Buch lesen: «Somebody to kill. Кинороманы»
© Андрей Агафонов, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Somebody to Kill
1. Дмитрий
Я смотрю на дверь и жду, когда смогу в нее постучать.
Дверь обита дерматином, кое-где порванным. Как ни странно, дырки придают обивке некую основательность, некую укорененность в чем-то.
В затылок мне светит тусклая желтая лампочка.
Я уже замерз здесь стоять, на лестничной площадке «сталинки» в центре города.
Я стучу.
Щелкают замки, открывается дверь внутрь, в темную прихожую. В темной прихожей бледное лицо моего друга.
– Что вы решили? – спрашиваю я, чуть не стуча зубами. Замерз.
– Выйди, – говорит он.
Она выходит из комнаты, замирает позади него. Темно, я не вижу ее лица.
– Скажи ему.
– Мы решили остаться вместе, – говорит она.
– Ты уверена?
– Да.
– Я больше не приду сюда, – говорю я, чувствуя себя полным идиотом. – Никогда. Ты же понимаешь это?
– Да. Мы решили.
Вот и все. Можно уходить. Ноги не держат, и, спустившись на этаж, я вынужден сесть на ступеньки. Руки свисают между колен. Я горблюсь. Тяжело дышать. Это пройдет.
Я выхожу из подъезда в тихий двор-колодец, прохожу аркой и оказываюсь в сверкающем огнями центре. Мимо идут люди, компаниями и поодиночке, снуют машины, близко и далеко горят фонари.
Я стою на автобусной остановке, среди старушек и студентов. Рядом тормозит автомобиль. С пассажирского сиденья выбирается крепкий парень в кожаной куртке, берет меня за плечо и толкает к машине. После некоторого сопротивления я сажусь на заднее сиденье. Дверца захлопывается. Автомобиль сворачивает за угол и увозит меня навстречу убийству.
2. Главный
– Дима, сейчас ты где? – спрашиваю я у трубки. Ситуация смешнее не придумаешь. Моего автора держат в заложниках.
– В спортзале, – вяло говорит трубка, – или в раздевалке. По крайней мере, вокруг спортсмены.
– Молодец, что шутишь. Дай трубку главному.
– Але.
– Здравствуйте, что у вас произошло?
– Дмитрий Латкин – ваш человек?
– Мой.
– Ну, поздравляю, попали вы вместе с Димой.
– Еще раз спрашиваю, что случилось?
– У вас утром вышла его заметка про то, чего не было, с теми, кого лучше не называть.
– Дайте опровержение, мы напечатаем.
– А толку? У нас уже серьезные неприятности. Они уже произошли.
– Ну, то есть вы решили, что похитите журналиста, и у вас неприятностей станет меньше? – позволяю себе смешок. Немного нервный.
– Ну, смотрите. Как мы это видим. Опровержение – это само собой. Только оно должно быть не на отъебись, а с новыми фактами. Факты мы дадим. Что касается Димы…
– Дима – талантливый журналист, но иногда его заносит.
– Ну, в этот раз его занесло не туда. Поэтому вот сейчас будет так – или он уходит из газеты при полном параде. То есть вы пишете, что он вас впутал и сам мудак. Вместе с опровержением. Или он вообще никуда не уходит. Как скажете, так и будет.
Соображать приходится быстро. На часах полвторого ночи. Из того, что успел сказать Дима, я более-менее представляю обстановку. Накуренное помещение, серьезные ребята. Он щерится своим кривозубым ртом, думает, что это все комедия.
Смотрю на свежий номер газеты с его заметкой и фотографией. «Кабзон навестил не того парня».
– Спасибо, – говорю я. А что я могу сказать?
3. Штаб
Пять утра. Дым слоями. На офисной мебели спят люди неофисного вида. В глубоком и высоком кресле босса дрыхнет технолог, взгромоздив ноги в итальянских туфлях на стол из темного дерева. Под столом пустая бутылка Johnny Walker. За соседним столом азартно матерят друг друга двое сотрудников, тыча пальцами то в Макинтош, то в бумаги на столе.
