Buch lesen: «От чужих берегов»

11 апреля, среда, утро. Округ Юма, Аризона, США

Дорога, пыльная и жаркая, тянулась опустевшей веной через мертвое тело этого мира. Недавно здесь ездили машины, катили трактора и фермерские грузовики, проезжали скул-басы, отвозя детей из крошечных городков в школу и забирая их оттуда, а теперь все замерло. Сама жизнь ушла из этих мест, уступив свое место Смерти.

Странно, что сейчас этот мертвый мир умудрялся выглядеть таким праздничным. Мало что сравнится по красоте с аризонским утром, когда огромное жаркое солнце поднимается из-за холмов, окрашивая их блеклые днем бока в яркий розовый цвет. И так празднично, ярко начинается новый день, что поневоле задумываешься – а для кого? Для последних людей, уцелевших, сумевших вырваться, выскочить из-под накатывающего вала живой мертвечины, спрятавшихся, запершихся в крепких местах, отгородившихся от того, что недавно было центрами местной цивилизации, милями и милями жаркой пустыни?

Наш фургон пылил через гигантский полигон Юма Прувинг Граунд, по слегка присыпанной песком аккуратной асфальтовой двухполоске. Машин почти не стало, и дороги понемногу заносит песком – ничто не сгоняет его к обочинам.

Мы только что покинули берег водохранилища, ставшего главной ценностью этих засушливых мест. Там мы видели вооруженных людей, приглядывающих с блоков за дорогой, но стоило углубиться в поля – безлюдная и мертвая пустота окружила нас. Мелькнула небольшая промзона полигона, на которой располагался последний же опорный пункт, потерялся в хвосте пыли крошечный аэродром Лагуна, и потянулись с двух сторон сначала песчаные насыпи, а потом просто кочки, поросшие сухим кустарником и травой, за которыми, впрочем, местами виднелось проволочное ограждение. Потом и оно исчезло.

Затем песчаные холмы по правой стороне начали постепенно расти и превращаться в красноватые аризонские скалы. Слева же кочки так и оставались кочками, словно отставая от правой стороны в развитии. Затем они, словно испугавшись чего-то, резко отскочили в сторону – дорога вынесла нас в поле, но новые холмы и скалы уже громоздились на горизонте, постепенно надвигаясь на наш одинокий белый фургон. Затем опять, словно передумав исчезать, начали расти скалы справа и вскоре превратились в «Короля Аризоны» – скальный массив Кофа, увенчаный Сигнальным Пиком, возвышающимся над Палм-Каньоном.

Потом вновь тянулись поля с вышками опор высоковольтной линии, опять скалы, все краснее и круче, показался массив Гранитных гор слева, а за ним – светлые домики маленького, но при этом широко раскинувшегося городка. Первую полусотню километров пути мы отмахали меньше чем за час – ехал я медленно и аккуратно, стараясь максимально экономить бензин.

– Где мы? – чуть оживившись, спросила молчавшая до сих пор Дрика – худенькая, скорее даже тощая, молоденькая голландская художница, которую я подобрал в Юме, застрявшей в чужом доме в окружении бродящих вокруг оживших мертвецов. Спас, и она решила присоединиться ко мне в моем вояже до Европы.

Сейчас она сидела справа, экипированная как заправский боец, и сжимала в руках армейский карабин М-4 с полуторакратным оптическим прицелом, причем сжимала уже вполне сноровисто.

– Это Кварцсайт, – сказал я, – маленький городишко на старой кварцевой шахте. Здесь повнимательней, пожалуйста. Объезда вокруг него нет, придется чесать через весь город.

Когда я планировал свой маршрут, то выбирал по принципу «ни одной центральной дороги». Но в такой планировке был и минус – второстепенные дороги редко огибают населенные пункты, придется всегда прорываться через самый их центр.

С двух сторон показались почти пустые трейлерные парки, Аройос и Ла Меса, заставившие немного напрячься – памятны нам всем «трейлерщики» из окрестностей Юмы. Но там было безлюдно, а затем дорога разбежалась в четырехполоску, перемахнула по путепроводу через Интерстейт 10 и решительно рванула к городу, превращаясь из шоссе в центральную улицу.

