Buch lesen: «Ковидики»

© Андрей Гамоцкий, 2021

ISBN 978-5-0055-4910-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КОВИДИКИ
АНДРЕЙ ГАМОЦКИЙ
АННОТАЦИЯ

Это истории, связанные между собой общим героем – коронавирусом.

Все описанное происходит в новом и дивном мире, который есть сейчас. Или будет потом. Который мог бы быть. Который может случиться.

Но одно можно сказать об этом мире точно – прежним ему не стать уже никогда.

ЭПИГРАФ

«Дорогая Розмари!

День выдался текучим и безотрадным, словно подвешенным к небу в сетке. Спасибо тебе, что написала. Я вижу, как перед окнами карусель опавших листьев кружит вокруг мусорной урны. Это похоже на джаз по звуку. Пустые улицы. Как будто почти все горожане скрылись в своих квартирах, и небеспричинно. Сейчас кажется модным избегать общественных мест. Даже баров, о чем я сказал Хемингуэю, за что он толкнул меня в живот. В ответ я спросил его, мыл ли он руки. Он их не мыл. И даже не думал отпираться. Он считает, что это обычный грипп. Интересно, кто ему такое сказал.

Администрация предупредила всех, что надо на месяц запастись необходимым. Мы с Зельдой купили красного вина, виски, рома, вермута, абсента, белого вина, хереса, джина и, упаси господи, бренди, если понадобится. Прошу, молись за нас.

Видела бы ты площадь – выглядит ужасно. Я в ужасе от чертовых возможностей, которые несет такое будущее. Длинный день медленно катится вперед под виски с содовой, который все больше похож на воду. Зельда говорит, что это не дает повода пить, но перо по-другому в руках не держится. В задумчивости сидя на веранде, я наблюдаю за далекой линией горизонта, скрытой в мутной дымке, и будто различаю неотступную кару, которая уже давно движется в нашу сторону. И все же в щербатом очертании закатных облаков я замечаю одну-единственную полоску света, которая заставляет меня верить, что настанет лучшее завтра.

Искренне твой,

Фрэнсис Скотт Фицджеральд».

(фэйковое письмо)

АЛАБАЙ

У турникета, похожего на поломанную карусель, стояла будка с вросшим содержимым в виде бдительной консьержки. Оттуда зырила настороженная бабушечья физиономия, обрамленная сединой и авиаторскими очками.

Тут же, контролируя порядок, чесал опрелости охранник. Он выглядел, как подросток, умыкнувший вещи старшего брата и жаждущий, чтобы об этом узнал весь мир. Форма на него слишком велика, мешковата и просторна. В нее могли втиснуть трое таких, как он.

Консьержка отметила в журнале, что я покидаю здание. Пришлось отдать в залог паспорт.

Старая, обнесенная пылью кошелка.

– Я же на минутку, доставку забрать.

– Меня не интересует, – напыщенно проскрипела в ответ. – Я обязана записывать. Вдруг ты своей доставкой весь подъезд заразишь.

Я безнадежно пожал плечами и пошелестел к выходу. На мне была одноразовая целлофановая накидка. В ней я чувствовал себя плохо упакованным, разболтанным товаром. Покидать дом без этого защитного смокинга, равно как и без пропуска, запрещалось.

Пропуск – это твой билет в свет. Он выдавался ровно на неделю. Там значились три похода в супермаркет и, по согласованию врача с комиссией, на аптеку. Третья волна ковида крепко взяла за жабры мир, окончательно закупорив людей по своим норам.

Но все же лазейка была. Маленькое, но действенное исключение. И это – домашний питомец.

Если у тебя есть животное, требующее выгула, тебе выдают специальный ежедневный двухразовый выпуск на улицу. Пусть и по полчаса, пусть и не дальше двухсот метров от дома – но это не опостылевшие четыре стены. Это возможность подышать воздухом за пределами балкона.

Успели воспользоваться лазейкой далеко не все. Собачьи приюты давно опустели. Не совсем законно и на грани чуда сосед отловил бродячего пса у гаражей, гоняясь за ними и подстерегая не одну ночь. Вычухал, вылизал, теперь платит дикие деньги за корм, но плачет от счастья.

