Buch lesen: «Любовь в былинном стиле»

Асуры и этруски, великорусы и белорусы, малоросы, сарматы и хетты, венеты и скифы, тартары, моголы, сербы с борусами – семья большая и славная. Почет корням и роду! Здравия и единения! Да прибудет с вами сила!

От авторов

Славы и почёта, люди хорошие! Держите вы в руках книгу со сказами про семью, любовь и верность. Эти три слова к счастью ведущие всегда рука об руку ходят. Мудрецы это знают. И хоть «каждая семья счастлива одинаково, а несчастлива по-своему», всё же есть рецепты, как любовь сохранить.

– Как же? – спросите вы.

– А вот так же! Троица священная: семья, любовь и верность – это и есть главные секреты счастья земного.

Нашёл любовь – обязательно судьбу свяжи, дари себя без остатка, люби от души и преданно и в ответ получишь то, от чего отказался. То закон нерушимый. На том века и века Русь стояла: на родах крепких, духом сильных, преданных мужьях да женах. И в этой книжице языком былинным, поэтическим, затейливым можно о такой любви прочитать. С первых букв древние мотивы погрузят читателя добросердечного в атмосферу славянской жизни, похожей на песнь гуслярную, звонкую и лиричную.

Не без юмора и не без мистики сказы писались. Посмейтесь и подивитесь вместе с нами.

Благости и мира, мудрости и радости вам. И приятного чтения!

Мария Чугрова
Колдун из прошлого или в плену былого

1

В тот день солнце купалось в золотых куполах, а из ворот церкви по устланной коврами да цветами диковинными дороге шли со святого венчания счастливые Пётр и Феврония. У избы родичей невесты столы ломились от яств. Матушка с батюшкой встречали хлебом-солью да всех гостей дорогих усаживали.

И полились вина, чествования молодых, частушки задорные да припевки резвые. Ноги сами в пляс понесли.

За столом среди дружинников Петра сидел молодой юноша Всеслав, верный соратник жениха. Много вместе ими дорог было исхожено, врагов побито, зелена вина испито. Вот и сегодня от души радовался Всеслав за князя своего: речи торжественные провозглашал, музыкантов и скоморохов подзадоривал, частушки во всё горло распевал.

Да так хмель его обуял, что не давали покоя ему буйные ноги всю ночь. Так и бродил он по селенью в одиночестве, пока все крепко спали после доброго гулянья, кто где придётся – благо, осень тёплая выдалась.

И набрёл добрый молодец на девичьи посиделки у костра. Девицы красные поначалу испужалися: никак, медведь из лесу на дымок выманился!

Но завидев человека православного, ладного, улыбчивого да на лицо пригожего, засмеялись, пригласили погреться у костра. Он в ответ потешил девиц историями ратными, былями да небылицами, шутками-прибаутками. Так до рассвета и не смолкал девичий заливистый смех.

И была среди девушек одна девица-голубка, образ которой в душу запал молодцу – ясному соколу.

Больше суток проспал Всеслав после гулянья княжеского. В разум пришёл, лишь когда проехал с вереницей повозок княжеских далее ста вёрст от селенья Ласково. От хмеля прежнего и следа не осталось, а образ девицы красной, что ночью у костра встретил, из

головы не выходил. И вроде девка как девка – в Муроме таких пруд пруди! Но было в ней что-то особенное! Может, взгляд ласковый, слова участливые, голос звонкий да мягкий.

Минула неделя, вторая. А ясному молодцу служба любимая опостылела. И ходил он как в воду опущенный, что даже Пётр за него затревожился. Вот призвал его к себе за трапезу и спросил, что же с витязем его приключилося. А узнав, в чём причина, заулыбался, по плечам похлопал молодца и сказал:

– Скачи в село Ласково! Поспрашай у народа, повыведай: где живёт твоя сизая голубушка. Если Богу угодно будет, то найдёшь ты ту девицу красную!

Словно ветер, помчал верный конь Всеслава. Без перерыва-отдыха скакал он и ночью, и днём. А лишь въехал в селенье Ласково, конь его обессилел, лёг на землю. И пришлось Всеславу пешим пройтись по улицам. Подошёл он к колодцу ближайшему, попросил у хозяйки, что с коромыслом стояла, напиться. Повернулась та к нему, и дыханье сперло у юноши от радости! Вот она – его светлая голубушка! Его счастье, и радость, и горюшко!

Девица его тоже признала, улыбнулась, просияла радостью.

А Всеслав подхватил её на руки, закружил в объятиях ласковых. И так девушке, звавшейся Глашенькой, хорошо, безопасно, спокойно и радостно вдруг стало, что и вырываться из рук не хотелося.

