Buch lesen: «Седьмая Луна 6: Корпус»
Глава 1
Никто так и не оборвал его жизнь. Как будто весь Равновесный Мир сговорился, чтобы он мучился, пока способен чувствовать.
Живые люди не подарили ему удар милосердия. В них не осталось ни капли сострадания – лишь ненависть. И они бросили его умирать. Тот, что уже однажды поставил его жизнь под вопрос, – и он тоже не стал руки марать.
Неужели его персона отвращала их настолько?..
«Что я им сделал? Я же… просто следовал кодексу. Они меня ненавидят? Все они? Но за что?.. Я не заслуживаю пренебрежения! Я достоин… хотя бы умереть без мучений».
Он много думал об этом, но отказывался верить. Его ведь все любили. Уважали. Чтили. Пророчили прекрасное будущее. Особое место в обществе.
В ходе долгих, тоскливых измышлений он отчаялся на безумный шаг. Смерть была бы избавлением. И, если на пути к нему придётся окунуться в кипящий чан боли, пускай.
Здесь его тоже ждала неудача. Твари обходили стороной, игнорируя больного в упор: сколько ни кричи, ни кидайся мусором, им всё равно.
Сил жить в этом немощном теле не оставалось. Его мучила жажда. Душил голод, хотя есть едва ли хотелось. Голос он уже надорвал и просто сидел, где его бросили. Выл утробно, никому не нужный. Боролся сам с собой, пытаясь не уснуть. Но тщетно.
Усталость, в конце концов, своё взяла. Захлёбываясь горькими слезами и густыми соплями, кашлял, надрывался. А потом затих. Он впал в беспамятство, не способный даже пошевелиться. Ему не суждено было проснуться.
Почти незаметно, тихо умер. В мир иной его провожали далёкие раскаты грома.
Его история не нова. Просто очередная жизнь в Городе оборвалась…
Или нет?..
Кто бы знал, сколько времени он пролежал так на перекрёстке. Очнулся же, когда армада грозовых туч уже подбиралась к северным районам. Самочувствие нельзя было назвать ни хорошим, ни плохим. Ему попросту никак. И всё равно, что-то в нём изменилось. Хотя бы это оказалось явным.
Руки стали молочно-белыми. Прямо как у…
«Это… не может быть! Нет! Нет! Почему? Почему так? Почему я?»
Внутренний голос его дрожал, переходя в отчаянный вопль. Он всё понял, сразу же. То, что происходило дальше, лишь подтверждало его догадку.
Тело – собственные конечности! – больше не слушалось. Он поднялся с насиженного места, хотя совсем того не хотел. В отчаянии попытался закричать, но звук так и не вышел за пределы его сознания. По крайней мере, сразу. Узник без конца лепетал, умолял самого себя прекратить. И в конце концов, своего добился.
Зловонная пасть людоеда дёрнулась. Два слова вышли наружу:
– Хватит… Невыносимо…
Попытка себя оправдала. Он даже посчитал, что способен вернуть контроль над телом. Наивный. Без конца болтал, силился отвоевать управление конечностями обратно. Всё без толку, и всё, как об стенку горох. Заражённый организм жил сам по себе.
«Неужели… Я здесь… навсегда?» – в ужасе осознавал он.
– Навсегда…
Смириться с таким было невозможно. Его душа оказалась заперта, лишенная всякой свободы, кроме свободы мысли. Куда смотрела тварь, туда и он. Что чувствовала она, передавалось и ему. И оттого ужаснее, что сознанием несчастный не мог даже переключить своё внимание.
Явь глазами заражённого засасывала его, делая соучастником.
Чудовище, которым он стал, бесцельно сновало и пыхтело себе под нос. Упырь горбился, потерянно плетясь по мостовым. Голод неуклонно нарастал и как будто обострял все прочие чувства. Включая нюх.
В какой-то момент он почувствовал запах человека – здорового выжившего. Немного сладковатый пот из подмышек. Мокрые волосы. Чуть влажные от страха чресла. Остаточная нотка сладких духов на масле жожоба.
Тварь возбудилась, насторожилась, начала медленно подбираться к ближайшей телеге – казалось бы, брошенной. Рядом с ней валялись обглоданные трупы лошадей. Над ними вились мухи, пытаясь напитаться тем, что осталось.
