Buch lesen: «Последняя иллюзия»

© Алиев А., текст, 2018

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2018

В начале было Слово,

И Слово было у БОГА,

И Слово было БОГ…

Пролог

Завершалось второе тысячелетие. Большинством людей владело чувство взволнованности и ожидания чего-то нового. Смена тысячелетий – всё-таки нешуточное событие, даже для отъявленных атеистов. Накануне миллениума одни боялись техногенных катастроф, другие природных катаклизмов, третьи жаждали какого-то чуда, пусть даже в виде конца света. Однако всех этих людей объединяло ощущение собственной избранности, осознание того, что именно им суждено открыть страничку третьего тысячелетия от Рождества Христова.

Глава 1

22 сентября 1999 года в Нью-Йорке стояла прекрасная летняя погода. В первый день осени¹ было довольно тепло. Все были одеты в шорты и майки.

Вот уже несколько лет подряд осенняя погода сохранялась в этом городе почти до середины января. Сезоны как бы сместились во времени. Запоздавшая зима приходила ближе к февралю, и холодный воздух не отступал почти до апреля. Снег падал и лежал всего несколько дней, но это непременно парализовало работу целого мегаполиса. Новостные программы захлёбывались паникой, которая тут же передавалась горожанам. Закрывались школы, транспорт работал с перебоями, вполсилы. Огромные снегоуборочные машины интенсивно расчищали улицы, но, как ни странно, получался прямо противоположный эффект: грязь лишь размазывалась по асфальту и распространялась по всем окрестностям. В надежде на заработок всюду сновали молодые ребята с лопатами и помогали владельцам автомобилей откапывать их транспортные средства из-под двухдневных сугробов.

Этот хаос длился не более трёх дней, а потом из-за туч выглядывало солнышко, и улицы очищались естественным образом. В этот миг людям казалось, что трёх кошмарных дней словно и не бывало.

Серебристый «бентли» летел на большой скорости по автостраде Белт-Паркуэй в направлении главного аэропорта страны – JFK, как его называют американцы в честь одного из самых любимых своих президентов – Джона Фицджеральда Кеннеди.

Хайвей лентой вился вдоль береговой линии огромного залива, ограничивая с юго-востока колоссальный массив Нью-Йорк Сити, который многие жители Земли по праву считают столицей мира. Город узким коридором вытянулся вдоль устья реки Гудзон, переходившего в естественно защищённую гавань, образованную широким руслом и множеством островов, крупнейшими из которых являются Манхэттен, Статен- Айленд и Лонг-Айленд. По обе стороны скоростной дороги тянулись зелёные полосы густо посаженного искусственного леса.

Величественно рассекая воздух, роскошный автомобиль оставлял позади себя как бы пристыженные и уступающие ему дорогу машины попроще. За рулём сидел молодой человек с мягкими, вьющимися светло-каштановыми волосами. Высокий лоб его, впалые щёки, удлинённый, чуть с горбинкой нос и тонкие губы придавали лицу благородный вид. Он вполне мог сойти за самого Иисуса Христа, если к портрету добавились бы усы, борода и длинные волосы. Конечно, такая внешность была нетипичной для человека еврейского происхождения. Хотя то же самое можно сказать и о Сыне Божии.

Иосиф (так звали мужчину) явно нервничал и время от времени поглядывал на часы, встроенные в панель красного дерева. Для большей убедительности он постоянно сверял их показания со своими «Ролекс» на левой руке, циферблат которых был усыпан мелкими бриллиантиками, ослепительно сверкающими в солнечных лучах. И там, и здесь отображалось одинаковое время – пятнадцать часов двадцать восемь минут. До окончания регистрации оставалось тридцать две минуты, и молодой человек сильнее надавил на акселератор.

Иосиф любил свой «Ролекс». Это был подарок фирмы на его тридцатилетие. В тот день он стал самым молодым топ-менеджером компании, в которой начал работать сразу после окончания бизнес- школы при Колумбийском университете. За довольно короткое время он сделал головокружительную карьеру. Сын эмигрантов, приехавший в Америку в возрасте четырнадцати лет, Иосиф вошёл в число элитных управленцев Соединённых Штатов. И это действительно впечатляло.

