Buch lesen: «Игрушка богов. Часть 1»

Глава 1

Во мне клокочет дикая обида и злость. Всего два вопроса: зачем и нахуа?

Зачем жена спуталась с моим лучшим, и, по сути, единственным настоящим другом, Пашей? И нахуа Маринка выходила за меня замуж всего два месяца назад? Внезапно вспыхнула любовь к Паше?

И ведь если бы не вернулся за забытыми документами, так бы и жил с развесистыми рогами, целуя гадюку. Въехал во двор, когда… скажем так, сожительница, садилась в такси.

Кольнула тень тревоги и подозрения, вроде никуда не собиралась, но может к маме? Поехал следом, она привезла к частному дому, точнее, дворцу, Паши – парень из мажоров, отец – зам прокурора нашего муниципального образования. Облапал и засосал Маринку прямо на входе, возле калитки. Кровь ударила мне в голову, с визгом покрышек торможу около них и выскакиваю из авто – увидев мою машину, у Паши аж лицо посерело – дёрнул мою уже бывшую сожительницу за руку к себе во двор, и успел перед носом захлопнуть калитку.

Твари!

Но может и к лучшему, в тот момент я явно был не в лучшем состоянии, могло случиться всякое нехорошее, не зря у меня со школьных времён была «подпольная» кличка Псих – если я вспыхивал, включался «режим берсеркера», и тогда остановить меня становилось очень сложно. Один раз в старших классах только заступничество отца Паши спасло от серьёзных проблем с законом.

Но доберись я сейчас до «друга», давняя услуга его отца не сыграла бы никакой роли, рожу бы расквасил капитально! И это самый минимум.

Бесполезно постучав ногой по калитке в высоченных кованых воротах, и пройдясь взглядом по столь же высокому кирпичному забору, я понял, что на Паше спустить пар не получится, во всяком случае, не сегодня, ведь Земля круглая, а город Новороссийск не такой уж большой, двести шестьдесят тысяч населения насчитали.

В упадке сил, как всегда бывает после вспышки, поехал домой. Увидев на столе вазу с цветами – только вчера подарил – у меня начался новый приступ активности: собрал в мусорные пакеты абсолютно всю одежду сожительницы и вынес на помойку.

Паша богатый, купит новое, если, конечно, после сегодняшнего не выкинет саму Маринку. Вместе с одеждой в мусор улетела всякая хрень, которой сожительница «украсила» мою квартиру: пара статуэток, картинки, магнитики, фоторамки. Поверх всего этого легли цветы – словно на могилу наших отношений.

Через час приехал «дядя Толя» – отец сожительницы:

– Андрей, мне позвонила дочь, попросила забрать вещи. Что у вас произошло?

– У нас произошла измена вашей дочери. А её вещи я успел вынести на помойку, хотите – пошарьтесь там. И прошу больше не приезжать и не звонить, в ближайшее время подам на развод.

– Андрей, может всё не так…

– Прощайте, незнакомый человек, – обрываю речь тестя, естественно, бывшего, закрывая дверь квартиры. Человек он может и хороший, но дочь ведь явно роднее зятя, будет на её стороне.

А мне ведь с Пашей ещё фирму делить. Помимо дружбы со школьной скамьи, уже долгое время работаем вместе. Город и край у нас южный, жаркий, поэтому занялись климатической техникой.

Точнее, как? Я решил подработать установщиком кондиционеров, узнал всё изнутри, понял, сколько там зарабатывают, и уже затем вышел с предложением к Паше: с него деньги, с меня руки. Не только мои, но и парочки бригад, которые увёл за собой в новую фирму. Начали с демпинга, выдавливая конкурентов, оставляя себе самый минимум. Тогда ещё сам продолжал работать установщиком – жил с этого.

Друг отца Павла оказался не последним таможенником из порта, через некоторое время товар из Европы, Турции и Китая потихоньку пошёл в наш магазин без уплаты доли государству.

