Buch lesen: «Сеятель»

Schriftart:

ISBN 978-5-0060-8758-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

Я родился в немного странной семье, полной удивительных историй, недомолвок и тайн. Мне кажется, что я никогда до конца не узнаю своих родителей и всегда будет нечто, что меня будет удивлять в них. Сейчас мне семнадцать, столько, сколько было моей матери, когда она встретила моего отца. Трудно поверить, но ему тогда было десять. Вся их история полна каких-то невероятных совпадений. Когда они встретились впервые, не прошло и полгода, как они расстались. Почти через восемь лет они встретились вновь. Их спас один и тот же человек. И он и она были в опасности, и он и она были спасены и встретились где-то в снегах, в богом забытом месте. Еще через восемь лет они поженились. Потом родился я, а через два года и моя сестра Вера. Мне кажется, мои родители достаточно постарались для того, чтобы сделать нас нелюдимыми дикарями. Моя сестра постоянно возиться с землей и растениями, как и моя мама. Я люблю путешествовать. За два года, с тех пор, как меня стали отпускать самого, я объездил много мест на Островах. До этого я днями просиживал, изучая разные карты. Это отец привил мне любовь к картам. Он рассказывал, что в моем возрасте тоже очень любил путешествовать. Верится с трудом. Целыми днями он заседает либо в своей библиотеке, либо в беседке во дворе. Он либо думает, либо читает, либо пишет. Я не могу представить его где-нибудь вне этих мест и вне этих занятий. Он тоже говорит, что никогда не думал, что будет заниматься тем, чем занимается.

Если бы в это время вы зашли к нам в дом или во двор, вы скорее всего встретили там отца, сидящего за книгой, маму, переставляющую горшки с цветами, Веру, занимающуюся приготовлением удобрений, и меня, прописывающего маршрут очередной поездки. Целый день может пройти без каких-либо разговоров вообще. Даже «подай ложку» никто не скажет. Но сегодня не такой день. Сегодня папе пришло письмо от его друга из Африки. Он внимательно его прочитал, а затем позвал нас, чтобы прочитать его нам и обсудить.

Махта, так зовут папиного друга, старше его и в чем-то заменяет папе его отца. Его родители умерли, когда ему было десять, его бабушки и дедушки не стало пять лет назад, а с Махтой он мог обсудить то, о чем не мог говорить с нами. Но сегодня было такое письмо, каким он хотел поделиться.

Солнце потихоньку уходило за горизонт, мы сели в беседку, мама разрезала вишневый пирог, а Вера разливала чай из роз, который делала сама.

«Здравствуйте, Айзек, Мария, Эмиль и Верочка», – начал мой отец.

Мой отец, Айзек Мали, сидел в глубоком кресле с мягкими подушками. Темноволосый мужчина среднего роста, не худой и не толстый, постоянно в одних и тех же шелковых штанах красновато-коричневого цвета и легкой шелковой бежевой рубашке без воротника. На его ногах коричневые кожаные потертые ботинки, которые он никогда не зашнуровывал и не расшнуровывал. Сколько я себя помню, столько помню и эти ботинки. Он сидел рядом с небольшой дополнительной лампой, которая освещала письмо и его лицо. У него всегда было спокойное, сосредоточенное лицо с немного удивительными глазами. В них нет ничего необычного внешне. Очень темные карие глаза. Но когда его взгляд концентрируется на ком-то, кажется, что он просвечивает его насквозь. Сейчас он смотрел на маму, которая подвала ему чай. На маму он всегда смотрит по особенному, будто на какое-то сокровище. Моя мама Мария всегда смотрит на него спокойно. Она в принципе редко смотрит в глаза. Такое ощущение, что она всегда где-то в своих мыслях, и с другими людьми она пересекается только по необходимости. Как-то я спросил у нее «как вы поженились с папой?», а она ответила «мы привыкли друг к другу настолько, что было бессмысленно расставаться». Как-то папа сказал, что мама очень ранимая и романтичная, я в этом сильно сомневаюсь. Не то чтобы я понимал, что он имеет ввиду, просто у меня совсем другое понимание романтики. Мама миловидная женщина, стройная, с длинными волосами, постоянно заплетенными в косу, серо-голубыми глазами и обаятельной улыбкой. Она села рядом с отцом в такое же кресло, в каком сидел он, вытянула ноги на подставку и взяла кусок пирога.

