‒ Что? Что?! ‒ послышались выкрики.
‒ То, что нас объединяет!! надрывно завопил Мушахид. ‒ Ислам!! Учение Пророка!
Да!! Да!! возликовала толпа. Ислам!! Учение Пророка!
Только одна партия, одна сила ведет нас к пониманию этой истины! «Джамиат-уль-Мохаммад»! «Джамиат-уль-Мохаммад» и ее великий вождь!!
Толпа восторженно взревела:
Кази!! Кази!!
С Кази мы едины, вдохновенно вещал Мушахид. Наша задача – взять власть в стране, искоренить всех неверных и предателей! Если будем вместе, никто перед нами не устоит! Ни русские, ни американцы не посмеют ступить на священную землю ислама!!
Кази!! Кази!! неистовствовали люди Мушахида и уцелевшие боевики Сакеба.
Мушахид спрыгнул с машины и подошел к русским и Хамзату, которых выволокли из палатки. Хамзат вскинул голову, в его глазах появился проблеск надежды. ‒ Это вы… ‒ хрипло произнес он и рванулся к Мушахиду. Но тут же получил удар в лицо прикладом автомата от одного из чернорубашечников. Захлебываясь кровью, простонал: ‒ Мушахид, что же … Это же я, Хамзат…
Ответа не последовало. Мушахид зло прокричал: ‒ Дзардан! Где Дзардан? Мне нужен Дзардан!
‒ Нам он тоже нужен, ‒пытаясь сохранять хладнокровие сказал Ремезов. ‒ Мы приехали на переговоры. Я требую уважительного отношения к представителям России. Перед вами лидер Партии свободы господин Потап Коромыслов. Наша миссия одобрена Кази…
‒ Ха! ‒ Мушахид ухмыльнулся. ‒ Хотите нажить капитал на наших страданиях?! Вы не представители, вы русские мошенники. Нам всё известно. Господин Коромыслов испугался, потому что свою безопасность он ценит выше мира и благополучия других людей. Послал вместо себя двойника, который впал в грех обмана! Все вы мошенники и заслуживаете смерти. Но если хотите умереть быстро, без мучений, выкладывайте – где Дзардан?!
Ремезов покачал головой, Хамзат закрыл лицо руками, а завхоз истерично проблеял: ‒ Я Коромыслов! Ничего не понимаю! У меня дипломатический иммунитет! Я Коромыслов! ‒ Отчаянно жестикулируя, он бросился к Мушахиду и тот, коротко размахнувшись, нанес ему рубящий удар по шее. Завхоз обмяк, осел на землю и завалился набок.
Чернорубашечники подтащили Сакеба. Лицо у него было в кровоподтеках. Одна рука беспомощно свисала – ее либо прострелили, либо сломали.
‒ Я готов сохранить тебе жизнь, ‒ с расстановкой проговорил Мушахид. ‒ Нам нужен каждый воин для джихада. Но ты должен сказать мне, где Дзардан. С ним ушел почти весь отряд. Куда? Зачем? В лагере почти никого не осталось. Бросил тебя без защиты.
Сакеб хрипел, сплевывал кровь.
‒ Твои люди… ‒ с трудом выдавил он, ‒ перебили мне горло… Это хианат32… Не мы предатели, а ты и твои люди… Дзардан покарает тебя…
‒ Какой же ты простак! ‒ Мушахид презрительно выпятил верхнюю губу. ‒ Я дал тебе шанс, ты им не воспользовался. Мне нужен Дзардан, но я его не боюсь. Сколько у него бойцов? Пятьдесят? Сто? А у меня больше и каждый готов умереть во имя победы. Везде выставлены дозоры, у нас пулеметы и американские винтовки. Пусть только сунется! А если не сунется, мы пойдем по его следу, найдем и сотрем в пыль. А ты, раз не захотел принять нашу сторону, пеняй на себя! Умрешь вместе с русскими собаками.
К Мушахиду подскочил один из чернорубашечников. Выхватил широкий крестьянский нож чара, показывая всем своим видом готовность привести в исполнение угрозу своего предводителя. На всякий случай глянул на Мушахида, тот утвердительно кивнул. Чернорубашечник отрезал Сакебу уши, выколол глаза и только потом воткнул нож в сердце. Изуродованное тело забросили подальше в лес.