– Мы за две недели хоть усремся, но столько не нагоним. Бесполезно.
– Ну, давай че, соберемся и домой поедем завтра, да? И скажем – мы молодцы, у нас клиент был действующий губер, и мы просрали. За-е-бись!
– А что ты предлагаешь-то? Он же не единоросс! У него ресурса – хуй! Наше все зачищают! Плакаты рвут! По ящику мочат! По ящику, блядь! Против него идет Валодин, блядь!
– И че, блядь?!
– Да ниче, блядь! Что ты предлагаешь-то? Вот же соцопросы. Мы в жопе.
– Ну, давай его убьем.
– Кого? Валодина?
– Хорош ржать, блядь. Нашего.
– Самострел, что ли? Да это же тухлятина, ты че. Это давно уж не работает. Это даже в «Дне выборов» уже не смешно было.
– Слушай. Давай вот серьезно поговорим. Не ори. Не ори! Давай серьезно. Сколько здесь кинотеатров?
– Ну, охуеть серьезно.
– Один! Это столица региона, блядь! Один кинотеатр! Два зала, приколись. Один называется «розовый», другой «голубой». Да, блядь, хорош ржать! Я тебе отвечаю! Розовый, блядь, и голубой! И афиши от руки нарисованы! Да здесь, что хочешь прокатит!
– Ты забываешь одну вещь. Ты сам об этом сказал две минуты назад. У нас нет каналов коммуникации. Мы можем придумать любую шнягу, но про это просто никто не узнает. Никто не напишет. Никто не покажет. То есть можно придумать и менее хитровыебанный способ пернуть в лужу. Это раз. А второе, я, блядь, на всех кампаниях это говорю – я против самострелов! Потому что все, кто чуть поумнее, блядь, ящика, сразу поймут, что это подставка, и эффект будет строго обратный.
– Вот поэтому, – внезапно вмешивается спавший за соседним столом технолог, – покушение должно быть настоящим.
– Ну, пиздец…
4. Дмитрий
Я в своей квартире, стремной однушке на первом этаже, с решетками на окнах и газетами вместо штор. Я мрачен. Слушаю Ноториуса – Самбадиз гатта дай, самбадиз гатта дай! В комнате кроме меня куча людей, моих коллег, теперь уже бывших. Они орут, смеются, едят салаты из банки рядом со мной, в метре от меня, в лицо мне. Но я их не слышу. Самбадиз гатта дай!
– Ну, Ди-има! – трясет меня за плечо Маринка из новостей. Я нехотя возвращаюсь в реальность. – Ну, перестань. Мало вокруг женщин?
– Да как-то все сразу навалилось, – виновато говорю я. Мне неловко, что меня уволили без малейшей вины с моей стороны. Просто редактор решил спасти газету за счет моей задницы, – Ни любви, ни работы. И предъявить некому. Сам кругом облажался.
– Сергеич – козел! – убежденно говорит Маринка, выдыхая сигаретный дым. – Зассал из-за губернатора. Тебя сдал, кого следующего сдаст?
– Ну, вообще-то, Митя, – вдруг вмешивается лысый Борис, – ты такими заметками играешь на руку едросне. Ах, губернатор не встретился с Кобзоном, ах, «синие» обиделись. Читай – губернатор у нас урка. Да? За две недели до выборов. Отличная тема. Как раз для первой полосы.
– Боря, что ты от меня хочешь? – вскипаю я. – Они сами пригласили, сами подставились. Я написал то, что было. Теперь оказывается, что ничего не было, Кобзон не прилетал, и вообще я все выдумал, потому что алкоголик.
– Я просто к тому, что удобно так все совпало.
– Ты мне если что-то хочешь сказать, так скажи. По-твоему, заметка заказная?
– Сергеичу виднее. А тебя, может, и втемную использовали.
– А объясни мне, пожалуйста, Олежку нельзя трогать только потому, что он не в «Единой России»? Так он бы там давно был, если бы на нем столько криминала не висело! Он даже для них – чересчур! Это же не вопрос предпочтений! Че вы все с ума-то сходите?
– Я пошла, – говорит поскучневшая Маринка. – Вы про политику опять.