Миазмы лишь отчасти маскировали гамму противных ароматов. Шутка ли, он умудрился разгадать, во что складывается их совокупность. Это запах женщины. Чудовищу понравилось амбре, но сугубо из соображений гастрономии.
Заражённый стал карабкаться на козлы телеги. Отпихнул червивые останки возничего. Тот грудой костей обрушился на мостовую. Во все стороны полезли опарыши. Наконец удушающе-манящий дух женщины стал явнее, чем обычно.
Похоже, времени прошло немало с тех пор, как орда навалилась на эту телегу. Добраться до дамочки людоеды попросту не успели: солнце прогнало во тьму. Выжившая боялась покинуть своё убежище и продолжала дышать лишь потому, что её прикрывал смрад мертвечины, оставшийся после трапезы. Благо, стал слабее. Он её почуял.
На глаза упырям женщина не показывалась. Пряталась под порванным брезентовым навесом среди скарба. Кто она? Кем ей был возничий? На телеге ехал кто-то ещё? Он этого не знал, да и желания как такового не имел. Просто в ужасе наблюдал, что предпримет его непослушное тело.
Оно жаждало крови и плоти.
Женщина слышала приближение гуля. Затихла, затаила дыхание, понадеявшись на авось. Но тварь уже обнаружила её. Монстр стоял, вслушиваясь в её всхлипы. Никуда не уходил. Зубы скрежетали. Чудовище не спешило, напрягая остывшие мышцы. По ним прокатывался импульс, проистекая из черных минералов, прораставших из черепа.
Когда сила наполнила заражённого, он заклекотал. Зарычал, резко дёргая брезент. Жертва взвизгнула. От упыря ей было некуда деться. Это конечная остановка.
Он еле успел её разглядеть. Совсем худышка. В богато расшитом платье. На пальчиках золотые колечки. Вокруг шеи, свисая на глубокое декольте, болталось жемчужное ожерелье. Знатная дамочка была. Тощая, но мяса как раз вдосталь…
Гуль набросился на неё. Навалился всей тушей. Зубами впился в шею, действуя наверняка. Он разорвал сонную артерию, прерывая вопли. В рот лилась кровь.
«Этот вкус…»
После такого язык не повернется назвать себя человеком!
Эта текстура…
Ему хотелось блевать, но было некуда. Запертый в сознании, всё, что он мог, – это просто давиться от рвотного позыва, мириться с головокружением. Чудовищу всё нравилось. Оно рвало бедняжку на куски. Монстр жевал человечину, раздирал ногтями её грязное платьишко, дабы дорваться до самых филейных частей. Увлеченно набивал нутро, бездумно напитывался чужой плотью, вкушал чужую смерть.
«Я… я не мог! Это не я!..» – протестовал он, вереща.
– Я… мог, – утробно отзывался монстр, чавкая ломтем бедра.
Больше терпеть он и не пытался. Зарыдал горько, наблюдая в глубине мозга за кровавой трапезой. Монстр жрал несколько минут, пока не насытился. Рядом кто-то осторожно подбирался. Ещё людоеды – точно такие же бедолаги, как и он. Уже иссохшие. Чудовище гаркнуло, спрыгнуло с телеги, давая другим поживиться объедками.
Упырь глянул на небо. И тело, и разум сошлись в едином мнении: вот-вот нагрянет дождь. Сытый, довольный, полный сил, разгорячённый, гуль бросился вслед за переменной облачностью дальше. В подбрюшье зелёной зоны.
Крики и стоны в голове людоеда не прекращались. Былой обладатель этого тела наотрез отказывался от такого существования. В стенаниях молил о смерти. Его вгоняла в ужас сама мысль дни напролет наблюдать за тем, что вытворяет его физическая оболочка.
Случайная добыча – лишь верхушка айсберга. И пока был жив, он видел, как упыри-неудачники гниют заживо, оставаясь без пищи. Он и сам чувствовал сытость, чувствовал воздух, как его пятки молотит брусчатка при беге. Значит, и боль через призму восприятия заражённого тоже познает. Рано или поздно.
В какой-то момент упырь остановился. Его слух оцарапал клёкот прочих людоедов. Казалось, они передавали сигнал. Отыскали богатый улов. Целую группу людей.
