Buch lesen: "Хроники Двенадцатого бата"

Под редакцией Ольги Моревой

Иллюстрация на обложке: dazbastadraw

© ООО «Лира», 2025

© Огилько А. В., 2025

Предисловие

Я не знал, станут ли книгой мои разрозненные и хронологически разорванные записи, которые порой писались просто «на коленке», в потрёпанном блокноте, в короткие часы передышек. Или были «набиты» в ноутбук уже в госпиталях. Никогда всерьёз не думал о себе как о каком-то «писателе», работал, как говорят литераторы, «в стол».

Осознание, что надо писать и издаваться, пришло одномоментно, резко. После боя на счастьинском мосту, где мы потеряли тридцать пацанов, пришло понимание, что если о них никто не расскажет людям, то их имена и лица останутся только в памяти родных и на плитах надгробий. Потом были ещё бои, ещё потери. Уже к Соледарскому направлению вышло чуть больше трети от первоначального состава нашего батальона – Двенадцатого бата. И да, я считаю, что парни, прошедшие длинный и трудный боевой путь – от Луганского ополчения 2014 года до штурмового батальона Специальной военной операции, заслуживают того, чтобы их лица, имена и позывные знала вся страна.

Мои «Хроники» – это именно лица, события и факты. Без прикрас, без вымысла. Даже художественная обработка служит одной-единственной цели: донести до читателя образы моих сослуживцев такими, какими их видел я.

Теперь, собственно, о самой истории выхода книги. Ей суждено было бы так и остаться «в столе», если бы не правильное стечение обстоятельств и люди, появившиеся в моей жизни в нужный момент. Хочется найти тёплые слова для каждого причастного к появлению на свет первой части «Хроник Двенадцатого бата».

Фонд «Защитники Отечества» по Луганской Народной Республике. Это именно те люди, которые чуть не пинками заставили своего нового, очень импульсивного подопечного подать первую заявку на литературный конкурс.

Потрясающие Алексей Колобродов, Захар Прилепин и Олег Демидов. Именно в сборниках их проекта впервые были опубликованы первые главы будущих «Хроник».

Об издательстве «Лира» хочется долго и много. Во-первых, именно из него вышли в свет сборники проекта Захара Прилепина с произведениями участников СВО. Во-вторых, нашими наставниками в работе первой Патриотической творческой мастерской, организованной филиалом фонда «Защитники Отечества» в Нижнем Новгороде, были специалисты «Лиры» и поэты и писатели, участвующие в проектах этого издательства.

Пройдёмся адресно и поимённо. От всей души хочу поблагодарить замечательных людей, лично причастных к появлению на свет моих «Хроник».

Строгих Татьяну Родионову и Ольгу Морозову, разносивших на занятиях мастерской в пух и прах мои пока ещё сырые рассказы и очерки.

Невероятных Анну Ревякину, Инну Кучерову, Динару Керимову – поэтесс, учивших нас правильно и бережно обращаться со СЛОВОМ.

Владимира Безденежных, руководителя литературного направления или литературных проектов культурно-патриотического центра «Пешков» в Нижнем Новгороде, замечательного поэта и мудрого наставника.

Ольку Мореву, моего сурового, придирчивого, любимого личного критика и первого читателя.

Всех потрясающе талантливых парней-ветеранов, сидевших со мной за партами в Нижнем Новгороде.

Ольгу Погодину-Кузмину, талантливого писателя-прозаика, драматурга, сценариста, рассказавшего нам, ученикам творческой мастерской, что такое «путь героя».

Список мог быть на самом деле гораздо длиннее и спорить по объёму с самой книгой. Я постарался перечислить самых ярких людей, выводивших начинающего автора на творческий путь. Остальное же оставляю на суд читателя.

С глубочайшим уважением, автор,

Андрей Огилько, позывной Док

Счастье не за горами

 
Лишь потом кто-то долго не сможет забыть,
Как, шатаясь, бойцы об траву вытирали мечи.
 

В. Цой («Легенда»)

Нас встретили жёстко, грамотно и страшно. Классическая ситуация из учебников по военной тактике: «уничтожение колонны противника на мосту». Беспрепятственно, без единого выстрела пропустили бронегруппу – три БМП¹ и зушку², и через мгновение тишина взорвалась яростным грохотом пехотного боя.