Палач схватил за шиворот завхоза, издавшего протяжный вопль. Со страху он обмочился, и чернорубашечник радостно захохотал, призывая всех посмотреть на мокрое пятно на брюках. Затем взмахнул чарой, но Мушахид погрозил ему пальцем. ‒ Нет, нет. Этих утром. Мы будем снимать казнь, чтобы все увидели, как подыхают неверные. Сейчас слишком темно… А пока ‒ связать…
‒ Где вы держите пленников? ‒ обратился он к одному из людей Сакеба. Тот подобострастно поклонился, прижимая руки к груди и преданно взирая на Мушахида: ‒ Яма на краю лагеря. Глубокая. Поставим часовых. Оттуда не выбраться.
Мушахид поощрительно кивнул и скрылся в командирской палатке, которая совсем недавно служила пристанищем Ремезову, завхозу и Хамзату. Вокруг расположились чернорубашечники – задремали, не выпуская из рук оружия.
Яма была действительно очень глубокая, выбраться можно было только по лестнице, которую убрали. Для надежности пленников не просто связали, а буквально спеленали. Впрочем, рты затыкать не стали, и они могли переговариваться. Завхоз стонал и клял свое непомерное честолюбие, ругал Коромыслова вместе с его партией, а заодно Ремезова, Джамиля Джамильевича и Галлиулина. «Заставили меня, подловили, хитрые, проклятые бестии, провели маленького человека, подставили, не имели права». Ремезов терпел эти причитания, потом не выдержал и обложил завхоза матом, сначала на русском, потом на фарси и урду. Лже-Коромыслов затих, только сопел и всхлипывал.
Взрыв прогремел около трех часов утра. Заряд находился прямо под командирской палаткой. Дзардан признавался, что сам не знал, сколько гексогена и тротила туда заложили. Все, чем он располагал, это уж точно. Ударная волна прошлась по лагерю, срывая палатки, опрокидывая машины и расшвыривая дизель-генераторы. Мушахид и окружавшие его чернорубашечники не просто взлетели на воздух, а исчезли без следа. Еще несколько десятков чернорубашечников разорвало в куски. Оставшиеся в живых были ошеломлены и не сразу сообразили, что случилось. Люди Дзардана взяли их в кинжальный огонь, не щадили никого.
Пленников вытащили из ямы, освободили от пут. Они не сразу пришли в себя – слишком внезапным оказалось избавление от смертельной опасности. Завхоз совершенно утратил самообладание, беспричинно смеялся, пытался целовать бойцов Дзардана и лопотал какую-то невнятицу. Ремезов никак не мог унять дрожь в руках, а Хамзат на какое-то время потерял голос, лишь сипел, когда пытался что-то сказать. Но шок вскоре прошел. Всех усадили за наскоро сколоченный стол, на который водрузили закопченный самовар. Дзардан сам раздавал пакетики с чаем и наливал в чашки кипяток.
«Забавная шутка – эта нынешняя жизнь, ‒ подумал Ремезов. ‒ Час назад мы готовились к смерти. А сейчас, в самой глуши Зоны племен, среди талибов, чай пьем. И полевой командир, убивший не меньше сотни врагов, за нами ухаживает».
К завхозу вернулась членораздельная речь и он принялся изумленно изучать самовар. ‒ Из России? Советского Союза? Гуманитарная помощь?
Хамзат перевел и Дзардан расплылся в снисходительной улыбке.
‒ Мы считаем самовар не русским, а афганским изобретением. Чай сначала пришел к нам, из Китая. И гораздо позже с ним познакомились вы, русские.
‒ А-а, ‒ только и сказал завхоз.
‒ Но, наверное, вам хочется узнать, каким образом я организовал ваше спасение, как узнал о том, что замышляли Мушахид и Кази.
‒ Ну, да, ‒ кивнул Ремезов, ‒ хотя начинаю догадываться… ‒ он бросил взгляд на Хамзата, который покраснел и поспешил признаться:
‒ Когда мне стало известно о планах Кази, я испугался и сразу все передал Муалим-саабу.