2

Пушистая зима сменилась зелёной весною. Глашенька ждала своего молодца. Всеслав трудился в Муроме, готовил новых ратников. И грела душу воину лишь мысль о том, как наступит праздник Светлой Троицы, и со сватами отправится он в дом к своей голубушке. Сам Пётр князь обещал почётным сватом быть ему.

Но не знал славный молодец, какая с Глашенькой случилась беда. Давно ещё, лет пять назад, заплутала в лесу дремучем девица. Ходила, бродила, кликала, но никак на дороженьку всё выйти не могла. И в темноте полуночной на избушку набрела.

Постучалась – никто не ответил. Отворила дверь, вошла. Сон вдруг сморил родимую.

Проснулась и увидела, что смотрит на неё мужчина средних лет. Весь тёмный, мрачный, высохший. Испугалась девица, кинулась было к выходу. Но взгляд его, сверкающий как будто ярким пламенем, против воли остановил её. Смотрела на него Глашенька, взгляд оторвать не могла. И чуяла, как силы покидают тело, руки и ноги опускаются и голова туманится. Пока без чувств не упала.

Очнулась тогда дома Глашенька. И матушка ей сказывала, будто у берлоги медведя нашли её бездыханную. Три дня спала она.

С тех пор нет-нет, да снова во сне тот жгучий взгляд приходил к ней. А после снов мучительных хворала крепко девица.

И никто, кроме матери, о той беде не знал.

Уж приближалась Троица. Семья к прибытию сватов готовилась. Давненько снов тех страшных не было. Решили Глаша с маменькой: недуг её прошёл. Но за неделю до светлого праздника слегла Глашенька заново. Да так, что каждую ночь колдун тот тёмный во сне к ней приходил. Кричала она голосом. А днём спала без памяти, чуть дыша от бессилия.

Послали гонца с весточкой Всеславу о сём горюшке. Как узнал то красный молодец, вскочил вмиг на коня.

Прискакал, у ложа её светлого стал пробужденья ждать. В ночи ему не спалося. Вдруг в полночь тёмный мрак накрыл светлицу. Все ладанки и свечи вмиг потухли. И тут же закричала Глашенька, забилась во постели. Бросился к ней Всеслав, обнял, баюкал, чело белое к сердцу прижимал. И медленно успокаиваться стала девица. Обмякло тело белое. Пришёл спокойный сон, живительный. Мрак начал отступать.

Но не проснулась Глашенька. Спала всё беспробудным сном. Решил Всеслав во светлый храм за помощью сходить. Образам помолился и воду освещённую, крещенскую у батюшки попросил.

Вернувшись, с позволенья хозяина он окропил весь дом, светлицу Глашину в особицу, шепча молитвы животворящие. Умыл и спящую девицу. И ночи начал ждать.

К счастью его великому, спокойно ночь прошла. А утром очи ясные открылися у Глашеньки. Здоровым румянцем щёчки налились. И полна сил встала она, суженого обняла.

– Как долго я тебя ждала! – воскликнула. – И будто вечность целую в немощи проспала. Со мной ты, желанный мой. И теперь знаю точно я, худое позади!

На другой день уж сваты ко светлому празднику приехали с поклоном и добром.

3

Быстро проносилось лето за дневными заботами да вечерним рукоделием. Каждый вечер Глашенька сидела за вышиванием, с любовью подготавливала рубашку под венец милому и свадебные рушники.

Летели дни и ночи. Близился Покров.

Чуть дыша от радости, страха и волнения, проснулась утром в светлый праздник Глашенька. Ни жива, ни мертва. Тётки и подруженьки в светлицу набежали. С песнями задушевными и страданиями протяжными в уборы голубку наряжали, красный сарафан надевали, волосы в косы длинные заплетали, вокруг головы обвивали, кокошник подвязывали, золотом вышитым платком покрывали.

Она же не шелохнётся, и взгляд её безжизненный устремлён в окно. Девицы и не чаяли, что образ она видела тёмного колдуна, что в лесу ей тогда мерещился. И голос глухой, стонущий слухом овладел. Слова его ужасные: «Нигде не скроешься!» звенели в её голове.

Убрали, снарядили девицу. Вошла в светлицу матушка с иконой Божьей Матери. С себя сняла браслет – оберег рода своего – и с молитвою благословения на ручку белую надела, три раза образом перекрестивши. И Глашенька вернулася: взгляд ожил, растаял злой колдун. На душе стало спокойно так: и радостно, и весело. Страшные слова демона сменились материнскими: «Доченька, быть добру!» А по щекам румяным побежали светлые слёзы исцеления.