Затем слева показались обугленные останки заправки «Шелл» и еще пары зданий за нею, судя по оставшейся и уцелевшей вывеске – какой-то харчевни и еще чего-то. Там были зомби, несколько, бестолково топтавшихся на месте, но вообще окрестности не поражали изобилием живой мертвечины. А живые, как я думаю, должны были отсюда смыться – своей воды здесь не было. Скважины имелись, не без того, но кто будет качать из них по всем домам?

Мелькнули домики – мы проскочили жилой район, затем вновь увидели трейлерный парк, уже туристический. Здесь вообще всегда было много туристов, приезжавших посмотреть на те же старые шахты, скалы, пустыню, проникнуться духом Дикого Запада. Собственно говоря, именно туристами городок Кварцсайт последние десятилетия и жил.

Но люди все же нашлись: стоило нам покинуть пределы населенного пункта, как впереди, слева от дороги, показалась мачта с обвисшим американским флагом, возвышающаяся из-за кучи мешков с песком. За мешками виднелось широкое одноэтажное здание с воротами вроде гаражных и небольшими окнами. На его фронтоне была надпись «Пожарный департамент Кварцсайта». Большая стоянка вокруг него была оплетена каким-то невероятным количеством рядов колючей проволоки, в которой застряло несколько человеческих тел – наверняка мертвяки пытались перебраться. За мешками стоял часовой с винтовкой, следивший за нами, но никакой враждебности не проявлявший.

Затем дорога опять собралась в две полосы, слева мелькнула еще одна территория, заплетенная колючкой, за которой виднелась техника национальной гвардии и главное – телевышка. Вот откуда, оказывается, до сих пор идут передачи на коротких волнах. Молодцы, укрепились. Я даже побибикал приветственно, но оттуда никто на это не отреагировал – ни взмахом руки, ни даже выстрелом.

Пейзаж поначалу было немного изменился в лучшую сторону – сухой кустарник и траву разбавили редкие, но большие и раскидистые деревья, больше всего напоминающие акацию. Наверное, акация это и была, я в ботанике не то что дуб дубом, а вообще ноль. А затем эта лафа быстро свернулась, и нас окружила самая классическая, песчаная и плоская как стол пустыня с редкими пучками какой-то колючки, кое-где пробивающейся из песка.

– Где мы сейчас? – вновь спросила Дрика.

Чуть пригнувшись, чтобы не бликовало, я глянул на плоский экранчик навигатора и ответил:

– К Паркеру приближаемся. Называется это городом, но вообще деревня деревней. Там направо свернем, на семьдесят вторую. К счастью, сам городок в стороне остается.

Дрика чуть помолчала, затем сказала:

– Очень странно в такой пустоте ехать. Словно во сне. Знаешь, такие страшные детские сны, когда ты просыпаешься – и не можешь никого найти и понимаешь, что осталась совсем одна. Мне часто такие снились.

– А мне никогда, – усмехнулся я. – У меня кошмары в детстве были всего раза два, и оба раза на один сюжет – в моем дворе из-за угла выходит мужик с совершенно синей, словно покрашенной, мордой. Я начинаю над ним смеяться, а он вдруг как кинется на меня, молча совсем. Я бежать – а ноги словно приросли.

– А дальше?

– Дальше орал во весь голос и от этого просыпался, все как подобает.

– А я после своих снов всегда плакала до утра. Но тихо – страшно уже не было, просто очень грустно и себя жалко.

– Мне себя всегда жалко, – сказал я. – Особенно когда голодный.

Она не сразу поняла шутку, затем засмеялась, тряхнув головой так, что прядки светлых волос хлестнули по глазам. Каждый раз, как это вижу, щурюсь, словно это мне попало.

Вскоре показался обещанный поворот, ничем не примечательный, и мы вывернули на дорогу номер семьдесят два. Проехали по ней немного, и вскоре нам попался одинокий мертвяк, бредущий вдоль белой осевой, которого мы просто аккуратно объехали. В зеркало я увидел, как он рванулся за машиной, запутался в своих ногах и свалился. Тупой совсем, остальные из их «племени» вроде как поумнели уже. Интересно, что это его в пустыню занесло?