‒ Вот как закрутилось, ‒ Ремезов покачал головой, ‒ слуга трех господ. Надо же!
Никто из присутствующих комедию Карло Гольдони не читал и вообще не слыхал о ней, но смысл уловили все. Дзардан улыбнулся в бороду, Хамзат опустил глаза, а завхоз расслабленно хрюкнул. Страшная ночь в яме отодвинулась в прошлое, и он вновь с оптимизмом смотрел в будущее.
‒ Что вы собираетесь делать? ‒ спросил Ремезов у Дзардана.
‒ Все просто, ‒ талиб сложил руки на груди. ‒ Созовем пресс-конференцию в Мирам Шахе. ‒ Там выступит господин Коромыслов, ‒ Дзардан с усмешкой бросил взгляд на завхоза, ‒ и расскажет о том, что произошло. Как Кази-ур-Рахман попытался сорвать мирные переговоры.
‒ Я не могу без указания… ‒ неуверенно попытался возразить завхоз. Но его оборвал Ремезов, понимавший, что в сложившейся ситуации спорить не следует.
‒ Будешь делать, что говорят. Других указаний не будет. Ты Дзардану жизнью обязан, ввек не расплатишься. Поэтому слушай и запоминай.
‒ Скажете, ‒ пояснил Дзардан ‒ что приехали договариваться о мире, а Кази-ур-Рахман решил помешать. Направил свой отряд, мы приняли бой и победили. Этого достаточно. Никаких подробностей… Подробности они услышат от меня. ‒ Сказав это, Дзардан посуровел.
‒ Господин Коромыслов в Исламабаде… в посольстве… с некоторой растерянностью заметил завхоз. ‒ Он там планировал пресс-конференцию, чтобы самому…
‒ Для меня существует один Коромыслов, это вы, ‒ отрезал Дзардан. ‒ Другого не знаю. Кто там у вас прячется в посольстве, не мое дело.
‒ Тот, кто прячется, пусть катится ко всем чертям! ‒ весело заявил Ремезов и заслужил поощрительный кивок Дзардана.
‒ Значит… ‒ взволнованно поинтересовался завхоз, ‒ потом мы поедем в посольство? После пресс-конференции?
‒ Конечно, ‒ подтвердил Дзардан. Похоже его забавлял опасливый завхоз. ‒ Прямиком.
‒ Кроме меня, ‒ понурился Хамзат. ‒ Кази не простит. А защитить меня некому.
Дзардан воспринял это как само собой разумеющееся и, глядя на Хамзата, сказал: ‒ Конечно, бачча33, оставайся в отряде. Но на твоем месте я бы подумал. В Зоне племен можно легко голову сложить и без помощи Кази.
‒ Так и есть, ‒ подхватил Ремезов.
‒ На вас я больше не буду работать, никогда! ‒ на глаза Хамзата навернулись слезы.
‒ Хорошо, пусть так, но тебе нужно учиться. В Исламабаде действительно может быть опасно, поедешь в Эмираты, тебе полагается вознаграждение, я и сам дам тебе денег. Найдется, чем заплатить за учебу.
‒ Я не знаю, как мне жить… ‒ с какой-то надрывной безысходностью произнес Хамзат.
***
О пресс-конференции в Мирам-Шахе написали все пакистанские и афганские СМИ, видеозапись разошлась по соцсетям. Особенное впечатление произвел завхоз, который разошелся и полностью перевоплотился в главу Партии свободы. Его выступление получилось сочным, колоритным и захватывающим: «Исламизм не пройдет! ‒ с завыванием декламировал он. ‒ Отстоим последний рубеж! Броня крепка и танки наши быстры. С нами бог и Андреевский флаг! Россия будет крепить сотрудничество с дружественным Талибаном и Пакистаном!».
Журналисты и политологи тщательно анализировали эту ахинею и приходили к далеко идущим выводам о внешней политике России в Центральной Азии.
В посольстве Ремезова и Тренькина встретили как героев. Судьба Хамзата не интересовала ни Галлиулина, ни Баш-Баша. Остался юноша с талибами – что ж, не он первый. Уже немало выходцев с Кавказа сражались в рядах исламистских группировок в Афганистане, Пакистане и на Ближнем Востоке. При случае этот факт можно будет упомянуть в телеграмме, но в том не было ничего нового.
