Погружение в темную воду. Мистические истории: реальные и выдуманные

© Анастасия Спирина, 2020

ISBN 978-5-4493-7646-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Чертовкин остров

Туристическая группа побежала по куйпоге со скоростью горных козлов, на отливной полосе оголились камни, обычно скрытые приливом. Ушедшая вода позволяет дойти до Белужьего мыса по берегу. Именно с него открывается вид на тот отрезок моря, где белухи разыгрывают спектакль перед человеком, выныривают своими белыми спинками из воды и заставляют туристов щелкать фотоаппаратами.

Наблюдение за белухами – одна из туристических фишек Мягострова, ну и дополнительный плюс – здесь ловит связь, с вершины мыса можно даже пролистать ленту инстаграма и выложить пару фоток, а уж смс отправить плевое дело. Туристы по нескольку раз в день ходят к мысу и наслаждаются окружающей обстановкой.

На второй день скачешь намного шустрее, чем в первый, ноги уже уверенно прыгают от камня к камню, координация натренирована, но икры предательски трещат с непривычки, однако ботинки уже не скользят. Вот и сейчас команда из одиннадцати женщин и Андрея, который здесь выполнял функцию неофициального гида снова пошли по известному маршруту, кому позвонить, кто белухами не налюбовался, ходили толпами еще и потому, что остров этот дикий, большая его половина лес, где хозяин медведь, очень часто он забегал в лагерь и заставлял людей по два дня сидеть в туалетной будке от страха.

По дороге на Белужий мыс, возле Чертовой избы – старой, покосившейся хаты, с надписью «ИНВ №19», в которой укрывались от шторма колхозные рыбаки, была пришвартована лодка.

В Белом море редко можно встретить чужие судна, как правило в этом районе из заезжих только катамараны, катера – все с туристической базы, да лодки деревенских рыбаков. Местные всех знают наперечёт и поэтому если в водах проплыло неизвестное судно о нем сразу начинают судачить: кто таков и зачем здесь.

– Самоубийка, – одним словом ее охарактеризовал Андрей, он первым на правах единственного мужчины подошел к ней и тут же отпрыгнул: возле кормы на коротком поводке была привязана собака, мелкий черный щенок дворовой породы. Видимо, она устала настолько, то даже лаять не было сил, щен поставил лапы на бортовину и завилял хвостом.

Андрей осмотрел лодку внимательно, и сразу сложилось ощущение, что приплыла она сюда из 60-х годов. Внутри обитая желтым пенопластом, места мало даже ребенку, ее цвет темно серый, аккурат под деревенские избы, которые стоят на ветру уже шестой десяток.

– Пни ее и развалится, – сказал Андрей и потеребил бортовину, он удивился, как некрепкие стены лодки не остались у него в руках. – Она же гнилая.

Туристки тоже осмотрели местную достопримечательность, кто-то даже сфотографировал. Собака присела и подмела хвостом песок. Она была привязана к лодке старой, местами подранной шлейкой цвета хаки. Пес был дружелюбен, залился бодрым лаем на чужаков.

Андрей посмотрел – от лодки по песку шли следы сапог размера сорок второго – сорок третьего, это он мог определить так как самого природа наградила сорокшестым. А это стандартный, мужичка среднего роста и телосложения.

– Отлить побежал, наверное, хозяин, да? – спросила одна из туристок и потрепала по морде пса, он весело запрыгнул на нее, поставил передние лапы на живот.

Это предположение было логичнее всего, корабль (посчитаем это слово синонимом к лодке) пришвартовался к берегу по причине того, что капитану, который отправился в одиночное плавание, приспичило в туалет. Высунуться из лодки и сделать дела в этой посудине невозможно, сразу перевернешься на бок, поэтому единственный выход сойти на берегу.

Андрей подумал также, что человек зашел в избу: либо любопытство пробрало – что за здание такое на берегу, либо устал, и ушел в тишину и под навес подрыхнуть часок другой. Зайти в избу и разбудить было бы неприлично, да и вдруг – это охотник, с ружьем в обнимку спит, тут кашлянешь, а он спросонья нажмет на курок. Да, может охотник пошел вглубь леса, но тогда собаку с собой почему не взял, хотя этого щенка, он взглянул на собаку, первого проберет медвежья болезнь, если встретится он со зверем.

Андрей пытался найти рациональный ответ. Бабы верещали рядом каждый о своем, потом любопытство туристическое улетучилось, лодка стала не интересна, и они побрели к лагерю. Скоро обед, а значит надо готовиться к нему. Что сегодня подадут на стол – это уже новая мысль, поселившаяся в умах отдыхающих.

