Лаймен Стронберг, разумеется, представляла себе сцены очередного возвращения младшего сына домой. И пешком, и на лошади, и роскошный выезд в карете, внезапный или предупреждённый письмом. А вот такого – в запылённой одежде, без сопровождающих и слуг, зато с бесчувственной женщиной на руках – не предусмотрела. Не хватило бурной фантазии.

– Господь милосердный, да что же это!

– Ну извини, мама, – Марис ухитрился пожать плечом. Протиснулся в дверь боком, оберегая ноги и голову своей ноши. – Это Элиза, ей солнцем голову напекло.

– Может, беременна? – с надеждой воззрилась мать. Сын сорвался.

– Дай же мне положить её куда-нибудь! Потом умыться б с дороги. Я скакал верхом из Мальмё без остановки. Жёнушка моя, кажется, тоже.

Лаймен заметно удивилась, однако молча, без слов, указала путь в гостевую спальню, где невестка была положена на застеленную кровать. Служанка приволокла холодный компресс на голову и была тут же приставлена Лаймен к делу.

– Приглядишь за молодой госпожой. А ты, – палец упёрся в грудь Мариса, – пойдёшь со мной. Выпьем чаю, поговорим.

Сын рассказал ей… наверное, не всё, но многое. Умеренно счастливая семейная жизнь, растёт дочка. Вот только жена беспокоилась за своих родных. Пришлось разрешить ей путешествие под охраной, от которой она в последнем городе благополучно удрала. Как только понял, что без него она наделает глупостей – пустился вслед. Догнать удалось уже в родной деревне.

– Вы останетесь здесь жить? – Лаймен мечтала скрасить своё одиночество. Муж капризен и частично парализован после головного удара, сын погружён в себя, а когда удаётся расшевелить его – того хуже, впадает в буйство. На фоне этих несчастий – цветущая, безмерно довольная собой Аделаида, дохаживающая последние недели беременности. В поместье теперь раз в три дня наезжал лекарь, что обходилось в кругленькую сумму хозяйке его. А проку-то… Эмилю легче не становилось, рука так и не шевелится, Раймонд и вовсе теперь прячется по углам и спит при свете свечей – говорит, теней боится. А надумай Аде рожать сразу после отъезда лекаря, так он ведь коней обратно не повернёт. Так хотелось бы иметь под рукой кого-то разумного, кто в силах помочь в трудной ситуации…

Марис слушал жалобы матери сочувственно, а всё ж обещаний не давал. Пусть для начала придёт в себя от тягот путешествия Элиза.

– Любишь ты её всё-таки, вижу, сын, – с должным оттенком неодобрения заметила Лаймен.

Марис не стал вилять.

– Люблю. В огонь, может, не брошусь, а прощаю многое. И она мне прощает.

– Она – тебе? – каждое слово Лаймен было выделено большими буквами удивления. Мол, кто невестка, а кто её сын.

Марис глядел устало.

– Да брось ты, мама, эти сословные различия! Лиз – моя женщина, я мужчина. В любви каждая крестьянка – королева.

– Хорошо поёшь, братец, я аж заслушалась, – Аде Стронберг шагнула в гостиную, задев плечом раздвигающиеся двери. Последние дни беременности «украсили» её пятнами на лице и раздувшимися ногами, но в то же время рыжие волосы стали длиннее и гуще, а щёки розовели румянцем. Не дожидаясь приглашения, Аде села.

– Чего же ждать королеве в любви?

– А королева уже достигла своего предела, – парировал Марис. Невестка ему не нравилась. Прежде всего, склонностью к гадостям и проказам.

– Так что, люби – не люби, а счастья не будет?

– Каждая женщина носит счастье в себе.

Аде с иронией глянула на свой огромный живот. Марис продолжил.

– Счастье любить кого-то ещё, кроме своей драгоценной персоны. Заботиться. Отдавать своё время и силы.

– Ты нам мечту описываешь, а не свою женщину. Тоже ведь самаритянка ещё та.

Марис не стал отрицать очевидное. По крайней мере, Элиза любила своих сестёр. Лаймен будто услышала его мысли.