В первую машину с пехотой влепили заряд из РПГ³. Почти в упор. Тут же рванул заранее подготовленный контейнер с песком, перекрывая колонне движение вперёд. По логике (и согласно тому же учебнику) одновременно с головной машиной поражают и замыкающую, чтобы перекрыть возможность отхода. Но, видимо, в спешке ошибся наводчик, да Сафон, водила наш, на сверхъестественной чуйке протянул машину вперёд, и рвануло уже позади моей зушки. Совсем рядом, но мимо. И тут же плотным автоматным огнём с обеих сторон моста из посадок по колонне ударила стрелкотня.

Да, так тоже бывает. Может, недоработала наша разведка, может, вэсэушники оказались хитрее и переиграли нас на этом участке. Это только в сказках былинные богатыри пачками крошат супостатов, выходя из боя без единой царапины. В реальности всё намного жёстче, и противника недооценивать нельзя ни в коем случае. Неплохо натаскали хохлов за восемь лет. Упёртые, злые, обученные, тактически грамотные. На хорошо укреплённых позициях, по уши залитые в бетон, яростно грызущиеся за каждый метр, блиндаж, окоп. В этом мы убедились прямо в первый день СВО, 24 февраля 2022 года, на мосту к городу Счастье.

– Док, на три часа! – орёт в ухо Саня с позывным Цыган, сбрасывая стопор с турели⁴.

Стволы развернули за доли секунды. Пока Цыган ловит цели в коллиматор⁵, выставляю дальность…

– Давай!

Очереди спаренных 23-миллиметровых пулемётов выкашивают посадку. Реально выкашивают, я подобное видел только в кино. При попадании в дерево просто исчезает кусок ствола, а остальное валится куда попало. В лентах через каждые два осколочно-фугасных – один бронебойно-зажигательный трассёр. При таком раскладе эффективности стрельбы не мешает даже густая посадка. Наоборот, помогает: оэфзэшки⁶ разрываются при малейшем касании и дают плотную волну осколков. Уцелеть просто нереально.

Высаживаем на вспышки по коробу из каждого ствола. Поляк, Моряк и Туник поддерживают автоматами с борта. Попаданий не видим, далековато, но огонь из посадки вроде утихает.

– Заряжай!

Пустые короба летят в кузов, на их место с лязгом вщёлкиваются полные. Но отработать уже не успеваем. Правый ствол клинит намертво – пуля попала в спусковой механизм. А ещё через пару секунд – крик Пушкина:

– Водила – «двести»⁷! Всем – с машины!

Сафона, водителя, снайпер снял. Точно в голову. А это уже совсем плохо, по двум причинам. Первое – неподвижная машина становится лёгкой целью. Второе и самое главное – сейчас этот же снайпер начнёт выбивать расчёт. Так что с машины надо спрыгивать. И чем быстрее, тем лучше.

Успеваем. Прямо в последние мгновения. Моряк, Поляк, Цыган… Туник перелетает через борт, и я вижу, как прямо под его рукой в железе появляются три аккуратные дырочки – точно на том месте, где секунду назад был он сам. Уже не оглядываясь, лечу следом – не словить бы самому. Прыгать почти с двухметровой высоты в бронике 6-го класса защиты и с полным боекомплектом… Ощущения – так себе. Ноги себе не отбил лишь потому, что вовремя сообразил упасть и перекатиться. И ещё сообразил кое-что: пытаться встать – идея тоже не фонтан. Не сам сообразил, подсказали. Дёрнули за ногу так, что чуть носом в асфальт не воткнулся, и сопроводили сие действие очень убедительной фразой, где единственными приличными словами были «лежать» и «дебил».

Тут я по сторонам глянул наконец. Поляка увидел сначала – это он меня, оказывается, за ногу дёргал, и слова нехорошие в мой адрес – тоже он. Потом вокруг огляделся… И захотелось мне к словам Поляка ещё много чего прибавить. Тоже нецензурного. Потому что общая картинка мне очень не понравилась. Никому не понравилась, если честно.

