Три «котла» красноармейца Полухина

За какие-то два часа всё было кончено. А ещё утром ничто не предвещало случившегося сентябрьским днём 1941 года фактического уничтожения N-ского стрелкового полка немцами на дальних подступах к Ленинграду В соответствии с приказом вышестоящего командования часть выдвигалась на передовую под Красногвардейском, когда где-то высоко в небе и чуть в стороне обозначилась «рама» – нацистский двухбалочный самолёт для воздушной разведки и корректировки артиллерийского огня. А в десять часов началось – прямо в походных порядках полка без какого-либо предупреждения стали рваться вражеские снаряды. За громовыми раскатами разрывов, бешеным ржанием покалеченных и умирающих лошадей, криками и стонами раненых скрылась приглушённая лесом канонада. Фашист своё дело знал: выдвинул батарею близко к линии фронта и открыл огонь так, чтобы снаряд оставался неслышимым для советских солдат и опередил звуковую волну от выстрела, отправившего его в полёт. Но внезапный артиллерийский обстрел стал только прелюдией катастрофы местного масштаба. Вслед за ним с воздуха навалились пикировщики, точно укладывая свои бомбы в цель и с низкой высоты поливая из пулемётов разбегающихся людей и отдельные уцелевшие гужевые повозки и автомашины. Довершил картину прорыв немецких сухопутных войск – спустя полтора часа после начала этого локального апокалипсиса среди дыма от горевшей техники и растительности появились угловатые силуэты вражеских танков и бронетранспортёров. Их экипажи действовали слаженно и деловито, вместе со спешившейся пехотой добивая последние очаги сопротивления. Путь для дальнейшего продвижения на Ленинград был открыт. В свои последние минуты бойцы и командиры полка только и видели пыль из-под гусениц или колёс многочисленных боевых и транспортных машин противника, прежде чем хлёсткая очередь, танковый трак, удар штыком, лопатой для самоокапывания или просто сапогом стали концом их жизни. К трём часам дня на месте избиения вновь воцарилась тишина, прерываемая лишь потрескиванием догоравших грузовиков да щебетанием успокоившихся птиц. Гитлеровцы ушли вперёд, оставив после себя только смрад мертвечины и запах жжёного железа.

Посреди этого побоища стоял одинокий заплаканный красноармеец. Это только в пропагандистских книгах и фильмах все бойцы мужественно переносят все выпавшие на их долю испытания, стиснув зубы и сражаясь, несмотря ни на что. Без сомнения, такие герои существуют, и их число не так уж и мало – в лихое время жизнь слабого духом не стоит даже осколка от разорвавшегося снаряда. Но чтобы так себя вёл призванный два месяца назад девятнадцатилетний парень – это уже что-то из разряда совсем невероятного. Поэтому не было ничего удивительного, что он чуть ли не ревел в полный голос: именно таким образом и состоялось его крещение огнём. После получения повестки студент ленинградского Военмеха Саша Полухин был направлен в учебку, а спустя день после присяги – прямо в маршевый батальон для пополнения изрядно поредевшего в боях N-ckого стрелкового полка. Зачем чему-то учить выпускника с отличием артиллерийской школы – именно так решил командир учебной части на пару с представителем полка. В последнем как раз был некомплект личного состава в батарее полковушек, знающий хотя бы основы артиллерийского дела человек был нужен прямо сейчас. Командир батареи временно определил бывшего студента на должность писаря и рассчитывал использовать его как помощника при подготовке огневых данных, топографической съёмке местности и тому подобных вещах. Но в новом коллективе Саша пробыл всего два дня, лишь поверхностно познакомившись с будущими сослуживцами.

