Buch lesen: «Птица и Король»

Schriftart:

ISBN 978-5-0060-7942-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Ильштрасс – это дыра в заднице Земного мира.

Суровый, мрачный край, где жизнь висит на волоске, а смерть дышит в затылок. Когда-то эти земли – Олтгейм и Фьерзир – были разрозненными королевствами. Но теперь все под одним флагом, под пятой Империи, что растоптала их волю, втоптала их гордость в грязь. Знаете, что здесь ждёт магов? Кровавая расправа. В этом грёбаном царстве не терпят чародейства. Лишь запах магии – и всё, ты труп. Схватят, притащат к Великому Судье, и дело твоё решено. Отрубят голову, сожгут – что угодно, но от тебя останутся лишь обугленные кости.

Но есть одна легенда, от которой кровь стынет в жилах даже у самых отмороженных ублюдков. Легенда о тех временах, когда магия текла в жилах Земного мира, как река, и мир утопал в её величии. И был среди колдунов один, чей аппетит к власти и бессмертию был ненасытен, как голод демона. Имя его исчезло, стёрто из памяти, но кровь тех, кто его знал, всё ещё пропитывает эту землю.

Он был силён, чертовски силён. Знал тайны, что могли создать новый мир или стереть этот до основания, оставив лишь пепел и крики умирающих. Короли дрожали перед ним, как трусливые шавки, чувствуя на себе его взгляд, от которого холод пронизывал до самых костей.

Но даже такой демон однажды пал. Его тело вонзили в землю, а душу заперли в Марвирте – месте, что хуже самой смерти, где черти жрут твои мечты и надежды. Но маг не умер. Он гниёт там, проклятый, жаждущий крови, власти и мести. Ждёт, как зверь, готовый рвануть на свободу, как только найдёт способ.

Говорят, что есть ключ, и этот ключ – младенец, способный вернуть его в мир живых. Один маг – ублюдок, потерявший остатки разума, – может найти это дитя, то самое дитя, что откроет врата и впустит этот кошмар обратно. И тогда кровь польётся рекой, земли содрогнутся, а небеса расколются от его гнева.

Не будет пощады. Не будет спасения. Только вечная ночь, пропитанная болью и страхом, будет ждать тех, кто остался в этом мире.

Надежда? Сдохла.

Только кровь, ужас и вечная тьма.

Белфорд

Ночь опускается на Олтгейм, будто чёрная пелена, утягивающая всё в бездну. Холодная луна пробивается сквозь низкие облака, заливая серебристым светом дорогу к замку Грефтов. Хрен с ним, я и в полной тьме найду путь. Каждый шаг отзывается в промёрзлой земле. Ветер хлещет, как бритва по коже, но я чувствую только ледяное спокойствие. Этот мир давно мёртв для меня.

Сэм, мой верный пёс, следует рядом. Его массивная тень растворяется в ночи. Чуть позади плетётся Ал. Но даже в этой тьме я чую их мысли – всякий страх, каждую дрожь перед тем, что будет дальше.

Замок Грефтов вырастает перед нами, как мерзкое чудовище, вытягивающее когтистые башни в небо. В окнах – ни единого проблеска жизни. Может, все там уже подохли? Хотел бы я в это верить. Но нет, они там, греются у огнища, не подозревая, что их ждёт.

– Сэм, – мой голос режет тишину, как нож по горлу. – Ты готов?

– Всегда, лорд, – рычит он в ответ.

Его голос – рокот, предвещающий гибель грозы.

Ал молчит, но я слышу его мысли: жалкий страх, смешанный с готовностью подчиниться, как только я дам знак.

Лес безмолвствует.

Затишье вокруг – как предсмертная агония, когда время замирает и смерть уже закидывает косу. Ветер приносит ледяные иглы, но что мне мороз? Холод внутри меня сильнее.

Каждый шаг приближает к цели.

Этот замок станет моей ареной, и кровь потечёт рекой.

Вдруг в лесу мелькает отблеск огня. Он пляшет между деревьями, как дьявольски дерзкий фантом. Звон стали, крики. Боль и ярость разрезают тишину. Я поднимаю руку, и стражники тут же замирают.

– Что за дерьмо там происходит? – Сэм напрягает слух, готовый в любой момент выдрать чью-то глотку.