– Провожу? – подскакивает Боря.
– Проводи…
И вот я один в квартире, наедине с развороченным столом, недоеденным салатом и сломанным диваном.
– Атлична! – говорю я и швыряю в стену бутылку с пивом.
5. Серый дом
Вид на улицу. Тетка с двумя большими сумками наискосок пересекает перекресток. По разные стороны улицы – ЦУМ и концертный зал филармонии. Прямо под окнами – большое пустое пространство, огороженное железным забором. На другой стороне улицы кое-как лепятся десятки машин.
Молодой человек с хорошей прической, вздохнув, отходит от окна и снова садится за стол. Напротив, вольготно положив ногу на ногу, сидит давешний технолог.
– Павел Анатольевич, – говорит молодой человек, – меня поражает ваша наивность.
– Я с первого раза понял, что вы хотели сказать, – говорит технолог. – Пьяный бред в шесть утра, это даже обсуждать несерьезно. А стукачку вашему привет.
– Ну, зачем так. Бред не бред, а вы лицо официальное, руководитель предвыборного штаба. Зарплата у вас хорошая… Законная?
– Абсолютно. Согласно контракту. Налогом не облагается.
– А вас не смущает, что ваша зарплата и зарплата юриста, если их сложить, это уже половина предвыборного фонда вашего кандидата?
– А меня почему это должно смущать?
– Ну, на что-то же печатаются газеты, листовки. Разносчикам деньги нужно платить, агитаторам…
– Агитаторы у нас работают бесплатно. Какие-то расходы я беру на себя. Мы друзья с Олегом.
– А год назад дружили с кандидатом от КПРФ в Новосибирске. С кем еще вы дружите, Павел Анатольевич?
– Давайте я не буду называть фамилий, чтобы вам потом не пришлось забыть этот разговор. А то если я начну, то уже не остановлюсь.
– Остановитесь, Павел Анатольевич, остановитесь. Вы сейчас наговорите себе. Предложение к вам такое – вы забываете наш разговор, я забываю ваш пьяный треп в помещении КЗК девятого восьмого. Ну и само собой, если вдруг нечаянно с нашим губернатором что-то произойдет до выборов, в шутку или серьезно, я первым делом подумаю о вас. И разговор у нас тогда будет совсем другим.
– А, только до выборов, значит?
– До свиданья, Павел Анатольевич.
Оставшись один, молодой человек выключает диктофон в столе, делает запись в лежащем перед ним старинного вида органайзере. Хватает себя за подбородок и сидит молча. Звонит телефон.
– Иду, – говорит молодой человек в трубку. – Уже иду.
6. Олег
Мне просто нужно выйти наружу.
За спиной остается желтый прямоугольник двери, в нем шевелится что-то белое и розовое. Впереди темный коридор длиной с футбольное поле.
На мне, кажется, халат.
Я физически чувствую, как остатки волос на голове колют мою голову корнями. Я слышу шум в голове, и он нарастает. Где-то слева лают собаки. Вероятно, там есть выход.
С диванчика вскакивает охранник, я останавливаю его, просто мотнув головой.
Впереди брезжит свет, в голове дребезжит телевизор.
– Недавний скандал с недвижимостью, по слухам, принадлежащей семье губернатора, до сих пор вызывает вопросы. Как получилось, что новенький торговый центр, на строительство которого было потрачено более полумиллиарда казенных рублей, оказался частной собственностью? Кто ответит за…
– Отвечу. За все отвечу… – бормочу я.
Собака бросается мне навстречу из дверей на террасу, внезапно, огромная, черная. Я едва не падаю. Хватаю ее за лапы, за шею. Она неистово лижет мне лицо.
– Магда, Магда! Перестань! Прекрати! Магда, дура!
– Магда! – звенящий голос жены. Как я ее ненавижу…
Собака, заскулив, прыгает в сторону и исчезает где-то в сияющем далеке. Больно смотреть в ту сторону. Похоже, что давно уже день. Я падаю в бассейн, как раненый бегемот. Халат всплывает надо мной, огромный, белый, пустой. Я выныриваю на другом конце бассейна, трясу головой, выбираюсь наружу. Прохожу мимо столика. На нем газета с моей фотографией и слоганом «За все отвечаю лично!»