На сайтах по продаже я плотно и безнадежно застрял в очереди. Самый занюханный и чмошный блоховоз отныне был на вес золота.

Но все же я добился своего.

Собаку я раздобыл чуть ли не подпольно. Через десятых знакомых стало известно, что хозяина забрали в больницу, со скудными шансами на возвращение. И знакомые сжалились, за страшные деньги оторвали от сердца собачуру. Алабая. Меня сразу предупредили, что собака стара, дряхла и немощна. И резвиться способна разве что секунду после пинка.

Но во времена немыслимого дефицита перебирать и крутить носом не приходится.

Я выскочил на улицу. Десять дней волнительного ожидания закончились. У парадного, в четко ограниченной зоне, дожидался курьер. Облаченный, законопаченный по всем правилам безопасности. Это мог быть кто угодно – парень, девушка, новозеландский папус, орк.

Переноска с ярлыками и наклейками стояла на деревянной скамье. Скотчем к ней примотали подарочный санитайзер. За такие деньги могли и военно-полевой госпиталь бонусом подогнать.

– Смотреть будете? – нахально спросил курьер. По интонации – молодой, нарванный, мажористый паренек. Другие нынче в курьеры не пробьются, только по блату.

– Разумеется, – сдержанно ответил, несколько сбитый с толку его тоном.

Курьер громко вздохнул и снял решетчатую крышку с переноски. С жутко колотящимся сердцем, вспоминая истории в форумах о том, что привозят дохлых псов, заглянул внутрь.

И замер. Секунду-другую я не мог прийти в себя.

– Это не моя посылка, – растерянно, непослушным языком промямлил.

– Как это не ваша? – курьер сердито заглянул в телефон, посмотрел на цифры почтовых налепок.

– Не моя, говорю же!

Шоковая реакция отпускала, я начинал беситься.

– Ошибки быть не может, – уверенно произнес курьер, еще раз сверив нумерацию.

– Тогда что это такое? – вспыльчиво фыркнул, теряя остатки самообладания.

Курьер заглянул внутрь переноски. И я еще раз вместе с ним. Мы внимательно разглядывали содержимое.

На дне коробки лежало животное. Оно было живым и потерянным. Оно мелко подрагивало и таращило на нас затравленные глазища.

Но что-то в нем вызывало сомнения.

Я смущенно потер саднящий затылок.

– Я ведь заказывал собаку, – пояснил.

– Вы заказывали собаку? – переспросил курьер.

– Алабая.

– Какого еще алабая?

– Это порода такая.

– Думаете, это не алабай?

– Думаю, это вообще не собака.

Курьер перевел на меня недоумевающий взгляд.

– Что же это тогда?

– Это вы мне скажите, что это, – оскорбленным тоном проворчал я. – Просто признайте, что произошла ошибка. Заберите это животное и привезите мне моего алабая.

– Повторяю – ошибка исключена, – надменно парировал курьер. – Код сходится, данные точны. К тому же адрес отправителя не указан. Возвращать некуда.

С безнадежной тоской я разглядывал животное, явно напичканное транквилизаторами. От растерянности дочесал затылок до дыры. Спохватился, чтоб курьер не заметил. Иначе штраф вкатают.

Ситуация между тем заходила в тупик.

– Что это хоть за животное? – упавшим голосом спросил.

Курьер низко склонился к переноске. Долго и сосредоточенно изучал. Затем достал телефон и сфотографировал. Полистал в поисковике.

– Похоже на ягненка, – задумчиво произнес. – Только полностью обритого.

– Обалдеть. Хотел собаку – получи барана. И как его в квартире держать?

– Пишут, что терпимо, – уклончиво ответил курьер. – О, вот даже видос есть. Как в домашних условиях сделать из барана собаку. Ну, чтоб не штрафовали.

Не скрывая расстроенных чувств, с вялым безразличием я рассматривал привезенного питомца. Крохотного и состриженного до блеклой розовизны. Вскоре питомец вырастет до размеров лохматого блеющего стола.

