Buch lesen: «Тайна старой усадьбы»

Schriftart:

Пролог

СССР. Окрестности Озерска. Сентябрь 1943 г.

– Партизаны! Герр штурмбаннфюрер, партизаны!

Заглянув в подвал, унтер – увалень в промокшем дождевике и каске – вытянулся, ожидая приказа.

Штурмбаннфюрер СС Курт Брюкнер, сутулый, с бледным узким лицом, раздраженно обернулся и, посветив фонариком, посмотрел вверх:

– Партизаны? И далеко?

– Километрах в пяти, за озером, – озабоченно доложил унтер. Круглое, с красными щеками лицо его чем-то напоминало бульдожью морду. – Хельмут и Ханс утром на рыбалку отправились. Вот и увидали.

– Увидали! – Брюкнер язвительно усмехнулся. – А охрану выставить как следует не пытались? А, господин Ланге? На рыбалку… Или вы думаете, что вы сейчас во Франции, в сороковом году. Увы! Это даже не Эстляндия…

– Так… Посты выставлены в соответствии с уставом строевой службы, господин штурмбаннфюрер! – Ланге выпятил грудь, пытаясь оправдаться.

Вообще-то он был хорошим унтер-офицером, исполнительным и добросовестным служакой… правда, не более того. Но и не менее. А этого уже немало! Попробуйте еще толкового унтера подобрать.

– Ладно, Герхард, вы все сделали правильно. Лучше и впрямь, как говорят русские, соломку подстелить… – Фонарик в руке штурмбаннфюрера вдруг замигал и погас.

– Черт! – выругался в темноте Брюкнер. – У вас есть фонарик?

– Да, господин штурмбан…

– Так давайте же! Осторожнее, не свалитесь с лестницы…

Заскрипели ступеньки. Яркий луч фонаря осветил сваленный в углу хлам: холсты, подрамники, кисти…

– Ага… Спасибо, Ланге.

Перехватив фонарик, Брюкнер поблагодарил и тут же распорядился отправить к озеру двух человек – наблюдателей.

– Уже отправлены, господин штурмбаннфюрер! – молодцевато выкрикнул унтер. – Ефрейторы Райс и Хайнегер. Хорошие бойцы.

– Хорошо. Докладывать каждые полчаса.

Узкий луч метнулся к лестнице.

– Пока свободны, Ланге. Благодарю за службу!

– Хайль Гитлер!

– Хайль… Да, постойте-ка! С чего вы взяли, что партизаны обязательно заглянут в усадьбу?

– У них подводы, господин штурмбаннфюрер. – Голос унтера прозвучал глухо как в подземелье. Так здесь и было подземелье – подвал, вернее сказать, – потайная комната, обнаруженная Брюкнером только вчера.

Заброшенную усадьбу, где располагался приданный Брюкнеру взвод ваффен СС, штурмбаннфюрер присмотрел еще в конце лета и решил приспособить ее под штаб – в обширном подвале было удобно держать пленных и подозрительных. Жалко, от города далековато, да и дороги вот-вот развезет. Впрочем, в последнее время и ситуация изменилась: теперь не о допросах надо думать, а о том, как бы самим ноги унести. Заодно прихватить кое-что из обнаруженных в потайной комнате ценностей, в свое время так и не доставшихся большевикам. Старинные канделябры, серебряная шкатулка – увы, пустая, – пара портретов в больших золоченых рамах и еще кое-что по мелочи. Все для великой Германии, а как же!

– Говорите – подводы? – Герр Брюкнер никогда не разделял насмешек некоторых своих коллег насчет «русиш телеген». И в самом вермахте гужевого транспорта хватало, здоровенные битюги даже пушки таскали, не говоря уж о всем прочем, да и дороги здесь были такие, что иногда только на лошади и проедешь. Даже «Опель Блиц» – на что уж неприхотливая машина, – и тот не выдерживал, застревал.

– Подводы, господин штурмбаннфюрер, – осторожно понимаясь по лестнице, подтвердил унтер. – Хельмут с Хансом видели две. Плюс еще конники – человек двадцать, все с оружием. Думаю, бандиты отправились за продуктами в ближайшее село. А дорога туда одна – как раз через усадьбу. Эх, да где ж эти мадьяры? Союзнички, черт бы их побрал…

С небольшим венгерским отрядом под командованием капитана Гезы Фаркоша люди Брюкнера должны были встретиться еще несколько дней назад, но так и не встретились, и, где носило этих мадьяр, один дьявол знает.