– Узнаем, – шиплю я, чувствуя, как магия закипает в венах, готовая выскочить наружу, как ненасытный зверь.

Мы крадёмся к огню, скользя между деревьями, как хищники, готовые нанести смертельный удар. Тени вокруг оживают, подчиняясь мне.

Ночь – мой союзник, мой тёмный покров.

Чем ближе мы, тем ярче огонь, тем отчаяннее схватка. Это не бой, а грёбаная резня. В свете костра замечаю фигуры, сражающиеся в смертельном танце. Их движения быстры, удары точны. И среди них – одна. Чёрные волосы развеваются, как крылья ночи. Зелёные глаза сверкают гневом, готовые сжечь всё на пути.

Абигейл.

Замок Грефтов пока что спит в ледяном сне, но этот сон станет кровавым кошмаром. Когда первый луч света коснётся его стен, мир изменится. Всё, что знал этот проклятый мир, будет разорвано в клочья.

Навеки.

Глава 1

Птица взлетела из клетки сна, Король за решёткой, где жизнь – цена

Днями ранее

Ильштрасс – это дыра в заднице Земного мира.

Мрачное место, где каждое утро проходит однообразно, пока холод не проберёт до костей и не заставит двигаться быстрее. У нас здесь солнце – враг, его свет лишь подчёркивает серость камней и багровый след на небе. В замке тихо, но я знаю, что мать где-то уже ходит по коридорам, проверяя, всё ли на своих местах, будто строгая надзирательница.

Подтягиваюсь и скидываю одеяло. Лёд вонзается в ступни, и я чувствую пробуждение так ярко, как никогда. Пальцы немеют, едва касаются оконной ручки, а во дворе слышен детский смех – это Денни, мой младший брат, снова поднял на уши всех, кто осмелился спать после восхода.

– Проклятье, малыш, – шепчу, усмехаясь, смотря на его белобрысую макушку внизу.

Но в следующее мгновение что-то странное охватывает сердце, словно едва уловимый шёпот проходит сквозь голову. Звук настолько тихий, что я не могу различить слов, и всё же он будто режет по ушам, оставляя ощущение, что кто-то наблюдает за мной из темноты. Тень, невидимая и неосязаемая, оживает за моей спиной, выжидая, когда я обернусь.

Сжимаю руки в кулаки, заставляя себя не реагировать. Глупости. Просто холод и моё воображение играют со мной злую шутку. Я не могу позволить себе бояться.

Провожу рукой по волосам, отгоняя мысли, и иду к зеркалу. Моё отражение – это напоминание, что я – чужак в семье. В этой стране все светловолосые и светлоглазые. В Ильштрассе таких, как я, называют тёмными. Будто чёрные волосы и зелёные глаза – это клеймо, чтобы сразу знать, кто чужой. Мама ненавидит это так, как только она умеет, – будто своим видом я вызываю у неё жалость. А её взгляд, когда она прикасается ко мне, холоднее здешних зим.

На столе лежит письмо. Холодный комок поднимается из живота – это от Райна, моего брата. Он годами не появлялся в замке, но в каждой строчке его почерк – тот же юный, немного дерзкий, каким был, когда он и я сражались на деревянных мечах втайне ото всех. Он пишет, что скоро прибудет, и мне стоит готовиться. Глупец. Дело не в том, что я хочу его видеть. Дело в том, что на землях Олтгейма он рискует – Империя не прощает ни свободы, ни магии. А кто знает, где он и с кем связался?

Подтягиваю пояс, крепче затягиваю ремешок на тунике и ухмыляюсь, глядя на своё отражение. Мать уже ждёт – проверит, всё ли в порядке. И, быть может, напомнит мне в очередной раз о приличиях и границах дозволенного, как будто не для этого я была рождена.

Стук в дверь – как топот солдат по льду.

– Абигейл? – голос матери холоден, но всё-таки что-то в нём сломлено.

– Заходи.

Она появляется в дверях, как призрак. Бледная, с пронзительным взглядом и блеском в глазах, который будто высасывает жизнь. Её фигура – как статуя, каждая черта идеальна, будто отмерена. Она приближается и смотрит на меня, скользя взглядом по одежде, по каждой складке, по моим рукам, держащим письмо.

– Ты снова встала слишком поздно.

– Здесь нечего пропустить.