Потап Никодимович сначала расстраивался, поскольку не удалось ему лично блеснуть на пресс-конференции, но потом не скрывал своего удовлетворения: лавры все равно ему достанутся. Можно было считать, что визит удался, переговоры прошли успешно. Он уже набрасывал тезисы своего выступления в Комитете Госдумы по борьбе с терроризмом. И предвкушал встречу с Президентом Пакистана на церемонии в Исламском университете.
‒ Я скажу, ‒ захлебываясь делился он с Джамилем Джамильевичем и Галлиулиным, ‒ что ислам, он разный, и мусульмане, они тоже разные. Плохие и хорошие. Как и христиане. Мы за хороших, которые порядок, стабильность и верховную власть поддерживают. Свобода – это не демократия вовсе, как считают всякие либералы на Западе. Свобода – это осознанное подчинение, эту формулу я лично вывел! Пакистанский президент меня поймет. А российский давно понял.
Завхоз Коромыслова уже мало интересовал и на вопросы о трудоустройстве в партийном аппарате отвечал сухо и коротко: «Не сейчас. В Москве звоните в секретариат. Место найдем. Но где, пока трудно сказать. В Заполярье ячейки создавать собираемся».
Тренькин чуть не плакал. Пришел к Баш-Башу с просьбой взять его на церемонию в Исламском университете, чем привел временного поверенного в состояние исступления. Он топал ногами и обвинил завхоза в политической близорукости.
‒ А если догадаются? Скандал! Два Коромыслова под ручку! Подкоп под двусторонние отношения! Миссия Потапа Никодимовича будет сорвана!
Завхоз клялся, что по-другому оденется и причешется, изменит свой облик до неузнаваемости, но Баш-Баш был неумолим. Тренькин рассчитывал на заступничество Коромыслова и зря. Тот не заступился.
Вечером, накануне мероприятия, завхоз пришел к Ремезову и горько рыдал. Ремезов как мог его успокаивал.
‒ Вы так хотите попасть туда? Уверяю, ничего особенного…
‒ Это для вас «ничего особенного»! А у меня в жизни больше ничего такого не случится! Когда я смогу еще хоть разок побыть очень важной персоной. Лидером партии и главой российской оппозиции! Про меня снова напишут, а президент руку пожмет.
‒ Он пожмет настоящему Коромыслову, а вы, даже если бы попали на церемонию, то в роли Тренькина, а не Коромыслова. И вам там будет гораздо тяжелее, чем здесь, в посольстве. Видеть все это…
‒ Ну так что же! ‒ не унимался завхоз. ‒ Пусть я будут стоять там трагически неузнанный. Я-то буду знать, кто чего стоит. У меня самооценка поднимется. Почему это ничтожество, этот Коромыслов? А?
‒ Действительно несправедливо… и насчет самооценки все верно, ‒ пробурчал Ремезов. ‒ А знаете… У меня появилась идея. Не обещаю, но попробую.
‒ Святой человек! ‒ воскликнул завхоз.
Тем же вечером Ремезов пришел к Галлиулину и имел с ним продолжительный разговор. Рашид Асланович колебался, но в конце концов согласился. Последний аргумент Ремезова оспорить было невозможно. В телеграмме центр что указывал? Всеми средствами обеспечивать безопасность высокого гостя.
Наутро Галлиулин и Ремезов обсудили ситуацию с Баш-Башем, а затем пригласили Коромыслова.
‒ Вот что… ‒ объявил Рашид Асланович, ‒ и в голосе его зазвучала озабоченность. ‒ Поступила информация, что готовится покушение. На вас. Во время церемонии. Террорист-смертник. Или террористка. Пока трудно сказать. Но потому узнаем. Когда взрывпакет сработает.
Коромыслов сглотнул слюну и побледнел.
‒ Несмотря на президента… Там же столько охраны…
‒ Университет исламский, студентов из кампуса не выгонишь. А они из Пакистана, Афганистана, Саудовской Аравии, Ирака… Надел пояс шахида или взрывчатку в рюкзачок положил.
‒ Но почему, с какой стати?