Я иду, оставляя за собой след.
Из дома за мною недобро следит охранник. С кобурой подмышкой.
7. Дмитрий
У меня была надежда, что я со временем стану здесь своим, как Егор. И ко мне, нежно улыбаясь, будет склоняться официантка в блузке с вырезом. И девушки у бара будут делать мне ручкой. И потом присаживаться за мой депозитный столик.
А пока что Егор по-хозяйски развалился на диванчике, я сижу напротив в кресле, а сбоку наливает себе какое-то модное пойло стильный типок в белой рубашке.
– Спасибо, что пришел.
– Спасибо, что позвали. Уже и не надеялся.
– Да, замотались…
Повисает неловкая для меня пауза длиной примерно с километр.
– Так чего ты хотел, Митя? – спрашивает Егор.
– А, вот так построим разговор?
– Хорошо. Как ты хочешь построить разговор?
– Я напомню, – говорю я и чувствую, что мой голос начинает дрожать, – что месяц назад ты ко мне пришел и говорил, чего хочешь ты, и что за это получу я.
Типок сбоку хмыкает. На меня по-прежнему не смотрит.
– И там была должность в вашей телекомпании. И… много чего еще.
– Окей, – говорит Егор. – Получается, мы тебя обманули.
– Я этого не говорю, – торопливо говорю я.
– Давай я объясню, – говорит типок. – К тебе вопросов никаких нет.
– И на том спасибо.
– Но сейчас твоя заметка как мертвому припарка. Эти выборы Олежка просрал. Он бухает. Шансов ноль. Мы его уже не мочим. Через две недели он будет в Швейцарии. Или где угодно. Собственно, похуй. Вопрос по нему решен.
– Вопрос по мне не решен.
– Ну, смотри, – снова Егор. – То, что мы тебе обещали, мы сейчас не можем дать. Форс-мажор. Месяц назад никто не знал про Володина. Так что, старик… Мы сами тут сидим и не знаем, где будем после выборов. Расклад поменялся.
– Что-нибудь будете? – ласково спрашивает официантка в блузке с вырезом, наклоняясь ко мне. Я смотрю на Егора, он кивает.
– Пиво, пожалуйста.
– Обидно, да? – говорит типок, когда официантка отходит. – Смотреть можно, трогать нельзя.
Егор начинает оглушительно, совершенно по-лошадиному ржать.
8. Олег
Вот уже час я смотрю на нее как на дочь, и мне это начинает надоедать.
Мы сидим в привычном помещении без окон, много кожи, много маленьких лампочек, стол с едой и столик с зеркалом. На ней какая-то одежда, но я смотрю не на одежду. Оливковая кожа, волосы сзади собраны в хвостик, полные красные губы, крупноватый нос, блестящие темные глаза. Волоски на руках. Начало грудей. Голый живот. Белые носочки. Я что-то говорю. Она смеется.
– Так ты здесь работаешь?
– Подруга работает, она администратор зала.
– Зала?..
– Это там, – она показывает за спину, – я оттуда пришла!
Смеется. Зубы красивые, крупные, белые, ровные. Розовый язычок мелькает между зубами.
– А я оттуда, – машу в направлении потолка, – и туда.
Показываю вниз, на ковер.
– Ты смешной! И милый.
– Ты хорошая, – говорю я.
– Я обычная.
– Не спорь, я умею отличать, хороший человек или плохой. Или добро от зла. Тебе сколько?
– Я не помню. Чем занимаешься?
– Будешь еще?
Мы вынюхиваем по дорожке. Она пристукивает трубочкой.
– Осторожно! Это очень дорогая трубочка теперь, – шучу я.
– Так чем ты занимаешься?
– Я мужчина, – говорю я, – ты девушка. Чем мы тут занимаемся?
– Не знаю…
– Иди сюда, – говорю я.