В момент разгрома полка он находился в гужевой повозке, на которой перевозились документы и имущество как его батареи, так и других подразделений. Задание у него было крайне ответственное – проследить, чтобы всё это прибыло на место назначения в целости и сохранности. Но получилось ровно наоборот – папки с бумагами, мешки и походные укупорки спасли жизнь призванному их охранять красноармейцу Полухину. Повозка уныло плелась в самом хвосте походной колонны, когда один из немецких снарядов разорвался прямо перед ней. И впряжённая в неё лошадь, и возница погибли на месте, а взрывная ударная волна сорвала весь груз вместе с сидевшим сзади Сашей и сбросила их в кювет. Набитые чем-то плотным и по счастью негорючим мешки приняли на себя осколки и завалили бывшего студента полностью, так что вражеские танкисты и пехотинцы за этой теперь уже бесполезной грудой барахла его и не заметили. Контузия была лёгкой и без последствий, так что, очнувшись, Саша увидел себя в одиночестве и несколько в стороне от жуткой картины смерти на дороге. Гитлеровцев не было видно, и он решил поискать других уцелевших бойцов. Бесполезно – если кто и выжил, то давно скрылся в прилегающем к дороге лесу. Вокруг были только мёртвые советские солдаты с мёртвыми же лошадьми да разбитые автомашины. Некоторые из погибших были жестоко и с каким-то извращённым рвением добиты немецкой пехотой. От такого красноармейцу Полухину стало настолько страшно, что он и мог только заливаться слезами и громко реветь: «Мама!» В таком состоянии противник мог бы взять его голыми руками, но никто не может предугадать гримас фортуны – ни один вражеский солдат за то время, пока бывший студент приходил в себя, так и не появился.

Когда же шок прошёл, Саша ощутил подкатившую к горлу злость – фрицам такое прощать нельзя! А один в поле не воин, значит, надо пробираться к своим и, ясное дело, не по дороге. Значит, придётся идти лесом, возможно, много дней, а для такого следует хорошо подготовиться. Оцепенелый взгляд сменился осмысленным: надо было найти подходящее оружие, съестные припасы и походное снаряжение. Ничего из перечисленного у него не было. По должности писаря, причём ещё не утверждённой, винтовка ему не полагалась, а питание на марше обеспечивалось полевой кухней, ныне превращённой в хлам гусеницами вражеского танка. В стрелковом вооружении выпускник артиллерийской школы разбирался хорошо, да и логика у него была в полном порядке. Вокруг валялось много винтовок, как старых «мосинок», так и новых «светок». Но попробуйте походить с ними, особенно со штыком, в плотном подлеске, кустарнике или под молодыми деревьями с низкой кроной. Опять же, для боя с одиночным патрулём в лесу не нужна высокая дальнобойность оружия, зато скорострельность будет очень даже в цене. Поэтому внимание Саши сосредоточилось на поиске пистолет-пулемёта. Пришлось с жутким чувством осматривать многих погибших бойцов, прежде чем усилия увенчались успехом. В руках красноармейца Полухина очутился ППД, а в подсумке на его ремне – три запасных магазина. Ещё сколько-то патронов к этому оружию были положены в походный вещмешок. Подумав, он добавил к ним пистолет Токарева, взятый у незнакомого павшего лейтенанта. Но, вспомнив про возможные осечки этого оружия, Саша укомплектовался ещё и револьвером системы Нагана с запасом патронов к нему.

Обвешанный подсумками и двумя кобурами с оружием поясной солдатский ремень был ощутимо тяжёл, но на него добавились нож разведчика, лопата для самоокапывания и целых три фляги с кипячёной водой – без этого никак. В вещмешке за спиной, помимо патронов, разместился запас спичек, сухарей и шоколадок – их удалось найти в одной из разбитых повозок. Но ничем кончились поиски компаса и карты – у погибших командиров их либо не было, либо они оказались испорченными. Оставалось надеяться на «Командирские» часы вместе со знанием звёздного неба – в школе их как-то учили ориентироваться с их помощью на местности. Закончив своё вооружение и экипировку, красноармеец Полухин отряхнулся, поправил пилотку, проверил свои документы и только было собрался направиться прямо в лес, как из кустов сзади него раздалось: «Товарищ командир!»