Уж добры молодцы женихову шкатулку принесли. Повозка, убранная шкурами богатыми, у ворот – пора к венцу.

У храма ждал жених. Из-под распахнутого кафтана глаз радовала рубаха красная, вышитая, ярким поясом подвязанная. Молодец тоже тревожился, но рядом были други верные, и сам князь Пётр тут же, подбадривал его. Праздные зеваки толпились же кругом.

Невестушка подъехала.

– Знатно наплакалась голубушка! – послышалось в толпе. – Быть теперь счастливой Глашеньке – это примета верная!

Вместе, поклонясь Господу, ступили в светлый храм. Под благословенный колокольный звон из-под венцов супружеских слетела клятва верная и полетела ввысь!

После ж гуляний праздничных да попрощавшись с родичами, пустилась в путь-дороженьку прямо до града Мурома Глафира в мужнин дом.

4

Ещё одна зима махнула на прощанье снежным рукавом. А в избе Всеслава затосковала молодая жена без круга своего девичьего да без работы. Дела домашние и рукоделье в одиночестве ей опостылели.

Вот как-то просит она мужа:

– Ах, милый мой, одна и без дела по сердцу совсем зачахну я. Может, найдётся мне работа какая полезная для города аль для князей?

Задумался Всеслав. Пошёл к Петру с Февронией. И на его вопрос так молвила княгинюшка:

– Есть у меня искусница, что учит младых девиц рукоделиям различным, ведению хозяйства, премудростям иным. И нужна ей помощница. Давно уж ищем подходящую. Пусть Глаша и попробует в помощницах побыть, поучится наставничеству. А там, глядишь, и место её займёт. Тяжело нашей мастерице одной, стара летами.

Вернувшись со службы ратной, рассказал Всеслав жене своей, о чём с князьями светлыми вели они разговор. Глашенька согласилась с радостью. И на другой день с Февронией пошла она к боярыне, что звалась Ядвига Павловна.

Поговорили женщины, и стала Глаша помощницей в обучении девиц. И дело так по сердцу пришлось: всё спорилось, ладилось, ученицы слушались. Лишь Ядвига Павловна была ей недовольная. И каждый день находила, за какой изъян выговорить ей грубые слова. Глаша не обижалася, принимала со смирением. Но слова те жестокие ложились чёрным камушком в её младой душе.

Ученицы полюбили Глашеньку. Она ведь – не «старая Яга»: попусту не наказывала, не бранила на чём свет стоял, а помогала, подсказывала, на промахи указывая, поддерживала добрым словом, ласковою улыбкою. И девицы старалися уроки сдавать вовремя, но и не торопилися, чтоб изъяна избежать. Ведь знали, что за их ошибки Ядвига Павловна с помощницы спросит со всей строгостью. Жалели те её.

Всем сердцем полюбила Глашенька работу. И никакие трудности не страшили её. Ученицы радовали, Феврония была довольна мастерицами. Чрез это злое и тёмное копилось в сердце Ядвиги Павловны. И однажды она решилася извести помощницу.

Недаром её в городе кликали ведуньей тёмною. Знала она о снадобьях побольше многих знахарей. Вот и решила в питьё Глашеньке подсыпать дурман-травы. Да не простой, а наговорённой – от семьи, дома и любви отводящей.

Ничего не подозревая, молодица выпила из рук Ядвиги Павловны, и пелена недобрая застелила душу ей.

Прошло немного времени, а Глаша изменилася. Все думы о работе теперь были в голове. Хозяйство же домашнее пришло всё в запустение, и муж давно не слышал слов ласковых от неё. Денно и нощно пребывала Глашенька в мастерской.

Всеслав тем временем закручинился. Пытался с ней поговорить, но Глаша лишь молчала, как будто и не слышала.

Святой водой окрапливал, к причастию святому подводил, Богу молился – ничего не помогло. Силён сок дурман-травы, уж глубоко в душе. Камни жестокости он начал оживлять: всё чаще стала Глаша гневаться, кричать и обижаться. Душа стала ранимою и жестокою при том.

Совсем Всеслав отчаялся. Осталось ему только уповать на Чудо со смирением.

И Чудо произошло!

Однажды пробудившись утром, Глафира поняла, что под её сердцем поселился ангел – счастливый плод любви.

И тут же чёрный яд дурман-травы стал постепенно уходить из сердца и души, забирая с собой всю тяжесть камней жестокости и гнева. Былые ласка, доброта и кротость возвращалися.

Испуг сменился радостью, счастьем, ожиданием встречи с малышом.