Благодаря этому, даже несмотря на откаты «таможне», у нас появилась дополнительная прибыль с каждой единицы, и мы всегда могли сделать технику чуть дешевле, чем у конкурентов, при этом не обижая установщиков, а даже держа плату за установку выше, чем у других. Таким образом, постепенно переманили к себе лучших работников, чем ещё больше ухудшили положение соперников. Ведь когда покупатели пишут гневные отзывы про косорукость их установщиков, а потенциальные клиенты затем читают – поневоле доверие подрывается. Тогда как у нас всё на уровне.

Мысли вновь непроизвольно вернулись к вопросу: «зачем?». Наверное, всё случилось из-за денег: Марина несколько раз попрекала, что мало выделяю на её «хотелки» и не покупаю машину. Она ведь выходила замуж за богача. Но у меня деньги вложены в имущество: выкупили несколько помещений под магазины, чтобы не платить аренду, а сейчас строим собственный торговый центр. Все средства там.

Выходит, выходила замуж не за меня, а за красивую жизнь. Предали все вокруг. Так паршиво, что выть хочется!

Внезапно резко заболела голова, до зубовного скрежета, головокружение и туман в глазах. Не на шутку перепугавшись инсульта – у меня от него умер отец – хочу вызвать скорую, но сознание покидает меня, и я падаю на кровать.

Очнулся от того, что основательно подмёрз, лежу в футболке и джинсах. Приподнимаюсь… Что за нахрен? Вокруг тёмная ночь без единого проблеска света, стен квартиры не наблюдается, а звуки такие, как будто я в степи. Откуда степь в Новороссе?

Концентрируюсь на том, что помню последним. Головная боль, я куда-то падаю. Ну, куда-то, это на кровать, она подо мной, а вот всего остального положенного к ней почему-то нет!

Хотел попытаться нащупать стены, но укол камешка и стеблей сухой травы в ступни остановил этот порыв найти логическое обоснование происходящему. Чего уж точно нет в моём жилище, это растительности на полу. В сознание потихоньку начинает закрадываться страх и отрицание того, чем очень легко объясняется всё вокруг. «Этого не могло произойти со мной! Нет, только не со мной!»

Голова всё ещё достаточно сильно болит, поэтому делаю единственное разумное, что возможно в темноте – заворачиваюсь в два одеяла и засыпаю в глупой надежде, что утром всё вернётся к тому, как было.

Утром, естественно, ничего не поменялось, кроме того, что на небосвод взошло светило красного оттенка, увеличенного относительно Солнца видимого размера, а вокруг меня действительно показалась степь с небольшими пригорками. Не видно ни поселений, ни деревьев. Сильно напоминает Калмыкию, куда один раз ездил по делам фирмы, договориться о поставках сплитов.

Сердце защемило от окончательного осознания: «Добро пожаловать в приключение. И дай случай, чтобы приключение не закончилось слишком быстро по причине смерти от жажды!»

Надо куда-то идти, не помирать же на родной кровати посреди чужого мира. А чтобы идти, надо решить вопрос с обувью, босиком совсем не вариант. Провозившись некоторое время, смог отбить от валуна неподалёку камень с более-менее острой гранью, которым порезал одно из двух одеял на обмотки для ног и полосу, которую можно обмотать вокруг торса. Ступни оборачиваю в три слоя и перевязываю лоскутами из пододеяльника.

Второе одеяло дырявлю по центру и накидываю словно пончо. Простыню тоже забираю, подпоясываясь ей – в моём положении кочевряжиться не приходится. Минут пятнадцать потратил на расшатывание креплений высокой ножки в изголовье кровати – в качестве хоть какого-то оружия. Иначе встреча с гипотетическими волками закончится обедом для них.

Только сейчас обращаю внимание, что ножки срезаны будто лазером, ровно по поверхности грунта таким образом, что кровать сохранила горизонтальное положение, несмотря на то, что находится немного на склоне. Представляю, что подумают о моём исчезновении на Земле…

Выбираю направление примерно на восток, чуть к северу, так я пойду по относительно ровной поверхности, без спуска-подъёма в бесконечные ряды волнообразных холмов. Они хоть и почти незаметны, но движение «поперёк» будет выматывать меня с удвоенной силой.