Вера уже выела всю вишню из своего кусочка и теперь медленно ковыряла тесто. Она сейчас была чем-то средним между ребенком и взрослым человеком. Внешне очень похожая на папу, с такими же темными глазами и пронзительным взглядом, любительница книг и долгих прогулок на природе. Мне же и глаза и внешность достались от мамы. Я «тощий», как выражается моя сестра, и «перекати поле», как говорит моя мама. Папа же говорит, что я нахожусь еще в «дремучем детстве», в котором находился он в моем возрасте, и что мне стоит научиться задавать вопросы. Возможно, таким образом он пытается делать вид, что замечает меня и старается заниматься моим воспитанием. Мама же говорит, что воспитывать детей бесполезно, они все равно будут похожи на свое окружение. А поскольку мое основное окружение это папа, мама и Вера, то видимо, я должен походить на них. И вероятно это так, если не учитывать тот факт, что девяносто процентов времени в году они не покидают территорию двора, а я только десять процентов своего времени нахожусь дома. Порой мне кажется, что я их единственная связь с внешним миром и возможность получать оттуда новости. Я сел за стол, взял свою чашку и кусок пирога и приготовился слушать, что пишет Махта.

«Я надеюсь, что у вас все хорошо и жизнь идет спокойно, – продолжал читать мой отец, – у нас же все по-разному. Как я писал прошлый раз, поскольку дети наши выросли, и Зура стала свободна от старых хлопот, она решила завести себе новые, не сильно отличающиеся от предыдущих. Поскольку дела на моей небольшой швейной фабрике идут хорошо, Зура решила посвятить себя людям и открыть класс для девочек из бедных семей. За время воспитания наших детей она накопила много опыта. Как вы знаете, Зура сама воспитывала и обучала наших детей. И я хочу похвалить мою жену, потому что сделала она это достойно. Я не могу сказать, что с ее классом дела обстоят легко. Люди не особо стремились отдавать своих детей ей в класс. Но поскольку в классе есть бесплатный завтрак и обед, то люди отдали своих детей, чтобы сэкономить деньги на еде. Сейчас в классе у Зуры 23 девочки и единственное, о чем думает моя супруга, это чтобы научить этих детей самостоятельно учиться. Она учит их читать, считать и писать, и часто водит в библиотеку, все больше и больше объясняя, какие знания они смогут получить, и что смогут сделать в жизни, обучаясь сами. Вы же знаете, что моя Зура не могла учиться в школе и все свои знания получила из книг. Теперь она учит этому детей. Но не только этому. Конечно, не только этому! Она учит их терпеливости и трудолюбию, организованности и самостоятельности. Каждый день она проводит уроки труда. Она забирает обрезки ткани из моей швейной фабрики и из мельчайших лоскутов они шьют игрушки, кукол, сумочки и костюмы. Я сам удивляюсь, когда она показывает мне работы своих учениц, насколько изобретателен человек. Даже если у него так мало ресурсов, но так много желания, он может сделать невообразимое. Девочки согласились, что я могу выставлять эти игрушки и куклы в своем магазине на продажу и теперь, на эти небольшие деньги, Зура покупает необходимое в класс. Вчера я впервые посетил ее класс. Айзек, Маша, дети, все, что я сейчас ни напишу, ни одно слово, которое сейчас я выберу, не передаст эту атмосферу, которая царит в классе. Энтузиазм? Этого слова мало. Страсть? Не опишет все, что происходит. Целеустремленность? Слишком бледно и неточно. Детей переполняют чувства и эмоции, детям хочется всего. Они как бурная река, текущая с гор, готовы снести все на своем пути. И Зура, своей терпеливостью и опытом, обуздывает этот стремительный поток, направляет его в русло созидания и вдохновения. Дикий необузданный поток крушит все на своем пути, но мягкое направление такой неимоверной силы дает возможность не расплескать энергию, не утратить силы, а наоборот, приумножить, усилить, создать из маленькой бурной речушки тихую, спокойную, огромную мощь. Расширить русло, углубить его, наполнить не только чистой водой, но и самой жизнью.