Загадка разрешилась, возможно, примерно через километр – на обочине дороги стоял старый «Шевроле Каприче», по которому кто-то неслабо пострелял, а салон был весь забрызган кровью. Не удержавшись, притормозил, чтобы разглядеть подробности.

Машина была пустой, багажник открыт, а заодно почему-то и капот, из салона вели кровавые следы в обратном направлении, быстро превращающиеся в бурые пятна и сходящие на нет. Кровь не была свежей – не сейчас убили водителя. Да и тот мертвяк, которого мы видели, успел начать разлагаться.

Вывод последовал нерадостный: на неприятности с людьми можно нарваться не только на основных трассах, но и на самых заштатных. Надо повнимательней. Не знаю, что тут случилось, но мне это не понравилось.

Мотор рыкнул чуть громче, пришпоренный педалью газа, и тяжелый фургон начал набирать свои законные пятьдесят миль в час – я принципиально не разгонялся быстрее, ограничивая скорость круиз-контролем, чтобы даже искушения не было. Очень уж велик соблазн гнать по совершенно пустынной дороге, но бензина в результате изведешь великое множество и – самое главное – рискуешь не заметить какую-то проблемку вроде лежащего поперек бревна за поворотом. За дорогами-то уже давно следить перестали, так что риск влететь во что-то очень и очень велик. И техничку с эвакуатором не вызовешь.

Дрика явно напряглась, без всяких моих напоминаний, ее светло-голубые глаза начали обшаривать и горизонт, и окрестности с утроенным вниманием. Это хорошо, полезно, пусть в тонусе будет. Глядишь, и заметит что важное.

– Боус впереди, – сказал я, указав рукой на очередную кучку светлых домиков с чахлыми кустиками между ними, широко разбросанных по плоской песчаной равнине.

– Боус? – не поняв, переспросила девушка.

– Городишко маленький, тоже на туристах жил, – пояснил я. – Там вроде шахтерского лагеря что-то осталось, вот и катаются посмотреть. В общем, все эти шахты и резервации – это и есть вся история в этих краях. После него опять пустыня километров на двадцать и развилка с шестидесятым шоссе.

– Интересно, как здесь с зомби? – спросила она.

– Думаю, что если у людей на плечах была голова, а не футбольный мяч, то должны были отбиться. Отсюда до любого крупного населенного пункта далеко, да и маленьких вокруг почти нет. Так, деревеньки и отдельные фермы.

Она лишь кивнула, ничего больше не сказав, и дальше мы катили в полном молчании, только груз у нас за спиной иногда негромко побрякивал на неровностях шоссе. Я еще подумал, что на привале следует кое-что проложить картонками, которых я набрал с собой немало как раз для такой оказии.

Вскоре справа на горизонте возникла гора почти правильной конической формы, затем вдоль шоссе потянулись лежащие на столбах жерди кораля для лошадей, а потом показались привычные светлые дома городка. И не просто дома, а дома, возле которых виднелись люди, и не просто люди, а вполне обычные и нормальные с виду, даже дети играли, правда чуть поодаль, да еще и под присмотром компании из трех мужиков в стетсоновских шляпах и с винтовками в руках, которые пристроились, как уже стало принято, в кузове грузовика, под тентом от солнца.

Хоть это и называют здесь городками, на городок местечко никак не тянет – деревня и в Аризоне деревня, как ее ни назови. В таких населенных пунктах по несколько сот жителей живет, тысячи обычно не набирается – как это городом называть? А вообще места здесь мормонские, если дальше проехать, то между Венденом и Саломе наткнешься на Сентенниал Парк – чуть ли не главную молельню мормонов в Америке, основанную еще в конце девятнадцатого века. Там и религиозные школы для детей, и проповедники завывают про «Иисус нас любит», и так далее. А при этом парке еще и община проживает – вроде сверхрелигиозной секты среди самих мормонов, – у них там и многоженство, и все прочие радости. Весело, в общем.

– Попробуем пообщаться? – спросил я у Дрики, скидывая скорость.

– Не знаю, – ответила она. – Давай.