Ближе к вечеру Андрей уже один пошел на Белужий звонить. Лодка на том же месте, подойдя ближе он понял, что собака уже не так весела и начала поскуливать. Он еще раз обошел вокруг лодки, внутри ничего не изменилось. Следов новых нет, никто к ней не подходил.

– Нет, ну нельзя на такой лодке по морю кататься, даже в штиль, а шторма здесь постоянно в это время года. Максимум по тихому пруду или карельскому озеру, – рассуждал он вслух.

На обратном пути с мыса он решил зайти в избу, бывал он там часто, поэтому мог констатировать – здесь никто не появлялся, закрыта была изба на щеколду так как он запирал в последний раз. Лодочник в избе не появлялся.

На следующее утро, с ранья ему уже туристы – жаворонки донесли, что воз и ныне там. Лодка стояла, собака спала. Рядом закопанные ее экскременты. Андрей собрал со стола паштет и вчерашнюю гречку с тушенкой, отнес ее псу. Собака была грустна, но поела все с аппетитом, даже миску (кто-то из предыдущей группы забыл свою походную миску, вот она и пригодилась) вылизала.

Когда к вечеру хозяин не появился, собаку решили взять к себе, Андрей написал записку и засунул ее в щель между бортовых досок. Оповестил хозяина, что собака в лагере, как подойдет к лодке, пусть придет за ней – уж очень хотелось Андрею увидеть этого смельчака, который на такой погибайке в море вышел, или не человек это вовсе.

Прошло четыре дня, пес прижился среди людей, увязывался за всеми, бегал и вилял хвостом, записка тем временем совсем раскисла, от дождя чернила потекли и сама она приуныла и почти размылась.

Андрей позвонил в деревню с Белужьего мыса, поглядывая в сторону лодки, она черным пятном вырисовывалась на желтом песке, одинокая, разбитая, прибывшая будто из прошлого века. Осязаемая, но не реальная. Ему сказали, что никто такую лодку не знает, не местных это рыбаков точно. От их деревни она не отчаливала.

Остановка на Мягострове последняя в списке обязательных, отсюда уже в деревню, а оттуда на поезд до дома. Оставалась последняя ночь на острове, начинало темнеть, Андрей спустился с Белужьего мыса и пошел до лагеря, остановившись возле лодки он прислушался, принюхался, как ищейка порылся в лодке.

– Какой же черт тебя принес, – сказал он и сплюнул. Вдруг он услышал шорох, какой-то шепот, ветер поднялся не со стороны моря, а от леса, в избе скрипнули старые бревна. Птицы закружили как перед дождем. Ему стало не по себе, возле чертовой избы чертовщина какая-то. Он пошел в лагерь, нужно было собирать вещи. Собаку решено было отвезти в деревню.

Эта ночь была на удивление темной и ветреной, туристический домик раскачивался, хотя стоял на основательном фундаменте. Андрей не спал, было душно, сквозь шум ветра слышались шаги, собака заливалась лаем, она была привязана к беседке – здесь ей соорудили подобие лежбища.

Пес начал скулить и рваться с поводка, Андрей чувствовал, что кто-то смотрит в его окно, тень падала, но взглянуть оппоненту в лицо не было сил. Внутри домика горела свечка, он уже решил, что пора ее потушить и на боковую, как в дверь постучали, легко, практически не слышно. Он поднялся с кровати и подошел, резко распахнув дверь, и уже приготовился встретиться лицом к лицу с незнакомцем, но там никого не было, только порыв ветра пролистал страницы открытой на столе книги. Андрей вышел на крылечко и осмотрелся – на крюке висел спасательный жилет, ремни с пластмассовыми зажимами развевались на ветру как косы. Собака на поводке неистово носилась, то поскуливая, то завывая.

У него защемило под ложечкой как после нескольких килограммов кислых ягод. Он вышел из домика и пошел в избу, там спали мужики и была свободная кровать, здесь ему оставаться страшно.

Вечером, по куйпоге карбас с еще одним дополнительным пассажиром на борту отчалил от берега Чертовкиного острова, хозяин лодки не объявился, она продолжала чернеть и гнить на берегу, казалось от нескольких дней стояния постарела еще больше, быстро горела на солнце как гриб – навозник и стала совсем рухлядью.

Он наблюдал за ней в бинокль, все дальше отплывая от острова, и когда изображение совсем потеряло фокус Андрею показалось, что кто-то возле лодки помахал им рукой.

