Buch lesen: «Улица в вечность. Die Straße in die Ewigkeit»
Фотограф Борис Пономарев
© Андрей Сафонов, 2018
© Борис Пономарев, фотографии, 2018
ISBN 978-5-4485-3511-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Таинственный конверт
Трудно найти мальчишку, выросшего в бывшем Кенигсберге и не мечтавшего отыскать на старом немецком чердаке секретный клад, загадочную карту или что-то в этом роде. Не менее трудно сейчас действительно что-нибудь там найти, поскольку за более чем полвека, прошедших после войны, любители древностей, казалось бы, проштудировали город вдоль и поперек. И, тем не менее, мне не так давно посчастливилось найти нечто изумительное.
Это произошло в доме на улице К, стена которого покрыта загадочными масонскими знаками. На двери подъезда был кодовый замок, но я быстро нашел нужные кнопки по еле заметным следам от пальцев и стал подниматься по скрипящим деревянным ступеням, словно из ожившей сказки Гофмана о песочном человеке. В предвкушении необычайного приключения я забрался на самый верх, быстро преодолел вертикальную лестницу, боясь навлечь на себя гнев осторожных жильцов, приподнял железный люк и оказался в туманном, завешанном паутиной пространстве, едва освещаемым тусклым мандариновым светом, пробивающимся через маленькое круглое окошко. Испытывая необъяснимую страсть к таким местам, я провел там около часа, а может быть и больше, и почти перед уходом обнаружил странный конверт. На нем значился следующий адрес: Konigsberg (Pr) Prinzessin-straße. Nummer 3. An I. Kant
Придя домой, я дрожащими руками открыл его и вот что там увидел:
Sehr geehrter Wilhelm!
Далее приведу, мой, конечно, совсем дилетантский перевод:
21 декабря 1800 года. Любезнейший и высокоуважаемый Вильгельм! Приношу извинения, что сразу не ответил на твое письмо, просто у меня сейчас много работы. По-видимому, грандиозная стройка, которой я посвятил всю жизнь, подходит к концу и осталось только положить черепицу. Я уверен, что в этом доме человечество обретет наконец-то надежный кров и защиту от всех бурь. Однако настроение и тон твоего послания все-таки заставили меня взяться за перо, дабы поделиться некоторыми соображениями и возможно предостеречь тебя от опасности, которой ты по своей юности и искренности не замечаешь.
Ты пишешь, что сделав разум мерилом всех вещей, я закрыл дверь для всего таинственного и сверхъестественного, что я «замуровал любовь и всякое живое чувство в скучную химическую пробирку» и т. д.
В ответ я хочу процитировать тебе название картины одного молодого испанского художника (мне Иоганн Гаман о нем рассказал). Его зовут Франсиско Гойя, ты, наверное, о нем слышал, так как он тоже вроде из ваших романтизирующих штурмовиков.
Так вот что он придумал: «сон разума порождает чудовищ». Лучше, наверное, нельзя и сформулировать, то, что я хотел тебе сказать, но я все-таки попробую внести некоторые разъяснения.
Ты пишешь, что нужно «передать эмоциям вожжи души». А я в ответ тебе расскажу об одной молодой особе, умершей недавно от тяжелой венерической болезни. Когда-то она была прекрасной добропорядочной фрейляйн, которая могла бы не только стать достойной матерью семейства, но и далеко продвинуться в науках, насколько это возможно для барышни. Но, «отдав вожжи эмоциям», она по уши влюбилась в одного из тех юных мерзавцев, которые сейчас наводнили Европу
Заморочив голову и надругавшись над нашей особой, незадачливый романтик отправился на поиски новых приключений, а у барышни вся жизнь пошла под откос. Закончилось публичным домом и роковой инфекцией.
Далее ты обвиняешь меня в том, что своей критикой я якобы ограничиваю познание и превращаю мир в отвлеченную схему и что мы можем подняться над миром наших чувств посредством живого поэтического порыва.
Будто бы то, что не доступно ученым и философам, может быть доступно жрецам, волшебникам и мечтателям вроде тебя.