Фургон плавно остановился у обочины, слегка скрипнув тормозами. Наступила тишина, нарушаемая тихими щелчками горячего двигателя.

– Посиди здесь, – сказал я Дрике, выбираясь из кабины.

– Может, я пока за руль? – спросила она. – Заодно и подменю.

– Давай.

Ни карабина, ни ружья я решил не брать, демонстрируя дружелюбие. Достаточно было и пистолета в кобуре. Направился я к мужикам в кузове, глядящим на меня спокойно и немного настороженно. Все средних лет, упитанные, задастые, пузатые и мордатые, в шляпах и темных очках. Винтовки у всех болтовые, с оптикой – разумно: если какая тварь и появится здесь, то видно ее будет издалека.

Пока к ним шел, из-за машины вышла еще и тетка, безоружная, правда, но в толщину так даже и посолидней. И лицо как у мужика – любителя пива.

На мое приветствие ответили сдержанно, никакого дружелюбия не проявляя, равно как и враждебности. Просто в глазах читалась мысль: «Иди куда шел». Точно, мормоны.

– Мы с дочерью проездом, – сказал я, сразу отметая возможные подозрения этих слуг Господа. Теперь они меня, как грешника из остального, не мормонского мира, могли разве что в инцесте обвинить.

– Какие-то проблемы? – спросила женщина, задумчиво пожевав губами.

– Нет, – ответил я, повернувшись к ней. – Нам просто ехать далеко, вот и хотел спросить – что дальше на дороге происходит?

– До Вендена все спокойно, – ответила она. – А что дальше – мы не знаем, никто из нас туда не ездит. А вы далеко?

– В Техас. В Порт-Артур, – решил не врать я, а если врать, то не на каждом слове. – Там наша семья.

В глазах женщины промелькнуло нечто, напоминающее оттенок сочувствия. Она спросила:

– День Гнева Божьего вас разделил?

Я чуть сбился на непривычном термине, но сразу сообразил, что так они называют день прихода Большого Песца. Мы-то все так, по индейски-тотемному это кличем, а они во как, по-христиански.

– Верно. Мы оказались в Юме, а остальные – там.

– Они живы? – на мой взгляд, бесцеремонно спросила она.

– Были живы, пока была связь. Они с родственниками, в крепком месте, у них есть оружие и еда.

– Помоги им Всевышний, – совершенно машинально сказала женщина. – Долгий путь.

– Долгий, – согласился я, умалчивая, насколько он на самом деле долгий. – Вот и стараемся ехать аккуратней.

– Были бы рады помочь, но наши братья не ездят дальше Вендена по шестидесятому шоссе, – повторилась она. – В Агиле уже грешные живут, там прошлась Десница Его, подняв мертвых и отправив их карать живых. Что сейчас в тех местах – я не знаю. Проезжайте осторожно.

– А банд в ваших краях не было?

– К нам никто не суется, – пожала она толстыми плечами. – Здесь не бывает чужих, и по шестидесятой дороге посторонние не ездят. До Вендена точно банд не будет.

Это верно. Есть федеральное восьмое шоссе, все проезжие стараются кататься по нему, новому и широкому, а шестидесятое – потрепанная двухполоска, сюда мало кто суется. Да и чего соваться? Местные мормоны даже не совсем мормоны, а ортодоксы, они даже своих братьев по вере полагают грешниками, что уж говорить о всех остальных? Тем более что религиозность у мормонов всегда удачно сочеталась с любовью ко Второй поправке¹, то есть право владения оружием они поддерживали всегда. Оно помогало им отстаивать духовные ценности. Хотя… была бы в России такая поправка – я бы ее тоже поддерживал. Всеми руками. И ничего религиозного.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Удачи вам.

– Храни вас Господь, – сказала тетка и неожиданно спросила вдогонку: – У вас есть еда или другие припасы? Если нуждаетесь, то мы можем помочь.

– Спасибо, но мы хорошо запаслись в дорогу, – ответил я.