– Кстати, пишут, что можно и командам некоторым научить. Например, брать апорт.

Дотошные соседи могут заподозрить. Придется постелить толстые махровые ковры. Или детские сапожки купить.

– Даже мячик приносить можно научить, – оживленно продолжал курьер.

И как его стричь? Специальную бритву, наверно, надо. И в мешки прятать шерсть, фасовать среди мусора.

– И проблем с намордником не будет, – весело добавил курьер.

– Почему это?

– Бараны охотно любят носить намордники на улице.

– Ладно, – махнул я рукой. – Закрывайте крышку.

– Так что, отвозить на склад?

– Оставляйте, чего уж.

Консьержка провела меня строгим, пронизывающим взглядом. Жуткий Цербер, запертый в своей будке. Такое ощущение, что она вот-вот оскалится и злостно залязгает позолоченными коронками.

Что ж, с ухмылкой на лице подумал я, даже не все собаки достойны выгула. Некоторым вот приходится веки вечные сидеть в будке.

Так что мне еще, можно сказать, повезло.

БЕССИМПТОМНЫЕ СИМУЛЯНТЫ СИМПТОМОВ

Это же надо было так объегориться, подумала Виссарионовна, и плюнула в сердцах. Антисептик и колпачок стояли порознь. Возможно, ничего страшного и не произошло, и процент спирта остался прежним. Но оголтело рисковать, сломя голову, Виссарионовна не могла.

Не тот возраст нынче для ребяческой бравады.

Открывала новый. Приноровившись, локтем оросила ладони. Новая маска покоилась в целлофановом пакете. Достала из мыльного раствора очки. Жаль, нет ничего мощнее. Пенсия не позволяла прикупить противогаз.

Виссарионовна накинула длинный клеенчатый дождевик, порядком поистрепанный, но все еще боевой, просушенный на балконе. После тщательного изучения перчаток обнаружила подертости. Ужаснулась, что чуть не надела на улицу, и выкинула от греха подальше.

В коридоре стоял таз, в нем тряпка, пропитанная хлоркой. Смочила подошвы обуви.

Как все ненадежно в мире. Как короток срок у всего сущего, у каждого обиходного предмета. Ее день не заладился. Хлеб зачерствел. Каких-то десять дней в холодильнике, завернутый по ломтям в пищевую пленку – и все же взялся серыми пушистыми медальками грибков.

Тяжело. Без хлеба Виссарионовна не могла. Все надо есть с хлебом. Так сытнее. Неизвестно, как скоро нагрянет продовольственный кризис, а желудок надо приучать к дефициту уже сейчас.

Людей больше не осталось – одни бессимптомные носители. Она искренне рада, что отныне не видит их ртов, с которых, как из рогов изобилия, так и прут микробы и грязь.

Натянула на руки маленькие пищевые пакеты. Капюшон у дождевика был сжеван и дыряв, потому голову закрыла бахилой.

Как знать, зараза хитра на выдумки.

Вызвала лифт, вдавливая острие ключа в кнопку. Не забыть потом обработать. Зараза, она повсюду.

Створки кабины раздвинулись – там стояли двое, женщина с ребенком. Без масок, перчаток. Странно, что не голые. Виссарионовна замерла на полушаге, отшатнулась.

– Поезжайте, – сказала. – Я не хочу с вами.

Ребенок удивленно вскинул голову, а женщина, пожав плечами, нажала кнопку. Пальцем. Мягкой незащищенной подушечкой.

Виссарионовна содрогнулась. Нажала бы сразу клитором.

Несколько минут приходится ждать, пока лифт вернется. Пустой, но загаженный. Вирусная теплица. Заготовленным ключом отправила его вниз. Прямиком на улицу, в ковидное пекло.

Кое-как, боком, коленом, закрытой частью тела открыла парадную дверь. Пасмурно, сыро, промозгло. Отличная погода, чтобы заболеть.

Пустоголовые лодыри без масок расхаживали по улице. Дышали воздухом. Ничего, на ИВЛ потом подышат. Карантин ведь не для них. Для всех, но не для них лично. Весь мир закрыт на самоизоляцию, но этим умникам закон не писан.