Если коротко: колонну на мосту заблокировали. Впереди машина пехоты горит и завал из песка. Назад тоже никак: мост узкий. Это во-первых. А во-вторых, простреливается этот мост с обеих сторон – очень плотно. И снайперы работают. По этому мосту можно только ползком. И то не везде, а только слева и справа вдоль бетонных бортиков. Они сантиметров тридцать высотой, от силы тридцать пять, всё, что выше, простреливается на раз. Середину моста тоже достают. Пацаны уже вдоль бортиков рассредоточились, залегли. Стреляют, но не прицельно, а так: ствол через бортик выставил, не поднимая головы, дал пару коротких в направлении огня – и всё. Толку от такой стрельбы немного, но хоть хохлам расслабляться не даём. Что дальше делать – непонятно, в рациях пока только мат и никаких дельных предложений. Одно понятно: надолго такой пинг-понг затягивать нельзя – патронов не хватит. Но пока приказа нет – лежим вот так, постреливаем. Напротив, у бортика, смотрю, Борчана перевязывают – зацепило. Не его одного, сзади где-то тоже слышу: жгутуют кого-то. В горячке боя «трёхсотых»⁸ и «двухсотых» считать некогда, но понятно, что не обошлось. Про пацанов с первой машины даже думать боюсь, про бронегруппу, которую пропустили хохлы, – тоже. Слышно только, что в городе тоже бой идёт, значит, надежда есть.

Тут по рациям приказ: «Отходить!» На нашу сторону, на ТПП⁹. Вопросов много, конечно, но это всё потом. «Отходить» – это сильно сказано, мы максимум отползать можем. Вдоль этих самых бортиков, плотненько к ним прижавшись и изредка постреливая через голову. Ползём, что ещё делать? Укры мешают, как могут. Стреляешь слишком часто – начинают твой участок прицельно поливать. Или из подствольников¹⁰ навесом кидают, что уже совсем не есть хорошо. Если видишь, что на тебе огонь сосредоточили, лучше замереть на время, переждать. Сместилась стрельба в сторону – ползёшь потихоньку дальше. Я как раз пережидал, когда осторожно подёргали за ногу. Повернул кое-как голову – каска мешает, смотрю: Игорёк Корешков за мной.

– Живой? – спрашивает.

– Ага, – отвечаю, – живой пока.

Так и поползли дальше вместе. Если я останавливаюсь – он мне по берцу стучит, как в ответ пяткой качну – живой, мол, – дальше потихоньку ползём.

В какой-то момент поворачиваю голову в направлении противоположной стороны моста и втыкаюсь взглядом в лицо Яцыка. С этим, отпиленным на всю голову, уже почти семь лет бок о бок служим. Уникальный тип: дерзкий, косит под гопоту периодически, но иногда вдруг как выдаст фразочку на уровне профессора филологии… Сейчас, понятно, не тот случай.

– Здоро́во, Док! – орёт мне это родное чучело через всю ширину моста.

– Здоро́во, Яцык! – отвечаю. Ну да, ведь целых двадцать минут не виделись!

– Как жизнь?!

Весьма своевременный вопрос. Ну как она может быть, когда по мосту гвоздят из чего ни попадя – так, что головы не поднять? Рядом хлопает очередной ВОГ¹¹, и Яцык вовремя втыкается носом в бетон. Дождавшись, пока по каске отбарабанит асфальтная крошка, снова поднимает на меня шальные глаза. Ответа, блин, ждёт?

– Да заебись! – ору в ответ.

Хорошего, конечно, вообще ничего. Но вот этот короткий переброс совершенно глупыми фразами неожиданно воодушевляет. Да вот хрен вам, падлы! Яцык живой, я живой, Игорёк вон периодически в берцы тычется. Пацаны ползут впереди и сзади, огрызаются короткими очередями поверх голов. Половина – «трёхсотые», но тоже ползут, упираются до последнего. А вот выползем, всем чертям и смертям назло! Держимся, братики, нам бы до конца моста добраться, а там… Где арта́¹², мать её?! Ну хоть по ТПП жахните – нам уже легче будет. Молчит арта́. Ладно, потом разберёмся. В радейках¹³ – мат подсердечный, злой: и про арту́, и про командование, и про саму ситуёвину. Но всё больше, так сказать, в прикладном варианте, просто пар выпустить. Все понимают: уже случилось и просто надо выбираться.

– Под мостом! – орёт Макик. – В дырки шмаляют.