Мне же после таких твоих аргументов вспоминаются удручающие труды одного небезызвестного тебе мистического учителя из Швеции, всю несостоятельность которых я показал в своих «Размышлениях духовидца». Юный друг, пойми же, что если мы откажемся от разума, как от окончательного судьи определяющего истинность или ложность наших суждений, мы рискуем погрузиться в самые безумные фантасмагории и стать добычей шарлатанов и идиотов. (Прости меня за резкий тон, но некоторые истины сегодня нужно вколачивать как гвозди).
Также, ты пишешь о том, что человек якобы является от природы хорошим и якобы стоит только отбросить все надуманные схемы и прислушаться к «зову сердца» и все само собой придет в гармонию.
Как же ты все-таки еще юн и наивен, мой друг!
Ведь нужно полностью отключить разум, чтобы не видеть, что большая часть войн, большая часть самых страшных преступлений происходила из-за того что люди закрывали уши от всякого здравого суждения и «слушались зова сердца». Не думал ли ты когда-нибудь, что кесарь Нерон поджег Рим не из-за голого расчета, а просто из большой любви к искусству и следуя велению сердца? Или о том, сколько было пролито крови из-за каких-то нелепейших гнусных интриг?
Вот и сейчас этот пухлый французский выскочка (видимо, имеется ввиду Наполеон —прим. Ред.) отдал вожжи романтическому велению. И могу тебе сказать априорно: все это точно не кончится добром. И еще много-много жертв падет на алтарь твоего романтического молоха. Проблема романтизма в том, что он всегда, так или иначе, иррационален. А мы должны жить абсолютно ясно. Чего в первую очередь желаю тебе, мой дорогой друг!
9 января 1801 года. Глубокоуважаемый профессор! Я смотрю, вы постепенно поддаетесь моему влиянию. Одна только фраза «падет на алтарь поэтического молоха» чего стоит! И все, что вы написали, выглядит так стройно и строго, как королевская ратуша. Но меня не покидает ощущение, что ратуша эта на самом деле картонная, что это не более чем просто муляж. Как-то уж слишком просто у вас все получается: достаточно только объяснить человеку моральный закон и он сразу станет хорошим.
А я в свою очередь уверен, что если ваш молодой мерзавец, испортивший жизнь прекрасной фрейляйн, выучит наизусть все ваши «Критики», ничего в нем по существу не поменяется. Потому что человек меняется не посредством разума, а посредством желаний! Все мы слышали Нагорную проповедь нашего Господа и все прекрасно понимаем, о чем там говорится. Но много ли вы найдете тех, кто действительно следует всем ее идеалам?
Вы предлагаете всегда поступать в соответствии с доводами разума, вопреки нашим чувствам. А я утверждаю, что даже если найдется человек способный сделать это, то он мало будет отличаться от механического автомата. (Вы наверняка слышали об автомонах и андроидах – необыкновенных механизмах, сделанных по человеческому подобию и способных ходить, ударять себя в грудь и даже играть на флейте. Я думаю, что когда их научат говорить назидания, не ходить в трактир и делать полезную работу, они окажутся лучшими последователями вашего морального учения).
В скором времени я планирую написать прелестную сказку об этом. А вам, дорогой профессор, советую почаще бывать на свежем воздухе, смотреть на звездное небо и думать о том самом заветном, самом загадочном, о том что заставляет чаще биться сердце, что заставляет яблони каждую весну одевать свои наряды невест, что, в конце концов, придает смысл всему.
Ваш Вильгельм.
12 апреля 1801 года. Дорогой Вильгельм! Спасибо тебе за столь искреннюю критику. Я, правда, очень благодарен. Ведь если моя метафизическая ратуша действительно крепка, то она выдержит любую бурю и натиск, а если не выдержит – значит, пришло время залатывать дыры.
Честно говоря, если отбросить некоторые логические ошибки и романтический пафос, ты действительно поставил несколько интересных вопросов.
Многие, наверное, считают меня таким автоматом, по которому можно ставить часы. (У жителей Кнайпхова даже бытует анекдот, что однажды, когда я не появился в обычное время на Медовом мосту, в городе случился настоящий переполох!)