Конечно, быть может в направлении на север или юг есть поселение, но ровно с такой же вероятностью его там нет. Помимо этого, нельзя скидывать со счёта шанс на то, что планета вовсе необитаема или заселена разумными ящерами или кремнийорганической формой жизни. Тогда только стреляться из отсутствующего пистолета. В путь, иначе точно никуда не дойду!

«Пить!» – чем больше думаешь об этом, тем больше хочется. – «Глоточек! Всего глоточек! А потом пару литров залпом! И вообще, верните меня на Землю! Вот о таком попаданчестве я точно не мечтал!»

Сколько иду – не знаю, по незнакомому светилу ориентироваться можно только в пределах «прошло полдня», продолжительность суток тут может быть любой. Солнце начало пригревать, но бросать одеяла не думаю, без них ночь не переживу. В пустынных местах часто большие перепады температур, днём жарко, а ночью опускается ниже нуля. Хотя здесь вроде не совсем так, но и плюс восемь-десять совсем не сладко.

Бреду больше полусуток, солнце перевалило зенит. Несколько раз останавливался на отдых, отдыхая лёжа на земле. Ноги и поясница болят – последствие того, что всё время езжу на машине. С каждым разом вставать и заставлять себя идти дальше становится всё труднее, хочется просто лежать. И пить. Зачем я куда-то иду?

Губы слиплись, во рту нет ни капли слюны, бездумно переставляю ноги, а в душе нарастает паника – я сдохну! Какого хрена это случилось со мной? Я ведь не входил ни в какой туман, не тонул в болоте, даже вроде не умирал – тело полностью моё, земное. Никуда не шлялся – тихо-мирно валялся в беспамятстве. Или я всё-таки умер, а вокруг мой персональный ад? В бога и дьявола не верю, а они всё-таки существуют… ха-ха, начинается бред?

– Хар! – осознаю, что кто-то повелительно кричит сзади.

Оборачиваюсь: всадник на лошади, в свете местной звезды кожа кажется красной, но вроде человек. Развитие на мизере, либо попался кто-то очень бедный – седла нет, сидит «охлюпкой» – называется, начитался книг про попаданцев. Боюсь вот только в этом мире некому рассказать про промежуточную башенку и командирский патрон. А также перепеть Высоцкого, впрочем, у меня и голоса нет.

– Хар! Шаксе долмидыр аной! – строже говорит конник.

«Ага, полный долмидыр!» – думаю про себя.

– Пить! – сиплю ему, показывая, как будто пью из двух сложенных ладоней. Где бы тут взять волшебника, что магией вложит в мою голову знание чужого языка?

– Шаксе аной! – в его руках появляется лук, мозг отстранённо отмечает: «Где-то деревья всё же есть».

«Попить перед смертью, кажется, не получится»

– Да чо те надо, долмидыр? – говорить с пересохшим ртом очень тяжело.

Он жестом показывает, будто что-то отбрасывает от себя. А, мою «палку»! Ну, что, вот и главный выбор – умереть свободным в бою, или остаться живым рабом?

Глава 2

Много раз, смотря фильмы про Великую Отечественную войну, невольно представлял себя на месте героев, попавших в окружение. В юности, по горячности, недоумевал, зачем сдаваться в плен, если тебя всё равно убьют? Чуток повзрослев, понимание пришло. Во-первых, это я знаю, как фашисты будут обращаться с пленными, а во-вторых, человек всегда НАДЕЕТСЯ на лучшее. Побудет в плену, а потом вернётся домой. Ну, разве что «царь» сменится на немца, так они уже сидели на троне Российской империи.

Вот и я сейчас ПОНАДЕЯЛСЯ, что всё будет хотя бы не плохо. Никакого сигнала из будущего: «не сдавайся, из этого мира нет пути домой!» я не получил. Потому повёл себя ничуть не лучше баранов, своими ногами идущих на убой – сдался на милость судьбы.