Сегодня я каялся перед Зурой и каюсь перед вами. Когда Зура только начинала все это, а я начинал давать деньги, мое жадное сердце скрипело и ныло. Мне было жаль тех крох, которые я отдавал этим детям. Я скряга до глубины души, ты, Айзек, хорошо это знаешь. Деньги я эти давал только потому, что очень люблю свою жену. Только из любви к своей супруге я был готов побороть мою алчность. Теперь, видя этих детей, понимая, насколько сильно они могут изменить мир вокруг себя, сделать его добрее и лучше, мое сердце стало спокойным. Оно отпустило груз жадности. Моя любовь, Зура, не единожды спасала меня в этой жизни. Благодаря ей мое сердце может летать. Какое же счастье, ребята, любить и быть любимым», – окончил свое письмо Махта.

Папа улыбался с того момента, когда Махта написал «я скряга до глубины души, ты, Айзек, хорошо это знаешь», и дочитал письмо с этой улыбкой.

– Похоже, мне придется просить Зуру писать мне отчеты, от Махты этого не дождешься, – сказал папа.

– Возьмешь ее к себе в штат? – скептически посмотрела на него мама.

– Почему бы и нет? – внимательно смотрел он на нее, – она женщина опытная, воспитала пятерых детей, а теперь у нее свой класс. Мне интересно знать все, что знает она. Что за дети к ней попали, из каких семей? Как происходит эта борьба между учителем, учениками и их родителями? Это хорошая тема для диссертации. Возможно, даже для книги. Надо же как-то делиться педагогически опытом.

– Угу, и опытом боевых искусств, судя по тому, как достался Зуре этот класс, – бормотала Вера, выковыривая вишни из моего кусочка пирога, который я не доел.

– Неужели Махта действительно справился со своим скряжничеством благодаря любви? – недоверчиво переспросил я отца. Он громко засмеялся.

– Махта? Да никогда. Человек вообще не способен справится с такими болезненными вещами. Ему действительно легче, потому что он любит Зуру и делает это для нее. Но от этого жадность точно никуда не девается и с деньгами он с легкостью не прощается. Я отчетливо представляю как он пыхтит, скрипит, охает и вздохает, когда считает каждую копеечку. Зато как он горд, когда может похвастаться, что он меценат. Тем более, что работа Зуры действительно дает результат. Детям из бедных семей придется нелегко без образования. Но если она действительно сможет научить их добывать знания самостоятельно, то Махта прав, они действительно смогут менять мир вокруг себя. Не страдать от давления этого мира, не подстраиваться под него, а менять.

Мы еще долго сидели за столом, обсуждая письмо Махты, пока не пошли спать. На следующее утро я уже сидел за картами. Я давно хотел поплыть к дальним скалам, но никак не мог настроиться. Это было безумно красивое и интересное место, но я не знал, выдержит ли моя байдарка, и справлюсь ли я с управлением.

