков и всего сорок солдат и то в основном в танковом батальоне. Но техника была в исправном состоянии и находилась в боксах на длительном хранении. И, как правило, в таких полках офицеры были возрастными, считаясь не перспективными для развёрнутых, полнокровных частей. Тихо и спокойно дослуживая либо до пенсии, либо если повезёт до удачной замены или освободившейся вакансии в развёрнутом полку. Я тоже был неперспективный – капитан, сорок лет, командир какой-то там кадрированной противотанковой батареи, у которого в подчинение были только два командира взвода из «пиджаков», не представляющие из себя ни какой военной ценности, и ничего мне в ближайшем будущем не светило. При большой удаче перед пенсией получу майора и так, бесславно, закончится моя военная служба, о которой буду иной раз вспоминать с определённой долей досады и неудовольствия от неудавшейся военной карьеры. Всё-таки, я ощущал в себе силы, способности и достаточную энергию, для того чтобы показать себя и подняться на более высокие ступеньки служебного роста.
– Товарищи офицеры! – Начальник штаба полка, молча слушавший наш наивный бред, первый увидел входящего командира и подал команду. Все встали, замерли по стойке «Смирно» и обратили взгляды на неспешно вошедшего в класс полковника Петрова. Остановившись у стола, он обвёл внимательным взглядом замерших офицеров и подал команду – «Товарищи офицеры»! Все задвигались, рассаживаясь и замерли, ожидая, что скажет командир. Перекинулся несколькими словами с начальником штаба и начал совещание.
– Товарищи офицеры! Командиром соседнего полка получен приказ Командующего округа – Привести полк в боевую готовность «Полная». Укомплектоваться личным составом, прапорщиками и офицерами, техникой и вооружением на 100 процентов. Что касается нас в этой ситуации? Если рядовыми и сержантским составом наших соседей будут укомплектовывать за счёт военнослужащих частей округа, то офицерами и прапорщиками за счёт нашего гарнизона. Один из мотострелковых батальонов будет формироваться в Чебаркульском гарнизоне. И естественно, офицеры и прапорщики будут из их гарнизона. А остальные подразделения будут укомплектовываться за счёт нашего оставшихся мотострелковых полков нашего гарнизона и артиллерийского полка. Да.., хочу добавить в этом плане – всю недостающую технику мы тоже будем им предоставлять. Так что давайте и технику готовьте, укомплектовывайте ЗИПы и про АКТы тоже не забывайте. Дальше. Командующий приказал в десятидневный срок провести боевое слаживание. Погрузиться в эшелоны и убыть в Чечню для восстановления конституционного порядка.
Хочу сразу подчеркнуть, что события назревают очень серьёзные и каждый из вас должен отнестись к ним с полной ответственностью. Оказать всемерную помощь в комплектовании соседнего полка. Ну и самим, кому «повезёт», быть готовыми встать в строй убывающих соседей.
Петров замолчал, давая присутствующим на совещании время для переваривания горячей информации. В классе сдержанно загудели голоса офицеров, которые стали оживлённо обмениваться репликами и впечатлениями от услышанного. Дав на это минуту времени, командир поднял руку, прервав обсуждения, и решительно призвал к тишине. Совещание ещё продолжалось минут сорок, где каждый из начальников служб и родов войск ещё раз отчитались перед командиром о готовности к грядущим мероприятиям.
Я вышел с тактического класса после совещания и тут же отвёл в сторону своих командиров взводов, двухгодичников: лейтенанта Дмитрия Матвиенко и Никифорова, которые тоже присутствовали на совещании.
– Ну, что скажете?
Дима виновато повесил голову, извиняюще шмыгнув носом: – Товарищ капитан, Вы же знаете, что у меня мама не отошла ещё от смерти моего отца, а тут вдруг придётся мне ехать в Чечню. Она этого не перенесёт.