Ладно, пусть себе окочуриваются хоть пачками, но они же ходячие рассадники. Своими слюнями и соплями разносят смертельную заразу.

В магазин идти не далеко, около двухсот метров. В гипермаркет выгоднее, экономнее, ведь не ясно, как долго карантин продлится. Но ведь сколько там накопилось гадостей. Не буду рисковать, решила Виссарионовна, и так вылазка не запланированная. Если б не подвел хлеб.

Как хрупок все же мир.

У магазина стояла продавщица, курила и пила кофе. Маска в районе кадыка. Потом этими же прокуренными лапами она натянет маску обратно на морду. Паскуда безмозглая.

Тут же очередь из пяти человек. Сплошна показуха. Внутри давка и все, что можно, обляпано микробными конечностями. Нет, увольте.

Не в планах Виссарионовны сегодня подхватить заразу.

Идет в другой магазин, что во дворах. Санитария там, конечно, на уровне мусорного бака, но почти всегда нет людей.

Она уже взмокла и устала. Эта вылазка вылезет ей боком.

Приходит мимо аптеки, где, как и неделю назад, висело два объявления – «В продаже масок нет» и «Вход без маски строго запрещен».

Как она и предполагала, у входа никого. Аж подозрительно. Не стекле распечатка с требованием маски, что уже немного обнадеживало. Заглянула внутрь. Двое покупателей паслись у стеллажей. В масках, но зато грязными лапищами обшаривали товар. Виссарионовна увидела край прилавка продавца. Желтая разграничительная разметка наклеена криво и неуклюже. Расстояние явно меньше метра. И подистерлась только последняя, что у кассы. Остальные девственно целы. На них не обращают внимания, никто не придерживается дистанции.

Да уж, занесло в притончик.

Безнадежно вздыхая, Виссарионовна втиснулась через дверь. Точнее, вскочила вслед за вышедшим плешивым мужичком, пока дверь не захлопнулась. Машинально отыскала взглядом санитайзер, и на душе стало чуточку спокойнее.

Чтобы добраться до хлебного отдела, нужно пересечь весь зал. Быстрее – если возле юноши в кепке. Присмотрелась к нему. Не бледноват ли он. Нет ли симптома барабанных палочек – характерно утолщенных пальцев, что сказало бы о недостаточности кровообращения. Нет ли ожирения. Прислушалась – вроде не хрипит, не сопит, кашель не сдерживает.

У молочки стояла спиной тетка и читала этикетку. Виссарионовне не особо хотелось проходить возле нее. Какой-то нездоровый у нее вид. Тетка настолько типично-местная, что одно это уже не внушало доверия. Виссарионовна знала свой район, знала жителей, знала, как живут они и чем питаются. И для коронавируса это место – чистый рай. Лакомый кусочек.

Решившись пройти мимо юноши, заметила, как он потянулся клешнями к маске и открыл нос. До самых ноздрей. До самых дул инфекции. Тоннелей из соплей, облепленных бациллами на любой вкус.

Будь у нее возможность, она бы не выпускала людей из дому без справки негативного теста. Впрочем, у нее тоже нет теста, но в себе-то она уверена. А где эти двое шлялись? С кем чесали языками? В каких контактах состояли?

Начала подумывать о тетке. Насколько выраженная она группа риска? Каких болячек успела нахвататься за свой век? В чем именно она хроник? И как бы так прошмыгнуть мимо, чтоб она даже не оборачивалась?

Тетка, будто почувствовав, повернула свою дрябло-сырую рожу и поглазела. И юноша с носом поглзал. На нее, Виссарионовну, оцепенело замершую бабку посреди магазина. Всю в целлофановых обносках, пропитанную спиртом и хлоркой.

У них состоялась немая дуэль. Каждый будто анализировал, кто сдаст себя первым – кашлем, шмыганьем носа, воспаленными глазами, стиранием пота со лба. Чья бессимптомность лжива, показушна, фальшива.