Наконец впереди показался знак, информирующий, что до аэропорта осталось всего несколько миль. Вдали можно было различить, как с небольшим интервалом приземляются и взлетают огромные лайнеры. Иосиф выдохнул с облегчением.

Раздался телефонный звонок. Чуть сбавив скорость, мужчина нажал на кнопку приёма вызова.

– Да, мама, я слушаю.

– Сыночек, Иосиф, ну что, ты успеваешь?… А то я волнуюсь!

– Не волнуйся, мамочка, я стараюсь. Позвоню тебе позже.

– Ну будь здоров, милый.

В свои тридцать три Иосиф всё ещё был холост. Родители расстраивались, ведь в нормальной еврейской семье дети должны были жениться или выходить замуж вовремя, то есть в возрасте двадцати двух или двадцати трёх лет. У Иосифа была девушка – гёрлфренд, как здесь принято говорить, но без намёка на серьёзные отношения.

До конца регистрации оставалось пятнадцать минут, необходимо было успеть припарковать машину.

Через десять минут Иосиф со спортивной сумкой наперевес быстро шёл по регистрационному залу, а за ним, еле поспевая, толкал коляску с большим чемоданом носильщик. Перед стойкой было пусто, и работники устало посматривали на часы, чтобы закрыть регистрацию и уйти. Буквально подбежав к ним, носильщик сбросил чемодан на весы, а Иосиф положил перед зевающим от скуки администратором паспорт и билет.

– Опаздываете, мистер, – любезно улыбнувшись, проговорил тот.

– О, извините, такой ужасный трафик, – извиняющимся тоном ответил Иосиф.

– Хорошего вам полёта!

– Большое спасибо. И хорошего вам дня! – мужчина едва переводил дух после бешеной гонки. Вечно занятый, он не рассчитал время и выехал из дома слишком поздно.

Тут Иосиф вспомнил о родителях и перезвонил им. Они были уже предпенсионного возраста, и он купил для них небольшой домик во Флориде, где они проводили почти три сезона, летом переезжая в свою нью-йоркскую кооперативную квартиру. Несмотря на катастрофическую занятость, Иосиф старался всегда держать родителей в орбите своего внимания.

Через сорок минут он поднялся на борт «Боинга», где его поприветствовала миловидная стюардесса. Пройдя в салон первого класса, мужчина уселся в удобное кресло и вытянул ноги.

Не успел самолёт взлететь, как стюардессы засуетились вокруг пассажиров, предлагая им прохладительные и крепкие напитки. Иосиф попросил виски, желая снять с себя напряжение дня. Глотнув охлаждённой влаги, он почувствовал приятный прилив тепла в груди и наконец расслабился. Веки отяжелели и закрылись сами собой. Он уснул.

Иосиф летел в Россию (так в Америке до сих пор называли бывший Советский Союз) впервые с тех пор, как его семья почти двадцать лет назад эмигрировала из Баку в Соединённые Штаты. За последние пятнадцать лет в той части света, куда самолёт нёс Иосифа, произошли немыслимые перемены, а именно: развал страны, разруха, войны, экономический коллапс и голод. Казалось, народы бывшего Советского Союза, зажатые в тиски чудовищных обстоятельств и получившие не ими заслуженную «свободу», восприняли её как вседозволенность и обратили взоры друг на друга. Сосед на соседа. В одночасье былые товарищи стали врагами, припомнив друг другу старые счёты. Иосиф наблюдал за этим сумасшествием из другой части света и не верил собственным глазам и ушам.

В начале девяностых годов в Америку начали эмигрировать армянские беженцы из Баку. Иосиф встречался с некоторыми семьями, и они рассказывали ему ужасающие истории из своей жизни. Проживший до четырнадцати лет в этом городе Иосиф отказывался верить им: слишком сложно ему было представить, что азербайджанцы способны на такую нечеловеческую жестокость. Ему рассказывали, как озверевшая толпа врывалась в квартиры и убивала, выбрасывала живых людей с балконов, отрезала головы и насиловала женщин. «Ну как это может быть?… – повторял про себя Иосиф. – Нет, это просто невероятно!»

Всю историю о конфликте вокруг Нагорного Карабаха и о событиях, произошедших в Сумгаите и Баку, он знал только понаслышке – от армян и из русскоязычных газет, издающихся в Нью-Йорке. С азербайджанцами встретиться и поговорить не удавалось: слишком мало их было в этом городе.