Мужики в кузове за время разговора так рта и не раскрыли, только внимательно слушали весь разговор, не проявляя ровно никаких эмоций. Как телевизор смотрели. Когда я пошел обратно к фургону, то спинным мозгом чувствовал взгляды, упертые мне в спину. Не злые, не враждебные, а Праведные. По крайней мере, те, кто глядел, в этом были уверены на сто процентов.

– Сиди за рулем пока, – сказал я Дрике. – Говорят, что до Агилы точно никаких приключений не ожидается. Тут мормонские края, у них все под контролем.

– Мормоны? – чуть удивилась она. – А я думала, что они все в Юте.

– Ну до Юты отсюда рукой подать, собственно говоря, – ответил я, усаживаясь справа и вытаскивая из крепления карабин, – так что мормонов здесь хватает. К тому же в Юте живут мормоны все больше обычные, каких большинство, а сюда перебрались «верные из верных», для которых те мормоны – грешники.

– А как насчет многоженства?

– Процветает, – ответил я. – Как раз в этих краях.

– Все мужчины?

– Нет, кажется, на всех жен не напасешься. Но многие.

Фургон вновь набрал свою не слишком большую скорость и продолжил процесс наматывания серой асфальтовой ленты шоссе на колеса. Опять с обеих сторон потянулась пустыня, уже утомляющая своей серо-желтой однообразностью.

– А что за Агила? – спросила Дрика чуть позже.

– Граница мормонских владений. Они туда ездят редко. А вообще, насколько я помню, даже не городок, а что-то вроде компактного собрания кучек ферм. Справа от дороги будет сам городок, а слева – поля.

– И что выращивают?

– Дыни, кажется. Любишь?

– Очень, – кивнула она. – А ты?

– Терпеть не могу, если честно. С детства.

– А почему? – удивилась Дрика. – Вкусно же.

– Кому как, – пожал я плечами. – Ты от дороги не отвлекайся.

Несмотря на утверждения мормонов о том, что злодеи на этом отрезке пути не водятся, я все еще находился под впечатлением от зрелища расстрелянного вдрызг «шевроле». Кто-то же это сделал, и совсем отсюда недалеко.

Два следующих мормонских городка мы проехали спокойно, хотя на восточном выезде из Вендена было некое укрепление из бетонных блоков, в котором мы видели людей в шляпах и бейсболках. А дальше снова потянулась унылая пустыня, и так километров на тридцать, не меньше. Опять ехали молча, лишь рация, воткнутая в держатель на панели, ловила время от времени чьи-то непонятные переговоры, да навигатор женским голосом извещал, сколько осталось до следующего поворота. Пока до него было далеко, дорога тянулась прямая, как струна, разрезая пыльное тело пустыни.

Агила показался из песков неожиданно, ровно в тот момент, как навигатор блымкнул сигналом о том, что мы проехали двести пятьдесят километров, – я настроил его на метрическую систему, потому что местные майлы так и не научился воспринимать нормально: всегда их мысленно в километры пересчитывал. Показался сборный домик с небольшим крыльцом, за ним еще один, с навесом и стенами, облицованными декоративными панелями под дикий камень. Под навесом две колонки – это заправка, на стене которой огромная надпись красной краской: «Бензина нет! В магазине ничего нет! Проезжайте мимо, если не хотите поймать пулю! Община Агила». Просто, ясно и конкретно. Наверное, к такой неделикатности и повод какой-то был – не просто же фермерская природная агрессивность к такому привела.

Никто на главной улице нам не встретился, но люди в Агиле были, мы даже их видели издалека. Именно люди – не бродячие мертвяки. Если Десница Его с карательными целями там и прошлась, то, видать, не сильно, в щадящем режиме. Мне вспомнилась какая-то история, о которой я прочел в газете, связанная с тяжбой между местными мормонами и живущими по соседству методистами за некую землю как раз на границе их областей. Судя по всему, упорство местного пастыря в попытках приобрести участок, на котором он планировал устраивать большие моления под открытым небом, и составило главный смертный грех выращивателей дынь-канатлупок в глазах убежденных святых многоженцев, которые тоже хотели молиться на этом месте.