– Ты опять в этих лохмотьях, – мать осматривает меня с головы до ног, поджимая губы. – Абигейл, мне не нужно напоминать тебе, что ты скоро достигнешь брачного возраста?

Она стоит, высоко подняв подбородок, а в глазах плещется что-то похожее на злость, сдержанная, но такая ощутимая.

– Вы с отцом уже составили список? – отвечаю, не отрывая взгляда от письма. – Наверное, среди женихов есть парочка беззубых стариков с замками под Ильштрассом?

Её глаза вспыхивают гневом, но она сдерживается, как всегда.

– Замуж – это твоя единственная возможность быть полезной. Думаешь, я шучу, Абигейл? – она сжимает пальцы так, что костяшки белеют. – Знаешь, сколько я от тебя терплю? С твоим характером и этими… взглядами?

– Думаю, что мои взгляды вряд ли могут быть интересны жениху, который просто хочет прибрать к рукам очередную живую душу, – усмехаюсь и откладываю письмо Райна в сторону.

Мать стоит неподвижно. Она держит голову высоко, будто пытается убедить себя в чем-то, но мне знакомо это выражение – это отчаяние, прикрытое гордостью.

– Абигейл, – её голос звучит резче, чем обычно, – ты не понимаешь, в каком мире живёшь. Здесь, в Ильштрассе, женщина может быть только полезной или мёртвой. Такова наша участь, и нет смысла спорить с тем, что установлено законами. В этой стране женщина стоит дешевле собаки, и если ты отказываешься от брака, то значит, выбираешь жизнь в рабстве. Или ты надеешься, что отец будет защищать тебя вечно?

Сжимаю пальцы так сильно, что ногти впиваются в кожу. Она ждёт от меня послушания, смирения, потому что знает, что против Ильштрасса мы с ней – ничто. Здесь законы просты, как рубящий удар секиры: «женщина – принадлежность мужчины». Мать не раз говорила мне, что брак – единственная «привилегия», которую нам позволяют выбрать. И то только до того момента, пока женщина не становится чьей-то собственностью.

– Ильштрассу плевать, кто ты, Абигейл. В глазах судей ты будешь не больше, чем собственность. И даже если я говорю о замужестве, знай: это не только мой выбор. Я делаю это ради тебя, потому что иначе тебя лишат всего, что у тебя есть.

Я смотрю на неё и стараюсь не дрогнуть под её тяжелым взглядом.

– Значит, я должна просто склонить голову, смириться и позволить себя продать? А если я этого не сделаю? Если я скажу «нет»?

Она закусывает губу, и в её глазах вспыхивает жестокая решимость.

– Скажешь «нет», – её голос холоден, – и этот дом, который сейчас для тебя тюрьма с роскошью, превратится в клетку, из которой ты не сможешь выбраться. Ты будешь всего лишь рабыней, а если кто-то посчитает нужным – закончишь свои дни на площади под секирой. Ты ведь знаешь, как здесь карают женщин, которые отказываются от своего места. Ты видела их. Или хочешь стать одной из них?

Сжимаю зубы, чтобы сдержать ярость.

– Значит, это моя судьба? Быть проданной, как вещь, без права голоса? – почти шепчу, но каждое слово отдаётся в груди, как раскаты грома.

– Я хочу, чтобы ты жила, Абигейл, – с нажимом говорит она, и её взгляд становится тяжелее. – Если для этого нужно сломать твою гордость – так и будет. Это Ильштрасс, а не твоя сказочная мечта о свободе. Женщина здесь – это собственность, украшение, которое могут с лёгкостью заменить, если оно сломается. Я знаю, тебе ненавистно это слушать, но в этом холодном мире ты либо подчинишься, либо исчезнешь. Я сделала свой выбор, и ты сделаешь свой.

– Твой выбор, – холодно бросаю я, чувствуя, как гнев захлёстывает всё внутри. – Но не мой.

Мать сжимает губы. Её глаза на мгновение дрогнули, но она быстро скрывает это за привычной маской.

– У тебя нет выбора, – её голос звучит так, будто она сама пытается в это поверить. – В твоей жизни будет всё, что только можно иметь здесь, в Ильштрассе. Всё, кроме свободы. Таков наш мир, и если я должна быть злой, чтобы ты осталась в живых, – значит, так и будет.