– Понял… – Штурмбаннфюрер кивнул и прищурился. – Докладывайте, и вот еще что… Всем собираться и быть наготове.

Увалень обернулся, удивленно приподняв брови:

– Я верно понял? Мы собираемся уезжать, господин штурмбаннфюрер? Не дождавшись мадьяр?

– Да, уезжаем. И как можно скорее. Фаркоша мы, похоже, не дождемся, а я вовсе не собираюсь сражаться за эти чертовы развалины в одиночку! Думаю, они не стоят крови наших солдат. А с партизанами мы еще повоюем, успеем! Так что действуйте, Герхард.

– Яволь!

Шаги унтера гулким эхом разнеслись по коридору. Скрипнула дверь… Со двора донеслись команды…

Подводы…

Герр Брюкнер покачал головой и еще больше ссутулился. Впрочем, серая полевая форма с серебристыми рунами в петлице очень шла ему. Подтянутый сероглазый брюнет, всегда тщательно выбритый, пахнущий дорогим французским одеколоном, Курт всегда нравился женщинам, а вот жена постоянно пилила ее за сутулость… Ну и что с того? Отвоюем – выпрямимся!

Подводы… Пять километров… А три дня кряду дождило – значит, дорожка та еще. Час, может, даже два… Или не уходить? Просто разбить к чертям всю эту лесную банду? Два десятка бандитов плюс пара подвод… Поставить пулемет на развилке, стрелков – по кустам, рядом… А потом получить свой заслуженный Железный крест! Это если все получится… А если – нет? Если в руки партизанам попадут секретные папки с агентурой? Кого тогда назначат виновным? Правильно, его – Курта Брюкнера, штурмбаннфюрера СС, первого заместителя начальника озерского гестапо. Сам же начальник и сдаст – штандартенфюрер Крюге тот еще лис, от себя беду отводить умеет. За счет подчиненных, само собой… Так что ну их всех к черту, эти дурацкие подвиги, куда лучше действовать по-русски – соломку подстелить…

Итак, минимум час еще есть. И есть еще фургон «Опель Блиц», грузовик вполне надежный. Служебный легковой «Мерседес-Бенц» Бюкнер, отправляясь в леса, благоразумно оставил в Озерске. От усадьбы до шоссе – километра четыре по бездорожью. Грузовик еще ничего, справится, а вот легковая…

Что еще прихватить? Что-нибудь бы для себя, такое, небольшое, чтоб не было этих алчных солдатских взглядов…

Что тут еще осталось-то?

Курт посветил фонарком…

Да, похоже, больше ничего ценного. В углу – пара старых икон, пыльные рамы да детские рисунки – дегенеративная мазня, – все какое-то размытое, в цветных пятнах. Ну и художники, верно – да, рисовал ребенок. Ребенок, не умеющий рисовать. Так, наляпал что-то. Едва угадывается усадьба – только контур да далекий лес – почему-то синий. На другом рисунке – вообще совершенно дикая мазня! Какие-то ворота, дома, чернота и яркие желтые пятна. Вероятно, огни. Или звезды. Тьфу!

А вот иконы, пожалуй, тоже нужно прихватить. Только не для великой Германии – для себя лично. Отправить посылкой домой, в Дрезден…

Черт! Что еще за шаги?

– У них броневики, господин штурмбаннфюрер! – склонившись над люком, нервно доложил унтер. – Наверное, наши, захваченные. Очень скоро будут здесь!

– Едем! – Сунув иконы под мышку, Брюкнер заторопился по лестнице. – Вы идите, идите, Ланге. Я догоню…

Поднявшись, штурмбаннфюрер захлопнул люк, или, вернее, лаз. Крышка закрылась быстро и плотно, так что и подумать невозможно, что внизу – потайная комнатка. Большевики – те не догадались, а Брюкнеру просто повезло. На стене, в нише, висела картина, изображающая индейцев. Все как полагается – мустанги, томагавки, перья. Только вот компания там была изображена какая-то странная. Судя по прическам и перьям, гуроны и делавары. Вместе, рядом. А ведь эти племена никогда не дружили – заклятые враги! Курт в детстве зачитывался Карлом Маем, играл с друзьями в индейцев и гуронов с делаварами уж никак не спутал бы. Это же полный позор.