«Дырки» – это стоки ливнёвки. Правда ли стреляют снизу или показалось парню – разбираться некогда. Кто-то первым отправляет через перила эфку¹⁴. Потом кинул второй, потом третий. На стадном инстинкте и я разгибаю усики, выдёргиваю чеку и навесом перекидываю гранату через ограждение. Внизу глухо бухнуло – в воду упала. Ну норм тогда, значит, подо мной точно никого.

Вот что я всегда и всем говорю (а до этого и мне говорили): паниковать нельзя. Никогда и нигде. В бою особенно. Губит паника, думать и действовать мешает. И вот Юрка-Морган, хороший мужичок, душевный, запаниковал. Нервы не выдержали. Больше половины моста проползли, а Юрок вдруг вскочил и бежать кинулся. Может, решил, что проскочит, что бегом быстрее, чем ползком. Не проскочил. На первых же шагах поймал две пули, в бок и спину. Помню, как он кричал, когда пацаны тянули. От боли, от страха. Потом замолчал. Насовсем. Первый его бой – и вот так…

А мы доползли. Оказавшись на нашей стороне моста, закатывались за брустверы, там уже собирались группами, «трёхсотых» затягивали. И группами же отходили дальше, к ТПП. А ещё Лёха Старко, по-хорошему безбашенный тип, умудрился у хохлов из-под носа выгнать с моста «Урал» вместе с кунгом. И на этом кунге потом в несколько ходок «трёхсотых» вывез, кого успел. Уникальный персонаж, я когда-нибудь о нём отдельно напишу, есть о чём.

Когда мы с Игорьком за бруствер выкатились, там уже Митяй и Липа сидели. У Митяя пуля в колене, Липа – «лёгкий»¹⁵, по касательной в плечо поймал. Мне тоже на последних метрах «повезло» несказанно: ВОГ рядом ляпнулся, а от бортика – того самого, спасительного, осколок рикошетом в правую ягодицу влетел. Не столько больно, сколько обидно. Ползу и думаю: ну вот как людям сказать? «Шёл наступать, ранили в жопу»? Не ранение, а сплошное расстройство и позор. Забегая вперёд, скажу, что осколок этот, благо неглубоко вошёл, я тем же вечером самолично пинцетом вытянул, дырку йодом залил, пластырем заклеил. И всех, кто моим «ранением» в тот день интересовался, нехорошими словами обзывал и посылал… В общем, далеко посылал.

Кроме Липы и Митяя мы с Игорьком ещё Витамина за бруствер затянули. С осколком в спине, прямо около позвоночника. Точнее, это Витамин думал, что в позвоночник и попало. И что ноги у него теперь парализованы. На одних руках полз. Ладно… Мы задрали бушлат, глянули. Выдохнул с облегчением: на излёте досталось пацану. В мышце вдоль позвоночника застрял осколок и торчит острым краем. Потом я Витамина заставил ногами пошевелить – шевелятся. Затампонировали, перевязали. А после второго шприц-тюбика он уже этими ногами сам и пошёл. Сначала на меня опирался, а потом самостоятельно.

На ТПП уже вдевятером шли. Трое целых, остальные – «трёхсотые». Под конец пути ещё и «градина»¹⁶ рядом прилетела. Только мы устали уже и пить очень хотелось, поэтому внимания на неё обращать не стали. Игорёк только голову повернул, когда рядом с ним осколок в бетон тюкнулся, махнул рукой и дальше пошёл. На самом ТПП уже подлетела красная «копейка» Ваньки Соколика, дежурного по ТПП:

– Парни, «трёхсотых» грузите!

Ну окей, троих в салон закинули, Сеньку Рыжего (и «Сенька», и «Рыжий» – позывные. По паспорту парень – Серёга, а по жизни – рыжий, как сволочь предпоследняя) – в багажник. Гриба, Липу и Витамина приютили в блиндаже резервисты Васи Дока. Ага, вот ещё один Док – тёзка мой, я ж тоже Док – на пути встретился. Минут через пятнадцать поймали гражданскую машину, вынырнувшую с поворота на Обозное, закинули туда оставшихся «трёхсотиков». А сами втроём побрели на своих двоих. Ушли недалеко, впрочем. Соколик выгрузил пацанов на Металлисте и примчал за нами. Приехали, блин! На площадке перед больницей скорые снуют туда-сюда и ждёт банда эскулапов, готовых кинуться на очередную жертву.