– Насчёт тебя Дима, если возникнет вопрос, будем решать отдельно, – с сожалением посмотрев на Матвиенко. В мирное время, да с нормальным командиром подразделения, да под постоянным его контролем, лейтенант, конечно, ещё потянет. Но…, уж очень он мягкий, и характер у него явно не командирский. Я перевёл взгляд на второго командира взвода Никифорова и тот сразу же, обидчиво вздёрнув подбородок, вызывающе спросил: – А какого ответа вы от меня ждёте? Конечно, если мне скажут ехать, то я не поеду. – И демонстративно отставил ногу в сторону, как бы подтверждая твёрдость своего заявления.
В том, что Никифоров «гнилой», я не раз убеждался. Он был типичным представителем «дерьмократов» первого поколения. Причём был активным «дерьмократом» – борцом за права человека и какие-то там мифические свободы. Вечно лез во взаимоотношения офицеров полка и их подчинённых солдат. Строчил пакостные заявления в прокуратуру, после чего очередной командир подразделения, яростно матерясь, отписывал прокурорским кучу бумаг или накрывал «не хилую поляну», только чтобы отмазаться. Не один раз у меня были с ним беседы о том, что он государством призван на два года и независимо какие он имеет убеждения, он обязан выполнять все приказы командования. Нравятся они ему или нет. Согласованы они с правами человека или нет.
Я тяжело вздохнул: – Товарищ Никифоров. В этой обстановке хочу напомнить вам седьмую статью Дисциплинарного устава Вооружённых сил. Если вы мне подобное заявите в боевой обстановке или откажетесь выполнять приказ, то достану пистолет и расстреляю вас прямо там же - на месте. Вам ясно? И ещё, хочу вас предупредить. Если такое желание заявит кадровый офицер, то его просто – Уволят. Понимаете – УВОЛЯТ, а против вас, призванного на два года, возбудят уголовное дело и посадят. Поэтому вы сначала подумайте, прежде чем вякать об этом повсюду.
Никифоров напыжился и сходу попытался вступить со мной в очередную «дискуссию» о праве выбора каждого гражданина…., но я его грубо оборвал и отправил обоих в парк для подготовки техники к передаче, а сам решил пройти в соседний полк. Просто чисто визуально посмотреть, что там происходит.
Полк был похож на сильно растревоженный муравейник, в котором хорошо пошурудили палкой. Перед казармами активно строились подразделения. Многочисленные группы солдат с офицерами сновали во все стороны. Что-то уже тащили со складов в подразделения, а из подразделений в парк, где уже ревели двигатели танков, БМП и автомобилей. Около штаба дивизии стояли десятки чёрных «Волг» и зелёных УАЗиков с номерами штаба округа. Разведывательный батальон, со своего плаца, отправлял по три – четыре человека во главе с офицером на маршруты патрулирования вокруг городка, для того чтобы наглухо перекрыть все входы и выходы в городок и в дивизию. Для сугубо гражданского взгляда это было бессмысленное «Броуновское движение», но любой профессиональный военный увидел бы в этой, суете железную логику движения и целеустремлённость усилий.
Поглядев на всё это со стороны и пообщавшись со знакомыми офицера соседей, я через некоторое время вернулся в полк и направился в парк боевых машин, в своё хранилище, где ко мне сразу же подошли командиры взводов и выжидающе уставились на меня.
– Парни, нам, наверно, повезло. Я сейчас у них в полку узнал, что их противотанковая батарея в Чечню не идёт. Так что противотанковые установки передавать нам туда не придётся, но всё равно ещё раз проверьте свои взвода и другую технику, которая за вами закреплена. А я пройдусь по парку и погляжу, кто и чем занимается.
А по парку деловито сновали командиры подразделений и в отличие от меня пехоте, танкистам, артиллеристам и другим придётся какое-то количество техники передавать в соседний полк. Вот все и суетились. Полк у нас был «кадрированный» и солдаты, человек двадцать пять, были в танковом батальоне, остальные в роте связи и других отдельных подразделениях. Так что танкистам, помимо танков, придётся передавать и солдат. Я своего единственного солдата отдал ещё года три тому назад в Приднестровье и теперь у меня в батарее были только два командира взвода.