Отбросил «палку», отошёл в сторону, сел на землю. Всадник понял, что разговаривать со мной бесполезно, общаемся пантомимой.

– Пить, – снова показываю жестом.

Абориген положил невдалеке кожаный бурдюк, к которому я немедленно присосался.

– Тар, тар! – заволновался конник. Боится, что выпью всё?

Вытираю одеялом рот:

– Что у вас то «хар!», то «тар!», – с сожалением откладываю бурдюк, затем показывая, что засовываю в рот еду. Не ел примерно сутки, и для организма, не привыкшего к такому, это большой стресс.

Всадник начал следующий раунд пантомимы: указывает на меня пальцем, произнося «ур» – как я посмотрю, шепелявым в их обществе чрезвычайно сложно, а затем поднимает руку с пальцем в небо – «танды окран?», именно с вопросительной интонацией.

«Считает меня посланником богов? Или попаданцы в их мире достаточно частое явление?» – других объяснений не вижу. Последняя мысль не лишена логики: ведь если в нашем мире ежегодно бесследно пропадают десятки тысяч людей, то наверняка – уж я теперь знаю с абсолютной достоверностью на собственном примере – какая-то часть попадает в другие миры. И почему бы не предположить, что в некоторые по неизвестной причине мироздания они «сыплются» чаще. Если, конечно, обитаемых миров много. Впрочем, в этом я тоже уже почти уверен.

Как дать ему ответ? «Ур», надо понимать, с вероятностью в девяносто с лишним процентов, местоимение «ты» – первое слово в копилку русско-аборигенского словаря. Кивать или говорить «да» – сомнительная затея, здесь это может означать совершенно другое.

Прикладываю ладонь к груди, а затем пальцем указываю в небо – думаю, понятно.

– Ахшы! – кивает(!) всадник, доставая из заплечного мешка что-то съедобное, отрезает кусок и кидает мне в руки, видимо, не всегда попаданцы бывают безобидными.

Пока я пытаюсь что-то сделать с куском жёсткого мяса, баранины или вовсе конины, всадник, не выпуская меня из вида, пошёл обследовать мою палку. Она ему очень понравилась, наглаживает полированный слой лака, цокая языком.

– Ок, ок! – начинает приговаривать он, жестом показывая подниматься и двигаться в южном направлении. – Тады ок!

– Да нихрена не окэй! – возражаю я его заверениям на английском, что всё хорошо или в порядке.

Угрожает плёткой, вот это сразу прекратить. Показываю на него, плётку, себя, снова на себя, на него, изображаю удар кулаком в челюсть: «Ахшы?» – спрашиваю у него, надеюсь это «понятно» или «хорошо».

– Ахшы! Тады ок! Тунир! – снова указывает рукой на юг.

– Ну раз ахшы, то ахшы! – по всей видимости, мне «предлагается» пройти к месту его обитания.

Спустя полчаса ходьбы, когда всадник сопровождал меня позади, вышли к поселению из подобия до боли знакомых юрт.

Встречать выбежало всё население, реально краснокожие, высокие, худощавые, но на лицо не монголоиды. Лицо у них вообще немного странное на мой взгляд: чуть вытянуто вперёд, а затылочная часть черепа у тех, у кого могу видеть – назад вверх, на Земле подобные черепа кое-кто относил к пришельцам.

Вот и «пахан»! – вперёд выдвинулся надменного вида мужик, обходит по кругу, щупает одеяло в уже грязном от лежания на земле пододеяльнике, пытается приподнять его.

– Хар! – говорю ему, вырывая угол одеяла из руки. «Прогнёшься – сделают вечным терпилой», я и так уже нахожусь в положении полу-раба.

Один из стоящих возле «пахана» «шестёрок» стегает меня плетью, не больно, но показывая «моё место» в иерархии. Ах ты шавка, тявкать вздумала? Зря, ой зря, отдал свою палку, с одной стрелы, скорее всего, всадник меня не убил бы, а там я уже мог достать его, завладеть лошадью – другой вопрос, что мне с ней делать?