Она послушно поднимается со своего кресла и встает передо мной. Невысокая. Даже сидя, я смотрю ей в вырез. Она подходит ближе. Я сжимаю ее ноги своими коленями. Пальцами берусь за края ее блузки, тяну вверх. Выпрыгивают грудки – небольшие, с маленькими розовыми сосками. Она гладит меня пальцами по затылку. Слышу, как она дышит. Все так серьезно. Я беру в рот сосок, чуть сжимаю зубами. Она вцепляется мне в затылок, ее ноготь впивается мне в кожу.
– Ты что делаешь, сука!
– Что-о?!
Она вырывается, я хватаю ее под колени и валю на ковер.
– Тебе не нравится, что я назвал тебя сукой? Прости, солнышко! Прости, милая! Лежи, с-сука!
Она пытается кричать. Я зажимаю ей рот. Музыка становится громче. Some! Body to lo-ove! Some! Body to lo-ove! Перед глазами мелькают желтые и красные пятна. Я проваливаюсь куда-то.
Меня хватают чьи-то руки, поднимают, одевают. Ведут. Меня опять куда-то тащат. Я оглядываюсь и вижу на ковре то, что осталось. Меня поражает жестокость моих спутников. Они как будто не видят ее. Как будто ее и не было. Они не смотрят на нее. Уже в двери я почти выскальзываю из железной хватки охранника и ору:
– Эй! Эй! Она там вообще как?
– Идите в машину, Олег Михайлович.
– Она живая?
– Идите в машину!
9. Брифинг
На экране – симпатичная холодная ведущая в розовом.
– С заявлением по поводу похищенной и убитой школьницы сегодня выступил губернатор области Олег Смолин.
Губернатор в темном пиджаке и белой рубашке. Лицо больное, мешки под глазами. Голос хриплый, но на высотах звенит. За спиной – задник с надписью «Администрация …ской области» и гербом. В кадре – несколько микрофонов.
– Нас часто обвиняют в том, что мы неправильно ведем дела. Мы не той партии. Мы грубые. Мы готовы договариваться с уголовниками, с ворами. Да, мы готовы. С ворами! Но не с убийцами и насильниками. Мы готовы говорить с настоящими мужиками. Что в этом понимает человек, который сегодня приехал, завтра уехал? Все эти люди, которые не могут даже с дивана встать, с кресла встать. Что они могут сделать? Они могут только возмущаться и гадить. Работа не делается в белых перчатках. Любая работа – это кровь и пот. И грязь. И я вам гарантирую. Я отвечаю. Мы будем работать сутками. Но тех, кто убил эту девочку, мы найдем. И порвем. До суда не доживут. Спасибо, у меня все.
– Выступление губернатора уже вызвало возмущение у правозащитников. Известный адвокат Марк Белецкий заявил, цитирую, что «подобные призывы к самосуду со стороны представителя власти, более того, апология самосуда и самооправдание – это страшно. Это в очередной раз демонстрирует нам, в какой стране мы живем». Вместе с тем, впервые за всю избирательную кампанию рейтинг действующего губернатора поднялся выше, чем…
Последние слова ведущей тонут в грохоте аплодисментов, звоне стекла и воплях. Сотрудники штаба губернатора чокаются, обнимаются, тискают друг друга в объятиях.
– Никитин, сука, это твой лучший текст! – орет главный технолог, хватая за уши своего сотрудника, одного из тех двух ночных креативщиков.
***
Пустая тихая пенсионерская квартира. Старый телевизор 4 на 3. В воздухе как будто висит запах лекарств. Слышен плач и причитания. В расфокусе какие-то люди суетятся у постели. На стене – фотографии детей разного возраста, мальчика и девочки. В девочке мы узнаем убитую школьницу.
Серый дом. Тот же сюжет по ТВ. В кабинете двое – известный нам молодой человек и хлыщеватый старичок в богемном пиджаке.
– Что думаешь? – осторожно спрашивает старичок.
– Что думаю? – от хорошей прически осталось воспоминание, глаза у молодого красные, рот кривится от сдерживаемой истерики. – Что думаю?! Я убью этого пидараса, я сам его убью! Я убью его-о!..