Виссарионовна заметила, что им невдомек. Не понимают, бестолочи, что они уже ходячие трупы. Женщина надменно отвернулась, направилась к кассе, отчего Виссарионовна спешно отступила в сторону, а затем помчалась прямиком к хлебу. Схватила буханку, проверила герметичность. И поглядывала, когда тетка отчалит к выходу и унесет прочь свои бациллы.

Юноша с носом подошел ближе. И ей пришлось, затаив дыхание и зажмурив глаза, прошмыгнуть мимо него.

Интересно, сколько ему осталось? Неделя, месяц? Посмотреть бы с безопасного расстояния, как он заслуженно начнет выхаркивать собственные легкие, превратившиеся в борщ.

У кассы никого. Быстро прошаркала. С нагловатой безмятежностью ее поджидала мощная, как холодильник, продавщица в мутном пластиковом забрале.

– Только хлеб? – брезгливо тявкнула. Потянула к себе, ощупала, провела по сенсору. Все пальцами, пальцами, пальцами.

– Почему вы без перчаток?

– Только сняла, руки запрели.

Ага, запрели. Мозг у тебя запрел, дура бестолковая.

– У вас, кстати, покупатель без маски.

– Кто? – скосилась за спину Виссарионовны. Там, кроме юноши с оттопыренным носом, никого. Продавщица надменно скривилась. – Он же в маске.

– Нет. Она у него открывает нос. Это то же самое, что без маски. Мне кажется, нужно вызвать полицию. Сколько там штраф сейчас, не подскажите?

– Молодой человек, маску повыше, пожалуйста! – тревожно крикнула продавщица. Спесь уже отсутствует. Ничего, спасибо еще скажет. Что на недельку больше прожила.

Затем посмотрела на Виссарионовну, глаза злые и противные.

– Вы хлеб брать будете?

– Да, буду. Картой, пожалуйста, – Виссарионовна сама вежливость и спокойствие.

– Прикладывайте.

Прижала карту к считывающей панели терминала. После этого оросила карту санитайзером.

– Оплата прошла, – холодным тоном проговорила урезоненная продавщица, косясь, как Виссарионовна обветривала карту. – Вот ваш чек.

– Благодарю, – подцепила хлеб за краешек пакета.

Теперь домой. Быстро и безотлагательно. В спасительный оазис.

Поскорее скинуть в расход дождевик и перчатки, утопить в спирте маску, обмокнуть подошвы дезраствором, обработать пакет хлеба и очки, обмылиться в душе. И лишь тогда облегченно вздохнуть.

Выжить в условиях катастрофичной пандемии, подумала Виссарионовна, задача не из легких. Но она справится.

И не с таким справлялась.

БОБРОВАЯ СТРУЯ

Если бы инопланетяне чудесным образом оказались на планете Земля 19 мая 2022 года, то они застали бы человечество не в самом гармоничном и гостеприимном положении.

Окажись инопланетяне не кровожадными захватчиками, а исследователями и любопытными туристами, и к тому же способными на перевоплощение в сапиентную форму – то на вопрос, что происходит на планете, любой мало-мальски сведущий ее житель ответит с грустью и тоской – первая годовщина всемирной пандемии.

Его назвали – боброноз. В честь животного, которое съели и от которого заразились земляне.

Как водится, первые массовые упоминания значились в мемах. То тут то там мелькали шутки и подколы над жителями глухих сибирских поселений, изнывающих от диареи.

Некие туристы, не обремененные интеллектом, путешествовали по сибирской тайге. Однажды они поймали бобра и решили, что его стоит скушать. Плохо зажаренный на костре, бобер оказался не пальцем деланным, а суровым носителем специфического вида кишечной палочки. Туристы успешно отравились и заболели. Тем самым дав старт общепланетарной напасти.

С каждым днем количество зараженных увеличивалось в геометрической прогрессии.

Новости огорашивали, сводки сыпались одна за другой. Случай в Москве, случай в Минске, случай в Одессе, случай в Лондоне. Никто очнуться не успел, как прекратилось любое транспортное сообщение между странами, наглухо закрылись границы – и была объявлена всемирная пандемия боброноза.