Она отворачивается, и я замечаю, как её плечи напряжены, словно этот разговор высосал из неё все силы. Не оглядываясь, она идёт к двери и, дойдя до порога, останавливается.

– Когда-то ты поймёшь, что я сделала всё, что могла, чтобы защитить тебя. Но если ты не смиришься, Абигейл, я не виню тебя. Здесь все мы – лишь пешки в игре, правила которой пишут не женщины. Я говорю тебе то, что должна сказать, – голос становится тише, и я едва успеваю уловить её слова. – И если когда-нибудь захочешь отомстить, я пойму.

Она на секунду колеблется. Рука чуть подрагивает, и я замечаю в её глазах нечто, чего раньше никогда не видела. Это не просто гнев, это нечто большее – словно что-то из её прошлого, забытое и запрятанное, всплыло на поверхность. Взгляд матери обжигает, и я ощущаю его тяжесть.

– Ты не поймёшь, Абигейл. Есть вещи, о которых ты никогда не узнаешь. Иногда, чтобы жить, приходится прятать своё прошлое так глубоко, что забываешь его сама. Может быть, если бы не… – она на мгновение замирает, – если бы не ошибки, которые я когда-то совершила, возможно, ты бы никогда не появилась на свет.

Она не даёт мне времени ответить и продолжает, приглушив голос:

– Ты – моя ошибка, Абигейл. Но самая красивая из всех возможных. Именно поэтому я хочу, чтобы ты жила, даже если это значит выдать тебя замуж.

Она разворачивается и уходит, оставляя за собой запах благовоний, словно ничего не произошло.

Лёд внутри не отпускает, и я почти ненавижу мать за это – её терпеливую, холодную доброту, безразличие к тому, кем я могла бы стать.

Я выхожу из комнаты и крадусь вниз по каменной лестнице, чувствуя, как холод давит на кости. В этом доме каждый угол замерзший, как сердце этой империи.

Ильштрасс – империя бесконечной зимы, снежного молчания и серых стен, которые, кажется, держат небо, чтобы оно не рухнуло. Здесь каждому с рождения знакомы две вещи: сталь и страх. В южных землях говорят, что магов у нас казнят для устрашения, но это не совсем правда. Здесь их выжигают, потому что боятся. Империя, когда-то захватившая Олтгейм, Фьерзир и прочие королевства, боится саму идею о том, что кто-то может обладать силой, которой нет у императора.

Все знают, что те, кто осмеливается использовать магию, исчезают ночью – выведенные, как скот, с кляпом во рту. А наутро на воротах только пустота и мокрая от крови земля.

Спускаюсь по холодной каменной лестнице, и с каждым шагом до меня доносится глухое эхо ударов. Во дворе стоит отец – высокий, прямой, как когда-то, но теперь в его фигуре больше усталости, чем силы. Он поднимает меч, но его движения уже не те, что прежде: тяжёлые, словно он с трудом удерживает сталь в руках.

– Пришла, наконец, – бросает он, едва взглянув на меня, и кивает на меч, лежащий у его ног. – Берись.

Поднимаю оружие и тут же ощущаю его вес. Холодный металл вонзается в ладони, но я крепко сжимаю рукоять. Отец не терпит слабости.

– Что я всегда тебе говорю? – его голос звучит как команда, и он поднимает меч, готовясь к первому удару.

– В бою нет времени на ошибки, – отвечаю, вставая в боевую стойку.

– Вот именно! – Он наносит первый удар, тяжёлый и резкий, и я едва успеваю парировать. – Здесь и сейчас ты обязана быть лучше, чем была секунду назад.

Его меч с силой сталкивается с моим, и руки отзываются тупой болью. Он меняется в стойке и снова идёт в атаку, не оставляя мне времени на передышку. Каждый его удар всё тяжелее, и я чувствую, как напрягаются мышцы, как ноги подкашиваются от напряжения. Но я не могу позволить себе дрогнуть.

– Держи меч крепче! – он делает выпад и скользит по лезвию, едва не выбивая меч у меня из рук. – Если твоя хватка слабая, он станет обузой, а не оружием.

– Держу, – сквозь зубы бросаю я, собирая силы, чтобы парировать его следующий удар.