– Док, ты «трёхсотый»!

Кужель, мать его так! Тычет мне пальцем в… ну, в окровавленную штанину, в общем, и орёт дурниной.

– Толя, иди в жопу! В порядке я! – ору в ответ.

Блин, вот ни разу нет желания светить перед медициной порванной осколком задницей. Ходить не мешает, боли нет, какого вам от меня надо?!

– У тебя штанина в крови! – снова тычет пальцем.

Непонятливый, пад-дла! Ну сказали же тебе, какого ты прискрёбся?

– Толя, иди к козе в очко! Целый я, не моя кровь! – сгрёб его за грудки и ору прямо в рожу.

Вполне рабочая версия, кстати, – реально по крови своих пацанов ползли, у многих на штанах и бушлатах коричневые пятна и потёки. Ф-ф-фух, отстал невменоид, надо валить, пока ветер без камней.

* * *

Раненых, понятно, по госпиталям отправили, а целых – на базу отдыхать. А следующей ночью пацаны с «Мальты» Кольку-Моцарта привезли. И вот тут мы узнали самую радостную новость за два дня. Бронегруппа – та, которую утром укры в Счастье пропустили и блокировать пытались, – сумела с боем за город прорваться. Почти в полном составе. Правда, в том бою погибли комбат наш, Серёга-Дракон, и Женька-Орех – мой хороший приятель. Но группа успела до посадки прорваться и лесом уйти. А следующей ночью Моцарт через Донец переплыл и до базы добрался. Потом мы всю ночь пацанов лодками на наш берег перевозили. Замёрзших, покоцанных, но – живых.

А утром нас комбриг построил и не приказал, а попросил сделать шаг вперёд тех, кто снова на штурм Счастья пойдёт. Сказал, что поймёт, если кто откажется. По-моему, зря так сказал. У ребят сразу лица как-то окаменели и в глазах нехорошее появилось. Тридцать пацанов наш 12-й на том мосту потерял. В общем, мы шагнули. Все. И утром, 27 февраля, мы снова через Донец шли. На лодках шли, группами, потому что мост укры взорвали. И снова ехали мимо огромного билборда с надписью «Счастье не за горами».

Моцарт

В спортзал, где ночевал наш батальон, Моцарт не вошёл – он ворвался. Ночью. Огромный, шумный, в каком-то нелепом, на пару размеров меньше костюме, испуганно скрипящем швами при каждом движении втиснутого в него тела. А ещё Кольку-Моцарта трясло крупной дрожью, его зубы выбивали замысловатую дробь. Но главным было даже не это. Со вчерашнего утра, с боя на счастьинском мосту¹⁷, Моцарта и всю ударную группу, прорвавшуюся в город, считали если не «двухсотыми», то пропавшими без вести однозначно.

Хохлы подловили нас грамотно и жёстко, как по учебнику. Беспрепятственно, не показываясь на глаза, пропустили через мост ударную группу, а потом отсекли и заблокировали на мосту остальную колонну. По всем чертежам, полная хана светила – и нам, и ударной группе. Против нашего батальона численностью меньше трёхсот человек вэсэушники скрытно стянули почти полторы тысячи. Да не абы кого, а отборных головорезов из «Айдара»¹⁸. Но тогда мы об этом не знали и не думали, отчаянно огрызаясь из полностью безнадёжной ситуации. Согласно её логике наш Двенадцатый бат в полном составе должен был лечь на том мосту. А ударная группа – в городе. Без вариантов. Однако…

– Короче… живых – семнадцать… «трёхсотых» – пятеро… Лабутен – сильно, остальные – лёгкие, – слова Моцарта с трудом протискивались сквозь барабанную дробь зубов. – В посадке напротив «Мальты»…

– Дракон живой? А Дядя? Захар? Кто ещё? – вопросы посыпались со всех сторон.

– Отвалили все! – сквозь окружавшую Моцарта толпу ледоколом пёр Ёлка – наш зампотыл¹⁹, – дайте хоть согреться пацану!

Ёлка – он такой! Вижу цель – не вижу препятствий. Габаритами чуть меньше Моцарта, но пробивная способность повыше будет. Отнял Кольку у пацанов, усадил на мат, накинул на плечи одеяло, сунул в руки стакан с водкой.