– Твоя жена родных видела?

– Да. О девочках надо бы позаботиться, если уж брату не до них. У меня есть кое-какие мысли, осталось отдать распоряжения.

Болела Элизабетта Стронберг не тяжело и не долго – три дня, однако поизучать потолок всё же пришлось. От себя самой не скрывала, что больше симулирует слабость нервов вкупе с расстройством хрупкой душевной организации, выгадывала время подумать. Муж на глаза не показывался, даже было сомнение, что там, на дороге, она видела его. Но ухаживающая за ней служанка подтвердила, что да, гостит Лиз в доме госпожи баронессы Стронберг, а как бы она сюда попала без Мариса. Сам молодой господин уехал, прислуга не знала, куда. Элиза думала – хлопотать о разводе либо раздельном проживании, но на этой мысли надолго не задерживалась. Если так, он будет в своём праве, она его не послушалась, удрала в Швецию. Кристиану, конечно, заберёт. Дочери будет с ним лучше. Или, по воле Господа, материнские чувства она рано растратила на сестёр, или вообще была в них урезана, но – дочь и дочь. Славная, милая, а только львицей при слепом помёте Элиза себя не чувствовала. Ей бы с сёстрами разобраться. Как теперь прокормить их? Придётся для начала заняться огородом, впрочем, до зимы она ничего не вырастит. Наняться бы куда в прислуги, только не к старосте же на поклон идти! И не к матери Мариса. А больше людей, способных нанять прислугу, в их округе не водится. Деньги, что были, она все оставила Белль, так была уверена в своём Андресе. Вспомнив сытое, даже припухшее лицо, Элиза поморщилась. Вот он, герой грёз идиотки! За глупость и будет теперь расплачиваться, биться, как рыба об лёд, в попытках прокормить себя и девочек придётся просить брата о помощи, чтобы поддержал до весны, а там она отправится в Мальмё. Белль, может, её дождётся. Устроится служанкой в доходный дом, девчонок заберёт к себе…

– К вам госпожа Лаймен! – на миг просунулась в двери мордашка горничной, и девушка тут же убежала. Элиза нехотя приняла чуть более достойную позу – подоткнула подушку повыше, спрятала голые ноги под одеяло.

Мать Мариса вошла стремительно, уселась в кресло на отдалении от кровати, будто боялась от невестки чем заразиться – то ли дуростью, то ли неблагородным происхождением. Элиза могла бы её успокоить, мол, ни то, ни другое не передаётся по воздуху. Но молчала, открыто, прямо разглядывая свекровь. Время щадить Лаймен не собиралось, и не купишь вечной молодости, можно только ловить ускользающую птицу свежести за хвост. Печали и трудности успешной охоте не способствуют, а горестей, видимо, хлебнула Лаймен немало.

– Здравствуй, Элиза Линтрем, – отрывисто начала свекровь.

– Стронберг я, матушка, – вздохнула строптивица. – Принято брать фамилию мужа в браке.

– Принято-то принято, да только долго ли ты в нём останешься со своими выходками?

– Это уж мужа забота.

– Я тебе добра желаю, Элиза!

Поднятые брови.

– Давно ли, матушка?

Лаймен поморщилась.

– Марису ты дорога, значит, и мне тоже.

Лиз сползла ниже в кровати.

– Не напрягайтесь, госпожа. Ваш сын разведётся со мной, и не придётся изображать невесть что, тратить своё красноречие.

Лаймен внимательно рассматривала её.

– Наглая и бесстрашная, всё по-прежнему. Воспитания ноль…

– Я руками не ем!

– Зато сил и энергии достаточно. Родила бы ты Марису мальчика.

– Госпожа баронесса, говорю вам…

– Не разведётся, – махнула рукой Лаймен. – Любит он тебя.

Лиз уставилась на одеяло.

– Не за что меня любить. Я дура первостатейная, в фантазиях плавала…

– Андрес Ресья? – догадалась свекровь.

Невестка покаянно кивнула.

– Увидела его, и глаза словно раскрылись. Ведь чисто таракан!