‒ По непроверенным агентурным данным, это месть Кази. Не может простить вашего успеха в зоне племен.
‒ Непроверенным?
‒ Да, не полностью. Но очень убедительным. Вероятность процентов 70. Или 80. А когда проверим, может быть уже поздно.
Коромыслов нервно клацнул зубами. Дрожащими руками достал сигарету, попытался закурить, но не смог. Тем не менее, Галлиулин не преминул заметить:
‒ У нас не курят. Надо принимать решение.
‒ Какое там решение! ‒ Коромыслов вскочил со стула и дважды обежал кабинет. ‒ Одно решение. Я не вправе… не могу… родина не простит. Когда ближайший рейс на Москву?
‒ На Москву рейсов из Исламабада не бывает, ‒ напомнил Ремезов. ‒ Только через Дубай. Или Абу-Даби. Или Доху.
‒ Какая разница! Давайте Дубай. Там дьюти-фри лучше.
‒ Хорошо, что у нас есть двойник, ‒ аккуратно заметил Ремезов. ‒ Кто-то должен вас заменить. Иначе в администрации не поймут.
‒ В какой? ‒ оживился Коромыслов.
‒ В обеих.
‒ В этом есть своя логика, ‒ добавил Галлиулин. ‒ В том, чтобы Тренькин снова заменил Потапа Никодимовича. Грудью защитил. К тому же, это его выступление на пресс-конференции в Мирам Шахе привело в бешенство Кази. Сдержанности не проявил. Опыта не хватило. Пусть отвечает.
‒ Однозначно! ‒ обрадовался Коромыслов. ‒ По всей строгости! Каждый сам должен расплачиваться за свои ошибки. Вот пусть и расплачивается. В следующий раз будет скромнее. Если следующий раз представится. Пусть едет к исламистам и террористам. А мне билет. И машину в аэропорт самую неприметную. Без дипломатических номеров.
‒ Заменим, ‒ твердо пообещал Галлиулин. ‒ У нас пакистанских номеров целый набор. На любой вкус.
‒ Итак, ‒ подытожил Ремезов, ‒ отправимся втроем. Мы с Джамилем Джамильевичем и завхоз. Достойно представим великую державу. А Рашиду Аслановичу надо остаться, я так думаю, да, Рашид Асланович? Посольство не оголять. Ситуация чрезвычайная.
‒ Настолько чрезвычайная, ‒ подал голос Баш-Баш, ‒ что я тоже не могу оголять. Пожалуй, и мне следует остаться. Террористы могут не только там, но и тут ударить, правильно я говорю? Возьмут и нападут. Поэтому, я считаю, надо создать штаб и организовать непрерывное дежурство. Составим график. Комендантам раздадим оружие.
Галлиулин вначале оторопел от такой прыти временного поверенного, но не стал спорить:
‒ Штаб так штаб.
***
Праздник в Исламском университете был в самом разгаре. Вдоль большой лужайки выстроились стенды землячеств: малайзийского, саудовского, египетского, индонезийского, бангладешского… Разложены были яркие буклеты, журналы, книги, всевозможные народные поделки, географические карты. У каждого стенда – национальные флаги. Студенты добросовестно потрудились, стараясь перещеголять друг друга. Флаги поражали своими размерами. Из тяжелого дорогого шелка, с бахромой, кистями. Российский впечатлял – длиной около трех метров, с окантовкой из золотистой материи. Рядом с флагом вытянулись, чуть ли не по стойке «смирно», Исмаил и Чотча. Ребята несколько напряжены, но это вполне объяснимо. Ведь рядом с ними – руководитель одной из крупнейших партий в России – Потап Коромыслов! Важный, в темно-синем костюме, в белой рубашке и галстуке.
Официальный наряд Ремезов выпросил у Баш-Баша – чтобы, как он выразился, добиться полной аутентичности. Это подействовало, и Баш-Баш отдал костюм, но при этом слезно просил обращаться с ним бережно. «Итальянский, индпошив, холодная шерсть, в Москве двести тысяч заплатил». А когда завхоз удалился, с волнением заглянул в глаза Ремезову:
‒ Лишь бы не бомба! Я такой ткани и мастера уже не найду. Мойше Соломонович, старая школа. Дырки от пуль не проблема, художественная штопка…
Настал самый торжественный момент. Президент обходил стенды, здоровался со студентами и дипломатами. У каждого стенда задерживался на одну-две минуты, давая возможность музыкантам, расположившимся в центре лужайки, сыграть государственный гимн.