Ещё в 1987 году Иосиф в первый раз попробовал созвониться со старыми друзьями из СССР, но ни один номер не отвечал или был отключён.

Где сейчас Армен? Говорили, из Азербайджана сбежали даже русские. Где Володя?…

Глава 2

Иосиф родился в древнем городе Баку, расположенном на берегу Каспийского моря, который до наших дней сохранил исторические постройки времён своего становления.

Ичери-шэхэр («внутренний город») по праву называют бакинским Акрополем, который погружает посетителей в глубокую старину. Эта живая легенда, предмет национальной гордости, является сердцем Баку. Древние крепостные стены были заложены ещё во втором столетии от Рождества Христова и врезались тогда далеко в море, а волны седого Каспия разбивались об их неприступную каменную твердь. С двадцати двух гектаров, окружённых крепостными постройками, и брала своё начало будущая столица Азербайджана.

Древняя крепость Баку

Со временем вода отступила назад, и на месте осушённой территории раскинулся огромный, на расстояние почти пяти километров, знаменитый и прекрасный Приморский бульвар, один из самых крупных бульваров Европы.

Приморский бульвар

Крепостные стены, башни с бойницами, Девичья башня и сохранившиеся части дворцов – все эти следы славного прошлого дожили до наших дней. Почти все узкие и кривые улочки Ичери-шэхэр, на которых не разминутся два человека, покрывает брусчатка; старые двух- и трёхэтажные дома двухсотлетней давности практически соприкасаются балконами, и с одного дома легко можно перейти на другой. Именно такой пейзаж характерен для так называемой Крепости, как русскоязычные бакинцы называют историческую часть города. Подобно драгоценной жемчужине прячется она в чреве огромной раковины современного мегаполиса, расположившегося у морской кромки. Здесь царят тишина и покой, городскому транспорту нет сюда въезда. Жизнь замедляет свой бег, попадая словно в параллельное измерение, а высокие молчаливые стены с пустыми глазницами оберегают это место от нашествия цивилизации.

Другая бакинская достопримечательность – так называемая европейская часть города – была отстроена благодаря нефтяному буму конца XIX – начала ХХ века. Её возводили итальянские и русские архитекторы на деньги местных и западных магнатов. Резкий архитектурный контраст между восточной стариной Крепости и европейским стилем нового квартала придал Баку неповторимую самобытность и всегда поражал воображение туристов. Европейская часть постепенно словно окружила с трёх сторон внутренний старый крепостной массив.

Европейская часть города

Последующее градостроительство было связано с возведением зданий советской эпохи, декларирующих монументализм и уродующих архитектурную гармонию Баку.

«Хрущёвки»

Самыми последними возводились здания постсоветской постройки, представляющие собой однотипные высотки, бессистемно натыканные по городскому полотну и усиливающие эффект архитектурного хаоса.

Современные постройки

В одном из домов, расположенных в европейской части города, родился Иосиф. Здание строилось в девяностые годы XIX века. В оригинале дом был трёхэтажным, но после Второй мировой войны, в 1947 году, сверху пристроили ещё и четвёртый этаж. До революции дом принадлежал одному из нефтяных магнатов. Поговаривали, что им был сам Нобель. Позже строение экспроприировали и отдали в пользование народу.

Высота потолков на первом и втором этажах составляла пять метров и уменьшалась до четырёх на третьем этаже. Толщина стен на первом этаже равнялась полутора метрам и также постепенно утоньшалась по высоте. При строительстве дома, который был сооружён из крупного, хорошо окатанного речного галечника, использовался специальный раствор из сырого яичного белка, пива и песка. Такой необычный состав придавал ему особую прочность, благодаря чему здание отпраздновало своё столетие и не собиралось останавливаться на достигнутом. Уникальные материалы и детально продуманный план способствовали тому, что в квартирах зимой всегда было тепло, а летом прохладно. Жители до сегодняшних дней пользуются роскошными каминами, выложенными разноцветным кафелем, и имеют возможность любоваться оригинальной лепниной с ангелочками и розочками на стенах и потолках. Фасад дома также был искусно декорирован и производил сильное впечатление. Вход во внутренний двор соорудили в форме большой арки, в верх которой вмонтировали вензель – фирменный знак строения. Красивые железные ворота со сложным рисунком всегда запирались на ночь.