Быстро повернуться и изготовить ППД к бою Саше не удалось – ноша была тяжела, да и у него просто неоткуда было взяться умению так поступать. Но этого и не требовалось – из кустов выглядывали два белобрысых лица в красноармейских пилотках, моложе его самого. Оказалось, что всё-таки единственным уцелевшим он не был. Братьям-двойняшкам Самойловым из далёкой уральской деревни также посчастливилось выжить. Старший (всего на полчаса) Родион и младший Илья были потрясены случившимся ещё больше, чем Саша. О войне они не имели никакого представления, а их дядя, в своё время бывший в германском плену до революции, много хорошего рассказывал о жизни немцев. Идти на фронт братья не хотели, причём были явно под впечатлением от рассказов своего родственника о превосходстве Германии во всех сферах. Зачем с такими людьми воевать-то? А сейчас эта наивная вера разлетелась вдребезги, тем паче они своими глазами четыре часа назад видели, как немецкий офицер застрелил из пистолета поднявшего руки вверх советского солдата. Просто так, ни за что, поскольку на пленных надо было тратить драгоценное время, за которое можно было ещё продвинуться вперёд, захватить пару-тройку важных пунктов и, кто знает, даже удостоиться в итоге рыцарского железного креста. Это живо отбило у братьев желание сдаться противнику. Затаившись в придорожном подлеске, Родион с Ильёй совершенно не знали, что делать и куда идти. Увидев Сашу, готовящегося к походу, они долго наблюдали за ним, прежде чем окликнуть.

– А ну давайте сюда! – после «вокальных упражнений» над телами погибших голос красноармейца Полухина охрип и сильно сдал в громкости. Обстановка для знакомства была сюрреалистична до крайности, ознаменовавшись ещё и тем, что Илью стошнило, когда он увидел на дороге растерзанного нацистским зверьём капитана: «Вот нелюди!» Старший, как мог, крепился от позывов к рвоте. Выяснилось, что братья Самойловы были колхозниками – Родион работал на конюшне, а Илья, любимчик матери-вдовы и её сожителя-председателя, до сих пор не освоил никакой специальности, а потому в свои восемнадцать лет если что и мог делать, так плясать в самодеятельности и играть на гармони. Оный музыкальный инструмент и сейчас выглядывал из-за его спины. В аду разгрома полка оба брата бросили свои винтовки и плащ-палатки – прятаться с ними действительно было неудобно, но зато младший спас свою гармонь. С ней он явно не собирался добровольно расставаться ни при каких обстоятельствах. Поэтому сидор с сухарями, фляги с водой, две винтовки и патроны к ним оказались у Родиона, когда вся троица двинулась в далёкий путь до своих. Второго ППД найти не удалось. Только грозным командным окриком Илью удалось заставить взять самые важные документы нескольких убитых командиров – Саша понимал, что даже с подлинными красноармейскими книжками без подтверждений судьбы их полка дело даже в случае успешного выхода к своим может обернуться не лучшим образом.

Под тяжестью ноши все, кроме Ильи, быстро поняли, что они переоценили свои скоростные возможности перемещения по лесу. За время до заката Саша по числу шагов в единицу времени определил, что они прошли не больше трёх километров. Кроме того, он правильно подозревал, что в отсутствие компаса и ориентируясь только по солнцу, группа шла не по прямой, а по дуге круга, причём неизвестной кривизны. Когда оранжевые закатные лучи ещё пробивались сквозь деревья, все резко застыли, услышав лошадиное ржание неподалёку. Родион сразу же приободрился:

– Кони-то нас учуяли, вот и зовут!

– Кони?

– Не меньше двух, точно!

– Тогда вперёд!