Баронесса Стронберг, к её чести, не стала привязывать моральные качества к социальному статусу.

– Ну, а к Марису… у тебя есть чувства?

– Он меня бесит, – честно призналась Лиз. – Уж три года знаемся, а всё никак просчитать его не могу, что сделает да как поступит.

Лаймен кивнула. Это хорошо, что интерес сохраняется.

– А постель?

Элиза глянула в панике. Подобных вопросов ей и родная мать не задавала. Женщина даже глаза зажмурила от смущения. Тихо призналась:

– В постели с ним хорошо… нежный он и изобретательный…

Лаймен кивнула опять, успокоенная. За эту пару можно не волноваться, найдут общий язык. А она станет воспитывать внука или внучку от Аде, что ещё остаётся…

Марис вернулся в Стронберггард, когда Элиза уже вставала, передвигалась по комнате и всё чаще обдумывала, как объявить Лаймен, что пора с гостеприимством завязывать. Уже дней десять прошло, как она выбежала из родного дома, оставив обнадёженную Мирабелу у чахлого очага. Сестра думает, небось, что она скрылась, убоявшись трудностей. Или осталась с Андресом полюбовницей. Элиза фыркнула.

Стукнула дверь.

– Что, лентяйка, жизни радуешься? – Марис поддел её как-то необидно. А когда Лиз, потрясённая его появлением, повернулась от окна, он уже лежал, растянувшись во весь рост на кровати. В домашней одежде и босиком. Выражение лица… отличается от положенного в сцене об униженном и оскорблённом муже.

Элиза вздохнула.

– Ты пришёл обсудить условия?

– Условия чего? – Марис заинтересованно поднял голову, посмотрел на неё.

– Ну как же… нашего расставания.

– А! Нет, – голова снова стукнулась затылком о покрывало.

– Зачем тогда? – Лиз честно пыталась понять.

Тема беседы, похоже, не сильно Мариса увлекала, он даже закрыл глаза и тихо засопел. Спит, что ли? Лиз постояла ещё с минуту в растерянности, после бесшумно придвинулась к изголовью кровати. И взвизгнула – рука Мариса ловко сцапала её.

– Полежи со мной, беспокойная моя жёнушка. Я все эти дни был в дороге или на совещаниях.

Уж такую малость за его снисхождение Лиз выделить могла. Покорно легла рядом и даже положила руку на живот.

– Где ты был?

– Половину страны, почитай, объездил. Очень хотел разыскать одну женщину.

Элиза оцепенела, снаружи и внутри. Одно дело – заявлять во всеуслышание, что готова расстаться со своим мужем, отпустить его, не пролив и слезинки. Иное – узнать, что замена тебе уже на подходе.

– Мы же ещё не разведены… – пискнула Лиз сорвавшимся голосом.

Марис сильнее притиснул её к себе.

– А ты настаиваешь?

Некстати вспомнились восточные традиции его приёмного отца.

– Ты хочешь… взять вторую жену – при живой первой?

Она не видела, что Стронберг улыбается, искренне наслаждаясь их беседой.

– Ты не будешь возражать?

Элизе потребовалась вся её выдержка, всё испытываемое ею чувство вины и понимание, что за поступки надо платить.

– Я не имею права не подчиниться.

– Дурочка, – Марис сжалился, поцеловал в затылок. – Я разыскивал твою сестру.

– Линету?!

– Нет, – судя по голосу, муж искренне сожалел. – Боюсь, что Линета действительно погибла. Зато Селену мне удалось найти.

Лиз только ахнула. Задача была поистине невыполнимой.

– Но как…

– Подрядил сыщиков, разговаривал с осведомителями. Она не уехала далеко. Селена, уезжая из дома, думала, что город распахнёт ей объятия… а город жесток.

Спрашивать Лиз боялась. Но спросила:

– Она… работала на фабрике?

– Поначалу да. Потом в таверне. После же… жизнь её не баловала. Не сразу, но Селена согласилась поговорить со мной.

– А зачем вообще тебе Селена?