Он нервно рыдает, колотит руками по столу. Старичок в растерянности зажмуривается.
10. Дмитрий
Отец говорит мне:
– Ты все равно туда пойдешь?
На нем белая рубашка с коротким рукавом, которую носят поверх, а-ля пятидесятые, какие-то брюки, которые хочется назвать чесучевыми, волосы зачесаны копной назад. Совсем седые. Я вижу за его головой сияющее синее небо, по которому разбросаны гламурные белые облака. За спиной отца – уходящая в бесконечность Аллея Героев, с белыми гипсовыми статуями. Красная и желтая листва деревьев, ветер треплет волосы ему и мне. Я оборачиваюсь. Передо мной высокое крыльцо Дома правительства. От подножия до высоких дубовых дверей выстроилась очередь. Телевизионщики, газетчики, какие-то странные люди в свитерах. На входе всех прогоняют через рамку металлоискателя. В холле толкотня и душно. Лица полицейских лоснятся. На них черная форма, металлические знаки различия посверкивают в полосах света.
Рядом с металлоискателем мужчины в костюмах снимают с крючка цепь, жестами подзывают меня.
– Вы из «Ведомостей»?
– Да, – говорю я и протягиваю удостоверение и аккредитацию до 2015 года.
– 15 этаж, пожалуйста, – равнодушно говорит один.
– Я знаю.
Зайдя в лифт, я вижу в зеркале себя – всклокоченного, в светлом пиджаке с темными пятнами подмышками. Я расстегиваю пуговицы на пиджаке, за ремнем слева мелькает рукоятка пистолета.
На пятом этаже лифт останавливается, в него заходит мой друг.
– Ты что здесь делаешь? – спрашивает он. – Тебя же уволили.
– А кто знает? – смеюсь я. Мы едем дальше. Я вижу, как пот бежит по его лицу.
– Ну как вы? – спрашиваю я. – Все нормально?
– Мы решили остаться.
– Расстаться?
– Остаться! Ты что, глухой?
– Я просто шучу, извини. Ты все время говоришь – мы решили остаться, мы решили остаться. Неделю назад ты говорил то же самое. Как будто вы застряли там.
– Это ты застрял.
– Поосторожнее! – ору я. – У меня тут пистолет! Я тебя убить могу.
Лифт рывком останавливается так, что я чуть не валюсь с ног. Наступает тишина.
– Эй! – кричу я. – Лифт застрял! Э-эй!
Такая тишина, будто в огромном здании я один, и на дворе ночь. Вне себя, я выхватываю пистолет и начинаю долбить рукояткой в стены и дверь лифта. Грохот такой, что я сейчас оглохну.
Внезапно створки двери разъезжаются, и я слышу шум голосов, посвист микрофона, вижу конференц-зал, заполненный людьми. На трибуне в глубине – Смолин в белом костюме и черной рубашке. Я лицом к лицу с ним, на расстоянии примерно в тридцать шагов. Передо мной – только спины. В рубашках, платьях, пиджаках. Я протискиваюсь вперед, сжимая рукоятку под пиджаком. Все ближе и ближе. Губернатор смотрит мне прямо в глаза и чуть заметно усмехается.
– Мы найдем их и порвем, – говорит он, – до суда не доживут.
Почти у самой сцены я натыкаюсь на голую мужскую спину, на ней вытатуирован Храм Христа Спасителя. Ошарашенно озираюсь по сторонам – но никому как будто нет дела до голого мужика.
Он оборачивается.
Передо мной стоит почерневший, страшный, синий от наколок Иосиф Кабзон.
Я просыпаюсь в незнакомой убогой квартире с минимумом мебели, на смятой простыне, рядом с тахтой валяются джинсы и футболка. Пепельница, полная окурков, часть из них – тонкие, с белыми фильтрами, испачканными красной помадой.
– Принеси попить, – говорю я и чувствую, что голоса нет совсем. Так что «принеси» получается пискляво, а «попить» не получается совсем.
– Сходи сам, – огрызается официантка. Сейчас на ней ничего нет. – Мне тоже плохо…
Она со стоном откидывается на подушку.