Вот и здесь, на картине… Когда пригляделся внимательнее, заметил, что все воины смотрят вниз… куда – на картине было не видно. Но ведь куда-то ж они смотрели? Зачем-то художник так вот нарисовал? Мало того что смотрели, так один делавар еще и прямо указывал томагавком! Словно бы на пол, в этой вот самой нише…

Курт не поленился, встал на колени, пошарил руками… И нашел-таки небольшую зацепочку, потянул…

Правда, найденная «пещера Лехтвейса» оказалась не столь уж и богата сокровищами, больше – всяким хламом. Однако кое-что нашлось… Эти старинные иконы явно чего-то стоят – их можно продать. И может быть, весьма выгодно… Пусть этим займется жена Марта…

Кстати, здесь, в этой комнате, в случае чего можно спрятать вывезенные из соседнего села папки с агентурными делами – архив. Тамошнее отделение гестапо пришлось спешно эвакуировать – опасно стало. Эту миссию и поручили Брюкнеру, а уж в заброшенную усадьбу местного графа Возгрина он заехал сам, присматривая новое место для своей конторы…

– Господин штурмбаннфюрер!

– Иду же. Иду.

«Опель Блиц» уже стоял с заведенным двигателем, все солдаты сидели в кузове. Это так говорится, что взвод, на самом деле осталось всего-то восемь человек, включая унтера Ланге и самого штурмбаннфюрера. Задние двускатные колеса, матерчатый тент, выкрашенная в серо-голубой цвет «фельдграу» кабина, лопата на правом крыле. Машина надежная, даст бог, и сейчас не подведет…

Ланге лично уселся за руль. Брюкнер, забравшись в кабину, оглянулся, бросив последний взгляд на усадьбу, чем-то похожую на финскую мызу. Фундамент из мощных замшелых камней, само же здание – деревянное, выстроенное в стиле классицизм, с колоннами и портиком. Когда-то тщательно выкрашенная, усадьба, верно, смотрелась нарядно, даже с некоторым изяществом. Сейчас краска давно выцвела и облезла, даже какой был цвет изначально, угадать уже было сложно, левое крыло здания покосилось, провалилась крыша, стекла оставались только в правом крыле – до войны его использовали местные колхозники во время уборочной и сенокоса.

– Броневики! – Тронув машину, Ланге бросил взгляд в зеркало. – И это точно не мадьяры!

Сзади послышались выстрелы.

– Партизаны! – переключая передачу, напряженно выкрикнул унтер.

Брюкнер поправил на голове фуражку и усмехнулся:

– Надеюсь, наши солдаты не забыли, зачем им пулемет? Или ожидают приказа?

– Нет, – перекладывая руль, дернул шеей Ланге. – Им приказано стрелять по готовности…

В этот момент послышалась очередь. Машину затрясло – в кузове словно заработала мясорубка или циркулярная пила – так прозвали недавно появившийся на фронте пулемет «МГ-42»!

– Есть! – глянув в зеркало, радостно возопил унтер. – Задымил броневичок! Да с таким пулеметом нам сам черт не брат!

Глава 1

Бывший райцентр Озерск. Июнь 1965 г.

– Косинус на синус равно… Ой! Как-то не так все!

Лежавшая на расстеленном невдалеке от забора покрывале девушка лет шестнадцати – высокая, с золотистой косою и полной грудью – задумчиво заглянула в синюю общую тетрадь с надписью «Билеты к экзамену» и возмущенно фыркнула:

– Нет, ну надо же! Это что же, я не все записала? Жень, а у тебя?

– А у меня вроде есть. – Загоравшая рядом соседка – худенькая, смуглая брюнеточка с прической каре – поправила задранную к плечам майку. – Да, вроде бы…

Женя пролистала тетрадь – такую же, как у подружки, купленную в канцелярском магазине «Лентагиз» за срок восемь копеек, только с красной корочкой.

– Ну, я же писала, помню… Да где же? – Девушка округлила глаза. – Вот! Теоремы, задачи… Ну, ты слушаешь, Кать?

Катерина между тем перевернулась на спину, закрыла глаза и подставила солнцу живот. Белый матерчатый лифчик и черные купальные трусы – вот и вся одежка.