«Ч-что? К-кто это?» – Он предчувствовал, грядет нечто нехорошее.
Без лишней рефлексии монстр направился на голоса братьев по несчастью. С главной улицы бросился проулками к остальным, по пути воссоединяясь с прочими одиночками. Чудовища собирались в орду.
Где-то вдали слышались хлопки: стреляли из порохового оружия. Взрывы намекали на детонацию бомб. Выжившие переговаривались криками, но слов он разобрать не мог. И не сказать, что гулей они боялись. Наоборот, относились к обороне чуть ли не навеселе. Безумцы.
«Должно быть, это…»
Ноги несли упыря прямо к ним. Едва завидев потенциальных жертв орды, он потерял дар речи. Этих головорезов знал в лицо. Некоторых – даже поимённо.
Инквизиторы из отряда «Цербер». Элита среди простых персекуторов. В свирепости и мастерстве они догоняли первых лиц «Медузы». Людоеды, сами о том не подозревая, шли на верную смерть. И казалось бы, он должен был возрадоваться: его мытарствам придёт конец – причём так быстро!
Но нет. Знал ведь, ликвидаторы из «Цербера» упиваются болью. Всех, кого вспарывают их лезвия. Не щадили никого: ни магов, ни простых смертных, ни чудовищ, ни безмозглых упырей. Эти персекуторы убьют кого-то лишь тогда, когда выжмут всю боль. Счастливчики те, кто падает от их руки стихийно – сразу и внахлёст.
Псы Инквизиции встали вкруговую, не давая гулям подступиться откуда-то ни было. Оружие металось из стороны в сторону беспрестанно. Вслед за ним в воздух взмывала и опускалась каскадом чёрная кровь. Под ноги персекуторов штабелями ложились покалеченные заражённые. «Цербер» истреблял их степенно.
Тело ещё не добралось до первой линии, не попало под шальной клинок.
– Бросаю гранату! – крикнул кто-то из головорезов. Стоял он в глухой обороне.
Что-то упало неподалёку от него. Фитиль, истлевая, шипел. А потом раздался громоподобный взрыв. Эфирное пламя вырвалось наружу. Ударная волна подхватила свору упырей. Гули верещали от боли. Задело и его тоже.
Ноги зажгло от невообразимой рези. Белёсые глаза уставились на них, но не обнаружили голеней. Их попросту оторвало при детонации. Куда делись, неизвестно. Его самого – отбросило.
Тело мучилось. Упырь не умолкал. Брыкался, не в силах что-либо поделать.
Между тем из культей плевало чёрной кровью, образуя лужу. Осколки торчали из брюха, будто шипы.
«Свет и Тьма!.. За что?.. За что?! Смилуйтесь же надо мной!»
Он только-только очнулся, а уже отправлялся обратно на ту сторону. Ещё одна бабочка-однодневка, откусившая больше, чем смогла проглотить.
Эфирная граната – одна-единственная, грамотно брошенная – разбила в пух и прах остатки небольшой орды. Кругом валялись упыри. Среди них не осталось целостного: кто руки лишился, кто ноги, кого разорвало напополам. Последние судорожно пытались воедино собрать кишки, отчаянно ревя. Разливались чёрные реки.
Он тоже кричал, истекая кровью и слабея. Вопль перешёл в рык, затем сменился клёкотом, а после и вовсе стих до всхлипов. Издохнет вот-вот – и ладно. Лучше так, чем влечь жалкое существование узника. В своём же теле. В своём же разуме.
– Ай, красиво ты их! – крикнул гренадёру кто-то из «Цербера».
Ликвидаторы ходили вдоль раненых упырей. Рубили их на мясо, будто на скотобойне. Сапоги с чавканьем поднимались и опускались из натёкшей жижи, похожей на каменное масло. Лишь те, кто устал, не церемонился. Они гулей просто стреляли. Каждый хлопок будто бил его в грудь.
Казалось, так отсчитывалось время до его последнего вздоха.
Быть может, ему ещё улыбнётся удача. Хорошо, если умрёт прежде, чем очередной мясник дорвётся до его многострадального тела.
Если бы. В какой-то момент он столкнулся взглядами с тем самым гренадёром. Лейтенант, специализировавшийся на подрывах. Они узнали друг друга, раз общались, когда один из них был ещё жив.