Превозмогая страшную усталость, бойцы добрели до небольшой поляны посреди леса, где к великому удивлению Саши бродила четвёрка лошадей, впряжённая в передок с трёхдюймовой полковой пушкой. Видимо, при обстреле и налёте убило ездовых, а остальные номера расчёта спешились, и напуганные взрывами неуправляемые лошади увезли орудие в лес. А может быть, упряжку туда направил кто-то из артиллеристов, но потом то ли погиб, то ли бросил её по какой-то более важной надобности. Пока окончательно не стемнело, Илью отрядили поискать возможных товарищей со строгой инструкцией максимально таиться и «не отсвечивать», а красноармейцы Полухин и Самойлов-старший занялись оприходованием неожиданной находки.

Родион выпряг и покормил лошадей, благо на упряжке был запас фуража. На предложение отцепить и оставить в лесу пушку Саша ответил категорическим отказом, ибо, как учил его один из преподавателей в школе, старый солдат императорской и Красной армий, пока есть боеприпасы, ты обязан быть с орудием. А если ты настоящий артиллерист – то и после. А в передке в лотках поблёскивали гильзы унитарных патронов. Детальный осмотр пушки решили отложить до следующего утра, сейчас надо было заняться подготовкой к ночёвке. В этом сильно помог топор и большие лопаты с передка – ибо ножом и лопатой пехотинца с коротким черенком трудно нарубить хвороста и вырыть яму для костра. Тут Саша вспомнил подобного рода навыки вожатого в пионерском лагере. Получилось не так быстро, но вполне успешно. К тому же и Родион помог: раз работаешь конюхом, значит, ходишь в ночное. Вернувшийся и не нашедший никого Илья так и порывался сыграть что-то на своей гармони, но остальные у него попросту отобрали инструмент – кто знает, как далеко немцы? Закусили размоченными в воде сухарями и небольшой порцией шоколадки. Думали, оставить ли на ночь караульного, но из всех только Самойлов-младший имел на это силы, однако толку от него в этом качестве было немного. Его поход в разведку наглядно показал, что лучше не осматривать местность вовсе, чем поручать такую задачу именно ему. Пришлось положиться на удачу и спать втроём на нарубленных мягких ветках с листьями. Орудие, передок и лошадей спрятали под развесистой кроной дуба рядом с опушкой.

Предосторожность оказалась не лишней. Вскоре после рассвета всех троих разбудил гул авиационных моторов. Низко над опушкой прошли три двухмоторных бомбардировщика с крестами на плоскостях. Саша решил не двигаться в этот день – с упряжкой можно было взять с собой куда больше нужных вещей, надо было провести подготовку к походу и проверить орудие. Незадолго до принятия присяги в тренировочном лагере он, вместе с другими призывниками, практиковался в обращении с учебной пушкой. Правда, она была не полковой, а дивизионной, но лафет и у той, и у другой устроен похожим образом, так что трудностей с этим не возникло. Бывший студент показал братьям, как снимать орудие с передка и брать его на передок, готовить его к бою и походу. У такого расчёта из одного поверхностно знакомого с системой человека и двух совершенно «не в теме» людей всё получалось через пень-колоду, без той слаженной и гладкой работы, которой славилась отечественная артиллерия во все времена. Но спустя три часа красноармеец Полухин решил, что в этом плане положение дел является более-менее удовлетворительным. Поэтому он сам себе присвоил должности командира орудия и наводчика, Родион Самойлов стал замковым и ездовым, а Илья – снарядным и заряжающим. Последнее было не без риска: безответственность танцора и гармониста внушала нешуточные опасения, но выбора у Саши не было.