Казалось бы, обычный инфекционный понос. Но нет. Это был выдающийся понос. Понос, что спровоцировал карантин всеобщего масштаба.

Если б у инопланетян имелись глаза, они бы в недоумении переглянулись.

Жителям Земли возбранялось покидать жилище, если на то не возникало экстренных причин. В случае, если не выйти невозможно – обязательным образом требовалось использование защитного средства. Главным и неотъемлемым атрибутом социального человека теперь являлась прокладка, или же, в идеале, памперс.

Спешные исследования показали, что заболевший на боброноз мог и не иметь выраженных клинических симптомов, но являлся жутким разносчиком. Отличительной чертой боброноза была тяга к испусканию газов. К испусканию постоянному, безусловному, императивному, но, хвала небесам, с незначительной примесью метана. Это давало шанс зараженному не сгореть со стыда, но и усложняло обнаружение самого бессимптомного.

Научный факт – частички бобро-палок распылялись вместе с газами, оседая на предметах окружающей среды. При контакте с зараженной поверхностью человек и мог подхватить боброноз.

Норматив использования защитного средства гласил, что прокладку нужно крепить поверх одежды, для демонстрации того, что она есть – в область между промежностью и копчиком. Одним словом, прокладка должна прикрывать анус.

В народе это почему-то прозвали «воздушный поцелуй». Инопланетяне тут, пожалуй, досадливо бы пожали аналогами плеч.

По клинической же картине боброноз ничем не выделялся среди прочих кишечных инфекций. Человек страдал расстройством пищеварения, что проявлялось изнуряющей диареей, метеоризмом, а так же отсутствием аппетита, тошнотой и общей слабостью. В редких случаях доходило до рвоты и субфебрильной температуры.

Была определена и введена в обиход и так называемая социальная усидчивость. Согласно данным ученых, бобро-палки оставались контагиозными в испускаемых газах лишь некоторое время. Затем они рассеивались, диффундировали в воздушной среде до безопасных чисел. Поскольку человек большей частью испускает газы в сидячем положении, то была выведена формула, а точнее интервал между последовательным сидением разных людей на одном месте. Определенное время запрещалось сидеть на стуле, кресле, скамейке и прочем, после того, как там посидел другой человек, потенциально заразный на боброноз. В одних странах не разрешалось садиться час, в других полтора, в третьих – целых два.

Никто не брал ответственность за разницу в интервалах, но предполагалось, что это коррелировалось исходя от пищевых предпочтений и этическому отношению к публичному выпусканию газов в том или ином регионе.

Первые месяцы прокладок катастрофически не хватало. Опасаясь бобро-палки, люди шли на ухищрения и разного рода уловки – обматывали фольгой таз, прикладывали к одежде полотенца и носки, фиксируя их скотчем. Насаживали на клей пакеты, создавая закрытые и шелестящие при ходьбе резервуары для заразного коричневого ветра.

Моделировалась ситуация, что большинство людей перенесут боброноз в легкой форме. Быстротечно, пустяково пронесет пару дней и отпустит. Классический жидкий стул при пищевом отравлении. Так оно, по сути, и происходило. Тем не менее, медики настойчиво и систематично предупреждали, что боброноз исключительно опасен для беспомощных стариков и тех, у кого слабый желудочно-кишечный тракт.

Львиная доля смертей во время пандемии значилась за бобронозом. Хотя бы потому, что другие причины летальных случаев нигде не отмечали.

Постепенно среди жителей всех стран мира начало нарастать недовольство. Задавались вопросом – почему типичная кишечная инфекция стала поводом для драконовских и разрушительных карантинных мер. Ведь статистика смертности не превышала среднегодовые показатели. Давно доказано, что индивидуально созданный для выявления боброноза скребок с ампулы прямой кишки давал и ложно-позитивные и попросту абсурдные результаты. Так, к примеру, используя метод соскребания, бобро-палки были найдены у морского конька, топинамбура и рижского бальзама.

Но, к удивлению человечества и предполагаемых инопланетян, никого из представителей ВОЗ это не смущало.