Загорали подружки… Впрочем, не просто так – заодно готовились к экзаменам за курс восьмилетней или, по-новому, девятилетней школы. Раньше, еще лет пять назад, экзамены сдавали бы после восьмого класса, а нынче вот – после девятого, а потом еще предстояло учиться в десятом, а одиннадцатого, как в прошлые годы, уже не было! Десятый был выпускной! И еще – одиннадцатый, по программе которого доучивались те, кто был старше подружек на год. В прошлом учебном году, осенью, в школу вернули десятилетку вместо прежней, одиннадцатилетней программы. В следующем 1965/66 учебном году школу оканчивали последние одиннадцатые классы и – одновременно – новые десятые, таким образом, количество выпускников 1966 года автоматически увеличивалось в два раза! Вот об этом сейчас и вспомнила Катя.

Открыв глаза, приподняла темные очки а-ля знаменитый польский актер Збигнев Цыбульский и повернула голову:

– Ой, как представлю: это теперь все будут десять классов учиться, и мы – первые! Два года в один. Могли бы и экзамены после девятого отменить, коли такое дело!

– Так после восьмого-то не сдавали, – резонно возразила подружка. – Это сейчас сдают… Ну и мы заодно. Говорят, в каждой республике по-разному.

– Дурдом! Зато школу на год раньше окончим! Представляешь, это же здорово!

– Да уж не совсем, – поправив такие же очки, усмехнулась Женя. – С выпускными-то – полный атас! Это же и мы будем сдавать, и одиннадцатые классы! В два раза больше выпуск! Никаких институтов не хватит. Как говорит моя мама, все мозги прокомпостировали!

– А ты после школы в институт собираешься? – Катя облизнула пересохшие губы и потянулась к бутылочке ситро, лежавшей рядом, в траве. Открыла, сделала пару глотков, протянула подружке. – Будешь?

– Давай.

– Ох, Женька… – Привстав, Катерина накинула на плечи клетчатую рубашку и тяжко вздохнула. – Везет же тебе.

– Чего везет-то?

– Как к тебе хорошо загар прилипает. Вон вся коричневая уже. А я только обгораю.

– Зато у тебя грудь, как у Брижит Бардо – вон какая! – утешила подругу Женька. – А у меня… стыдно смотреть…

– Ничего, вырастет еще!

– Ага, как же…

– Так ты в какой институт собралась? – Катерина улеглась на живот, вытянула ноги. – На кого?

– Ну-у… – задумчиво протянула Женя. – Наверное, в педагогический… или на юриста. Не решила еще. Да время есть подумать.

– А я так вообще не хочу в институт. – Сняв очки, Катя беззаботно рассмеялась. – Сразу бы на работу… Или для начала в какой-нибудь техникум. В любой. В какой – не важно.

– Как это – не важно? – привстав, возмутилась Женька. – Ты же в ветеринарный хотела… Или на агронома.

– Расхотела уже. – Катерина повертела в руках очки. Модные, большие. Точно такие же, как у подружки, предмет зависти многих девчат. Точно такие носил знаменитый польский артист красавчик Збигнев Цыбульский в детективе «Девушка из банка», который подружки как раз недавно посмотрели в клубе. Вернее, пересмотрели, первый-то раз ходили еще в прошлом году, летом. Фильм им очень понравился. Как и очки. Еще бы – в «Лентагизе» такие не купишь, даже в соседнем Тянске не купишь, пожалуй, только в Москве!

– Знаешь, Жень, я бы, может, замуж… за такого вот, как тот артист, Цыбульский. Как в фильме! Ну, помнишь? Как они приехали на курорт и все такое… Вроде бы как по работе. А потом начали целоваться… Вот такая я эгоистка, да! Мечтаю о личном счастье… Мещанка, ага.

– Ой, ну тебя. – Женька фыркнула. – А кто в комитете комсомола всегда? Кто во всех общественных делах первый? Да мы с тобой, кто же еще-то? Лидка Щетинникова, что ли? Или Ермакова с Лейкиным? Нет! Все Мезенцева да Колесникова, Колесникова да Мезенцева! Не так? Да без вас, товарищ Катерина Мезенцева, весь школьный комсомол рухнет, а ты еще мещанкой себя обзываешь! На других посмотри!

Женька раскраснелась, даже поднялась на ноги, правда, тут же уселась на покрывало – с той стороны забора прокатил на мопеде какой-то пацан. А и нечего ему смотреть на загорающих девушек, мал еще!

– Ну ты, Колесникова, даешь! – Катя тоже уселась, скрестив ноги. – Этакую речугу задвинула.

– Так что – не так?

– Все так… Но личного счастья я тоже хочу.