Что же касается снарядов, то все шесть лотков передка были полностью укомплектованы боеприпасами. В четырёх из них лежали патроны с осколочно-фугасными гранатами, общим числом шестнадцать штук, а в двух оставшихся – восемь пулевых шрапнелей. Гильзы и снаряды были очищены от смазки и тускло поблёскивали в солнечных лучах. Вопреки ожиданиям, Илья быстро освоил свинчивание колпачков на взрывателях и установку колец на дистанционных трубках. В порядке были и панорама, и почти чистый формуляр пушки, и таблицы стрельбы с руководством службы. Рядом с последними нашлись несколько чистых листов бумаги, пенал с ластиком и тремя остро заточенными карандашами, а также коробка с мелками. Саша понял, что предыдущий командир орудия своё дело знал: бумага, ластик и карандаши были нужны для составления схем ориентиров и расчётов, а мелками он делал временные пометки на щитовом прикрытии. Он мысленно поблагодарил его за это, с грустью подумав, что этого бойца, скорее всего, уже нет в живых. Открыв формуляр пушки, его преемник вдруг обнаружил в нём сложенный треугольником листок бумаги и фотографии почтенной пожилой пары и красивой молодой женщины с кокетливой причёской а-ля Любовь Орлова. Развернув «конверт», он вслух прочёл: «Тому кто читает эти строки, – значит, я убит. Передайте моим любимым маме Анне Михайловне, отцу Петру Ивановичу и жене Ирочке, что их Антоша больше не придёт. Фрицев на Лужском рубеже мы положили немало, жаль, что не всех. Товарищ! Возьми мою пушку и закончи это дело! Сержант Смирнов». Далее шёл почтовый адрес в Москве. Все трое молча стащили пилотки со своих голов. Саша положил прощальное послание и снимки к своим документам в гимнастёрку, к письмам от своей девушки Кати и её фотографии. На глаза вновь навернулись слёзы, на чистом листе бумаги бойцы написали свои имена, адреса родных, добавили к ним данные Антона Смирнова и положили этот документ в формуляр.

Вторая половина дня ушла на подготовку к походу. Родион с Ильёй занялись заготовкой свежей травы для корма лошадей: кто знает, хватит ли запасённого предыдущим расчётом фуража. Много времени ушло на поиск воды, но спустя часы поисков нашёлся лесной ручеек, куда на водопой сводили коней, а на передке весьма кстати оказались котелок и большая чистая герметически закрывающаяся жестянка с питьевой водой. После кипячения в котелке на костре запасы последней были пополнены по максимуму.

Время от времени над лесом пролетали немецкие самолёты, и Илья старался определить их курс – наверняка они бомбили советские войска и летали туда-обратно по прямой. Только в отсутствие карты толку от этого было немного. В лесу можно плутать долго, а выдерживать направление труднее всего, и неизвестно, на кого или на что можно наткнуться. Возвращаться в окрестности дороги – верный путь встретиться с врагом. Пришлось изрядно напрячься, вспоминая, какие населённые пункты они проезжали по пути к месту гибели полка, а также что говорил покойный командир батареи насчёт их местоположения. Решение создавшейся проблемы виделось двояким – либо попытаться вернуться на место разгрома и поискать карту, либо найти проводника из местных. Правда, выход к населённому пункту был чреват тем же свиданием с оккупантами или их пособниками. И не факт, что крестьяне их встретят радостно: в полку говорили и о предателях, и о сильно разозлённых отступлением Красной армии честных советских людях. Родион вызвался верхом, даже без седла, съездить на разведку к месту вчерашнего боя, благо свои следы выводили к нему без особого труда. Ближе к закату он вернулся с неутешительными известиями – там вовсю хозяйничал противник.