Вечером к командиру полка прибежал донельзя взбудораженный кадровик из дивизии, и тут же начали по одиночке вызывать офицеров в кабинет к Петрову, а из кабинета они прямиком уходили в соседний полк, в подразделения, куда их назначили. У нас из артиллеристов забрали командира третьей миномётной батареи капитана Тетрюмова – старшим офицером миномётной батареи. Капитана Хорошавина, командира второй самоходной батареи – командиром второго взвода в одну из батарей дивизиона полка. Забрали ещё несколько офицеров из мотострелков, танкистов и пару зенитчиков. Солдат из танкового батальона, как и предполагал, забрали всех ещё днём. Забрали у нас и только что пришедшего в полк начальника артиллерии полка подполковника Докторевич.
Поздно вечером на совещании командир полка сообщил, что артиллерийский полк тоже готовит к отправке реактивный дивизион подполковника Климец. К нему то и попал Докторевич заместителем командира дивизиона. Довёл расчёт техники, которую нужно было передать завтра в соседний полк. Как и предполагал, меня, единственного командира подразделения, не коснулась эта разнарядка и чехарда. Поэтому, после совещания отпустив командиров взводов, я и сам пошёл домой, а остальные остались готовить акты передачи техники. Было где-то около полуночи, но жизнь у соседей не прекратилась, а на первый взгляд даже активизировалась. Везде сновали сотни солдат группами и в одиночку: в основном это был маршрут из казармы в парк и обратно, а также из складов в парк или в казармы. На центральном КПП, вместо обычных двух-трёх полусонных дневальных, было человек десять солдат разведбатальона, которые активно сдерживали натиск родных и знакомых солдат, узнавших каким-то образом об отправке в Чечню и желающих встретится с ними. Но их не пускали. Уставший офицер со штаба дивизии, в который раз, уверял: что слухи об отправке в Чечню ложные, что идёт обычная подготовка к полковым учениям. Тут же суетились телевизионщики с камерами, пытающие через ажурное Каслинское литьё ворот хоть что-то снять на территории военного городка. Вдоль забора в виду друг друга прохаживались патрули разведывательного батальона, пресекающие любые попытки посторонних проникнуть на территорию военного городка.
Дома меня встретили встревоженные родные. Жена раз за разом недоверчиво спрашивала – Еду я или нет? Но я её успокаивал: говорил, что едет другой полк и другие офицеры. Про то, что у нас уже забрали несколько офицеров и не заикался. Говорил, что я уже пенсионер и меня никто не возьмёт, чем вроде бы немного успокоил жену и тёщу.
Утром, задолго до развода, я уже был в полку. Оказался не первым – многие офицеры даже не уходили домой, готовясь к передаче техники. И теперь они спали в крайне неудобных позах – кто на полу, кто на столах, а кто просто развалившись на стульях. А уходящий полк ночью вообще не спал. После полкового развода всё снова закрутилось. Пришли офицеры и механики-водители соседей и стали принимать у нас технику. Выглядели они уже уставшими и измотанными бессонной ночью. И каждый из нас старался им всячески помочь и облегчить приём техники. Отдавали самые лучшие машины. ЗИПы укомплектовывали почти на 90 процентов и к обеду, к обоюдному облегчению, практически всё передали. Помогало и то, что декабрь месяц был очень тёплый. Температура стояла где-то в пределах 2-3х градусов мороза, что также очень облегчало многие моменты, как нам, так и братскому полку.
После обеда в полк наведался начальник ракетных войск и артиллерии округа, недавно назначенный на эту должность, полковник Шпанагель и начальник штаба артиллерии округа генерал-майор Фролов. Мы, уже предупреждённые о прибытие начальства, открыли свои хранилища и ждали. С Шпанагелем я ещё ни разу не сталкивался, но много был наслышан о его непредсказуемости в отношениях со своими подчинёнными и с внутренним напряжением ожидал встречи.
Когда в воротах появился невысокого роста, крепкий и с решительным лицом полковник в сопровождении высокого генерал-майора, я чётким строевым шагом подошёл к ним, вскинул руку к головному убору и доложил: – Товарищ полковник, личный состав противотанковой батареи занимается плановым обслуживанием техники и вооружения. Командир противотанковой батареи капитан Копытов. – И сделал шаг вправо.