Но и у меня есть своя маленькая тайна и, возможно, ты единственный, кто об этом узнает. Бывают вечера (обычно это происходит в апреле), когда я не могу сосредочиться ни на чем, когда чувства устраивают беспощадный бунт, а мысли разлетаются в стороны, как стая испуганных голубей, и, отчаявшись со всем этим совладать, я выхожу из дома, пересекаю ров через Лебебах, спускаюсь к Альтштадту, пересекаю остров по Кнайпхофской Длинной, в то время как черные облака создают впечатление, будто гигантская махина Домского собора вот-вот упадет на меня. Потом я прохожу по Медовому мосту, жадно вдыхая пахнущий морем воздух, и там на загадочном Ломзе, словно выполняя некий ритуал, я снова и снова дохожу до таинственной улицы Z. Ночной воздух как будто играет тихую мелодию, загадочная мостовая, залитая тусклым лунным светом, уходит куда-то в неизвестность, а я все смотрю и смотрю в эту даль, ругая себя за эдакое безрассудство. (Неужели у старого профессора начинается Marasmus senilis??) И тогда меня посещает безумная мысль: а что, если априорная форма восприятия, заставляющая нас видеть мир выстроенным по ровной эвклидовой выкройке, неожиданно отодвинется в сторону, словно штора, и я увижу мир таким, какой он на самом деле? Порой мне кажется, что улица эта уходит куда-то в другое измерение, туда, где разрешаются все мои антиномии, где «да» сливается с «нет», а чувства наконец-то соединяются с рассудком. Я вспоминаю о милой маме и думаю: где же она теперь? А вдруг правда то, что она говорила, и есть Бог, который является не просто необходимой идеей практического разума, как я убедительно доказал, а живой личностью, которая любит и ждет каждого из нас? И вдруг есть что-то там, в конце этой страшной улицы, за кварталом могил, к которому мы неизбежно приближаемся? В такие моменты я снова чувствую себя ребенком и начинаю даже сомневаться в незыблемости своего математически выверенного здания. Вдруг мы и в самом деле, можем узнать что-то о мире, находящемся по ту сторону опыта наших чувств?
Ты прав. Наверное, я и впрямь поддаюсь твоему влиянию. Но все-таки…»
На этом этот любопытнейший документ обрывается. Я не буду делать никаких утверждений о его подлинности. Специалисты возможно моментально могли бы доказать, что подобная переписка между Кантом и Гофманом не могла состояться, да и стиль их весьма необычен для знаменитых писателей. Но все-таки, поддавшись романтическому настроению писем, я порой задумываюсь: а что, если все-таки это имело место быть? В любом случае, даже если найденные мною письма – просто выдумка какого-то шутника, мне кажется поставленные в ней вопросы не теряют актуальности и сегодня. Есть ли мост между островами разума и чувств? Можем мы ли мы совершать добро не только из чувства долга, а потому что испытываем наслаждение от этого?
Может быть, и впрямь однажды мы сможем пройти по таинственной улице нашей души туда, где заканчивается привычный нам эвклидовый мир и где кроются ответы на наши самые заветные вопросы?
Знаки
Когда гуляешь по сосновому лесу и солнечный свет играет в иголках таинственнее, чем в витражах готических соборов, когда слышишь морской гул вдалеке и он напоминает тебе о вечной юности, непрестанном обновлении и стремлении ввысь. Когда разглядываешь ракушку на берегу и понимаешь, что почему-то она имеет форму правильной логарифмической спирали. Когда в какой-то момент весны в воздухе вдруг появляется некое пьянящее течение и хочется идти далеко-далеко, до самого края земли. Когда смотришь на расшитую звездами бездну и никак не можешь напиться ее бесконечным зовом. Когда слушаешь музыку и не можешь понять, откуда взялась эта красота. Когда закрываешь глаза и попадаешь на таинственную дорогу сна, где тебя обступают древние архетипы, где пространственно-временные законы меняются и иногда можно даже увидеть будущее.
Когда над синим горизонтом появляется огненная полоса. Когда первая майская гроза будто бы раскрывает завесу в небе. Когда, влекомый какой-то невидимой силой, раскрывается цветок. Когда один за другим родные и друзья пересекают порог смерти, а тем временем рождаются новые и новые люди.