Персекутор одним хлёстким ударом опустил ногу на голову заражённого, что тянул к нему когтистые лапы. Каблуком размозжил подгнившую голову в кашу. Мертвец. Лейтенант некоторое время стоял, размышляя, но не переставал оглядывать находку.
– Да ла-а-адно!.. – Он не верил своим глазам.
«Умоляю, оставь меня… в покое… Хватит… Боли!»
Ликвидатор чуть отставил голову назад и окликнул их командира:
– Капитан! Капитан, Вам нужно на это взглянуть!
– Что у тебя, капрал? – озадачился тот, подойдя поближе.
«Только не он… Пожалуйста!»
На расстоянии вытянутой руки капитан держал заражённого мальчика, словно зверька. Малолетний упырь верещал и пищал, пытался дорваться руками и ногами до верзилы. Но увы, не в этой жизни. Пальцы сжались на шее, ломая позвонки.
Трупик рухнул в колоду тел.
Капрал неуверенно ткнул пальцем в упыря. Заражённый бездумно полз в их сторону, перебирая лапами. Перемахивал прямо по трупам братьев по несчастью. Ещё на что-то надеялся вопреки оторванным ногам.
Глава «Цербера» расхохотался, запрокинув голову вверх. Поглядел на бедолагу со значением. В его холодных голубых глазах блеснул огонёк лукавства. Ничего хорошего ждать не приходилось. На губах заиграла плотоядная улыбка. Задумавшись, капитан ощупывал неухоженную пшеничную бороду.
– Инквизитор инквизитора издалека видит. Молодец, капрал!
– А я-то думал, они все в море передохли. – Подрывник сплюнул в месиво, учинённое собственным каблуком. Всматривался в искалеченного гуля. – Вестей не было никаких. Нет же, вернулись. Их главный, по крайней мере. Где остальные?
Бородач пожал плечами.
– Да кто ж разберёт. Сдохли, скорее всего. «Василиск» тоже в полном составе откинули копыта. И до севера даже не дошли. Этот – на подходе. Всю жизнь напрашивался огрести. Как видишь, его молитвы были услышаны. Я тут буду заместо Света и Тьмы.
«Заткнись, чтоб тебя!» – взревел про себя заражённый.
– Сержант, подай-ка сюда свою пищаль! – приказал командир.
Тот разрубил надвое гуля, удиравшего от солнца. Повернулся к ним, выпрямился. Поправил оливковую бандану, пряча нос. Взвалил на плечо самопал и пошёл к ним. С лезвия бердыша, вмонтированного в пищаль, ещё капала чёрная кровь.
Завидев ползшего упыря, он сверкнул зелёными глазами и перевёл взгляд на капитана с капралом. Усмехнулся и осведомился:
– Это тот, кто я думаю?
– Он самый, – отозвался командир и протянул руку требовательно. – Пищаль.
Спорить сержант не стал и просто вручил самопал. Амбал обхватил оружие одной рукой, а свой пламевидный клинок водрузил в тело уже погибшего заражённого.
Застрельщик ощупал взмокшие платиновые волосы, вздыхая. Потом ни с того, ни с сего прыснул смехом, потешаясь над найдёнышем:
– Что за неудачник! Так подставиться…
– Я от него и не ждал чего-то другого, – делился командир, обхватывая пищаль, будто дубину. Заряжать самопал и не думал: его интересовало только лезвие бердыша полумесяцем. Идеально для его замысла. – Не понимаю, что Верховный нашёл в этом шуте! Одно хорошо: на той стороне их сладкая парочка снова воссоединится.
«Ублюдки! Чтоб вы все тут передохли!»
Ещё никогда он не чувствовал себя настолько жалким. Шутка ли, перед ним в кои-то веки поставили зеркало. Всего-навсего чей-то протеже, который бы получил новую должность по соображениям никчёмного непотизма. Пустышка. Дешёвка. И эта правда резала глаза. Что хуже, деваться от неё было некуда.
Персекуторы расходились по полю боя, добивая упырей. Отдалялись друг от друга, нисколько не боясь. Квартал уже был зачищен. А совсем скоро небо опустит им на головы дождь. Так что гуляли они вволю, учиняя собственную жатву.