P.S. Cобака прижилась в деревне, теперь это маститый кобель по имени Бимка, сильный и смелый. Лодку отшвартовали на буксире на другой остров, там и оставили, никто за ней так и не явился. Хозяин ее неизвестен.

Нать

На станции Лижма поезд стоит всего три минуты. За это время надо успеть запрыгнуть в вагон и закинуть туда свои баулы, как правило на таких полустаночках подбирают в основном туристов «вино-лодочников», которые на рафтах и байдаркам сплавляются по карельским озерам и заливам. Другая категория – ягодники. С полными ведрами черники, голубели или моченой морошки, бабы и дети бегают по перрону, предлагая в открытую дверь щедрые дары Карелии.

Наблюдать за этим людским базаром сидя в поезде любопытно, попиваешь чаек из поездного стакана и любуешься отрывком фильма из жизни. Наслаждаться одиночеством пришлось недолго, в вагон вошел новый пассажир, единственный на этой станции. Сел он напротив меня, на нижнее боковое, так как по билету его место верхнее в противоположном купе, но отсидеться – отдышаться там нельзя и присесть на нижнее тоже. Женщина, килограммов под сто с храпом развалилась, не замечая даже, что матрас наполовину сполз на пол. Сидеть друг напротив друга молча скучно, а говорить на личные темы неприлично, и первое что я спросила у своего попутчика, разбив тишину:

– А вы знаете страшные истории?

Спортсмен – путешественник, который только что водрузил сдутую лодку размером с пятиклассника на третью полку, а до поезда проехал две с половиной недели в одиночку по Онежскому озеру и его заливам мог бы сказать, что вот страшная история для обывателя: открытая вода, комары, дикие животные и ни одного человека в радиусе десяти километров. Анатолий, так его звали, удивленно наморщинил лоб.

Я ему рассказала, что, будучи писателем собираю мистические истории из уст обычных людей, которые мне попадаются на пути. Это дары, которыми меня может угостить каждый, ничем не хуже, чем предложить запустить руку в стаканчик только что купленной черники.

Анатолий внимательно на меня посмотрел и открыл литровый пакет с кефиром, подумав прежде угостить меня или нет, но вовремя осознал, что я жду другого, отхлебнул до белых усов, вытер губы рукавом водолазки цвета хаки и произнес.

– Да, пожалуй, есть одна история, рассказали мне ее в одном поморском селе, недалеко от этих мест, в сотне километров от Беломорска. История эта реальна с одной стороны, а с другой, есть в ней что-то мистическое.

Я внимательно принялась слушать.

Нать гуляет по колежомским лесам, но что это такое не могут ответить даже местные жители. Блудит из-за нее народ в лесу, такая участь постигла и Анастасию Андреевну Клягину. К своим 78 годам она видела многое, войну пережила, девчонкой от немцев убегала. До сих пор каждый в деревне знает ее историю.

Шел сорок третий год, в их деревне уже практически никого не осталось, из родни у восьмилетней Насти только сестра Агриппина двенадцати лет. И вот однажды в деревню зашли они, в новых шинелях, молодые и рослые, речь немецкую как девчонки услышали, так сразу за сарай и забежали. Притихли там и не дышат, тем временем немцы заглянули в первый попавшийся дом, послышался выстрел – девки думали кого застрелили Петровну или ее внучку Любку. Страх сковал их, если сейчас не убежать, то участь не завидная ждет, найдут их фашисты по запаху страха, Настя дернула сестру за рукав и показала: в лес идти нужно. Гринька стояла как вкопанная, будто все слова забыла. Тем временем солдаты пошли по деревне, в каждый дом и угол заглядывали. И до них скоро очередь доходила. Сестра заартачилась, мол куда нам в лес, там сгинем, медведь задерет и холодно уже, а ноги босые. Настя тянет сестру, та капризничает как барыня, потом как заорет во всю мощь: «Не пойду, не пойду я, отстань!». Тут их немцы и нашли. Пришла погибель быстро. Один из них, самый высокий блондин, улыбка белая, раскрыл рот во все тридцать два зуба, увидев девчонок, и тут же достал нож. Настя вскрикнула от ужаса, а Агриппина упала замертво, острие угодило ей точно в шею. В порыве ужаса сорвалась девчонка с места и что было силы драпанула в лес. Немцы за ней, голод, холод и война не придавали ребенку силы, но очутившись в чаще, у нее открылось второе дыхание, Настя босиком бежала со скоростью, не присущей изголодавшему ребенку, петляла среди деревьев, бравые солдаты, откормленные на пайках Вермахта отстали очень быстро. Уже не видно их было и даже звуков не издавали, как будто сгинули куда. Испарились. Настя огляделась, ноги содраны в кровь. Холодно, идти к деревне смысла нет. Пошла куда душа повела. Умирать все лучше под сосной, чем от расправы фашисткой, не известно, что с ребенком сделают изверги прежде чем убить. Спала под валежником, питалась ягодами, которые остались с лета, сыроежками кормилась и вдруг сама того не замечая, вышла к другому селу. И разница между поселениями была триста километров. Там народу было побольше, девчонку пригрели бабы, так и выросла сиротинка.