– Кстати, о личном счастье… – поправив маечку, усмехнулась Женька. – Это, случайно, не тебя на мотоцикле видели? С участковым нашим, Дорожкиным…

– Нет, не меня! – Катерина замотала головой и, покраснев до самых ушей, тут же спросила: – А кто это тебе сказал?

– Да бабки у колодца говорили.

– Вот сплетницы старые! Подумаешь, один раз прокатилась…

– Сказали – в синем сатиновом платье!

– И не в сатиновом, а из крепдешина! – не удержавшись, похвалилась Мезенцева. – Отрез в Тянске достали… тетя Фая, материна подруга. Там же в ателье и пошили.

– А! Так вот ты зачем в Тянск ездила – на примерку?

– Ну да…

Женька склонила голову набок и улыбнулась:

– Вообще, Дорожкин – неплохой парень, серьезный. И уже давно глаз на тебя положил!

– Ой, скажешь тоже…

– Положил-положил, не отпирайся! Поди, лейтенант уже?

– Лейтенант… А мотоцикл у него – «Ковровец», ужас один! Представляешь – одно сиденье. Так Игорь поролон подложил… И все равно так трясло, до сих пор попа болит!

Девушки разом засмеялись.

– Значит, уже Игорь? – отсмеявшись, прищурилась Женя. – Завидую. Вот честно! Это все потому, что ты красивая. Не то что я… замухрышка какая-то. У тебя вон и грудь, и все… а я…

– Да не переживай ты! – Катерина обняла подругу за плечи. – Ты тоже очень даже ничего, хоть и худенькая… На певицу одну похожа французскую. Ну, помнишь, мы у тебя маленькую пластиночку слушали? Ма жёнессэ фу ль кам… ла-ла-ла ла-ла-ла…

– А-а-а! Франсуаза Арди!.. Что, правда, похожа?

– Одно лицо! Только у тебя глаза красивее – синие-синие.

Подружки снова обнялись и рассмеялись.

– Завтра у тебя готовиться будем, – завязывая рубашку узлом на животе, предупредила Катя. – Заодно музыку послушаем. А сейчас пойдем-ка перекусим. Окрошку сделаем. У нас квас на хлебных корках. Ну и в залавке что-нибудь поищем. Мама сказала, чтоб без нее обедали… Ой, Женька! Боюсь, как бы она не прознала про Анатолия!

– Про какого еще Анатолия? – Колесникова непонимающе сдвинула на лоб очки.

Модные очки эти, к слову сказать, прислал Катин старший брат Максим, вот уже около года служивший в Венгрии. Вот так вот – купил и послал. Две пары. Сестре и ее лучшей подружке. Женька обрадовалась. Она по Максиму еще с шестого класса сохла… Правда, это все в детстве было…

– Знаешь, у нас же с Дорожкиным ничего и нет. Все эти охи-вздохи – в прошлом все, – лукаво взглянув на подругу, призналась Катерина. – Да и простоват Дорожкин. Подумаешь, лейтенант! Тебе, как лучшей подруге, скажу – мне давно уже Анатолий нравится, Толик!

– Что еще за Толик? – Женька вдруг осеклась. – А-а! Уж не Анатолий ли Иванович, кружковод?

– Ну… угадала… – сконфуженно призналась Мезенцева. – Только ты пока – тсс… никому.

– А я-то думаю: с чего это ты в фотокружок записалась? Меня еще потянула… А ты вот оно что… Ну… Анатолий Иванович – мужчина красивый, видный… И на артиста Цыбульского похож – да! Только… не слишком ли для тебя старый?

– На десять лет всего-то! – с вызовом бросила Катя. – У меня, между прочим, папа старше мамы на двенадцать лет был. И ничего! Кабы не война проклятая, не раны, так до сих пор бы и жил…

– Да, война… – Женька вслед за подругой поднялась по крыльцу на веранду – летом Мезенцевы там частенько обедали. – Что же до того, что старше… Тетя Вера – женщина не такая уж и строгая. Не как иные, узнает – уж точно не прогонит и не изобьет.

Отца в семье Мезенцевых не было – умер от полученных на фронте ран. Мать же, Веру Ивановну, все в городке уважали и любили за легкость в общении и надежный характер.