«Унижение» спускать нельзя, резко подскакиваю к ударившему, залепляя в морду, пончо несколько мешается, удар выходит смазанным. Крики, гвалт, на меня кидаются несколько краснокожих, одному успеваю врезать лбом в лицо, и тут по голове прилетает ножкой моей кровати, занавес.

Очухиваюсь ближе к вечеру, лежу на земле, руки-ноги связаны. Голова деревянная, не иначе передоз от близкого контакта с частью мебели. Увидев, что я очнулся, верещит подросток, из юрт выползают местные. Начинается суд. Выносят приговор – растягивают верёвками, пять ударов плетью по голому телу. Больно, но не смертельно, без просечки кожи, лишь показать власть.

– Гондурасы, я вам ещё покажу! – сдача в плен и в моём случае не принесла ничего хорошего, «надо было сражаться» – немного запоздало сожалею я.

В наказание на ночь оставляют на улице, на той же «площади». Связали, но хитрым узлом, без нарушения кровообращения, предварительно дав одеться.

Ночёвка на холодной земле – занятие не из приятных, это не на матрасе, лежащем на ортопедическом основании. Ранним утром, на восходе, новый раунд воспитательной работы: стращают всеми мыслимыми карами, в том числе типа саблей-шашкой «пахана». Затем указывают на стадо баранов, на меня (говорят, что я баран?), двумя пальцами изображают ходьбу, после чего палец «толмача» указывает на бурдюк с водой и кусок мяса в руке.

Предлагают мне работу за пропитание? Хорошо, это шанс узнать округу и сбежать.

Так и начались мои будни «барановода». Без наблюдения не оставляли, первое время вообще был на подхвате у двух мальчишек. В принципе, правильно, я же ничего не знаю.

«Табор» перемещался в одном им ведомом направлении. Шли от колодца к колодцу, и это пока лишало всякой надежды на удачный побег. Не представляю, как они ориентируются на местности?

Отношение аборигенов – отстранённо-холодное, «разговаривают», лишь отдавая приказы. Но ладно хотя бы после той порки наездов больше не было. Пытаюсь учить язык, но по методу «реально полного погружения», да при нежелании окружающих общаться – очень тяжело. Лишь детишки – пастушки проявляют ко мне интерес, мучаю их. Успехи пока минимальны, и нет твёрдой гарантии, что выученные слова означают именно то, что я думаю.

За двенадцать суток дошли до местной «реки» – мелкого ручья, все несказанно счастливы неограниченному количеству воды – из колодцев не позволялось вычерпывать слишком много. Ручей – это реальный указатель пути, иди по течению, и куда-нибудь придёшь. Только вот задумка с побегом, как-бы сказать, немного лишена смысла. Куда бы я ни пришёл, везде буду чужаком, даже по внешнему виду. И что со мной сделают – большой вопрос.

В пути выяснился интересный для меня факт, в первые дни не замечал, занятый другими мыслями: на этой планете сила тяжести меньше, довольно значительно, к примеру, в высоту подпрыгиваю не меньше метра, хотя на Земле особыми физическими достижениями не блистал, а после того, как перестал лично устанавливать сплиты – мышцы и вовсе расслабились.

Движемся вдоль ручья вниз по течению, становится «многолюдно», к воде выходят другие таборы. Начинаются конфликты за воду, за траву, за баранов, смешение стад – трагедия, могущая привести к многочисленным убийствам, приходится денно и нощно охранять.

Десять дней пути – вдали показались холмы, как я понял, цель нашего путешествия. Ручей немного разросся, приняв в себя несколько притоков. Это позволило встать на берегу моря возле холмов небольшому поселению-порту, куда и гнали баранов на продажу.

В небольшой бухте стоят пять страшненьких на вид парусных кораблей, на которые загоняем живой товар. Моряки – другого подвида людей, более мелкие и коренастые, со слегка смуглой кожей. Тут не знаешь, с кем безопаснее, с этими моряками или барановодами.