После в 17 лет она вышла замуж за сумпосадца и вместе переехали в Колежму, муж работящий был, трудился в колхозе, заготавливал ламинарию, да только умер рано, сразу после пенсии, вот и осталась баба Настя одна. Детишек так и не нажили. Корова была, пенсии хватало пару раз съездить в Беломорск за продуктами, на огороде росло что-то, хоть и поморский климат не располагает к садоводству. На старость лет появился у бабы Насти бизнес. Его она скрывала как постыдного любовника, как нагулянный живот, подружкам Дуське и Гусе (Августине Прокофьевне, если по-городскому) не говорила, еще сглазят, не поймут. У них семьи, дети помогают, а она одна судьбину несет.

Бывало зайдет к ней турист, выходит довольный, улыбается.

– Ой, – вскрикивали бабки на скамейке возле почты, – что ж они там делают? Неужто? – к открытому рту подносили ладонь. -Анделе, анделе ….

Была у бабы Насти особенность: как в лес пойдет полные корзинки белых, ходит с бабами, они вокруг да около бродят, как часовые круги наворачивают, авось при них вырастет. Подходит она, сразу пару штук выкорчёвывает. Как будто грибы для нее вырастали. Другие в упор не видели.

– Лес любит ее, – поговаривали в деревне.

И сейчас, уже перешагнув рубеж предсмертия, она ходила в лес. «Чего бояться то? От судьбы не убечь, – считала она». И это несмотря на одышку, без которой не пройти до ручья за водой. Ноги уже не слушаются, к вечеру набухают ведрами. Давление скачет, но кто ж его меряет и в бане она уже мылась с открытыми дверями. А тот лес, темный, хвойный, заряжал старушку энергией, давал силы. И поэтому без прогулок по лесу она уже обойтись не могла. Манил ее лес к себе.

Грибов баба Настя не ела, уже организм старческий не выдерживал, бегать до туалета было хоть и не далеко, он был прямо в доме оборудован, но все равно часто портки опускать нет сил. А вот собирать грибы любила, но куда их девать, у деревенских своих полно. Выбросить жалко, но все равно лучше в нас, чем в таз.

Туристическая истерия сыграла на руку некоторым старожилам села. Одна из них баба Настя. В начале двухтысячных по Белому морю стали на карбасах туристов возить. Изнеженные пляжами Турции и Египта россияне захотели родной диковинки. От села отчаливали, через неделю причаливали, лица загорелые, обветренные, с комариными красными укусами. Одежда истаскана, сумок в два раза меньше, но в глазах блеск и радость. Катались по островам и лудам, поморской экзотики вкушали. Теперь всем в охотку домой привести частичку Белого моря: ягель, камешки и багульник гостей не впечатлят, а вот то, что на стол поставить в самый раз да родным передать. Сергей, тот, который придумал весь туристический бизнес и применил его на селе, знал, что Анастасия Андреевна собирает много грибов, предложил ей делиться. Сушеные, соленые, маринованные, колежомские – это настоящий бренд. И ей хорошо – у хобби выхлоп будет, не выбрасывать же собранное, и туристам будет что привести домой. Потом она еще и ягодами могла поделиться, если были силы и набредала на угодие лесное, то могла и варенья из морошки наварить и черники заготовить. Носки шерстяные вязала, рушники вышивала поморскими узорами.