Целиком охватить гору трупов «Цербер» не мог. Один из упырей собрался с силами, бросился было наутёк. Хотел скрыться в здании напротив до ливня. Подрывник его заметил. Резко выхватил из кобуры кремневый пистолет. Взвёл курок и пальнул заражённому вслед.
Сизый дым заслонил беглеца на миг. И всё же, пуля настигла цель. Людоед рухнул, как подкошенный, вереща. Проехался мордой по мостовой немного – и затих.
Гренадёр задрал пистолет кверху дулом и сдул остаточные пороховые газы. Любил паясничать. Вернул оружие в кобуру.
На самолюбование подрывника их командир не обращал внимание от слова «совсем». Пока тот стрелял в беглеца, капитан подошёл к упырю, что так и лез на рожон. Гуль потянул, хрипя, лапу к его сапогу. Бывший хозяин тела молча наблюдал, обтекая от насмешек. Окровавленный бердыш опустился на шею заражённого, срезая голову.
Хаос разверз свои врата в бездну, изрыгая на бренную землю лаву из недр. Боль не поддавалась описанию человеческим языком. Он без конца орал и бился в конвульсиях, точно каннибал, его заместивший.
Капитан осторожно поднял голову бывшего коллеги за шевелюру. Гуль ещё клацал зубами. Белёсые глаза твари уставились во вполне человеческие, холодные, бездушные. Амбал усмехнулся и выразился откровенно:
– Всегда мечтал это сделать. Славный будет трофей.
Ещё несколько секунд он оставался в сознании. Кричал и кричал, как вдруг запнулся об затянутую ноту. Наступила тишина. Всеобъемлющая пустота. Он растворился в никогде: видать, Свет и Тьма и впрямь услышали его молитвы.
Но вопрос о том, попадёт ли его душа на Суд Противоположностей, оставался открытым. Где она вообще – эта священная гора Мидал?
Упырь перестал подавать признаки жизни. Верзила вернул сержанту его пищаль, а голову насадил затылком на уже измаранный поясной крюк. И хотя прочие инквизиторы назвали бы это кощунством, перечить «Церберу» никто не спешил. Ребятня из «Медузы» – и та раздувать с ними конфликт не решится.
Отряд заканчивал с гулями, возвращаясь к капитану. Перешагивали через трупы, уплотняя строй. Командир вернулся за своим мечом. Вынул клинок из трупа.
Вскоре, будто по негласной команде, «Цербер» обставил его со спины полукругом. Их предводитель смотрел в сторону острова Памятного. Небеса пророкотали вновь. Северные кварталы щедро поливал дождь. Капитан подытожил:
– Пора возвращаться.
Глава «Цербера» чиркнул по клинку фламберга кресалом. Химерит объяло белым гудящим пламенем. Он выставил меч перед собой и направился к береговой линии.
Персекуторы – верные до мозга кости, объединенные идеями превосходства, – послушно следовали за ним.
Глава 2
Отыскать укромное местечко удавалось не всегда и не везде. Кругом лишние глаза и говорливые рты. Виделись они часто. Переглядывались. Улыбались. Но редко были предоставлены сами себе.
Здесь детям не курорт. В приют они попадали по разным причинам. И, как правило, не от хорошей жизни. От них отказывались. Их оставляли. Бросали на произвол судьбы, не жалея.
Никто не разбежался просто так держать ребятню в тесных стенах. Их труд сегодня – залог терпимой жизни завтра. Под чутким надзором. Они должны были оправдать каждый сольдо, пущенный на них.
Альдред с другими мальчишками колол и таскал дрова, грел и носил воду.
Его подруга тем временем пропадала на кухне. Занималась мойкой посуды. Готовила пищу плечом к плечу с достаточно подросшими девчонками. Как ни старайся, выходила баланда. Бурду разливали по мискам на почти полсотни ртов. Два-три раза в день. Хоть что-то. Лучше, чем пухнуть с голодухи.
Вечером – опять же, не всегда – у них имелось от получаса до полутора перед отбоем, чтобы поластиться да понежиться вдвоем. Не вдоволь, но всласть.
Нынче стоял конец осени, ударили первые заморозки. Лишь чудом удалось им устроиться за растопленной печкой в общей спальне. Прочие дети разбредались по участку: играли, выясняли отношения в своем небольшом обществе.