Когда читаешь книги выдающихся современных ученых и узнаешь, что, несмотря на все сногсшибательные открытия, на весь свой оптимизм, наука еще даже не приблизилась к разгадке тайны жизни, самосознания и свободы.
Тогда ты снова и снова понимаешь, что все в этом мире происходит не просто так. Что мир не ограничивается тем, что мы можем увидеть и попробовать на вкус. Что кругом разбросаны символы и весточки иного царства. Словно следы на песке, словно незнакомые письмена древней книги, словно автограф невидимого автора.
Один из любимых вопросов философов – как нечто появляется из ничто? Думаю, его можно даже заострить: как вы только могли подумать, что все эта красота, вся эта жажда появились из-за каких-то случайных бильярдных взаимодействий элементарных частиц и к ним в конечном счете сведется? Что не останется никакого смысла и цели после того, как однажды у вашего тела закончиться срок годности?
Красота и логичность нашего мира сами по себе являются неопровержимым доказательством существования чего-то большего. Они являются печатью, поставленной вечностью.
Воздуху, воздуху!
Воздуху, воздуху! – кричали герои Достоевского Свидригайлов и Раскольников. Есть что-то невыносимо удушливое в существовании, лишенном духовного измерения. Эдакой свидригайловской банькой с пауками становится жизнь, лишенная посмертного продолжения, жизнь, неизбежный итог которой – могильная плита. Как ржавые гвозди в гроб закладывались в голову с детства глубокомысленные банальности о том, что мысль – это не более чем продукт мозга, что человек – это тело, которое однажды станет удобрением, что цветов и запахов нет, а есть только колебания волн и движение частиц. Сущность мироздания тщательно препарировали, измерили и взвесили. И объявили очень легкой.
Создали серый и плоский, лишенный глубины мир, в котором любой живой поэтический порыв подтачивает незримый червь сомнения: а имеет ли это под самой какую-то реальность? Колбаса реальна, ее можно пожевать. А можно ли пожевать удивление от узора на крыле бабочки, аромат цветка, красоту утренней зари?
Молекулы, формулы, механические колебания… Во вселенском цехе нет места поэтам! По станкам! Делать колбасу и пластмассовые горшки! Заработать на пенсию, а после пенсии пусть хоть прахом все…
Было ощущение, что во всем этом какой-то обман. Но кто обманул и зачем?
Думаю, я не первый, кто задавался подобными вопросами. На протяжении истории люди, неудовлетворенные чисто телесным анималистическим существованием, пытались прорубить в удушливой баньке препарированной вселенной окно туда, куда зовет первый весенний ветерок, полное звезд небо и майский соловей – в сферу абсолютного смысла! От зарождения человечества по космосу разносится отчаянный крик: Воздуху! Воздуху!
Зороастрийские мудрецы, индийские йоги, философы-платоники, исламские суфии, мистические поэты, наркотические гуру,… – кажется, что за этим стоит больше, чем банальное шарлатанство и желание управлять массами.
Думаю, зачастую за этими поисками скрывается тоска по иной, высшей реальности. Однако, как правило, эти вдохи подобны судорогам утопающего, короткий вдох – и снова под воду. «Я пытаюсь разучиться дышать, чтоб тебе хоть на минуту отдать того газа, что не умели ценить» – как поет Наутилус.
Всякий пьющий воду сию возжаждет опять. Эзотерические системы подобны миражам в пустыне – за красивой картинкой скрывается очередная порция пустоты. Поэтому определенная категория жаждущих так часто мечется от одного учения к другому, но нигде их душа не находит покоя. Существование духовного мира для многих не секрет, тысячи людей рассуждают об энергии вселенной и чакрах, выходят из тела, переживают наркотические трипы, видят ауры, предсказывают будущее на основании сновидений или по картам таро. Но почему-то многие из них несчастны, пребывают в депрессии или даже кончают жизнь самоубийством. Оказывается, просто ощущать наличие духовной и реальности или даже знать о ней – мало для того, чтобы преодолеть врожденное удушье. Ведь можно знать о Духе и при этом быть рабом своей низменной природы.