Меня ставят на переноску воды в бочки внутри кораблей – животных хотят куда-то довезти живыми. Сильно я не напрягаюсь, саботирую, как могу – за работу ничего не платят, только кормёжка. Вроде закончили, в трюм грузят последнего барана – меня. Подошли несколько «морячков» и накинулись с верёвками, даже никого из них не смог ударить.

Плыву, привязанный к столбу, гажу почти под себя, благо, что джинсы стянуть могу. Всё, пора кого-нибудь убивать!

Глава 3

Плавание продолжалось не сильно долго, около недели, но честно говоря, считать дни совсем не хотелось. Лежу на свободном от баранов пятачке, «думаю» – стоило ли надеяться на доброту чужих людей? На будущее: никогда никому не верить, действовать только в своих интересах.

У кого другого в моей ситуации могли бы опуститься руки, появиться мысли о суициде, но не у меня. Стоит вспомнить последний день на Земле, калитку перед домом Паши – внутри бурлит злоба, дающая сильную мотивацию жить. Надо вернуться, набить морду бывшему другу, и чтобы сожительница не пользовалась чисто моим имуществом. Никакого вклада в благосостояние нашей «ячейки общества» с её стороны не было.

Сначала похитители пытались кормить рыбой. Такого отвратного приготовления, что даже не пытался есть. И так у меня не самое лучшее отношение к ней, ну не нравится, и всё тут! Могу… мог немного поесть филе, а уж если с костями – проще остаться голодным.

Видя, что рыба остаётся нетронутой, донесли капитану или хозяину корабля, тот пришёл «поговорить». Сразу пантомима: показывает на рыбу, и как будто ест.

Криво усмехаюсь: раб смеет не есть, понижая свою стоимость или вообще решив умереть – нельзя такое допустить! В ответ указываю на рыбу, и делаю вид, что меня тошнит. Тыкаю в барашка:

– Ахшы? – и откидываюсь на спину.

Ценен для них, покормят. А на нет и суда нет, жить рабом, как уже сполна понял – для слабых духом.

Покормили, хотя повар у них не умеет готовить и мясо – спалил. Однако есть всего два выхода – есть и жить для продолжения борьбы либо сложить лапки и сдохнуть. Выбор очевиден – я иду к далёкой цели!

Хотелось бы сказать, что выспался на год вперёд, но сон на деревянном полу во время качки в окружении стада блеющих баранов – удовольствие своеобразное, отлежал все бока, несколько раз на волне врезавшись в столб, к которому привязан. Пока позволяет время и кормёжка – попытался привести тело в минимально-удовлетворительные кондиции, выполняя различные упражнения. Экспресс-курс: «Попытка надышаться перед смертью».

Через боль мышцы вспоминали о своём предназначении. Главное для меня – не перенапрячься, иначе на время стану не готовым к драке за жизнь. А ничего другого впереди не предвижу.

Куда-то приплыли, корабль совершает несколько поворотов, морячки носятся по палубе с громкими криками и ругательствами – куда уж без них? Швартуемся.

Впятером выводят на палубу, вижу первый город этого мира. Ну да, средневековье, как его любят рисовать историки, однако далеко не такое помпезно-вычурное, как «античные» города Земли. Стена – так просто стена из почти необработанных каменюг. Дом – так чисто утилитарное жилище, без потолков высотой в пять метров, ведь местные понимают, что такое никак не протопить в холодную погоду.

Про запашок ничего сказать не могу, так как от самого смердит после недельного пребывания в вонючем трюме. Там, конечно, два раза в день проходились с деревянными лопатами, убирая какахи, но всё не почистишь, а уж тем более не выведешь аромат.

Спускаемся по трапу. Другие люди, внешним видом не похожие ни на морячков, ни на барановодов – вполне можно обозвать «арийцами»: высокие, белая кожа, светлые волосы – встречают внизу, заковывают в кандалы. Пиндец! Как говорится: «всего лишь бросил оружие» при первой встрече с аборигенами.