В одно непривычно знойное для этих мест утро решила баба Настя сходить за куманикой, всю молодость с девками они бродили по лесам и даже захаживали на местное кладбище, там этих редких ягод было на удивление много. Стоит сказать, что куманика ягода редкая и дорогая, нынче цена для потребителя шесть тысяч за килограмм, в то время как черника стоит около трехсот рублей. Ягода особая, княжеская не для каждого рта, вкус ее необычный и много не съешь – всего три ягодки в чай придадут ему особый аромат, а есть ее горстями не вкусно, как будто взял пососать ватку, смоченную «Шипром». Добавляют ее в варенье для аромата и в настоечки спиртовые. Ягода эта капризная и не везде растет, можно пол-леса обойти, и принести всего три горсти, отсюда и стоимость великая, и ценность большая, дескать не для еды она, а для деликатеса.

Баба Настя взяла полулитровое ведро из-под майонеза и отправилась в лес по уже известному маршруту, как только она сделала пару шагов вглубь, комары набросились как окаянные, летом от этой напасти не скрыться, хоть обмашись ветками, репеллентов деревенские старики не признают. Но она баба привычная, на такие мелочи внимание не обращала. Мошка, да, больно кусает голову, колко как укол витаминки, что аж озноб пробирает до мурашек. Бродит она по ягодникам да не густо там, потоптано все, видно медведь первым приходил или деревенские обобрали.

И тут мысль окаянная пришла. Было в лесу место, куда не ступала нога человека, не ходили туда люди, которые хотели еще пожить.

Истории местные рассказывали, что бродит по лесу дух странный, водит людей, туманит разум, что ему нужно никто не знает. Нать его зовут. Глубоко в лес никто не решался зайти, там нать не пустит и погибель найдешь раньше срока. Аккурат за Мальей горой оно начиналось – владение нати. Там, где живет лесной дух особый закон – комар там не летает, мошка там не кусает и человек в это место не ступает. Как зайдешь за гору, чувствуешь кто-то на тебя смотрит, будто вот-вот положит руку на плечо и произнесет: «Добрый вечер», находиться там тяжело даже охотникам, которые не бояться любого зверя. Страх сковывает, работают только рефлексы – идти вперед и не оборачиваться.

– Желудок жгутом скручивает и дышать тяжело, кажется, что последний выдох прямо здесь испустишь. – Говорили те, кто заступал за запретную черту. А тот, кто вглубь идти решался – не возвращался из лесу, уже и не ждали, зашел на чужую территорию значит. Так многих мужиков в Колежме недосчитались, помимо местных и приезжие, не знавшие броду, полезли в эти воды.

Баба Настя решила, что терять ей уже нечего, одиночество опостылело, набило оскомину, плакать по ней никто не будет, она крепче ухватила ручку маленького ведерка, вытерла испарину со лба и пошла прямо, шагая калошами по багульнику, скользя по ягелю.

Весть о пропавшей старухе разлетелась как запах шанежек по деревне, первой пропажу обнаружила Дуся, когда около восьми на часах, а Настьки не было дома, сериал они смотрели вместе, этот ритуал под чаек свято чтили пять будних дней. Увидев, что ключ от двери висит за рамой, она поняла, что Андреевна ушла в лес: магазин уже не работал, а тем более сегодня понедельник – официальный выходной, в город никто не ехал. Другого варианта не было – если заперто, значит не по соседям судачить пошла.

Все двинулись ее искать, ходили с фонарями, кричали, но бабушка не отзывалась. Подумали, что медведь прикопал али с сердцем плохо стало, тогда болото под себя тело и подберет. Не найдешь.

Дуська выть начала и вечером сходила подоить ее Зорьку, молоко в бидоне хотела поставить на крыльцо, но махнула рукой и понесла себе в дом, там припала к образам, не зная за упокой или здравие молиться.

Прошло два дня, погода разбушевалась, гроза разряжалась так, что полярная ночь будто вновь вернулась, в августе. В полицию обращаться было бесполезно, не побегут они с собаками туда, где и след уже простыл. Завтра Серегин брат, Василий в город поедет, там в нужных службах и разберётся, он мужик ушлый, все знает, всем помогает. Такой неофициальный вожак их небольшого села.

– Не пощадил лес Настьку-то, – причитала Гуся, – знала его как свой огород, умела грибы-ягоды собирать и вот те на, сгинула в чаще.

Когда надежды не осталось, баба Настя вернулась сама, вышла в районе Красной щели, в трех километрах от деревни, увидели ее с моря рыбаки и подобрали, завели в первый же попавшейся дом, усадили, дали выпить воды.

Вышла из лесу – не узнать: голова от мошки квадратная, вся в покусах размером с намоченное Манту, бабушку никто и не признал поначалу, одежда одно отрепье, как будто шла сквозь острые лезвия, калоши полные воды – два дня лил дождь. В подметках – дырки. Хотя в городе этой весной их купила в «Пятерочке».