Поначалу прокладочный режим соблюдался строго. Люди страшно боялись заполучить вроде известную, но вдруг ставшую загадочной и крайне агрессивной хворь – по интернету показывали видео забитых больничных уборных, переполненных уток в коридорах, падающих с ног от усталости медиков в плотных памперсах и с торчащими шлангами калоприемников.

Время от времени проскакивали крамольные сообщения, что на самом деле больницы полупусты, медикам хорошо доплачивают за постановку модного диагноза, а статистика подло и умышленно завышается.

Так же периодически всплывала официальная информация о том, что дежурные и родственные дизентерия, сальмонеллез, амебиаз и другие чудесным образом испарились. Их никто не регистрировал. Боброноз властно занял нишу всех кишечных инфекций.

Опальные ученые доказывали, что прокладки не в силах защитить от боброноза. Как те же маски не могут спасти от гриппа или другого вируса дыхательных путей. Газы, равно как и частицы бобро-палок, все равно проникнут сквозь любую ткань или материал. Прокладки могли бы иметь смысл, если человек не только выделяет газы, а, выражаясь на жаргоне, делает это «с подливой».

К слову, утоляя любопытство гипотетических инопланетян, диарейный синдром при бобронозе назвали «бобровая струя» – из-за своего мощного и оглушительного напора.

Тем не менее, время шло, а карантин и ныне там. В Европе меры «воздушного поцелуя» соблюдались и контролировались усердно, от души. Среди славян же прокладки надевались кое-как. То сползала к просаку, то к пояснице задиралась, то в паховой складке в гармошку кукожилась. В метрополитене иногда дежурили муниципальщики с образцово втиснутыми между крепких бедер черными корпоративными памперсами – и контролировали, чтоб прокладки были у всех. И чтоб правильно защищали, с прикрытием ануса.

Это, пожалуй, была чуть ли не единственная точка контроля. Ну и в ресторанах обслуживали только стоячие места.

В странах с развитой экономикой принуждали к памперсам, более дорогому, но и более надежному средству. К тому же принуждали облачаться что в публичных местах, так и повсеместно на улице, несмотря даже на ветреную погоду.

Второе полугодье карантина не было встречено с особым энтузиазмом. Мир по-прежнему держали взаперти, человечество привычно, будто всю жизнь, носило в межножьи прокладки и памперсы, сугубо машинально втискивая их перед выходом на улицу. ВОЗ обещала, что конец карантину положит массовое клизмирование. Процедура состояла из форсированной очистительной промывки и стерилизации просвета толстой кишки. Но что делать, когда бактерии, в том числе и бобро-палки, снова заселят кишечник, организация молчала.

Одна часть людей приняла как должное введенные меры, послушно и систематично придерживалась их, ежедневно меняя прокладки и памперсы. Другая обескуражено и с подозрением наблюдала, хотя и не могла не придерживаться, третья же с пеной у рта эти меры поддерживала.

Инопланетяне, появись у них, упаси боже, желание вояжа к некоторым постсоветским государствам, собственными органами восприятия узрели бы, как разгильдяйски там соблюдался карантин, какими на самом деле половинчатыми, непоследовательными и порою до обидного показушными оказались ограничения. А люди там, что парадоксально, массово не вымирали. И особо не собирались, не стремились к этому. Более того, так же массово и не болели. В закрытых помещениях и салоне транспорта не стоял выедающий глаза запашок. Не звучало громкого пуканья из каждого угла. Никто не бегал менять штаны, настигнутый «бобровой струей». И цифры, как бы ими не манипулировали, ничего пандемического, из ряда вон выходящего не показывали.

Несостоятельной оказалась и диагностика – копошение скребком по складкам анусного сфинктера в поисках бобро-палочек. Официальные лица не решались оспаривать этот факт. Предпочитая с завидным упорством гнуть линию всеобщего клизмирования.

К концу первого года клизмирование потихоньку внедрялось в массы. Известные личности публично, снимая на камеры, вгоняли себе в прямую кишку некий лекарственный раствор, призванный стерилизовать часть кишечника. Тем самым убрать зловредную бобро-палку. И земляне увидели в этом анусном просвете, проделанном клизмой, свет в конце тоннеля.