– Так-то оно так, – доставая из залавка бидончик с квасом, вздохнула Катя. – Да Толику все девки на танцах глазки строят… Курвищи! Особенно Светка Кротова из десятого «Б»! Вот ведь…

– Ладно тебе ругаться-то… – Женя вымыла под рукомойником руки и обернулась. – Где у тебя ножик? Ого – колбаска! «Докторская», без жира! Откуда взяли?

– В леспромхозовском магазине выбросили.

– Здорово!

– Еще бы! – Катька наклонилась и принялась шарить в залавке. – Жаль, огурчики еще не пошли… Ага, вот и сметана! И мелкий лук… Чего еще надо?

– Еще яйцо бы.

– Так вот они, яйца-то. На той неделе в «Заре» взяли. Представляешь, без всякой очереди.

– Ну, в «Зарю» не за яйцами, за вином ходят. Ой, какие крупные! По рубль пять?

– Рубль тридцать!

– Дорого. Потому, наверное, и без очереди. Давай только одно сварим – нам хватит как раз.

– Нет, лучше два. – Катерина задумалась, помотала головой. – Мама с работы придет – тоже окрошку покушает.

– Верно.

Поставив варить яйца, девчонки нарезали аккуратными кубиками колбасу, покрошили тонкий лучок-порей да сбегали на огород – нарвали только что появившуюся молоденькую ботву. Все – на окрошку.

Вообще, времена нынче стояли неголодные, но и не очень-то сытые. Слава богу, волюнтаризм до городка докатился не особенно сильно – голодных бунтов не случилось. Однако приусадебные участки порезали, да со скотом и с домашней птицей стало куда хуже. В продуктовых магазинах все доставалось с очередями – даже за хлебом очередь, что же касается рынка, так там сразу после денежной реформы цены скакнули в разы и с тех пор толком так и не опустились.

Весна, начало лета – самое голодное время. Все прошлогодние запасы подъедены, а нового еще ничего не наросло. Еще месяцок – и пойдут овощи: лук, редиска, морковь со свеклою, а там и до картошки недалеко. Да и в лесу, рядом, – ягоды да грибы. Бери – не хочу, множество.

– Завтра пластинки послушаем. – Наливая в чугунок квас, Катерина подмигнула подруге. – «Лучший город земли» есть у тебя?

– Есть.

– Обожаю Магомаева! А еще что новенького? Не присылали из Риги?

Старшая сестра Женьки Лена вышла замуж за моряка, старпома из Риги. Туда и переехала и работала на радиозаводе ВЭФ. Женька ездила в Ригу почти каждые каникулы, покупала модные пластинки, которые потом слушала дома на проигрывателе-чемоданчике «Юбилейный». У Колесниковых еще была радиола «Ригонда», но эта считалась как бы родительская, «чемоданчик» же был подарен лично Женечке.

– Ну, кое-что прислали. – Очистив яйца от скорлупы, Колесникова потянулась к ножику. – Да и сама весной ездила, купила ансамбль «Дружба». Наш, ленинградский…

– А! – перемешивая окрошку, вспомнила Катя. – Там еще девушка поет… похоже, нерусская.

– Эдита Пьеха.

– Ах, да-да! Так, говоришь, есть у тебя?

– Да, завтра послушаем.

Вытерев стол, Катерина разлила по тарелкам окрошку:

– Пожалуйста.

– Ой, как много-то! – округлив глаза, запротестовала Женя. – Я столько не съем.

– Съешь-съешь! Иначе грудь не вырастет!

Подружки от души расхохотались.

– Ой, хлеб-то забыла! – Вспомнив, Катерина вскочила со стула и убежала в дом. Вернулась с двумя кусочками черного, заодно включила обычное проводное радио, тут же запевшее песню про валенки, что «не подшиты – стареньки».

– О, «В рабочий полдень»! – обрадовалась Женька. – В прошлый раз Магомаева твоего передавали.

– «Лучший город земли»?

– Не, поспокойнее что-то… Может, и сейчас услышим чего…

– Да ты кушай, кушай! Ложку-то мимо рта не проноси.

– Это кто проносит?

Между тем по радио наконец закончили с «Валенками»…

– А теперь работники колхоза «Новый путь» Ленинградской области просят передать для своего агронома, Героя Социалистического Труда Валентины Ивановны Петровской какую-нибудь хорошую песню… Валентине Ивановне недавно исполнилось пятьдесят пять лет…

– Ой, Магомаева бы! – взмолилась Катя.