В это время черно-желтое исламабадское такси подкатило к арке, установленной у входа на лужайку. Ее украшали цветы и изречения Пророка. Из такси вылез Хамзат, расплатился с водителем. Показал охране студенческий пропуск и зашагал прямиком к российскому стенду. Ремезов увидел, бросился навстречу.
Эй, парень, что случилось? Ты же не хотел приезжать. Наверняка люди Кази тебя ищут. Они могут быть здесь.
Хамзат на секунду остановился, посмотрел на Ремезова, в его взгляде на этот раз не было ни страха, ни сомнения.
‒ Умереть можно в любом месте. Какая разница где!
‒ А забыл, что говорил прежде? Что Россия тебе не родина?
‒ Не забыл. Но я еще не во всем разобрался. Когда нас собирались убивать, там… То хотели это сделать потому что мы русские. И я подумал, что это важно – иметь то, за что можно умереть. А не просто потому что подвернулся бандитам под руку. У человека должно быть то, за что можно умереть. Семья, любимая девушка, страна. Семьи у меня нет, девушки тоже. А страна… Страна все же есть. Пускай, это Россия. И я не хочу, чтобы меня считали трусом и предателем.
Они прошли через лужайку, туда, где в напряженных позах застыли Исмаил, Чотча и завхоз.
Студенты опешили от неожиданного появления сокурсника. Он подошел к карачаевцам, стал рядом – под широким полотнищем флага. Исмаил и Чотча принялись выпытывать, где он был, да что делал, но Хамзат только улыбался и отнекивался.
Извините, парни, устал. Боялся – не успею…
В поведении чеченца, в его взгляде было нечто такое, что удерживало от дальнейших расспросов. Да и какие расспросы, когда к ним уже подходил президент! Оркестр заиграл государственный гимн. Президент пожал руки студентам, Ремезову и оцепеневшему завхозу.
‒ Ну, не молчи, вспомни, что должен сказать, ‒ прошипел Ремезов. ‒ И завхоз вспомнил. Очнувшись от сомнамбулического состояния, неожиданно для самого себя, не сказал, а рявкнул, да так что президент отшатнулся: ‒ Пакистан зиндабад! Россия пайндабад!34
Президент поощрительно улыбнулся и на мгновение задержал руку завхоза в своей.
‒ Вы мужественный человек. Ваша страна должна гордиться вами.
Глаза у завхоза были на мокром месте и позже он признавался, что большего счастья в своей жизни не испытывал.
После церемонии водитель увез его на посольском лимузине. А Ремезов пошел за Хамзатом в общежитие, поднялся вслед за ним в его комнату. Парень собрал свои вещи, их было совсем немного. Несколько маек, свитер, кроссовки, пара дисков.
‑ И что теперь? К Дзардану?
‒ А куда еще? В Эмираты?
‒ К дьяволу Эмираты! ‒ вырвалось у Ремезова. ‒ Он вдруг понял, что решать нужно здесь и сейчас. Другого шанса не будет.
‒ В Москве до тебя Кази не доберется.
Хамзат недоверчиво покосился на Ремезова.
‒ А что? Давно надо было об этом подумать. Продолжишь учебу, только не в исламском университете. Выберешь, в каком. А жить можно у меня. Квартира пустая. Мне еще два года в командировке трубить.
Хамзат забросил на спину рюкзак, сделал несколько шагов, потом остановился.
‒ Зачем вам это?
‒ Ну, скажем, чтобы в зеркало без стыда смотреть. По утрам, когда бреюсь. Это во-первых. Во-вторых, чтобы квартиру кто-то стерег и пыль вытирал. По-моему, ты с этим справишься. А если серьезно, то мне трудно сейчас объяснить. Но я бы этого очень хотел. Честно. Давай, понесу. ‒ Ремезов забрал у Хамзата рюкзак. Они спустились вниз и вышли из общежития ‒ в марево жаркого дня.