– Тогда покажи мне! – Он вновь бросается в атаку. Его лицо остаётся холодным, как лёд, и даже когда я чуть ли не падаю под натиском, он не смягчается.

Мечи сталкиваются снова и снова, и от каждого удара я чувствую, как вибрации проходят по всему телу. Его лицо не выражает жалости или сочувствия – только строгую сосредоточенность. В какой-то момент я едва успеваю уйти от удара, и сталь разрывает воздух там, где только что была моя шея.

– В бою тебе никто не даст передышки, – говорит он, и в его голосе звучит почти раздражение. – Ты не леди здесь, Абигейл. Ты должна уметь защищаться. Двигайся!

Отступаю на шаг, меняя стойку, и бросаюсь вперёд, пытаясь атаковать его сбоку. Отец легко уходит в сторону, и в мгновение ока его меч оказывается у меня перед лицом.

– Слишком медленно, – холодно отмечает он. – Если бы я был твоим врагом, ты бы уже умерла.

– Если бы ты был моим врагом, я бы не стояла перед тобой так беззащитно, – бросаю в ответ, чувствуя, как внутри разгорается гнев.

Он усмехается, но во взгляде всё та же усталость. Я вновь иду в атаку, но он парирует каждый мой удар с видимой лёгкостью. Я замечаю, как его руки едва заметно дрожат после каждого столкновения, но он скрывает это.

– Ты запомнишь это, Абигейл, – говорит он, когда я вновь пытаюсь его ударить, но он уходит в сторону, будто видит мои движения наперёд. – В бою никто не даст тебе времени исправить ошибку. Каждое движение – это обещание. Проклятие, если оно оказалось ложным.

Его слова звучат в ушах, как приговор, но я не опускаю меча. Его глаза – холодная сталь, но я замечаю, как напряжение пробегает по его лицу, как каждое движение даётся с трудом.

– Ещё раз, – командует он, и я бросаюсь вперёд, выкладываясь изо всех сил. На этот раз он отступает на шаг, и мне удаётся коснуться его лезвия своим мечом.

На мгновение он замирает, и я вижу, как его лицо едва заметно искажается от боли. Он быстро отводит взгляд, делая вид, что ничего не произошло, и крепче сжимает рукоять.

– Ты молодец, – говорит он, тяжело дыша, но взгляд его остаётся твёрдым. – Но этого недостаточно. В бою тебе придётся защищать не только себя, но и тех, кто рядом.

– Я готова, – бросаю я, чувствуя, как сжатые зубы превращают слова в шёпот. – Готова стать сильнее.

Отец кивает, хотя его лицо остаётся серьёзным.

– Надеюсь, что это так, Абигейл. Потому что однажды я не смогу быть рядом.

Мы стоим в тишине, и я вижу, как его плечи поникли. Он с трудом сжимает меч, его руки дрожат, и я понимаю: этот бой дался ему тяжелее, чем мне.

Мои мысли отвлекают прибытие гостя.

Слышу за спиной знакомый шум и едва подавляю смех – это его манера взмахнуть плащом, будто он только что вернулся с поля боя. Оборачиваюсь и вижу, как в замок входит Райн, мой двоюродный брат, которого я не видела уже несколько лет. Он всегда умел ворваться в дом так, будто за его спиной вся северная стража, и с первого взгляда всё в нём такое же: светлые волосы, крепкие плечи, легкая усмешка и, как всегда, уверенность, что в этом замке ему рады.

– Абигейл! – Он приподнимает меня на руки, как будто мы всё ещё дети, но я чувствую его напряжение. Это будто бы последний шаг перед тем, как он решится на что-то опасное.

– Не забыл меня? – Я опускаюсь на землю, и наши взгляды пересекаются.

В его глазах столько веселья, но и тревоги, будто он уже не мальчик, которого я знала. За ним входят дядя и тётя. Они всегда выглядели непринуждённо, даже роскошно в этом холодном Ильштрассе.

Дядя Денли – высокий, крепкий, с белокурыми волосами, – всегда казался воплощением того, каким должен быть настоящий лорд. Его жена, Яви, почти его противоположность: строгая, с узкими, холодными чертами и пронзительным взглядом, который будто видит каждую тайну. Но она обнимает меня с нежностью, как сестру, и я позволяю ей это.