В общем, Агила ничем не привлекла нашего внимания, даже дынь на местных бахчах надо было еще несколько месяцев ждать. Ну и на нас никто внимания не обратил – проехали себе и проехали. А нам тоже ничего там не нужно было – идем точно по графику, почти что минута в минуту, мотор как часы работает, тихо вокруг и безлюдно, до ночлега еще далеко. А вообще – так бы до самого Порт-Артура катить, только сомнительно, что получится.

По ходу дела пейзаж начал меняться. Появились кактусы, те самые, знакомые всем по картинкам, – возле Юмы их не было почему-то. Самого меня в эти края не заносило, но когда я маршрут готовил, то почти каждую точку на карте изучил.

– Что это? – спросила Дрика, когда слева от дороги появились белые длинные ангары.

– Аэродром Викенбурга, – ответил я. – Младший брат Юмы, если можно так выразиться.

– Почему?

– Тоже дитя золотой лихорадки. Город Юма возник на большой реке Колорадо и вырос больше, а Викенбург появился на маленькой реке Хассаямпа и стал поменьше. Но золота раньше здесь мыли много.

– А что за название такое странное?

– По имени одного австрийца, который намыл золота на тридцать миллионов. Он построил Шахту Стервятников, это вроде как часть местной истории теперь.

– А чем она знаменита?

– Как чем? – удивился я наивному вопросу. – Из нее добыли тридцать миллионов. История-то американская, вполне достаточно для того, чтобы открыть паломничество. Из-за этой шахты и город возник. Еще здесь была Викенбургская резня, когда пятнадцать индейцев убили шестерых переселенцев. Потом генерал Крук загнал местное племя в резервацию, убив полторы сотни индейцев, но это резней не считали.

– А что дальше было? – заинтересовалась Дрика.

– А ничего. Потом индейцы казино открыли в резервации и собирают чеки от правительства за то, что они аборигены.

– А сейчас тут что делают?

– Туристов принимают, – ответил я и добавил: – Принимали. Которые ехали смотреть шахту, где было тридцать миллионов. А еще здесь играют в гольф. А еще здесь была самая знаменитая бейсбольная команда, которая не выиграла ни одной игры. Вообще, за всю свою историю.

– Здорово! – поразилась Дрика.

– Я тоже так думаю, – согласился я с нею. – И давай помедленней, хочу на аэропорт повнимательней глянуть.

На серьезный аэродром это было похоже мало. Полоса капитальная, бетонная, способная принять, наверное, любой «Джамбо Джет», но вот все остальное… трейлеры, мобильные домики, сборные ангары и прочее в таком духе – времянки. Хорошо с этим в Аризоне, где не надо бояться ни дождя, ни холода.

Зато люди здесь были, и был проволочный забор вокруг поля. И еще на поле стояли поодаль несколько легких самолетов, у которых возились. Мне даже завидно стало… будь у меня такой, к вечеру на месте бы были. Впрочем, я уже это сам с собой обсуждал и выбрал фургон, так что жалеть нечего. А вот затем мое внимание привлек большой самодельный плакат, бросающийся в глаза: «В городе живые мертвецы!»

– Внимание!

Объездов здесь нет, придется ехать через весь город, и если там мертвяки… В Юме я по таким местам уже покатался.

– Запоминай! – начал я быстро инструктировать своего неопытного водителя. – Скорость в городе не больше тридцати миль в час. Мертвяков, если попадутся, не таранишь, а стараешься объезжать, если при этом не нужно резко дергать машину. Не получается объехать – тогда тарань. Понятно?

– Поняла, – кивнула она.

– Тогда спокойно, уверенно, я рядом, оружия у нас много, машина крепкая, стекла в решетках, спереди защита. Просто едем себе спокойно и ничего не боимся.

Первые же домики, которые мы увидели с дороги, внушали уважение – все как в неплохом районе той же Юмы. Или как в Койотовой Купальне, где я прожил целый год.

– Притормози, – попросил я.

Дрика послушно сдала к обочине, словно кто-то мог в нас врезаться в этом пустынном месте, и остановила машину.

– Заглуши мотор, послушаем.