– Вы охренели, бойцы?! Пацан из реки только вылез, непонятно, как вообще живой, а вы насели! Давай, Колёк, залпом, согреться надо.

Я смотрел, как Колька, стуча зубами о края стакана, глотает водку, как обычную воду, а в голове рефреном крутились строчки из «Василия Тёркина»:

 
Гладкий, голый, как из бани,
Встал, шатаясь тяжело.
Ни зубами, ни губами
Не работает – свело…
 

Ситуация – реально один в один по Твардовскому. Только Колька, в отличие от Тёркина, не голый, а приблизительно даже одетый. Правда, сейчас одёжка от носителя очень сильно отставала по размеру. Моцарт – парняга здоровый. Здоровенный, я бы даже сказал. По срочке – морпех. Но вот так, в конце февраля, сунуться в ледяную воду и переплыть Северский Донец… Не уверен, что у меня хватило бы духу. И здоровья. А Колька смог. И благодаря ему у пацанов из ударной группы, сумевших выжить и с боем прорваться к реке, появился реальный шанс.

Если описывать события вкратце, картинка получилась откровенно неприличная. Отсечённая от колонны бронегруппа на двух бэхах²⁰и зушке с ходу влетела под плотный огонь на хохляцком ТПП. Хуже всего пришлось ребятам, ехавшим на броне. Комбат, Серёга-Дракон, погиб в первые минуты боя: пулемётная очередь просто сбила его с брони. Не успев отстрелять второй магазин, словил пулю в голову Дядя. На небольшом пятачке, простреливаемом со всех сторон, айдаровцы²¹ методично и хладнокровно выбивали пацанов.

Тридцатимиллиметровая пушка бэхи коротко откашлялась, разбирая в хлам пулемётное гнездо хохлов и кусок хлипкого забора за ним. Крутанув тяжёлую машину на месте, мехвод²² рванул в образовавшийся пролом, задавая направление остальным. Между двухэтажками протиснулись почти впритык, царапая бортами стены. Сокол с Йосиком на зушке лихорадочно выкручивали турель, направляя стволы назад по ходу движения. Как оказалось, не только и не столько для того, чтобы без проблем втиснуть в проход машину. Скрыв кабину «Урала» и стрелков меж кирпичных стен, водила нажал на тормоз, а Сокол – на педаль огня. Спаренная скорострельная 23-миллиметровая зенитная пушка – штука, доложу я вам, убойная – и в прямом, и в переносном смысле. ЗУ-23-М выплёвывает две тысячи снарядов в минуту. В ленте чередуются два осколочно-фугасных с одним бронебойно-зажигательным. Два короба по полста патронов вылетели за пару секунд, устроив нацикам на прощание настоящую мясорубку. Всё, что попало в сектор обстрела, разлетелось в мелкую крошку с брызгами.

– Заряжа-а-ай! – здоровенный Моцарт подхватил новый короб одной рукой и защёлкнул с той же лёгкостью, как пристёгивают к автомату новый магазин. Сокол повторил тот же манёвр со вторым стволом. Нацики временно попритихли, не желая повторить судьбу перемолотых зушкой коллег, и Радик рванул «Урал» вдогонку за бээмпэшками.

С боем пробились к окраине Счастья. У гаражей перед лесопосадкой нацики снова навязали бой, пытаясь если не отсечь нас от спасительных деревьев, то хотя бы задержать, пока не подтянутся их основные силы. Хохлов отбили, но те успели слить координаты и через несколько минут группу начали нащупывать миномёты. Двигаться дальше на технике – совершенно не вариант: посадка густая, подходы к ней и от неё к реке стопроцентно минированы. И по самой реке в пределах досягаемости нет бродов, пригодных для техники. Самый доступный вариант – бросить технику и пешком прорываться к Донцу. На авось.

Перед самым отходом убило Женьку-Ореха. Мина ляпнулась рядом, и от осколков не спас даже броник. Смертельный осколок влетел в пройму бронежилета, под мышку, начисто перебив артерию. С висящей на сухожилиях рукой, торчащими через огромную дыру в боку рёбрами, Жека был ещё жив, когда пацаны втянули его в десантный отсек бэхи. Но он и сам понимал, что жить ему осталось считаные минуты.

– Колёк, не парься, без толку всё. Хана мне, – остановил Орех Моцарта, стянувшего с него расхлёстанный броник и вскрывающего ИПП²³.