Сладкой парочке никто не мешал. Даже старая карга, в одиночку приглядывавшая за сиротками. Та уходила к себе, чтобы вычеркнуть из календаря ещё один мучительный день. Под ликёр и тарелку сухофруктов. Её век неуклонно подходил к концу.
Тесновато, зато тепло. В течение дня Альдред нередко плевался, уставая от собачьей жизни безотцовщины. Его боль растворялась в миг, едва наступало свидание с ней. Она испытывала примерно то же самое, без сомнения. И это прекрасно. Человек может свыкнуться со многим, позабыть ядовитое прошлое, имея весомую отдушину.
Эта привязанность перевешивала тяготы приютской жизни.
Утомленный дневной работой, Альдред сонливо опустил голову на грудь своей подруге. Та не возражала и лишь гладила его по ржаным спутавшимся волосам, отросшим до патл. Шевелюра мальчика ещё. А не измученного старика, запертого в юном теле.
Раньше никто и никогда не позволял ему лежать вот так. И он был счастлив, не думая ни о чём. Просто жил моментом и растворялся в нём степенно.
Она мечтала – уже очень долго. И больше не могла молчать о наболевшем:
– Мне здесь не нравится. С каждым годом всё хуже…
– Да. – Мальчишка лениво поддерживал разговор. – Старуха уже совсем из ума выжила. Всё пьёт и пьёт. С кочергой кидается на ребят. Не спускает и малейшей оплошности. Страшно представить, что будет через пару лет, когда нас выставят. Уйдём все в синяках – и в никуда…
Пальцы его коснулись ушибов, оставленных розгами. Он имел неосторожность посмеяться, когда пожилая гарпия безуспешно носилась по двору с веником за ребятней. Те убежали, а вот до него слепое правосудие добралось.
– Целых два года, – измученно вздохнув, подчеркнула она. – Только вдумайся в это число, Альдред! А ведь я здесь уже три, ты – пять…
Юнец погонял задумчиво воздух во рту.
И действительно, при детальном рассмотрении жизнь в приюте напоминала каторгу. Его лишили обещанного детства. Впрочем, и в Кродо этим не баловали. Что в семье дяди, что среди сирот он влёк жалкое существование. Ощущал себя скорее привидением, чем человеком.
Это надоедало. Альдред и сам хотел бы изменить всё. Вырваться из заточения. Чтоб серое существование обернулось жизнью, полной приключений и ярких впечатлений. Только бы узнать ещё, как, – раз и навсегда…
Голос его стал в миг отдавать нерешительностью. Немного погодя он спросил:
– Что ты хочешь этим сказать?
Он прикрыл глаза, почти уже засыпая. Вдыхал запах её кожи, грелся не столько от печного жара, сколько от тепла девичьего тела. Держал её за руку, млея от шелковистости гладкой кожи на ладони. Теребил тонкие пальчики.
Та склонила голову к его макушке. Упёрлась щекой устало. Прикоснулась губами ко лбу и несмело поцеловала. Затем сказала, укоренившись в шальной идее:
– Бежать нам отсюда надо. И чем скорее, тем лучше.
Альдред сомкнул челюсти, напрягаясь. Дальше сладостных грёз о побеге замыслы его не заходили. За время их близкого знакомства она ни разу и словом об этом не обмолвилась. Лишь сейчас ударилась в откровения.
Мальчишка удивился. И отчасти был даже рад это услышать. Все это время он жил в иллюзии, будто её все устраивало здесь. Сам шалопай бы давно исчез из приюта. Оставался же тут только ради неё. Весь смысл его жизни заключался в их общении, их подростковой, невинной любви.
Паренек не задавался вопросом «почему»: ответ и так лежал на поверхности. Его интересовало совсем другое:
– Как?
– Легко, – отвечала она. – Всего-то нужно через забор перелезть. А дальше мы сами по себе. Возьмем хлеба в дорогу, попить чего-нибудь. Там уж посмотрим.
Звучало наивно. И всё же, думал мальчик, надо с чего-то начинать.
– Куда?
Девочка рассмеялась.