Однако вся эта помпезность быстро улетучивалась, едва вы попадали через в арку во двор. Здесь, прямо вдоль арочной стены, стояли большие уродливые чёрные ящики для мусора, в которых по ночам шуршали гниющей бумагой мерзкие грызуны. Тем, кто боялся крыс, приходилось буквально пробегать это место. Далее арка заканчивалась, и открывался большой двор.

Дворы такого типа почему-то называли «итальянскими». Поговаривали, что в Италии строили точно такие же, но в это с трудом верилось. Анфилады огромных залов были перекроены и разделены многочисленными коммунальными перегородками, в которых ютилось безвестное количество народа. На всех этажах были устроены открытые балконы общего пользования, тянущиеся вкруговую. На перекинутых верёвках со второго по четвёртый этажи всегда висело сохнущее бельё. Жители первого этажа, не имеющие балконов, вешали его прямо посреди внутренней территории, что мешало местной детворе свободно бегать и играть. Народу было много, все были бедны, но жили честно и весело. Отдельные неприятности случались разве что на бытовой почве – между соседями или пьяным мужем и неверной женой, что ни в коей мере не омрачало общей радужной атмосферы.

Местная детвора обожала носиться по двору, по всем балконам и даже по крыше. Сердитые тёти и дяди вечно ворчали вслед шумным и счастливым сорванцам.

Среди них были неразлучные друзья – Рафик, Армен, Володя и Иосиф. Все они родились здесь и начали дружить с тех пор, как научились ходить и говорить. Для Баку такие компании вообще были очень характерны – весь город слыл суперинтернациональным. Старое поколение советских людей наверняка помнит бытование такой странной нации, как «бакинцы», хотя в те времена никто не задумывался над понятиями «нация» и «национальность». Всё было общим, советским.

Во дворе четырёх друзей-малышей прозвали «мушкетёрами».

– Вон, мушкетёры идут! – кричали им вслед младшие ребята.

Друзья ходили в школу, расположенную поблизости от дома, и учились в одном классе. Как водится, здесь тоже были «элитные» группки из четырёх-пяти девчонок и мальчишек. Разумеется, «мушкетёры» тоже входили в одну из них и верховодили всем классом. Мальчики ухаживали за девочками из «элиты», а все остальные, «простые» одноклассницы плакали из-за мальчишечьих выходок. Обычно после выбора объекта травли начинались садистские сценки с присущей детям неосознанной жестокостью.

Одной из таких жертв «мушкетёров» стала девочка по имени Надя. Ребята звали её Надюшей-Свинюшей, потому что в свои двенадцать лет это была довольно крупная и толстая девочка, в сравнении с которой друзья казались птенчиками. Она была на голову выше их и в два раза шире. Просто гора белого мяса. Лицо её напоминало откормленное рыльце молоденького поросёнка. Поразительное сходство с этим животным усиливали форма носа, сильно приплюснутого и вздёрнутого кверху, налитые кровью маленькие пухлые губки; толстые, как будто всегда набитые снедью, щёчки, а также почти абсолютно круглой формы голова, которую венчали два красных бантика, напоминающие два торчащих уха. Улыбка обнажала её крупные, белые, кривоватые зубки. Надя, видимо, страдала какой-то сексуальной патологией. Она, как наркоман, в свои юные годы нуждалась в прикосновениях мальчишечьих рук и не по-детски млела от их ласк. Обнаружив у Надюшки подобные наклонности, мальчики буквально каждую перемену посвящали ей. Пять или шесть ребят, как разъярённые псы, накидывались на девочку, играющую роль раненого и затравленного зверька, и оттесняли её в дальний угол класса. Там они облепляли её со всех сторон. Всё это сопровождалось криками и воплями, Надя дико кусалась и сопротивлялась как могла. Если ей удавалось сбросить мальчишек с себя, как щенят, то начиналась бешеная травля. В итоге Надю зажимали за вешалкой у задней стены. Вешалка просто надрывалась под тяжестью верхней одежды учеников, а когда за неё втискивалось ещё человек шесть-семь, то она каждый раз дрожала, грозя рухнуть. Девочка забивалась в угол и, обессилевшая, медленно сползала вниз, приседая на корточки и широко расставляя коленки. Голову она запрокидывала назад, глаза закатывала, успокаивалась, а на лице появлялась блаженная улыбочка. Ребячьи руки в нетерпении шарили у неё между ног, стараясь доставить ей и себе подлинное наслаждение.