К таким моментам привыкнуть невозможно, сколько бы лет ты не провёл на войне. Женька, Орех, Орешек… Совсем ещё мальчишка, едва справивший своё двадцатитрёхлетие. Отчаянный жизнелюб, фонтан позитива, шебутной и совершенно неугомонный, организатор всех розыгрышей и весёлых пакостей в батальоне, надёжный товарищ и настоящий воин. Сейчас он умирал на руках своих друзей с таким естественным достоинством, что у взрослых циничных дядек наворачивались слёзы.

– Может, хоть уколоть, братан? – Моцарт растерянно вертел в своей лапище шприц-тюбик с обезболом.

– Не… вам нужнее… мне кабзда по-любому. А у вас сколько ещё «трёхсотиков» будет, пока… – Орех затухал прямо на глазах. – Холодно, Колёк… вы идите, прорывайтесь…

Моцарт ушёл последним – когда понял, что Женька больше ничего не скажет. Накрыл тело броником и заклинил дверь в десантный отсек. Здоровый сорокалетний мужик, только что потерявший друга, годившегося по возрасту почти в сыновья.

Каким чудом прошли минные поля на подходе к посадке, никто никогда не узнает. Группа проскочила без потерь, а вот нацики сунуться следом побоялись. Через посадку уже к вечеру вышли на заброшки – бывший дачный посёлок, опустевший после 2014 года. Подступы к Донцу тогда минировались по обоим берегам, а ходить на дачу через взрывоопасные поля – удовольствие из разряда «так себе». Задерживаться в заброшках надолго не рискнули – мало ли что, но остановились на часок в одном из самых крепких с виду домов. Пересчитались, перевязались, разделили остатки БК²⁴. На семнадцать человек, оставшихся от группы, насчиталось трое «трёхсотых». У Захара и Толика – некритичные сквозные, в плечо и ногу. Серёге-Лабутену повезло гораздо меньше. Пуля пробила щёку и вышла из второй, раздробив челюсть и выбив несколько зубов. Хорошо уже было то, что удалось быстро остановить кровотечение.

– На обезболе пойдёшь, короче. И не понтуйся, героя-партизана из себя не строй. Чувствуешь, что хреново становится, сразу вкалывай следующий. Сейчас главное что? Главное – от группы не отставать и не задерживать движение. Понял? – короткими фразами проинструктировал Белый. Невнятное мычание Лабутена было единогласно принято как подтверждение того, что он, Серёга, всё понял и с поставленной задачей согласен полностью.

Два офицера на группу, капитан и летёха. Белый как старший по званию принял командование, Моцарт – дублирующий. Через две уцелевшие рации попытались выйти на связь. Глухо. Эфир безнадёжно забит наведёнными помехами. Что было ожидаемо. Стопроцентно: глушат с обеих сторон. Хохлы – чтобы наши с этого берега не сливали их координаты. Наши, соответственно, страхуются на случай захвата всуками раций и пленения их владельцев. Тактика правильная, но пацанам от этого ничуть не легче.

– Короче, парни, будем к речке отходить, – подвёл итог Белый, – здесь оставаться – не вариант. «Немцы» ²⁵, даже если через мины не сунутся, по-любому заброшки миномётами причешут. Сейчас уходим через протоку, там в посадке заночуем. Утром «будем посмотреть» – по ситуации. Если наши завтра в Счастье зайдут – норм. Если нет, бойцы, будем как-то на наш берег переправляться.

Как добрались до протоки – отдельная история. Все мало-мальски удобные подступы к Донцу хохлы заминировали ещё в 2015-м – 2020-м. Мы брели шаг в шаг, след в след, прощупывая каждый сантиметр мёрзлой земли. Потом – по грудь в серой, вымораживающей до костей февральской воде. На берег многие выбирались уже ползком – нас не держали ни руки, ни ноги, напрочь потерявшие чувствительность. Кто ещё мог стоять на ногах, волоком оттягивали товарищей от берега в заросли кустарника, поднимали чуть не пинками, заставляли двигаться. На прикрытой от ветра поляне Моцарт, сам трясущийся крупной дрожью, стаскивал с пацанов насквозь мокрые шмотки.