Альтернатива осталась одна – искать помощи у селян. Для начала требовалось этих самых селян найти. На опушке леса нашлась старая высокая разлапистая ель, на которую можно было залезть, хотя и с трудом. Дождавшись наступления темноты, Саша полез на её верхушку. Хорошо, что в комплекте запасных частей, инвентаря и принадлежностей к пушке нашёлся штатный карманный электрический фонарик, иначе с этой задачей было не справиться – мелкие ветки с иголками так и лезли в глаза. Потребовалось много времени, чтобы без какого-либо опыта в «древолазании» расположиться на качающейся вершине ели. Ночной вид на лесистую среднерусскую местность под лунным и звёздным светом был просто красив. Небо опоясывал Млечный путь, яркая Вега всё ещё сияла достаточно высоко над горизонтом. Бывший студент с удовольствием любовался созвездиями в мирное время, но теперь его астрономические знания служили только прикладным целям. По ковшу Большой Медведицы и Полярной звезде Саша определил географический север и дирекционный угол на чётко просматривающиеся с верхушки ели огни небольшой деревни. Запоминать ориентиры было бессмысленно – с земли, да ещё и в лесу их просто не будет видно. Но днём по часам и солнцу можно будет выдерживать нужный курс с приемлемой точностью. Ещё сколько-то минут ушло на спуск с дерева, после чего бывший студент улёгся спать. Илья явно перевоспитывался на ходу – вызвался подежурить до рассвета. Родиону и Саше нужно было хорошо отдохнуть перед завтрашним днём, а он с утра мог и вздремнуть на передке.

Больше всего красноармеец Полухин опасался, что небо затянет облаками, но ясное утро развеяло его страхи на этот счёт. Пушка была взята на передок и подготовлена к движению, лошади запряжены, следы пребывания по возможности скрыты. Как только солнце поднялось на достаточную высоту, Саша сориентировал на него часовую стрелку, определил приблизительно направление на север и по циферблату отсчитал нужный угол. Проверив ещё раз свои топографические построения, он скомандовал: «Пошли!» – и Родион осторожно повёл упряжку вперёд. Шли долго, каждый час корректируя свой курс и обходя чащобы, отчего средняя скорость не превышала полкилометра в час по прямой. Иногда приходилось работать топором, прорубая путь среди плотных кустов и молодой древесной поросли. Уже во второй половине дня вышли к окраине леса, с которой чётко просматривались дымы из домов деревни. Братья Самойловы с уважением поглядели на Сашу: вот что значит хорошо учиться в школе! Сами они не смогли бы даже так, приближённо, найти правильный путь. Да и в их сельской семилетке с географией было не очень. Зато в артиллерийской школе этот предмет преподавался на весьма высоком уровне и экзамен по нему был очень строгим. У ученика Полухина по нему была пятёрка с плюсом и… выговорами: педагог не раз безошибочно определял, кому из мальчишек Саша давал списывать прямо на уроках.

Но теперь предстояло решить более трудную задачу – выяснить, есть ли в деревне захватчики или их прихвостни. Лес вплотную к домам не подходил, то есть часовой фашистов легко заметит любого приближающегося к ним постороннего человека. Нужен был бинокль, а его-то как раз и не было. Тем не менее, Саша не расстраивался: у пушки есть панорама, а её оптика обеспечивает четырёхкратное увеличение угловых размеров наблюдаемых объектов. И то хорошо, подумал он про себя. Скомандовав развернуть пушку стволом к деревне, боец расчехлил её прицел, а после установил прибор в его корзинку. Затем попеременно три красноармейца смотрели в окуляр, пытаясь выяснить, что происходит в населённом пункте. И не зря – с дистанции около полукилометра рядом с одной из изб обнаружился мотоцикл и рядом с ним два солдата. Они были одеты в чужую форму серого цвета с каким-то синеватым оттенком, а на их головах красовались характерные горшкообразные стальные шлемы.

Саша подумал: «Деревня маленькая, скорее даже хутор, пять-шесть дворов, поэтому вряд ли тут будет много немцев, кроме этих двух». Вспоминая рассказы учителя в его школе из военных о тактике, он пришёл к выводу, что это, скорее всего, вражеские разведчики. Так и оказалось, причём в данный момент они не выполняли поставленную им задачу, вместо этого активно занимаясь мародёрством. Сквозь перекрестие панорамы было видно, как один из немцев запихивал в коляску мотоцикла гуся.