Всё это длилось несколько минут. Затем звонок отрезвлял разошедшихся не на шутку дьяволят, и они по одному выскакивали из-за вешалки. Последней выходила Надюша, конечно, уже с другим выражением лица: довольная, важная, с красными, как у поспевшего помидора, щёчками. Наде было совершенно безразлично, кто налетал на неё, поэтому «мушкетёры» иногда приглашали на охоту ребят из соседних классов. Чего только ни вытворяли они, до чего ни доходил их детский ум, каких только глупостей ни совершалось! Взрослым трудно понять всё это… Человеческая память коротка и зачастую стирает воспоминания о том, что происходило в детстве. Для детей же подобные забавы были в порядке вещей, чем-то само собой разумеющимся. И чем смелее получались ребячьи выходки, тем значительнее они казались сами себе.

Незаметно пролетело счастливое детство семидесятых годов. Реальная взрослая жизнь с её проблемами проходила мимо, ведь «мушкетёры» были всего лишь подростками. Лишь иногда они с недоумением заставали сцену с ругающимися за стенкой родителями, которые спорили о деньгах и о том, что кто-то «может жить нормально», а кто-то «влачит лишь жалкое существование».

Семьи друзей имели разный уровень материального достатка, но это абсолютно не мешало их общению. Володя жил с матерью, а у остальных было по два родителя. Мальчик не очень хорошо учился, и учителя не рекомендовали ему переходить в девятый класс, считая, что он не сможет освоить программу. Да и сам Володя не хотел этого. Он планировал пойти в строительный техникум и через два года начать зарабатывать на жизнь. Материнской зарплаты едва хватало, чтобы свести концы с концами.

Остальные ребята учились хорошо и собирались продолжить учёбу в школе. Все четверо были расстроены предстоящими переменами, так как привыкли почти весь день проводить вместе. Но более серьёзные испытания ждали их впереди.

Известие об отъезде Иосифа и его семьи в Израиль грянуло как гром среди ясного неба. Оно было настолько неожиданным, что вначале друзья даже не придали ему значения. Они не понимали, при чём тут Израиль, что такое эмиграция, ведь шёл только 1981 год. В Баку эмиграционная волна, начавшаяся в Советском Союзе с 1977 года, была невысокой, практически единичной. Зелёный свет зажёгся после того, как Генеральный секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза Леонид Брежнев в Хельсинки подписал договор, разрешающий советским евреям выезжать в Израиль на постоянное место жительства. Советские дети об этом слыхом не слыхивали, за исключением, разумеется, Иосифа, который дал слово родителям молчать до победного конца и не делиться даже с «мушкетёрами». Они напугали сына тем, что в противном случае их всех могут посадить в тюрьму. Будучи очень послушным мальчиком, Иосиф молчал.

Свою тайну он открыл друзьям буквально за десять дней до отъезда. Реакция была неоднозначной. Ребята принялись шутить: вот, мол, за границу едешь, принимай заказы… Но когда Иосиф пояснил, что, как и прочие евреи, он покидает СССР навсегда и обратной дороги нет, они были поражены. В Баку не было тех настроений, которые имели место в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске или даже Тбилиси. Диссидентствующая интеллигенция, общающаяся на кухнях, была столь малочисленной, что ни шла ни в какое сравнение со столицами других союзных республик.

Ошарашенные ребята никак не могли взять в толк, что происходит. Куда Иосиф едет? Зачем? Что он там вообще будет делать и как они будут жить без него, а он без них?…

В запасе оставалось чуть больше недели. Родители Иосифа опасались слухов и лишней шумихи, поэтому проводы устроили в самом узком кругу.

Когда «мушкетёры» появились на пороге квартиры Иосифа, родственники и друзья семьи уже собрались. Ребята попали в совершенно другой мир, где слышны были разговоры только о том, кто уже уехал из Союза, а кто только ещё собирается выехать. Все поздравляли новоявленных эмигрантов с большой удачей, считая, что им повезло с относительно быстрым получением разрешения на выезд.