– В кучу сбились, ну! Плотнее, вашу Машу! К-короче, парни, шмотьё на себе сушить – не вариант. Замёрзнете насмерть раньше, чем высохнет. Вещи на кустах развесим, на ветру подсохнут. Трусы на себе оставили – и в кучу. Хоть друг на друга ложитесь, вертитесь, местами меняйтесь. Как овцы в м-мороз г-греют-тся, видел кто-нибудь? Во-о-т, по той же схеме: кто в центре с-согрелся, выталкивайте к краю, пот-том об-братная д-д-движуха, поняли? П-пока руки-ноги в норму не придут – не засыпать! Уснул – сдох от п-переохлаждения. Увижу – сам добью. «Двухсотых» на сегодня и так лишка́.

– На заброшках надо было ночевать, блин. П-позамерзаем тут к чертям псячьим, – пробубнил кто-то из трясущейся сине-пупырчатой, одетой в одни трусы, кучи.

– В-воин, ты кукухой п-потёк?! – Моцарт глыбой навис над дрожащей кучей. – Заброшки твои «немцы» или прочешут, или, чтоб не париться, миномётами отработают. А в воду не сунутся, не сезон нынче. Да и попробуй найди, на каком из островков мы стихарились. Короче, рты закрыли и греемся. На дежурство по очереди будить буду.

Железный он, Моцарт, не иначе. Пока парни тряслись, сбившись в кучу, он, такой же синий и пупырчатый, в одних мокрых трусах, негнущимися руками развешивал по кустам мокрые вещи бойцов. И первым заступил в охранение, накинув на плечи полупросохший бушлат.

Прав был Колька насчёт заброшек, ох как прав! Перед самыми сумерками хохлы жахнули по дачам миномётами. Больше получаса разбирали посёлок в хлам стодвадцатыми²⁶. Под аккомпанемент недалёких прилётов почти согревшийся Колька беззлобно пихнул локтем «притихшую кучу»:

– Слышь, деятель! Ну что, на заброшках надо было остаться?! Там сейчас вообще ни разу не холодно!

«Куча» буркнула что-то неразборчиво-примирительное в ответ.

Утром поднялись со скрипом. Все живы – уже хорошо. Больше половины – жёстко простуженные, с температурой. После ночёвки на покрытой инеем земле остался исходящий паром круг абсолютно сухой, согретой теплом тел земли. Шмотки с кустов пацаны растащили потихоньку в течение ночи, досушивали уже на себе, и вид к утру имели почти пристойный. По крайней мере, выглядели сухими и не очень тряслись. До середины дня с места не трогались, ждали. Когда стало ясно, что штурма сегодня не будет, группа двинулась дальше, к Донцу. Планировали выйти к берегу до темноты. Хохлы, слава Кукулькану²⁷, про нашу группу не вспоминали. С раннего утра их позиции начала плотно кошмарить арта́, и «немцам» было явно не до того, чтобы отлавливать на собственных минных полях два десятка чудом выживших «орков». Чем «орки» и воспользовались. То ли все известные боги были в этот день на нашей стороне, то ли, наоборот, отвернулись, чтоб не сглазить, но по минным полям группа проскочила, аки Христос по воде – чисто и без потерь. «По ходу пьесы» порядком подпортили настроение четыре непредвиденные протоки. Но спешки, как вчера, уже не было, укры в спину не дышали. Поэтому, как говорится, поспешали не торопясь. Сначала брод провешивал почти двухметровый Захар, в одиночку, под прикрытием всей группы. Оружие и шмотки – над головой. Вчерашний квест повторять не хотелось никому. По Захаровой отмашке Белый переводил в том же контексте первую половину группы: прошли, оделись, закрепились, отмахнули Моцарту, прикрыли вторую половину на переходе. Только раз, на третьей по счёту протоке, оступился и нырнул Андрюха-Изюм, в группе самый мелкий ростом. Потому и ушёл по-взрослому, с головой, в месте, где Захару едва доходило до груди. Дальше и глубже уйти, к счастью, не дали. Одновременно с Изюмовым нырком, едва ли не опережая его, в воду метнулась лапища Ваньки-Йосика и сграбастала потенциального утопленника за не скрывшиеся под водой руки. Молодец Изюм, вещи и калаш не выпустил. И Йосик тоже молодец: не сбиваясь с шага, как котёнка, выдернул Изюма из воды и протащил до самого берега.