Мы садимся за длинный дубовый стол, едва удерживая вежливость, и, несмотря на привычное тепло семьи, меня не покидает мысль, что здесь что-то не так. Отец ест молча, его взгляд туманен, и он весь какой-то серый, будто не спал неделями. Лицо матери – маска учтивости, хотя пальцы сжимают салфетку так, что на ней остаются следы.

– Ты выглядишь иначе, – шепчет мне Райн, когда завтрак уже почти закончен.

– Это потому, что теперь я тут одна, – отвечаю, как всегда, прямо. – Тебя не было так долго, что я уже забыла, каково это – быть живой.

Райн опускает взгляд и на миг задумывается, будто взвешивает, стоит ли говорить дальше. В его лице, обычно весёлом и открытом, сейчас проступает что-то мрачное, почти опасное.

– Этот дом всегда казался мне крепостью, – говорит он, наконец, вполголоса. – Но теперь, когда я здесь снова, он выглядит… как тюрьма. В Олтгейме даже стены давят на плечи.

Киваю, молча соглашаясь. Наш дом всегда был местом силы и страха. В этих каменных стенах закон всегда выше человека. Здесь есть только одна свобода – подчиняться.

– Ты прав, Райн, – шепчу я. – И в этой тюрьме от меня ждут, что я буду счастлива, буду следовать правилам, молча принимать судьбу.

Я чувствую, как его рука слегка сжимает мою, поддерживая, – жест простой, но значащий для нас больше, чем можно передать словами. Потому что мы знаем: в Ильштрассе женщина не может выбирать. Здесь у неё только два пути: остаться в рамках, подчиниться воле мужчин и забыть о собственных желаниях… или исчезнуть. Этот мир, эта империя – они не потерпят иного.

– О чём шепчетесь? – Дядя Денли улыбается, но в его глазах светится лёгкое напряжение.

– Отец, мы просто делимся новостями, – отвечает Райн, делая вид, будто мы говорили о пустяках. Но я вижу, как дядя Денли, будто не доверяя, смотрит на меня, оценивающе.

Он всегда был непреклонен, как и все мужчины Ильштрасса, убеждённый в том, что честь и послушание – высшие добродетели. Но Райн – другой. В нём есть сила и воля идти против традиций. Возможно, поэтому мы с ним всегда были так близки.

Тишину прерывает звук отодвигаемого стула. Отец, седой и будто уставший, тяжело встаёт из-за стола. Его лицо обострилось, глаза блестят каким-то болезненным светом.

– Абигейл, – он кивает мне, – нам нужно продолжить наш урок.

Молча киваю, хотя сама чувствую напряжение: каждый раз, когда мы тренируемся, я замечаю, что он всё слабее. Отец заставляет себя подниматься, но я вижу, как его плечи ссутулились, как ему всё труднее выдерживать наш ритм.

Райн переводит взгляд с меня на отца, и в его глазах мелькает тревога.

– Дай нам время, – прошу Райна, и он, поняв без слов, кивает и встаёт, отправляясь к дяде и тёте.

Выхожу вслед за отцом во двор, чувствуя холод Ильштрасса, пронзающий до самых костей.

Здесь, на сером камне, все тренировки будто часть единой жестокой игры, где одно неверное движение может стоить жизни. Таков Ильштрасс. В этой империи любой закон написан кровью, каждый приказ – как клинок. И магия… она проклята здесь, проклята не только словами, но и законами, которыми управляют Возрождённые.

– Держи меч ровнее, – отец бросает мне свой клинок, и я едва успеваю его поймать. Он тяжёлый, холодный, как и всё в этом мире.

Мы встаём напротив друг друга. Я чувствую его тяжёлое дыхание, но он не отступает. Его взгляд – всё ещё сталь, и каждый его удар – будто напоминание, что даже слабость не оправдание для поражения.

– Абигейл, – его голос резок, он смотрит мне в глаза. – Ты должна понять: этот мир не терпит слабости. В Ильштрассе выживают только сильные. Ты женщина, и это будет тебе всегда мешать. Но я не позволю тебе сдаться.

Мы скрещиваем мечи, каждый удар отзывается в теле, как вспышка боли, но я отражаю его снова и снова. Знаю, что он делает это не для того, чтобы просто научить меня владеть оружием, – он готовит меня к миру, где в любой момент мне придётся защищаться.