У Володи от этих разговоров стало так тошно на душе, что он предложил Иосифу выйти прогуляться, тем более что стоял относительно тёплый и тихий апрельский вечер.

Оказавшись на улице, ребята пошли в сторону бульвара. На всех деревьях и кустах набухали почки, весенние запахи витали в воздухе.

– Не понимаю – почему, зачем?… Хоть убей меня! И куда?… В Израиль! Там жарко, одна пустыня, верблюды и колючки, – возмущался Володя.

Отягощённый виной и в какой-то степени ощущением предательства, Иосиф старался не спорить, ничего не доказывать и лишь успокаивал друга, пытаясь уменьшить боль от предстоящей разлуки.

– Да, ты прав… Но родственники отца, проживающие там, написали ему, что всё не так уж и плохо…

– «Не так уж и плохо»? Что ж, раз так, надо ехать?… Оставить дом, город, в котором ты родился, друзей, с которыми делил хлеб и соль, радость и горе?! – чуть не в крик огрызнулся Вова.

И вдруг, не выдержав, Иосиф расплакался. Зажав лицо ладонями, он рыдал в голос. А Володя, округлив глаза, уставился на него с растерянным видом. Обняв друга, Рафик резко бросил Владимиру:

– Ты что, не видишь, он сам не свой? Совсем не замечаешь, в каком друг состоянии? Зачем на него давишь? – Тут он повернулся к Иосифу. – Ну хорошо, Йося, успокойся, ты же знаешь Вову.

Всё ещё всхлипывая, юноша вытер слёзы рукой и тоже обнял Рафика.

– Ну что ты, я же ни на кого не обижаюсь! Просто всё так навалилось… Вот я и не выдержал.

После минутного молчания он продолжил:

– Честное слово, я тоже не ожидал, что всё так скоро и круто повернётся. Мне тоже обидно, что я здесь всё теряю, еду в неизвестность, а она всегда страшна.

– Что вы, в самом деле, на похоронах, что ли?! Совсем раскисли, – весело произнёс Армен, стараясь ободрить друзей.

– А это хуже похорон, – настаивал Вова. – На похоронах мёртвого хоронят, а здесь мы с живым прощаемся.

– Замолчишь ты, в конце концов, или нет?… – резко прервал Вову Армен.

– Да что вы, ребята, первый день друг друга знаете? Слава богу, четырнадцать лет уже! Всё, что ни делается, к лучшему. Иосиф уезжает, у него начнётся новая жизнь. Это интересно! Единственное, о чём жалею, что мы не сможем общаться из-за «железного занавеса», – философски подытожил Армен.

– Какого занавеса? – переспросил Вова.

– Железного! «Голос Америки» и «Би-Би-Си» надо слушать! – гордо ввернул друг.

– Да ну их! Придумывают там всякую ерунду, – недоверчиво произнёс Володя.

– Он у нас идейный, не слушает вражеские голоса, – с усмешкой отметил Рафик.

– Да ладно вам, чего не хватает? Всё туда, за границу смотрите. С жиру беситесь! – буркнул Вова.

– Ну да, сколько волка ни корми, он всё в лес смотрит, – ухмыльнулся Армен и моргнул Рафику.

– Да ну вас! – в сердцах воскликнул друг и обиженно отвернулся.

– Ребята, давайте успокоимся! Осталось всего несколько дней. И надо их провести так, чтобы они надолго запомнились. Кто знает, когда ещё встретимся… – проговорил Армен.

Родителям Иосифа, Марику и Миле, предстояло уладить массу организационных дел: достать разные справки, оформить аренду квартиры и внести деньги за её будущий ремонт, получить визы, заказать билеты, что-то продать… И паковаться, паковаться, паковаться… Они уезжали, оставляя здесь своё прошлое, страну, которую считали родной, профессиональную жизнь, в которой было много счастливых дней. Они покидали родных, друзей, которых приобрели за годы учёбы и работы, бросали могилы родителей. Они оставляли любимые вещи и книги. Уезжали, не зная, что их ждёт впереди. В неизвестность.

Последняя неделя пролетела как один миг, и вскоре семья Иосифа уехала.

А потом были Вена, Рим и Нью-Йорк. Они попали в другую реальность. С тех самых пор Иосиф никогда не слышал о своих друзьях.