– У вас три младшие сестры, которым надо дать воспитание и образование. Твоя сестра этим займётся. А я профинансирую.

Элиза лежала тихо, словно мышка. Слова звучали так странно, не укладывались в сознании. Селена… девочки…

– Я собиралась заняться этим.

– Мне бы хотелось получить от тебя ещё одного ребёнка, – вежливо сообщил Марис. – Возможно, двух. Трёх. Так что ты будешь занята.

Ясности не прибавилось.

– Ты не станешь разводиться со мной?

– Если каждый муж станет разводиться из-за глупости жены… ой! – сильный тычок в рёбра остановил Мариса.

– Неужели же я ошибся и роковая встреча лишь укрепила твою страсть к Андресу Ресья? Ай, за что?

Теперь он получил шлепок по животу. Лиз спрятала нос в его бок.

– Я так виновата перед тобой, Марис. Осуждала твою мать за то, что она считала, мол, честь только для благородных. А сама хороша, решила, что если уж благороден по рождению, то никак не может быть справедливым, честным, порядочным человеком…

Губы Мариса дрогнули. Не прошло и трёх лет, а такая оценка из уст любимой! И приятно же.

– А если свой, деревенский парень – то просто обязан быть рыцарем. А он, вон, хуже дерьма коровьего оказался, за миску каши продался… – голос её затих. Всё-таки Элиза переживала. Но это пройдёт. Все мы умнеем с разочарованиями, с возрастом, с опытом.

– Сейчас нам следует вернуться домой, к Кристиане. Сестёр твоих я во Францию не повезу, однако дом в Мальмё уже куплен, туда въехала Селена и девочки постарше. Самая юная, мы так решили с твоим братом, который кузнец, останется у него до весны. Его жена не плохо обращается с девочкой. Потом твой брат…

– Георг, – тихо подсказала Элиза.

– Да, Георг – он встретится с Селеной, и они решат, где девочке…

– Марселе.

– …где девочке Марселе будет лучше. Между прочим, имена старших я помню. Тощенькая, у которой вместо лица одни глаза, это Мирабела. А другую, Нонну, сначала надо вылечить от грудной болезни. Доктора говорят, что довольно запущено, но девочка от этого не умрёт.

Он замолчал, справедливо ожидая вознаграждения. Молчала и Элиза. Думала. Чтобы раскрыть рот и сказать неожиданное:

– Так что же – у моих сестёр всё будет хорошо?

– Наверное.

– И у нас с тобой будет хорошо?

– Ну, не знаю, – Марис дёрнул рукой. – Может случиться всякое. Ты влюбишься в очередного лекаря, кучера, купца, уйдёшь от меня. От Кристианы. От детей.

– Так ты меня и отпустил, – довольная, усмехнулась Элиза. – Бедный Франсуа, интересно, как он пережил?

Марис не говорил ей про свою сделку с Дюма и говорить не собирался.

– Думаю, что у твоего помощника всё сложилось удачно. Насколько я знаю, он женился, и жена уже в положении. А ты бы счастья ему не принесла, не по зубам орешек.

– Марис Стронберг, ты никогда отныне не сделаешь со мной такого! Будешь, как все мужья, добиваться прощения, говорить…

– И речи нет. Ещё тогда я понимал, что мечтаю о живой жене, а не кукле. Однако?

– Ну разумеется. Трое детей обязывают к взрослению.

Уезжали они на рассвете, верхом, сначала в Мальмё, освободить Белль от знакомства с чужим городом, посмотреть, как устроились Селена с младшими сёстрами. Потом домой. Лаймен, пролившую озеро слёз, и четыре дня как родившую мальчика Аде просили не провожать их, но мать всё же наблюдала блестящими глазами из верхнего окна. Увидит ли вновь их – и детей Мариса, она не знала. Увидит, наверное. Жизнь долгая. Эти двое твёрдо намерены прожить свою жизнь в любви. Господь да пошлёт им мудрости.

Мужчина и женщина ехали по дороге, удаляясь. Он держал её за руку. Над Эльмареном стремительно разливался розовым заревом рассвет.