Впрочем, были и те, кто сопротивлялся процедуре. И что красноречивей всего – среди антиклизмачей было огромное количество медиков. Которые всячески отговаривали и отказывались от стерилизации кишечной среды. Не видя в ней смысла. А видя вред и нарушение нормальной микрофлоры.

И это могло навести человечество на некоторые подозрения.

Смутить инопланетян могло и то, что мало кто хотел об этом задумываться. Мало кто хотел сопротивляться. Людям всегда было проще приспосабливаться и выискивать лазейки. А если кто и хотел поспорить, то не мог. Ибо был в критическом меньшинстве. Сопротивление подавлялось и наказывалось. Человека записывали в простодушного дурачка и невежу. Человека подавляли и высмеивали.

Как можно сомневаться в правильности ограничений и запретов, если среди традиционных мемов шаблонно попадались грозные и жалостливые «мой дед дристал дальше, чем видел, и едва выкарабкался», или «я так тяжко переболел, думал, унитаз развалю».

Нет. Человек был беспомощно слаб и тревожно подавлен. Дело человека – носить прокладку и бояться. И ждать, что кто-то когда-то его спасет.

И тогда, послушав душещипательную историю, инопланетяне вежливо бы кивнули своими кивательными органами и спешно отправились бы восвояси. Пометив в своих вычурных туристических блокнотиках, что через пару-тройку десятков земных лет сюда следует наведаться.

Чтобы узнать, к чему же вся эта бобронозно-прокладочная катавасия в итоге человечество приведет.

«Бэтменятко»

На пике формы я входил в десятку самых сильных боксеров мира. С одного удара я мог вырубить крупную рогатую скотину, уже не говоря о том, чтобы убить человека.

Думаю, это первая причина, по которой я участвовал в операции.

У меня была жена. Она погибла во время родов, вместе с ребенком. По официальной версии, в больнице вспыхнул пожар – и ее, сложно рожавшую, не смогли спасти.

Думаю, это вторая причина, по которой я участвовал в операции.

Сейчас уже мало кто вспомнит те наводящие ужас события. Ученый мир окрестил их как «Постковидная несостоятельность плода». В народе же прозвали проще и понятней – мор новорожденных.

Истинные причины невероятно большого количества смертей младенцев знали несколько тысяч избранных во всем мире. Так называемая элита, главы корпораций, верхушка военных ведомств и приближенные медики. А так же, разумеется, горста исполнителей. Среди которых значился и я.

Да, это я убивал новорожденных. Теми самыми кулаками, что способны были завалить зебру или муфлона. Я отрабатывал на плодах приемы профессионального бокса. Это все я, а не постковидная несостоятельность.

Как мыслящее орудие, я обязывался держать язык за зубами, иначе меня обещали не щадить. Но сейчас, когда столько воды утекло, и я стал дряхлым, давно отжившим свое стариком, я решился. И родных у меня тоже нет. Напакостить они никому не смогут.

Так что пришло время рассказать правду. Какой бы чудовищной и дикой она не показалась.

Я должен снять с души этот груз.

Разумеется, делалось это из самых благих побуждений. Возможно, я даже в некотором роде спасал мир. Но как-то легче не становится.

Где-то месяц спустя после потери жены и ребенка ко мне пожаловал военный чин. С места в карьер в ультимативной форме предложил участие в сверхсекретной операции «Бэтменятко». Добавил, что, ни много ни мало, на мои плечи, а точнее на стальные руки, возлагались надежды на спасение человечества.

Чин посчитал нужным поделиться, что моя любимая ни от какого пожара не погибла. Ее убил наш с ней ребенок. Точнее то, во что он превратился.

Ни для кого не секрет, что определенный процент людей прошли несколько этапов вакцинации от разных производителей. Уже давно доказано, что первые, на коленке сварганенные вакцины едва ли могли похвастаться идеальным составом, равно как и большим багажом исследований на предмет возможных последствий.