Говорить Настя не могла. Язык распух, будто и его мошка искусала. В горле пересохло настолько, что второй стакан воды не помогал. Сил у бабушки совсем не осталось, привались на подушки и захрапела, потом замолкла, лицо серьезное, не по-человечески бледное. Дышать вроде бы и не дышит.

– Неужели вышла к людям умирать? – удивилась хозяйка дома. Тем временем, к ней уже пришло полдеревни, все хотели увидеть бабушку, которая стала притчей. Самый смелый взял ее руку, прощупал пульс.

– Жива, просто забылась немного.

Подремала бабушка недолго, открыв глаза и увидев знакомых, она смогла вздохнуть с облегчением. Все начали расспрашивать ее, что да как. Дуся продолжала реветь, как будто подруга и вовсе глаз не открыла.

Бабушке налили чай, дали калитку картофельную, она отхлебнула, сахарком закусила и начала рассказ. Возможно последний в своей жизни.

Бабушка Настя не помнила, что делала эти три дня, только чувствовала, как гонит ее какая-то жуть и дышать было сложно. «Только вперед, не оглядываясь», – стучало в висках. Она бродила и не чувствовала, как ветки хлещут по лицу. Помнит, что холодно там было, как будто не август, а октябрь на дворе. И стервятник летал над деревьями, словно по ее душу поживиться решил. Слышала она шепот странный «Иииитььь, ууутьььь», и дыхание чужеродное, кто-то испускал земляной дух у нее за спиной. Казалось, что бродила она по кругу не трои дни, а всего лишь несколько часов как чумная.

И что самое главное, трое суток как заведенный солдатик шагала по лесу, ни разу не присев на пенек. Иначе если сядешь, то не встанешь больше, ноги отекут и станут неподвижными бревнами. Ни нужду справить, ни костяникою напиться. Три дня ни росинки во рту.

– Глаза я открыла на том же месте, где и решилась на отчаянный шаг, почувствовав склизь ягеля под собой, я поднялась и поняла, что деревня близко, замаячили можжевеловые кусты, как будто кто-то меня встречать побежал, я шла-шла вперед, пока к морю не вышла. – Еле слышно говорила старушка.

В майонезном ведерке куманика – на два пальца, не выбросила ее бабушка, не выпустила из рук заветное добро и не взяла в рот ни ягодки, так и несла как трофей из леса. Как собирала ягоды и где Анастасия Андреевна не помнила. Возле деревни их точно не было.

– Любит ее лес, – произнесла Евдокия, сняла косынку и высморкалась в неё.

Анатолий уже допил весь кефир, увидев, как он заливает последние капли в рот, постукивая по донышку, у меня съежилось в желудке, литр практически одним махом.

– Что же это за дух такой? – Поинтересовалась я.

– Лесной. – Ответил он.

– И вы верите в это?

Он пожал плечами. От холодного кефира мурашки пробежались по его телу.

– Скорее да, чем нет. Когда я сходил на берег и ставил палатку в лесу, то чувствовал во многих местах, что могу не дожить до рассвета, но искать другое место стоянки уже не было сил, вот так я отдавался воле природы.

– И что вы чувствовали?

– Не могу описать точно, просто жуть, беспричинный страх и то, что я здесь лишний.

Я улыбнулась – улыбка лучший способ свести на нет любой разговор. То, что одному в лесу страшно, ни для кого не секрет.

– Да, чуть не забыл, – Анатолий достал из походного рюкзака баночку из-под детского пюре «Бабушкино лукошко», открыл ее и протянул мне.

– Что это? Не зрелая ежевика?

Он махнул головой, что означало «бери и не задавай вопросов». Я взяла пару ягод и с упоением принялась смаковать. Но на языке вкус разложился на несколько составляющих – горько, сладко и вроде бы душисто. Я пожалела, что сегодня протирала руки ароматизированной салфеткой. Ягода со вкусом крема для рук.

– Да ладно? – наконец догадалась я.

– Именно она, куманика, набрал несколько ягодок, уж очень редкий экземпляр. Магическая, не каждый ее соберет. Если попалась – поблагодари нать, тогда из лесу живым вернешься.

Поезд поехал быстрее, монотонный стук колес потянул Анатолия на сон, он извинился и макакой запрыгнул на свою полку, через пять минут уже был слышен его храп. Я посмотрела в окно – там темнеющим всполохом простирался лес: густой, непролазный и немного жуткий.