Ах, как же возрадовался Всеслав, узнав о вести сей благословенной! На руки подхватил он жену свою милую и кружил её, прижимая к сердцу, как драгоценную хрупкую вазу.

От сладких речей его так светло на душе Глашеньки стало, что от пелены дурман-травы не осталось и следа.

Поселились в доме благодать, мир и трепетное ожидание. Теперь уж Глаша не бежала чуть свет к работе своей, а занялась более важными женскими делами: хозяйством, мужем, выполнением главного предназначения – дарения новой жизни. Усердно Богородице молилась, прося о помощи в родах да материнстве.

Впрочем, совсем оставить учениц и рукоделие ей не хотелося. Вот и навещала Глашенька день ото дня работушку, принося слово доброе, совет, что к месту нужен, да заботу материнскую, что начала в её душе светиться ясным пламенем.

5

Орлом летели месяцы. Вот пришёл срок родин. И дочку распрекрасную – Ладу ясноликую – родила Глашенька. Здоровенькую, крепкую на радость всем вокруг.

И полилися праздники заздравные да на счастье. Когда ж дом опустел, супруги погрузилися в тихую радость, светлую.

За суетою материнскою и не заметила Глашенька, что начал чахнуть суженый, день ото дня бледнеть. Силы его покинули, еле на ноги стал вставать. И в один день, тёмный, пасмурный, вовсе слёг богатырь.

Глафира затревожилась, послала к бабкам, лекарям. Только плечами лекари все пожимали. Что со Всеславом сделалось, им невдомёк.

Горючими слезами Глашенька заливалася, молитву Богородице творила каждый час. И в ночь, когда прошло три дня, забылась сном дурманящим. Тревожное видение явилось к ней тогда.

Из тьмы кромешной вышел к ней ужасный тот колдун лесной, в ладонях его теплился тлеющий уголёк.

Колдуна этого тёмного она боялась больше смерти и вновь в оцепенении от ужаса стояла чуть жива.

– Думала, девица красная, что ты меня покинула! – прохрипел ужасающий загробный голос тот. – Не денешься ты никуда! Вот она – жизнь его. Чуть теплится в ладошеньке. И стоит мне сдавить её, не будет муженька!

– Что тебе от меня надобно? – в слезах вскричала Глашенька. – Возьми ты всё добро нажитое, всё наше злато-серебро. Сколь скажешь, столько соберу, люди не откажут в помощи!

– На что мне злато-серебро? В силе живой нуждаюсь я. В твоей силе, Глашенька, что крепкой стала, мощною. Теперь уж прямого нет пути мне добраться до тебя. Отдай мне твои косыньки. Чрез них я буду живицей питаться от тебя. А не отдашь – не жить тогда ни мужу, ни Ладушке.

Расплакалась красавица. Не жаль ей было кос своих – знала, что всю силушку колдун с ними заберёт. Но жизнь мужа любимого и дитяти долгожданного дороже ей всей силушки были, света белого милей.

Колдун уж кинжал заговорённый в ладонь её вложил. И отошёл в стороночку.

Взор свой обратила Глашенька в небу ясному, молитву Богородице бессловно говоря. И вдруг, как будто с облачка, из ниоткуда голубь явился. В клюве его блестел комочек золотой.

К ладони свободной опустился он и положил нательный крест. Колдун стоял же ухмылялся, не видел он птенца.

Получив благословение, призвав все силы женские, превозмогая страх и ужас свой, приблизилась к врагу она. И махом косы русые кинжалом все обрезала. Повалились они на землю, к ногам колдуна. Он же поднять задумал их, к землице наклонился. Тут же со всей мощью русскою прижала Глаша к груди его нательный златой крест.

Свет ослепил очи Глашеньки. Лишь крик ужасный расслышала в конце своего сна.

Проснулась она с лёгкостью, спокойствием и стойкостью, уверенностью, что все невзгоды ей удастся побороть.

Пошла она к любимому. А он уж и с постели встал. Хоть ещё слаб, бледен был, да видно, что хворь чёрная уже с него сошла.

Возрадовалась женщина, на шею милому кинулась. Легонько обняла.

– Где ж твои косы, Глашенька? – воскликнул тут супруг.

– Что косы. Всё пустое это! Главное – ты здоров! Ты жив! Я вместе с тобой, рядом мы. А косы отрастут.

И стали жить счастливою и крепкою семьей. Растили свою Ладушку. Ещё детишек дал им Бог. С душой они работали и друг другу опорой были всегда, везде, во всём. Никакие силы тёмные не могли теперь вмешаться в их верную, преданную любовь.

Конец