– Ты всё время ослабляешь хват, – бросает он, резко меняя тактику, а его клинок едва не выскальзывает из моих рук. – Вспомни, что я говорил: меч – продолжение твоей руки, не дай ему упасть. Каждый удар – это выбор.

Его лицо становится жёстче, а дыхание сбивается, но он делает ещё один выпад, и я едва успеваю его блокировать. Наши взгляды встречаются, и я вижу, что этот бой – не только для меня. Он нужен ему самому, чтобы доказать, что он всё ещё способен защищать, что силы ещё не покинули его полностью.

– Отец, ты устал, – шепчу я, но он не отступает, его лицо – это смесь боли и решимости.

– Запомни одно, Абигейл, – он говорит, тяжело дыша. – Здесь, в Ильштрассе, закон на стороне тех, у кого есть сила. Без неё ты – никто. А твоя единственная сила сейчас – я.

Мы останавливаемся, и я вижу, как ему тяжело стоять, но он делает вид, что всё в порядке.

– На сегодня хватит, – произносит он, отходя на шаг и опираясь на меч, будто на трость. – Я надеюсь, когда-нибудь ты поймёшь, почему я заставляю тебя это делать. И почему мне приходится идти на всё это ради твоего будущего.

Отец тяжело выдыхает, опускает меч, и я вижу, как он едва сдерживает дрожь в руках. Это не просто усталость – он выглядит так, словно весь мир давит на него своей тяжестью, но я молчу, не решаясь спросить. Ещё мгновение он стоит передо мной, будто обдумывая что-то важное, затем с усилием распрямляется и отводит взгляд в сторону, к замку.

– Отец… – начинаю я, но он не отвечает.

Секунду наблюдаю за ним, стараясь уловить хоть намёк на то, что происходит. Но его лицо – та же непроницаемая маска, и мне ничего не остаётся, кроме как разжать ладонь и позволить мечу коснуться земли.

Мы молча возвращаемся обратно к замку.

***

В тот же вечер мы с Райном оказываемся в холле. Он, как в детстве, легко и непринуждённо осматривает наш старый замок, будто примеряет его на себя. Мы стоим рядом, и я не могу не заметить, как по его лицу пробегает еле уловимая тень – словно он собирается что-то сказать, но не находит слов.

– У тебя всегда были такие глаза, Абигейл, – говорит он вдруг, переводя взгляд на меня. – Яркие, острые… не от мира сего. В Ильштрассе я не видел таких глаз больше ни у кого.

– И? – усмехаюсь, пытаясь скрыть волнение. – Хочешь сказать, что это ещё один знак моего несчастья?

Райн качает головой; его взгляд серьёзен.

– Знак того, что тебе здесь не место, – отвечает он спокойно, почти шёпотом. – Ильштрасс гасит всех, кто выделяется. Ты должна это понимать. Как бы ты ни старалась быть одной из них, они всегда будут видеть в тебе чужую.

– А что мне остаётся делать? – я почти смеюсь, но в глазах у Райна – то же понимание. Он знает, что для меня здесь нет свободы, нет пути к самой себе, только путь к правилам, окружающим меня, как стены.

– Найти свой путь, – отвечает он после долгой паузы. – Даже если этот путь приведёт тебя далеко отсюда.

– И в каком направлении, по-твоему, мне его искать? За этими стенами? В другой стране? – внутри поднимается тоска, но Райн лишь смотрит на меня, как смотрел, когда мы были детьми, – с тихой уверенностью, что все преграды можно обойти, все стены – сломать.

– Может быть, и так, – говорит он наконец. – Но прежде чем решишь, куда пойдёшь, узнай, кто ты на самом деле. И что готова защищать.

Эти слова остаются со мной, даже когда он уже уходит, растворяясь в тени коридоров.

***

Позже я иду по холодным коридорам замка; отзвуки шагов возвращаются эхом, когда я поднимаюсь на второй этаж. В ночной тишине мне кажется, что стены дышат вместе со мной. Замок словно оживает, и я чувствую, как каждый шаг оставляет в нём след.

В своей комнате зажигаю свечу и вглядываюсь в колеблющийся огонёк. «Кто я на самом деле?» – тихо шепчу себе, будто надеясь услышать ответ. Но кроме пустой тишины и дыхания ночи мне не отвечает никто.