Отводят в одноэтажное здание – загон-тюрьма для живого товара с небольшого размера камерами за крепкими дверьми с решётками. Служитель тюрьмы, пока я в кандалах, демонстрирует две «приспособы». Первую прямо на мне: двузубец на среднем длины «черенке», зубцы которого обмотаны тканью – берёт шею в захват орудия, слегка поднимает вверх, зубцы ложатся на плечи, рычаг в действии, голова задирается, тело тянет вперёд, попав в этот захват – сопротивляться уже не получится. Вторая: деревянная палка, также обтянутая в средней толщины слой материи. Изображает удар по своей руке, после чего начинает её тереть и трясти, приговаривая нечто вроде: «уфь, уфь, уфь». Актёр из него так себе.

Ясно, не проданный товар сильно портить не станут, но меры против буйных давно выработаны. Первым делом запускают в помывочно-постирочную комнату: когда стражники вели сюда, то морщили носики от амбре. Ну ладно, хоть не как европейцы в том же Средневековье и период Возрождения, когда люди могли помыться всего пару раз за жизнь, а вонь скрывали «кёльнской водой» – одеколоном (eau de Cologne).

У них даже есть нечто, похожее на мыло! Цивилизация! Выдали небольшой кусок, показав пантомиму по применению: смочить, намылиться, смыть. Воду набирать из этого крана (он у них есть!)

Кандалы, наконец, снимают.

– Терза! – приказывает служитель, делая взмах кистью руки. Видимо: «Дерзай! Давай! Приступай! Вперёд!»

Приступаю. Водичка из крана слегка тёплая, даже не скажу, каким образом. Где-то с той стороны стоит дровяная печь?

Первым делом застирываю джинсы, ходить голозадым непривычен. Что делать с одеялом-пончо, которое до сих пор со мной. Постираешь – будет долго сохнуть, не постираешь – противно использовать. Стирать! Как-нибудь высушу.

Из деревянной бадьи омываю пол, укладываю одеяло без пододеяльника, встаю и начинаю мыться сам, одновременно топча стираемое, служитель только хмыкнул, увидев мой приём – наблюдает, чтобы я помылся?

С выжимом ожидаемо возникли проблемы, но неожиданно выручил тюремщик:

– Ракшан! – прокричал он куда-то вдаль по коридору.

Прибежал мужичок не-ариец, который после короткого указания подержал один край. Сил у него маловато, но кое-как отжали. Показываю надзирателю, мол, повесить бы. Мужик попался не злой, или я впечатлил его своим «умом и сообразительностью» – позвал второго тюремщика, сопроводили во двор, позволили вывесить на солнышко. Джинсы с футболкой высохнут на теле.

Я опять поневоле начинаю верить в хорошее. Подавить! Я тут никто, звать никак, кратковременная доброта не означает, что меня не отправят на каменоломни, или не съедят на званом ужине. И не надо про цивилизованность, вдруг у них религия говорит о том, что есть немытое – вредно, а вот мытое – полезно!

Пройдя под прицелом «двузобок» в предназначенную для меня камеру, ложиться на тюфяк с соломой не стал, там точно полно всякой живности. Хожу туда-сюда, разогреваю тело, мокрая одежда в тени на сквознячке холодит.

Вдруг начинается какой-то шухер, слышу, как камеры поочерёдно открываются в порядке от входа в тюрьму. Добираются и до меня. Старик на вид лет так семидесяти в сопровождении целой пятёрки тюремщиков.

– Та сарт! – приказывает один из служителей, команда сопровождается движением ладони сверху вниз. Присесть? Или на колени? Оно мне надо? Кто это может быть? Начальник тюрьмы, кто-то из руководства города, «покупатель»?

Старичок, падла, видя, что я не тороплюсь подчиняться, зарядил мне в грудь искрой, выпущенной из кисти. Шарахнуло будто электричеством, перехватило дыхание. «Шо, в этом мире есть магия?» – мелькает удивлённая мысль.

Откашливаюсь, думаю: «Пора убивать или погодить?» – сильно хочется врезать зажившемуся «на красном свете» индивидууму, но разум говорит, что получу от этого разве только моральное удовлетворение, и то, при условии, что смогу пробиться к нему сквозь пятерых сопровождающих. Как сейчас понимаю, очень зря не обучался всяким боевым искусствам, сейчас бы кия-кия, и все лежат.