– Вся Илантия в нашем распоряжении! Столько красивых мест. Можем дойти до Катенции. Поехать в Априлано с попутными караванами. Цим. Димето. Черин. Биза. Теаполь. Саргузы. И кто знает, какие ещё города. Полуостров большой. Найдётся и такой уголок тут, который мы сможем назвать своим. Где мы с тобой будем счастливы…
Сладкие грёзы никак не отвечали жестокой реальности. Альдред хотел бы напомнить ей об этом, но побоялся крушить воздушные замки. В конце концов, к их созданию он и сам приложил руку. Хотел в точности того же. Но понятия не имел, как воплотить задуманное в жизнь.
– Что мы будем делать, когда выйдем отсюда?
Глубоко призадумавшись, Альдред принял в разговоре не самую участливую позицию. Прежде, чем сказать своё последнее слово, он хотел выслушать её.
– Всё, что захотим! – рассмеялась она. – Лишь бы не тут мучиться. Можем объехать весь Полуостров, а зарабатывать какими-нибудь мелкими поручениями. Ещё можем устроиться к какому-нибудь аристократу в услужение. В трактир. У нас возможностей сколько угодно!..
Так… наивно. Альдред смотрел на обрисованные перспективы под иным углом. Он сомневался, что кто-то бы взял детей с улицы на работу. Веселья ждать глупо. Скорее уж, весь этот огромный Полуостров плевать на них хотел. Илантия могла обобрать их до нитки, снять последнюю шкуру, но едва ли дала бы взамен что-то ценное. Так не бывает.
– Хорошо бы, – несмело отвечал парнишка. – Когда?
Она с лёту заявила:
– Завтра вечером. И не днём позже. Как только старуха позовёт всех по кроватям, мы уходим. Я возьму еду с кухни ближе к ужину. Двор опустеет, и тогда мы с тобой убежим. По просёлочной дороге до деревни, а дальше уж – в сторону Катенции. Будем там к рассвету. И так начнётся наша новая жизнь. Только вдвоём…
Украдкой Альдред опустил взгляд на пол. Его подруга без конца рассуждала о своих планах, в красках описывала поистине безоблачное будущее. Он же заострил внимание на двух словах: «Только вдвоём». Вот, что ему хотелось больше всего на свете. И всё больше казалось, будто иного пути попросту нет.
Известно, что происходит с сиротскими детьми, когда приходит час их выдворить.
Мальчиков забирают в подмастерья городские ремесленники. Хуже всего приходится помощникам дубильщиков и красильщиков. Они умирают прямо на мануфактурах, загибаясь от ядовитых испарений и язв на теле.
Девочкам тоже приходится несладко. Их разбирают хозяйки борделей и пускают в оборот. Невинность втаптывают в грязь. Через несколько лет от их былой красоты не остаётся ничего. Клиенты зачастую буйные и руки при себе не держат, обращаясь с ними, как со скотиной. Болезни складываются в веер, окончательно добивая бедняжек.
И тех, и других ждёт братская могила за кладбищем, куда сваливают всех ненужных мертвецов, с которых поимели всё, что можно. Кого-то раньше, кого-то позже.
Хуже всего другое: юных влюбленных бы разлучили. Она это знала. Знал и он. Боясь потерять её, Альдред развеивал последние сомнения. Убеждал себя, будто плутовская жизнь – далеко не худший исход приютских мытарств.
– Разве это не прекрасно? – навеселе осведомилась девочка, обняв его крепко.
Любовь хрупка. Требуются усилия поистине титанические, чтобы уберечь её. Это огонь, который нужно постоянно поддерживать. И делать всё, чтобы пламя разрасталось, росло и крепло. Да только мало у кого это получается. Альдред решил рискнуть.
– Так мы и поступим, – твёрдо сказал он. – Мы сбежим. Завтра же.
Она расчувствовалась. И казалась, вот-вот задушит его. Юнец вытерпел её порыв чувств, как и всегда. Едва хватка ослабла, он взглянул в её глаза, лучащиеся от счастья. Взгляд его не выражал эмоций. Паренёк был уже далеко. Стремление защитить свою возлюбленную рисовало перед ним различные варианты развития событий. Из каждого он должен выйти победителем. Конец их связи недопустим.
– Только вдвоем… – подчеркнул парнишка.
– Только вдвоем, – с улыбкой подтверждала она.
Альдред подался на неё, смежив веки. Девочка осеклась на долю секунды, не ожидав такого. Но не сопротивлялась, отвечая на порыв чувств. Ей хотелось того же.