– Что ж, уважаемая Валентина Иванова, принимайте музыкальный подарок! – напрочь проигнорировав девичьи просьбы, торжественно возвестило радио. – Выступает молодая эстрадная артистка Тамара Миансарова. Музыка Юрия Саульского, стихи Михаила Танича. Шуточная песня «Черный кот»!

– Ко-о-от!!! – дружно выдохнули девчонки и, бросив недоеденную окрошку, тут же пустились в пляс.

Жила да был, черный кот за углом,
И кота ненавидел весь дом!

Ах, видели бы учителя! М-да-а…

– Только черному коту и не везет!

– Ну вот! А ты говорила – «Валенки»!

– Ничего я такого не говорила!

После «Кота» началась передача про Нобелевскую премию знаменитого писателя Шолохова. Подружки это не слушали и, быстро угомонившись, доели-таки окрошку.

– Хорошо у вас – радио можно и на веранде слушать, – облизав ложку, одобрительно покивала Женечка.

Катя потянулась:

– Так Максим еще года три назад протянул провод.

Старший брат Катерины Максим неплохо разбирался в радиотехнике, даже когда-то ходил в радиокружок в местный Дом пионеров и школьников. Правда, после школы в радиотехникум не поехал, а выучился в местном училище на шофера, а по весне был призван в армию. Попал служить в Венгрию, сначала – в город Секешфехервар, а нынче вот – в Будапешт, в столицу. Собственно, это было все, что подружки знали о Максе. Ничего более конкретного он им не писал, не имел права.

– Макс-то пишет? – посмотрев в окно, тихо спросила Женька.

– Да пишет… – Катя принялась мыть посуду в рукомойнике. – Тебе ведь тоже…

– Редко. На четыре моих письма – одно ответное.

– Слушай! – резко обернулась Катерина. – Я ему напишу, чтоб он чаще…

– Да нет, что ты! Не надо.

– Хотя он и нам-то нечасто… Видать, служба такая. Армия – это тебе не детский сад! Тем более за границей. Кого попало не пошлют.

– Это уж точно… – Чуть помолчав, Женька вскинула брови. – Ну, что? Еще чуть-чуть поучим?

Катя покусала губы:

– Знаешь что… А давай перерывчик устроим? Ну, прогуляемся, что ли. А то башка уже не варит совсем! Анатолий Иваныч, кстати, просил зайти… Что-то там насчет практики.

– Ах, Анатолий Ива-а-аныч, – лукаво прищурилась Женечка. – Вот оно в чем дело-то! Так и сходи прогуляйся, а я домой…

– Ну, Женюль… – Катя взяла подружку за руку и жалобно заглянула в глаза. – Ну, пойдем, ну, пожалуйста. Ну, как я одна-то? И так уж все сплетни свели…

– А если вдвоем, так не сведут?

– Вдвоем – совсем другое дело, – серьезно отозвалась Мезенцева. – Тем более – с тобой. Ты у нас человек положительный, ответственный…

– Ладно, уговорила. – Женька махнула рукой. – Пошли. День-то какой! И вправду, чего дома сидеть?

– Я сейчас переоденусь и – айда. Я быстро.

Дожидаясь подружку, Женька натянула треники и вышла на крыльцо, бросила взгляд на старый сарай – летнее обиталище Макса. Ах, Максим, Максим… были же времена когда-то… И не так уж давно. Когда – вместе, вдвоем…

За сараем Максим всегда приглядывал лично – перед самой армией даже покрыл крышу старыми железными листами. Нынче листы эти валялись в траве, у забора – третьего дня был сильный ветер, почти ураган, вот и сорвало. Теперь уж кто починит? Никто…

Девчонка вздохнула – жаль, их с Максом дружба особого продолжения не имела. Да и была ли она вообще? Что общего между вальяжным красавцем-выпускником и сопливой восьмиклассницей? На Макса, между прочим, и взрослые девицы засматривались… Даже учительница-практикантка… которую убили потом… Ох, были дела…

– Ну как?

На крыльцо вышла наконец Катерина – в новых белых туфлях-лодочках, в синем крепдешиновом платье в мелкий белый горошек… м-м… не то чтобы очень уж коротком, но и не длинном – на пару ладоней выше коленок.

– Ой, Катька! Ну, ты даешь… – Оглядев подругу с головы до ног, Женя восхищенно покачала головою. – Брижит Бардо – вылитая! Бабуси у колодца оценят…

– Тьфу! – Катя махнула рукой. – Вот не можешь ты без ехидства! Ну, пошли.