Правда, после этого подвига при поимке меня бы совершенно определённо пустили в расход, выбраться из города без знания языка, денег, отличающейся внешности и странной одежде – задача нетривиальная. И ладно бы меня где-то ждали, как советских солдат, бежавших из немецкого плена (далеко не всех отправляли в лагеря, как старается показать не наша пропаганда) – но в этом мире я абсолютно одинок. Впрочем, и в том, получается, уже тоже.

Старичок чему-то сильно удивляется – я должен быть упасть? – и что-то говорит тюремщикам. Толпой на одного быстро и можно сказать, профессионально, подавили моё сопротивление, правда, чуть не выколов глаз – сражался с обречённостью обречённого. Поставили на колени, задрав голову вверх, у меня аж позвонки в шее хрустнули, обе руки также в захвате.

Подходит старикашка и нацепляет на шею обруч-ошейник, застёгивая со щелчком. Служивые отпускают меня, резко отходя, тут же в шею из ошейника бьёт разряд. То ли магии, то ли электричества. В этот раз достаточно больно, место-то гораздо более нежное.

Не будь дурак, вскрикиваю от «боли», хватаюсь руками за ошейник, и изображаю потерю сознания, благо падать набок из положения стоя на коленях не так больно, как стоячему – там ещё надо ухитриться достоверно сыграть и не разбить голову. У меня тоже получилось не совсем удачно, слегка ударился черепушкой.

Пусть старичок лучше считает меня сильно уязвимым к «электроошейнику», при случае это ему выйдет большим и неприятным сюрпризом.

В «чувство» привели отнюдь не нашатырём – окатили четвертью ведра с водой, я понял, что лучше «приходить в сознание». Отплёвываюсь от жидкости, сумевшей попасть в рот и нос, служители тюрьмы смеются.

– Та намос, – кистями вверх, – турин, турин! – подниматься и побыстрее. Учу инопланетный язык буквально на лету. Оставаться здесь, в камере за решёткой, мне не хочется, из нового места проживания свалить, возможно, будет легче.

Несмотря на ошейник, до дома нового хозяина нас сопроводили два стражника. Хорошо, пока не дёргаемся, «любуемся» городом. Райончик, куда вскоре вошли, явно не для бедных. Дома большие и шикарные даже по меркам Земли, мрамор, скульптуры, ухоженные сады.

В один из таких мы вскоре свернули, проходя в отдельный флигель. Знаками предлагают присесть в странного вида кресло, на котором закреплены держатели для рук и ног.

– Нет, спасибо… – отказываюсь я, мне это совсем не нравится.

Двое служителей наставляют на меня двузубцы, собираясь принудить силой – по-видимому, для этого и сопровождали. К сожалению, выход из помещения один, окон нет, бежать некуда. Только пробовать пробиться через двух тюремщиков.

Отхожу за этот самый стул, надеясь заставить их разделиться – дабы перекрыть мне два пути к двери. Старичок зовёт:

– Миро!

Во флигель входит нечто гориллообразное – рост за два метра, руки толще моих ног, взгляд звериный, аж в туалет захотелось.

Хозяин показывает на меня и на кресло. Миро двинулся с одной стороны, двое стражников с другой. Выбираю двоих, они не столь страшны, как тот один. От первого двузубца уйти сумел – поднырнул, но там встретил второй, больно ткнувшись в грудь. А потом меня настигает лапища Миро, как котёнка поднимающая в воздух за шею. Кислород перестаёт поступать в лёгкие, мои жалкие потуги лягнуть громилу, приводят лишь к тому, что темнеет в глазах. Моё тело с размаху впечатывается в ложе кресла – хорошо, что там мягкая обивка, а то бы затылком по деревяшке. Пока я прихожу в себя от жёсткой посадки, руки, ноги и шею зажимами пристёгивают к креслу, а подошедший старик опускает на голову непонятную приспособу. В мозг врывается поток боли…