Распахнув дверь, выбрался наружу, подхватив «зиг» из кабины. Огляделся. Скрытно к нам не подберешься, до ближайших домов метров двести, а вот если в бинокль…

Белые стены домов резко приблизились ко мне, и первое, что я увидел, это стаю дохлых собак, лежащих в тени дома. Ага… не врал плакат. Затем в поле зрения попался лежащий на земле мертвец, тоже в тени, но явно вполне дееспособный, иначе его бы уже собаки жрали. Еще один, тупо стоящий посреди улицы и, кажется, здорово подсушенный солнцем. Но для первого впечатления достаточно – если на окраине мертвяков хватает, то и в центре их должно быть много. Как так вышло? Город ведь маленький, отбить его поначалу наверняка нетрудно было, тут же у всех оружие есть.

– Поехали дальше, – сказал, усевшись на высокое пассажирское кресло.

Фургон вновь плавно тронулся с места, поехал дальше. Мы молчали, накатила какая-то безотчетная тревога – непонятно почему: вроде уже привыкнуть ко всему такому давно пора, да вот не привыкается.

Примета времени и новых проблем – много сгоревших домов. Горело не хуже, чем в Юме. Живых людей после аэродрома нигде не видать, да и там их не так чтобы много. Кстати, основной городской аэропорт остался правее, его с дороги так просто не разглядеть. Интересно, что там делается?

А вот слева виллы потянулись – как в Скоттсдейле. Может, и преувеличиваю, но очень серьезные. Каждая не меньше чем на акре земли, бассейны, архитектурные изыски… И ни одного целого окна, насколько мне видно в бинокль, хоть и пологая насыпь вдоль асфальта мешает смотреть. И следы от пуль на многих стенах. Некоторые дома выгорели изнутри. Обугленный остов БМВ на подъездной дорожке. Клаб-хаус гольф-клуба, выгоревший и расстрелянный, клуба, раскинувшегося своими восемнадцатью лунками поодаль, где недавно еще зеленая трава уже выгорела и превратилась в желтую и пыльную в отстутствие постоянного полива. Опять мертвяки возле него – навелись на нас, кстати, но просто смотрят, стоят.

А не прошлись ли тут какие-нибудь «трейлерщики», кстати? Как-то смахивает по стилю. Тут сплошные виллы и «холидэй хоумз»², полные всяких благ и ништяков, для местной голытьбы ранее недоступных. Или что тут за война была? Не верится мне, что так активно отбивались от мертвяков, – так только люди с людьми умеют, боекомплекта не жалея. И это мы еще в центр города не въехали. А что там делается, интересно?

Виллы слева, ряды бунгало справа, еще мертвяки, опять стая дохлых собак. Мертвая земля, совсем мертвая, съеденная мертвечиной. Совсем маленький ребенок без одной руки, гнилой и покрытый спекшейся кровью с головы до пят, стоящий на самой обочине. Собаки… среди них множество шавок «карманного формата» – всякие болонки с чихуа-хуа, которых местные обитательницы таскали в сумочках и за которыми подбирали с тротуаров дерьмо в пластиковые пакетики.

У обочины на простреленных колесах мини-вэн «Додж Караван», на его крыше – огромный полосатый кот, держащий в зубах птицу, абсолютно живой, не спутаешь никаким образом, уставившийся на наш фургон желтыми пронзительными глазами.

– Стой, подожди минутку, – попросил я.

Дрика опять послушно остановила фургон, я вновь распахнул дверь и выбрался наружу.

– Кис-кис-кис.

Кот посмотрел мне в глаза, ничего не предпринимая и не говоря в ответ. Говорить ему мешала птица в зубах. С оторванной башкой, кстати. Умный кот? Специально так сделал, чтобы не обратилась? Кстати, а я не видел птиц-зомби пока. Бывают вообще такие? Или я просто не заострял внимания – не до них было?

– Слышь, харя, – обратился я к нему уже не так вежливо. – Ты как тут один живой остался? За счет природной хитрости и ловкости?

Кот продолжал смотреть мне в глаза, потом неожиданно спрыгнул на асфальт, пружинисто собравшись в подобие полосатого мяча, как они умеют, затем ловко развернулся в некую арочную конструкцию с выгнутой спиной и задранным хвостом, тиранулся мне об ногу, тяжело упираясь лбом, а затем неожиданно проявил доброту и предложил мне свою птицу, положив перед ногами.