Решение у новоявленного командира расчёта созрело быстро: пользуясь элементом внезапности, скрытно выйти к дому с того направления, где строение закрывало его от наблюдения, и по возможности тихо уничтожить оккупантов. Родиона следовало оставить с упряжкой, проинструктировав его при обнаружении движения мотоцикла резко уйти в лес. Тут Илья даже вызвался добровольцем сопровождать Сашу. Однако при отсутствии даже теоретической подготовки в военном деле у гармониста такая помощь могла сыграть роковую роль в задуманном деле с очень большой долей риска. Бывший студент оставил у пушки всю ненужную экипировку и пошёл вперёд, взяв только ППД со всеми магазинами, револьвер Нагана и нож разведчика. Чем ближе он сближался с домом, тем сильнее слышались два голоса с чужой речью. Хотя у школьника Полухина была пятёрка по немецкому языку, на слух понять точно, о чём говорят солдаты противника, не получалось. Но один из них был явно навеселе, а второй – трезв и, судя по всему, сильно недоволен поведением первого. Следовательно, с трезвого и надо было начинать. Саше везло ещё и в том, что гогот подвыпившего немца на пару с уворованным гусем заглушил его шаги и негромкий звук взводимого затвора пистолет-пулемёта. Красноармеец решил бить наверняка, из-за угла избы прямо в спину трезвому гитлеровцу. Очередь из пяти выстрелов попала точно в цель. С каким-то хрипением захватчик полетел вперёд и свалился лицом в грунт, а из пяти дырок в его мундире потекла тёмная кровь, образовавшая на земле большую лужу.

Второй фриц как будто поперхнулся, в его глазах отразились сначала недоумение, а потом ужас, когда он за упавшим подельником увидел советского бойца с беспощадным взглядом и ППД в руках. Он даже не попытался ни броситься к мотоциклу, ни выдернуть вальтер из кобуры на ремне. Немец только проорал: «Nicht schie en!», но Саша впервые в своей жизни почувствовал вкус крови и жажду жестокой беспощадной мести. Палец автоматически нажал на спуск, и ещё десять пуль нашли своего героя. Труп врага ещё дёргался в конвульсиях, а наблюдавшая за происходящим в окно избы и выбежавшая на крыльцо пожилая женщина кричала: «Сынок, ты что наделал! Теперь они всех нас убьют!»

Красноармейцу Полухину пришлось сделать немалое усилие над собой, чтобы не выпустить в неё все оставшиеся в магазине ППД патроны. Кровавая завеса с его глаз спала, он поставил оружие на предохранитель и медленно закинул его по-походному на спину. Способность к логическому мышлению вернулась к Саше, и он понял, что враг, обнаружив своих убитых мотоциклистов, не остановится ни перед чем.

– Тогда уходите! Они и так всех убивают!

– Куда нам, милок! Нас тут четверо осталось, и я тут в шестьдесят лет самая молодая. И ни телеги, ни машины, ни трактора. А Макарыч, так тот еле до завалинки дойти может.

Женщина ударилась в слёзы, Саша еле сдержался от того же самого. Но за его спиной раздался старческий дрожащий голос: «А ты молодец, солдат! Так и надо этим разбойникам! Танька, давай прекращай реветь!» Обернувшись, он увидел еле стоящего сильно ссутулившегося древнего деда с клюкой. Трудно было поверить, что каких-то шестьдесят лет назад он был красавцем, которых художник Верещагин изображал на своих картинах. Воевал Осип Макарович на турецкой войне под командованием самого генерала Скобелева, и сейчас ему было ни много ни мало восемьдесят пять лет. Как оказалось, именно у этого древнего старика час назад лежащий ныне на грунте продырявленный фриц, грубо насмехаясь над его немощью, умыкнул того самого гусака и бутыль с самогоном. Птица скрашивала последние дни старика, попутно увеличивая гусиное поголовье во всей деревеньке. Вот и сейчас, выбравшись из коляски мотоцикла, это весьма упитанное пернатое, попутно шипя и на трупы гитлеровцев, и на Сашу с пожилой женщиной, важно прошествовало к своему хозяину за очередной порцией корма.