Есть клеймо, которое не позволяет искателям истины зайти в заветную дверь и имя ему – грех. Злоба, похоть, раздражительность, суетность, гордыня, наглость, чревоугодие, уныние, страх, эгоизм – все это лишь симптомы этой врожденной болезни. В то же время каждый, кто всерьез задумывался над этим, наверняка догадывается, что искомая вечная обитель абсолютна свята и чиста, и что ничто грязное в нее не войдет. Как же совместить одно и другое? Чтобы войти туда, человеку нужно очиститься, но как?
Это уравнение имеет единственное решение – страдание. За зло должно быть заплачено страданием. Поэтому герои Достоевского дружными рядами маршировали на каторгу, но в этом ли они нашли ответ? В ссылке Раскольников начал читать книгу, которую дала ему Соня Мармеладова.
И о чем же говорит эта книга?
«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную». (Евангелие от Иоанна 3:16)
«Кто жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой. Сие сказал Он о Духе, Которого имели принять верующие в Него (Ин 7:36)
«Сказав это, дунул, и говорит им: примите Духа Святаго. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся». (Ин 20:22,23)
Всем, кто ищет воздуха посвящается – а вдруг и правда ответ там?
Смерть постмодерна1
Птица-совесть летит,
Птица-совесть поет,
в чудный край за собой
Птица совесть зовет.
На углу плачет Кант,
песню дивную слыша,
мимо катится танк,
и Бердяев чуть дышит.
Всех довел постмодерн,
до путей невозврата,
чтобы просто как чернь
упивались развратом…
Но стремительно время
несется как нож.
Будет ясно, что правда.
Будет ясно, что ложь.
Птица-совесть летит,
Птица-совесть поет,
в чудный край за собой
Птица -совесть зовет.
С той стороны улицы донесся звук труб, барабанов и радостный хор. Поэт стоял на перекрестке, не зная, что и думать. Годы, проведенные в Европе, давали о себе знать. Германия, Голландия, Франция, несмолкаемый праздник жизни и молодости. Легкие как облака деньги, марихуана и свободная любовь. Атлетическое сложение и маленькие модные очки. И все же, чего-то в этом не хватало, что—то отчаянно сверлило в груди и он не знал, что это. Что-то было неправильно, но он не понимал, что именно. Угнетало ощущение бессмысленности происходящего. И вот он возвращается в Россию, а тут это. Кто бы мог подумать? Похороны. Да еще в третьем часу ночи.
Трубные звуки все приближались. Уже доносились отдельные ликующие возгласы.
А вот и гроб! Жирными буквами на нем начертано имя покойника:
«ПОСТМОДЕРН».
Толпа быстро захватила поэта в круг. Священник вышел в центр. Плюнув и слегка пнув безжизненное тело, он начал свою речь:
– В этот радостный для всех день, мы, наконец, хороним эту сволочь! Извините за резкие выражения, но я не могу сдержаться, зная, сколько душ лежит на его совести. Миллионы людей шли за ним, надеясь найти успокоение, но нашли лишь вечный клокочущий ад. Он никогда не отвечал за свои слова. Он думал, что каждый вправе придумать уютный дешевенький мирок на свой вкус, некий, так сказать эгрегор.
Но рано или поздно все иллюзии рассеиваются, и человек сталкивается лицом к лицу с правдой и вынужден отчитаться перед ней за бесцельную жизнь. Он говорил, что все относительно и можно делать что хочешь. Оказалось нельзя. Ну да Бог ему в этом судья. Теперь мы узнали истину, и она сделала нас свободными.
– УРРРА! – раздался сонм голосов.
Поэт мало понимал, что происходит – в могилу полетели пустые бутылки, шприцы, статуэтки древних богов, флакончики с ядом, магические трактаты, чувство вины, комплексы, бессмыслица, раздражение, смертные грехи и многое-многое другое.
– Ура! Теперь мы навеки свободны от лжи! – пели пьяные от радости люди – когда открылась истина во всем своем совершенстве, нам не нужна вся эта чушь.
Над морем только-только пробивался свет, радостно кричали чайки, волны с шумом плескали о берег, в невиданной еще силе восходило Солнце Правды. Начиналось утро нового дня.
Поэт улыбался.