– Во спасибо, – поразился я. – Меня Андрей зовут. Тушняк будешь?

В ответ кошан издал длинную, но невнятную мурчаще-мявчащую руладу и опять прошелся вдоль ног, притираясь мохнатым боком. Затем вдруг задумался, потом заметно насторожился, припал к земле и зашипел, глядя куда-то под машину. Игнорировать его эмоций я не стал, мысленно отметив, что Дрика забыла головой по сторонам вертеть и с глупым умилением смотрит на зверюгу, и, перехватив карабин поудобней, шагнул в сторону, выглянув из-за фургона.

Собаки. Штук пять. Но они были далеко, метрах в пятидесяти, и даже пока не бежали в нашу сторону – так, стояли просто. Две большие и три мелкие. А вот до этого их там не было. А значит… значит, только что пришли, а кот их почуял. И за счет такого вот чутья он и выживает, наверное. Какой толковый и полезный кот.

Я показал Дрике свою ладонь, демонстрируя ей некий жест, в котором легко угадывался подзатыльник, и показал, куда надо смотреть. Она спохватилась, повернула голову и аж подпрыгнула. А я обернулся к коту, теперь уже утробно и угрожающе тянущего длинное угрожающее «мяу» на мертвых собак, и спросил:

– Слышь, Вась, или как там тебя… Я про тушняк не шутил, но тут жрать некогда. С нами поедешь?

Кот опять ничего не ответил, и тогда я решил намекнуть еще прозрачней – похлопал по сиденью моего кресла. И к удивлению моему, тот все понял – одним молниеносным прыжком заскочил на него, встал на задние лапы, опершись передними о приборную панель, и выглянул через окно. Собаки дернулись вперед немного, и я решил с ними не связываться. Подхватив кошана под теплое брюхо, одним движением перекинул его в широкий проход между сиденьями, на большую картонную коробку с консервами, сам уселся на свое законное место и сказал Дрике:

– Поехали. И прикрывать меня не забывай: чуть не проспала собак.

– Извини.

– Извини – мало, – решительно заявил я. – В наказание коту имя придумай.

– Тигр, – ни секунды не раздумывая, ответила она, выкручивая руль.

– Почему?

– Полосатый же. И грозный.

– А что? Нормально, – согласился я и обернулся к зверю: – Тигром будешь. Надо же тебя как-то звать? А то проблемы с общением будут. А я тебе уже представился. Ты извини, что птицу забыл, я оценил твою щедрость, но там собаки… сам понимаешь. А насчет тушняка я не наврал, но – позже, хорошо? А то в машине напакостим.

Кот вроде не возражал, вполне комфортно развалившись как раз на вместилище той самой пищи, которая была ему обещана в будущем. Охранял вроде как. И вид был такой, что он в этой машине жил с того самого дня, как она с завода вышла. Или он ее первый купил – до того, как я ее украл в аэропорту.

Дорога плавно вошла в массив мертвого города, разрубая его пополам. Изредка мы видели мертвецов, стояли брошенные машины, много было следов пожарищ и уже мало – стрельбы. Показалась слева закусочная «драйв-ин», возле которой на высоком флагштоке развевался звездно-полосатый флаг, словно напоминание, чтобы никто не перепутал – эти самые бургеры, от которых только ожирение с диабетом и никакой другой пользы, – чисто американские. Гордитесь, мол.

Затем справа появилось длинное одноэтажное здание компании «Форд», на стоянке которого сиротливо стояло несколько легковых машин, но не было ни единого внедорожника или пикапа: кто-то аккуратно проредил ассортимент торговца. Может, и сам торговец – на его месте я именно так бы и поступил. А вообще здесь пикапов больше, чем джипов, а джипов куда больше, чем легковушек. Легковые покупают или совсем простенькие, за дешевизну, и обычно немолодые, или, наоборот, вроде «мерседесов», на каких любит выпендриться публика вроде жителей Скоттсдейла, который нам вскоре предстоит проехать. А так все пикапы и пикапы, белого цвета все больше, из-за жары. Пустыня.