И пока я стою, вглядываясь в свой собственный силуэт в зеркале – чёрные волосы, зелёные глаза, – я чувствую, что моя жизнь здесь – нечто чуждое мне.

Всё, что от меня требуют, всё, чего ожидают, – как клетка, которую я должна принять и полюбить, но не могу. Вспоминаю Райна, его слова, его взгляд, полный уверенности, и во мне что-то зреет – тихое, но сильное.

Свеча мерцает, отбрасывая на стены смутные тени. Я присаживаюсь на край кровати и смотрю в окно на мрачные башни Олтгейма. Город как будто застывает в ночи, словно скованный заклятием. Иногда мне кажется, что сама земля здесь впитала кровь и страх всех, кто пытался вырваться на свободу.

Тишину разрывает тихий стук в дверь. Я подскакиваю, и сердце вдруг начинает биться быстрее.

– Входи, – мой голос звучит глуше, чем я ожидала.

Дверь открывается, и в комнату заходит отец. Его лицо осунулось, а глаза блестят усталостью, словно он провёл бессонные ночи в размышлениях о том, как уберечь нас. Секунду он стоит на пороге, потом входит и закрывает за собой дверь.

– Отец, что с тобой? – я подлетаю к нему, протягиваю руку, но он едва сдерживает её, делая усилие, чтобы удержать равновесие.

– Не нужно, Абигейл, – говорит он с тихой усталостью, стараясь взять себя в руки. – Я сам.

Но по его голосу я понимаю: что-то идёт не так. Это уже не просто усталость или старость – на его лице застыло мучение, словно что-то невидимое сжимает его в ледяных тисках. Он вновь делает шаг, но его ноги подкашиваются, и я, не выдержав, подхожу к нему и кладу руку ему на плечо. Он слабо опирается на меня, а затем вдруг решается.

– Нам нужно поговорить, Абигейл, – шепчет он, и его голос дрожит. – Сейчас.

Не задавая вопросов, я провожу его к креслу, крепко держа за руку. Каждый шаг даётся ему всё труднее. Наконец он опускается на кресло у окна, прикрыв глаза и дыша так, будто только что перенёс невообразимую тяжесть. Я в тревоге стою рядом, и мысли роятся, как тени вокруг.

Наконец он открывает глаза и медленно начинает говорить; его голос с трудом держится ровно.

– Абигейл, есть то, о чём я должен был рассказать тебе раньше… но слишком боялся, – он сжимает мою руку, будто цепляется за этот момент. – Но теперь… у меня уже нет времени.

– О чём ты, отец? Почему тебе так плохо? Ты должен отдохнуть, я позову лекаря…

– Нет! – его голос звучит неожиданно резко, и он напрягается, словно силясь удержаться. – Лекарь не поможет. Ни лекарства, ни отдых. Я сам выбрал это.

– Выбрал? О чём ты говоришь? – я чувствую, как в груди сжимается страх, но его взгляд успокаивает меня, и он продолжает.

– Всё это время я защищал тебя, – начинает он, и в его голосе слышна горечь. – Ты не знаешь, Абигейл, но в тебе есть то, что делает тебя чужой в этом мире. В тебе есть магия, и она угрожает тебе.

– Магия? – я едва сдерживаю крик. Слова отзываются в сознании, как раскаты грома, и мне кажется, что я ослышалась.

– Да, магия, – его голос становится чуть тише, но глаза смотрят прямо на меня. – С тех пор как ты родилась, я знал, что твоя жизнь будет под угрозой. В Ильштрассе магов вырезают без раздумий. В этой стране женщинам нет места для воли, а магам – и подавно. И я… я пошёл на сделку.

Меня пронзает чувство шока. Отец – маг? В моей семье нет магов, никто из нас… никто никогда не говорил об этом! Как он мог столько лет скрывать это? Всё, что я знала о своём прошлом, трещит по швам.

– Ты маг? – я отстраняюсь на шаг, не сводя с него глаз. – Всё это время ты…

Он вздыхает и кивает, словно понимая, как это сложно принять.

– Именно поэтому я скрывал это, Абигейл. Хотел уберечь тебя от правды, но теперь… у меня нет выбора.

Отец замолкает на мгновение, его дыхание становится прерывистым. Я чувствую, как холод пробегает по коже.