Полковник сумрачно поздоровался со мной и подошёл к командирам взводов, замершим около машин. Осмотрел их, недовольно хмыкнул и также молча осмотрел всю технику. Резко повернулся ко мне и начал сверлить тяжёлым взглядом. Видно, что он был очень недоволен, вот только чем – непонятно.
– Товарищ полковник, разрешите доложить, – опередил его, предполагая, что меня сейчас будут ругать за обшарпанный вид боевых машин, – противотанковые установки 76 и 77 годов выпуска. Документы на капитальный ремонт готовы. Техника находится уже три года в ожидание отправки в капитальный ремонт. Не отправляют, потому что отсутствует финансирование на транспортировку железнодорожным транспортом. ЗИП укомплектован на сорок процентов.
Я замер, закончив доклад, но Шпанагель продолжал молчать, недоброжелательно рассматривая меня, потом нарушил затянувшееся молчание и веско произнёс: – Да вы бездельник, товарищ капитан. Идите за мной.
Мы небольшой группой вышли из моего бокса и проследовали в боксы дивизиона, где нас встретил командир дивизиона майор Фомичёв и командир батареи капитан Бондаренко. Шпанагель точно также молча обошёл и осмотрел технику дивизиона, потом повернулся и сказал всё, что он думал о нас. Суть монолога сводилась к тому, что мы бездельники высшей пробы, родимое пятно на здоровом теле армии. Что из армии, нас пенсионеров, надо гнать поганой метлой. Что-то сказал про пасеку, на которой мы пасёмся и балдеем, в отличие от других офицеров, из развёрнутых полков, которые «пашут», и так далее и тому подобное. Командиру дивизиона он посоветовал подготовить вещмешок с носками и с чистыми кальсонами, так как с такой рожей ему место только в Чечне. После такого содержательного изложения нашей сущности и ближайшего будущего, Шпанагель и Фролов, правда, последний всё время молчал, лишь иногда морщился во время наиболее сочных выражений полковника, ушли из парка, оставив нас в недоумении. Но мы не обиделись на него. Это было знакомство с новым начальством, а на начальство, тем более такое, не обижаются. Только посмеялись над его манерой общения с подчинёнными. Я тоже посмеивался и не предполагал, что моё будущее, моя карьера на протяжении нескольких последующих лет будет полностью связана с этим человеком. Но это в будущем, а пока мы посмеялись и разошлись заниматься своими делами.
На протяжении нескольких дней наш полк сильно лихорадило. Забирали ещё офицеров, технику, имущество со складов. Забрали и майора Фомичёва. И когда из полка забрали всех офицеров кого можно, и выгребли почти всё имущество со складов: у нас всё успокоилось. Меня лично задевало очень сильно то обстоятельство, что практически со всеми офицерами беседовали на предмет откомандирования их в соседний полк, а меня избегали. Никто со мной не беседовал и не спрашивал моего мнения. Почему – непонятно? Сам же я всегда придерживался испытанной практики – Не напрашиваться. Но это игнорирование болезненно задевало моё самолюбие, тем более что я был на неплохом счету у командования.
Соседний полк в отличие от нас не прекращал ни на минуту своей деятельности. Когда они спали и отдыхали, я не понимал. Днём и ночью интенсивность подготовки полка к отправке в Чечню не ослабевала, а наоборот с каждым часом, с каждым днём только нарастала. Несмотря на строжайшие предупреждение командования не болтать – слухи о том, что полк едет в Чечню, стремительно распространились по городу. Родные и близкие солдат, особенно журналисты всеми силами, правдами и неправдами пытались прорваться на территорию городка. Как-то поздно вечером включил местный телеканал, тележурналист которого сумел пробраться на территорию дивизии и пытался взять интервью. Первым ему попался внушительного вида солидный полковник из штаба округа.
– Это правда, товарищ полковник, что мотострелковый полк едет в Чечню для восстановления конституционного порядка? – Сунул ему журналюга под нос микрофон.
Полковник сделал глубокомысленное выражение лица и начал вещать: – Нет. Это всё панические слухи. На самом деле полк готовится к погрузке для участия в полковых учениях на Чебаркульском полигоне….
Поняв, что от офицера правды не добиться, журналист ринулся искать новую жертву и ему навстречу тут же попался замученный и задёрганный всей этой суматохой солдат.