– Ничего, избавились от них живых, сволочей, с мёртвыми будет легче! Только посмотрим, что тут у этих жмуриков есть.

Саша с брезгливостью осмотрел оба трупа, снял с них часы и вынул из их нагрудных карманов документы. На одном из аусвайсов он прочитал: «Крафтрадауфклярунгсцуг», пара минут потребовалось, чтобы вспомнить уроки немецкого и кое-что из военного разговорника, за которым он коротал время на той самой повозке с имуществом. Мотоциклетный разведывательный взвод – вот что значило это труднопроизносимое слово. Красноармеец Полухин лично уничтожил трезвого ефрейтора-водителя мотоцикла и захмелевшего наблюдателя в чине оберфельдфебеля. Последним, кстати, объяснялось их поведение: ефрейтор понимал, что ничего хорошего из пьянства его непосредственного командира не выйдет, хотя и сам очень хотел хлебнуть самогона. Только не сейчас, а когда их выведут на отдых в тыл. Что же касается гуся, то зажарить его ему хотелось не меньше нализавшегося подельника, но тот вздумал перед этим ещё и подразнить птицу чем и занимался вплоть до своей бесславной гибели. Однако перечить старшему по должности и званию ефрейтор не смел, поэтому только пытался втолковать оберфельдфебелю: что будет, если кто-нибудь из их командования узрит его в столь непотребном виде. Эти пререкания отвлекали немцев от наблюдения за происходящим, что стало главной причиной Сашиного успеха.

Закончив с трупами гитлеровцев, красноармеец Полухин переключился на их мотоцикл. И здесь он испытал неподдельную радость: в коляске обнаружились планшет с топографической картой местности, бинокль и компас. Убитые фрицы были моторизованными разведчиками, а потому всё это полагалось им по штату. Собственно говоря, им приказали осмотреть деревеньку и окрестности на предмет наличия советских войск и уточнить ряд местных ориентиров. Не обнаружив противника, оберфельдфебель положил карту с приборами в коляску и направился к жителям за реквизицией съестных припасов и чего-нибудь более-менее ценного. У Макарыча он заметил бутыль с белой мутноватой жидкостью, а с двухмесячным опытом пребывания на Восточном фронте гитлеровцу не требовалось объяснять, что это такое. Хорошего настроения Саше добавили также два качественных немецких термоса и ещё один карманный электрический фонарик.

Взяв бинокль и выйдя на окраину деревеньки, красноармеец Полухин легко разыскал в нем на опушке леса свою упряжку. Он помахал рукой и увидел, как кто-то из братьев ответил ему тем же самым. Всё это время они беспрерывно наблюдали через панораму за происходящим, а когда обе фигуры гитлеровцев упали, то оба испытали прилив такой радости, какой у них не было с момента призыва в Красную армию. Сказав селянам, что он скоро вернётся, Саша пошёл к орудию напрямик. Убрав панораму и зачехлив прицел, бывший студент, внезапно ставший начинающим диверсантом-артиллеристом, привёл упряжку в деревню и поставил её рядом с мотоциклом. Разбираться с устройством вражеской машины было некогда, да и много ли толку от неё будет в лесу, где она точно застрянет или встанет от нехватки топлива? Поэтому вместе с жительницей деревни трупы гитлеровцев загрузили на мотоцикл, привязав одного к рулю, а другого к коляске. На счастье, машина стояла незаторможенной и на нейтральной передаче, так что её удалось без особых проблем, хотя и с усилиями откатить на полкилометра от населённого пункта, где был поросший кустарником овражек. Это место было выбрано Татьяной Лазаревной – так звали пожилую женщину – за свою удалённость и неприметность. Со стороны оно казалось только группой раскидистых кустов чуть в стороне от грунтовой дороги, связывающей деревню с большим селом, где располагалось правление колхоза.