– Стой, – вдруг напряглась Колесникова. – То есть как это – пошли? Ты, значит, Брижит Бардо, а я – в трениках да в старой майке? Не-е… Точно домой зайду. А то как-то…

– Да, как-то не очень выходит… – подумав, согласилась Мезенцева. – Ладно, к тебе так к тебе. Зайдем.

Совсем недалеко жила Женька Колесникова, да и весь городок был не особенно-то велик. Промкомбинат, молокозавод, колхоз, леспромхоз, больница. Еще – на самой окраине – училище механизаторов, а напротив – две школы. Новая – кирпичная, просторная, светлая, и старая, деревянная – рядом, на холме. В старой до сих пор учились начальные классы – в новую все не помещались. Напротив новой школы также располагался и интернат – для тех, кто уж очень далеко жил, по таким жутким дырам, куда и автобусы-то не ходили.

– Ну… зайдешь? – Женька остановилась у калитки.

Подружка покрутила головой:

– Не. Я тебя тут подожду, на лавочке. Только ты побыстрее.

– Кто бы говорил-то?

Женечка долго не задержалась – коли на прогулку, так уж ясно, чего надеть. То же, что и в клуб, особого-то выбора все равно не было. Не в школьной же форме идти? И не в трениках.

Забежав в свою комнату, девушка распахнула шкаф и быстро переоделась… Белая узкая юбка длиною… нет-нет, не мини, пусть самую малость, но подлиннее. К юбке – светло-голубая нейлоновая блузка с короткими рукавами, сильно напоминавшая мужскую рубашку, – предмет зависти всех девчонок школы! Еще бы – настоящий нейлон! В тон блузке – гольфики, такие же светло-голубые…

И – широкий белый ремень с большой золотистой пряжкой! Шик, блеск, красота!

Юбку и гольфики покупали вместе с сестрой в Риге, блузку привез из плавания муж сестры, старпом. Заграничная! Еще и в меру плотная – не слишком просвечивает, не надо майку поддевать – жарко. С лифчиками для Женькиной груди были проблемы – такого размера просто не выпускали, приходилось ушивать большие – смотрелось это плохо, а носилось еще хуже. Так что лучше без ничего – вот так…

Глянув в большое зеркало в дверце шкафа, Женька осталась довольна. Причесалась, подумала еще расстегнуть на три пуговки блузку… Расстегнула на две, чтобы поскромнее. Да, на две – пожалуй, вот так… Или все-таки на три? Ладно, там, по пути, видно будет…

– Ух ты! – заценила подружку Катерина. – А очки-то что, забыла?

– Ой…

Так вот и пошли под ручку по центральной – Советской – улице в направлении автобусной станции, «на площадь», как говорили в городке. Там можно было срезать путь – пройти к Дому пионеров через стадион и клуб… ну и лесочком немного, так сказать, по козьей тропе.

Появление модно одетых подружек, конечно же, не осталось незамеченным – проезжавший мимо лесовоз – солидный «ЗИЛ-157» с прицепом-роспуском – едва успел притормозить на повороте, молодой водитель засмотрелся на девушек…

Отъехавший от автостанции междугородний автобус – серебристый, похожий на огромный дирижабль «ЗИЛ-127» – притормозил, посигналил… Усатый шофер в форменной фуражке и белой рубашке с галстуком, высунувшись в окошко, помахал девчонкам рукой.

– На дорогу смотри! – Катя, усмехнувшись, помахала в ответ.

– Катька, очки сними! – вдруг напряглась Женька. – Вон бабуси с остановки идут…

– Здрасте, тетя Лена! Баба Матрена, здравствуйте!

– И вам, и вам здравствовать…

– Ой, какие девочки-то красавицы, ой…

– …Курвищи, тьфу! И куда только родители смотрют? А еще, поди, комсомолки!

Хорошо, очки снять успели… А то бы еще в шпионки записали – запросто.

Последние слова подружки, конечно, не слышали… Впрочем, догадывались. Ну, ругаются бабули на молодежь – и что? Не сталинские времена нынче и не этот чертов… волюнтаризм!

Ведь как все же здорово было пройтись по городу – молодым да красивым! Все встречные мужики шеи свернули! И пусть потом их могут разобрать на комсомольском собрании, «поставить на вид», зато сейчас – как славно, как радостно-то! Как прекрасно вот так идти, ловя на себе восхищенные взгляды, радовать весь мир… и себя!