Парочка поцеловалась в губы. По-взрослому, дабы в который раз укрепить свою любовь. Этот поцелуй был их первым – и последним. Но тогда они об этом ещё не знали.
На Полуострове часто поговаривают: «Будь осторожен со своими желаниями. Они могут исполниться». Как правило, образом совершенно неожиданным. Их план исчезнуть следующим вечером накрылся медным тазом.
Уже утром карга сообщила: их обоих выкупил знатный господин из предместий Катенции. Выложил круглую сумму, так что старуха не смогла ему отказать.
В тот самый день жизнь Альдреда изменилась бесповоротно. Тогда всё и случилось. Тогда он потерял её.
Милая сцена, гревшая душу, оборвалась в миг. Его окутала тьма. Слух одолевали нескончаемые крики девочки. Ей было больно. Она умирала в муках.
И он никак не мог ей помочь. Был слаб. Настолько, что последовал бы за ней тут же, если бы не чистая случайность. Эта ненависть легла в основу его самопоедания, от которого он избавиться до сих пор в себе сил не нашёл.
Крики были невыносимы – хоть на стену лезь. И Альдред карабкался в пустоте, гонимый чужой болью. Сердце обливалось кровью. Он тихо лил слёзы, убираясь прочь. Вплоть до тех пор, пока тьма не расступилась перед ним. Пока сон не оборвался в раз.
День шестой, после полуночи
Его тряхнуло прямо на ложе. Казалось, через тело пропустили разряд тока, возвращая в сознание.
Он чуть было не слетел с облюбованного места. Удержался лишь чудом. Распахнул глаза. Стал дышать, будто пёс, изнывающий от жары. Язык разве что не высунул.
Это был сон. Очередная колотая рана, изуродовавшая лишний раз его душу.
И хотя блудный сын вернулся в сознание, Серость его так и не отпустила. Через протяжный звон в ушах пробился игривый смешок первой любви. Голова раскалывалась. Позвоночник стягивало. А при попытке пошевелиться захрустели спина и шея, успевшие затечь. Во всяком случае, стало чуточку легче. И голос любимой стих.
Стало быть, жизни его в данный момент ничего не угрожало. Это не может не радовать. Альдред приподнялся. Подбородок склонился к груди. Сердцебиение постепенно восстанавливалось, а тело наполнялось теплотой крови.
«Всё в порядке. Всё хорошо», – убеждал себя Флэй, вздыхая.
Краем глаза, не поднимая головы, он изучал окружающее пространство. Назвать его уютным язык не поворачивался. Впрочем, всяко лучше, чем последние несколько дней в Саргузах. По крайней мере, страха за свою жизнь его не подхватывал в миг.
Найдёныша уложили на спальный мешок, лежавший посреди сырого и грязного камня. Даже накрыли пледом. Шерсть и ткань «благоухали» душным потом другого человека. Впрочем, грех было жаловаться. Треклятые блохи его не осаждали – и ладно.
За обшарпанным столом напротив кто-то сидел. В полумраке блудный сын силуэт разобрал не сразу. Кажется, девушка. Или донельзя щуплый парнишка. Заметив более чем женскую грудь, Альдред определился.
Незнакомка старательно обтачивала лезвие ятагана, задумчиво мычала себе под нос какую-то грустную мелодию. Звуки текли горным ручейком, то и дело наталкиваясь на камни пауз, низкие и высокие ноты чередовались между собой, навевая приятную тоску.
Девушка не заметила, что Флэй уже очнулся. Или, скорее, сделала вид, будто не обратила внимание. Продолжила скрести точильным камнем, вертя клинок. Альдред решил не мешать ей. Как только глаза привыкли к освещению, осмотрел помещение.
Он оказался в комнате без окон. Будто бы за стеной шумела вода. С потолка то и дело подтекало. Капли падали вниз, порождая глухой всплеск. После блужданий в городской канализации блудный сын поежился от этого звука. Кожа покрылась мурашками. Стало страшно: вдруг вода прорвется внутрь и унесёт за собой в бездну?
Такого раньше не было. И ощущения не говорили ни о чём хорошем. Возвращенец бился об заклад: это дело рук ублюдка-онейроманта. Это он ему поджарил мозг. Увы, понятия не имел, сумеет ли восстановиться когда-либо. Но случившегося не исправить.