– Товарищ солдат, вы из какого полка?
Боец непроизвольно шмыгнул носом: – Со «смешного», то есть с 276 нашего полка.
– Это правда, товарищ солдат, что ваш полк едет в Чечню? – Задал очередной вопрос журналист.
Солдат сильно набычился, что даже на экране телевизора было хорошо видно, как в нём закипела здоровая злость за нервотрёпку, за бессонные ночи, за накопившуюся усталость: – Да, блин, лучше в Чечню ехать, чем здесь трахаться. – Выплеснул он в крике всю горечь на журналиста….
Но всему приходит конец и наступил день отправки полка. Артиллерийские подразделения грузились на рампе «Зелёное поле». День был солнечный и очень морозный, а я, имея в ста метрах от погрузочной рампы каменный гараж, почёл своим долгом организовать там для убывающих офицеров и прапорщиков артиллерийских подразделений пункт обогрева. Натаскал туда дров и растопил печь. Не сказать, чтобы там было жарко, но согреться и перекусить в тепле можно было. К девяти часам утра вся техника артиллеристов выдвинулась к рампе и началась погрузка. После того как технику загнали на платформы и начался её крепёж, в мой гараж зачастили офицеры. Сначала они сложили туда вещи, но после того как процесс крепления техники пошёл по нарастающей, вещи распаковали и оттуда начала появляться водка и закуска. Постепенно стол был заставлен всем необходимым – где чьё, уже никто не разбирался. Приходили офицеры, прапорщики выпивали, чуть-чуть закусывали, грелись у весело гудевшей железной печки и уходили, потом приходили опять. Я сидел, конечно, тоже выпивший, но довольный тем, что хоть чем-то смог облегчить погрузку коллегам-артиллеристам. Где-то во второй половине дня в гараж втайне от мужа пробралась Галка Хорошавина, которая и взялась хозяйничать за столом. Юрка Хорошавин когда её увидел, то сначала отругал свою половину, но потом смирился и был даже рад что она пришла проводить его.
Уже в темноте закрепили технику, железнодорожники приняли эшелон. Объявили о предстоящем построении. Гараж опять наполнился офицерами и прапорщиками. Все разлили водку по стаканам, начали чокаться и разбирать свои вещи, собираясь на построение. Ко мне подошли с кружками в руках Фомичёв, Тетрюмов и Хорошавин, чокнулись со мной: – Ну что, Боря, до встречи.
Я махнул в сильнейшем огорчении рукой: – До какой встречи? Вы уезжаете, а я остаюсь. Знаете, как обидно, когда тебе даже никто не предлагает, вот также, как вам ехать. На хрен я тогда старался, служил….?
Снова вяло и обидчиво махнул рукой, стукнулся кружкой с друзьями и залпом выпил водку, выдохнул с шумом воздух и с недоумением посмотрел на смеющихся товарищей.
– Оооо…, Боря, засиделся ты сегодня в гараже и не хрена ничего ещё не знаешь? – Все опять засмеялись. Я действительно весь день просидел в гараже и не особо владел информацией.
– Боря, не расстраивайся, – Лёха Фомичёв благодушно похлопал меня по плечу, – вам в понедельник уже окончательно объявят, что и вы тоже пойдёт вслед за нами.
Но я был сильно выпивши и воспринял его слова только в качестве утешения. Все засуетились и, похватав вещи, помчались на построение, а в гараже остались я и Галка Хорошавина, которой Юрка запретил идти его провожать. Она налила водку в кружки и мы с ней выпили за их удачу, и также молча сидели, закусывая и прислушиваясь к громким голосам на улице. Я заткнул пробкой оставшуюся водку в бутылке и поставил её на полку.
– Галя, вот эти двести грамм ставлю вот сюда, и мы их выпьем, когда все вернуться с Чечни. – В этот момент мой взгляд остановился на вещах Алексея Фомичёва, сиротливо лежащим в углу гаража. – Галя, сиди здесь, а я помчался и найду Алексея, а то он в суматохе забудет про вещи. – Мигом выскочил из гаража и устремился на рампу, где построение уже закончилось и все перемешались, начиная посадку по вагонам.