Я собрал небольшой рюкзак и отправился к берегу, где меня ждала моя верная подруга. На этой байдарке, от острова к острову я плаваю уже два года. Это байдарка моего отца, она пылилась на чердаке больше двадцати лет, потом он отдал ее мне. Погода была прекрасная, было тепло и дул легкий ветерок. Я осмотрел, все ли хорошо с моим плавсредством, и отправился в путь. За несколько часов я обошел ближайший большой остров, на котором был один из крупнейших городов Островов и отправился к полосе из множества маленьких островов. За ними была моя цель. Остров со скалистыми горами. Где-то с другой его стороны была долина с озером. Я давно хотел посмотреть на это озеро. Когда-то этот остров был связан с другим большим островом перешейком, но поднялась вода и теперь он стоял особняком. Я отправился на один из небольших островов, перекусить и отдохнуть. Вдалеке виднелась моя цель, окруженная скалами. На скалах гнездились птицы. Шум уже доносился сюда, настолько они были громкими. За это время погода немного испортилась, стало ветренее, но было все так же солнечно. Где-то вдалеке пролетел поезд над водной гладью. С другой стороны было несколько небольших рыбацких судов, которые иногда вытаскивали сети с уловом. Я сел обратно в байдарку и поплыл в сторону острова. Когда я подплыл достаточно близко, я увидел с одной стороны песчаный берег, и решил плыть к нему. Далеко плыть не хотелось, потому я решил пройти мимо скал. Мне казалось, что течение здесь стало каким-то другим. Волны становились все сильнее и контролировать их было почти невозможно. Я постарался выплыть из течения и взять другой курс, но было слишком поздно. Я заметил как на меня смотрели рыбаки с ближайшего судна. Моя байдарка была слишком легкая. Ее, как игрушку, подбрасывало на волнах. Все мои попытки вырулить не давали никаких результатов. Я стремительно приближался к скалам. Хуже того, я понял, что скалы были и подо мной, когда почувствовал, как скрипит моя байдарка, черкаясь о них. Я обернулся на рыбацкое судно, чтобы кричать о помощи и увидел, как в мою строну плывет лодка. Это последнее, что я видел, потому что одна из волн высоко подняла мою байдарку, а потом резко опустила ее прямо на одну из скал. Я услышал треск и почувствовал дикую боль. С моей ногой произошло что-то ужасное. Я практически не мог терпеть боль. К этой боли прибавлялась боль оттого, что рану заливала соленая вода. Я погрузился с головой в воду и увидел, что все вода вокруг была красная. Затем все стало черным. Ни цвета, ни звука, ни ощущений.

Когда я очнулся, вокруг все было очень светлым. Откуда-то из окна доносился запах свежего воздуха. Рядом послышался женский голос.

– Доктор, он очнулся.

– Угу, угу, хорошо, – бормотал про себя доктор. – Ну, здравствуй, путешественник. Еле собрали твои кости. Начнешь ходить, побежишь благодарить рыбаков, что вообще жив остался, – стоял надо мной полный мужчина с густыми длинными седыми усами.

Рядом с ним была молоденькая медсестра. Я обернулся вокруг и увидел еще четыре бедолаги возле себя. Все были забинтованы и загипсованы как и я. Моя нога была подвешена на особом приспособлении и сильно ныла.

– А что с моей ногой? Так болит.

– Болит? Да ладно, очень странно при открытом переломе. Твоя кость разломилась и прорвала мягкие ткани. Теперь ты долго, очень долго будешь восстанавливаться. Хорошо, что ты молодой и просо счастливчик, что кроме ноги у тебя нет серьезных повреждений. Только, что головой ты совсем не думаешь проблема. Чего тебя туда понесло?

– Я просто, – замялся я, пытаясь припомнить, что вообще произошло, – хотел сократить путь.

– А, сократить путь длиною в жизнь? Ну, у тебя это почти получилось. Позови их, – обратился доктор к медсестре.

– Кого? – испуганно переспросил я, глядя на удаляющуюся медсестру.

– Родителей твоих, сестру. Они как раз пришли тебя проведать. Как по часам, уже неделю, ровно в два здесь.

– Неделю?! – встрепенулся я и попытался привстать, но почувствовал резкую боль везде, в теле, спине, животе, ребрах, руках, бедрах, ногах, и ужасную боль в голове.

– Голубчик, ты совсем дурак? – придавил меня к постели доктор. – Ты хоть понимаешь как тебя потрепали волны? Это все равно что пополоскаться в стиральной машине со щебенкой. Я же сказал, тебя ждет долгое восстановление. И не смей шевелиться, пока я тебе не разрешу.

Пока он говорил, у меня в глазах то темнело, то светлело, будто в моей голове кто-то играл выключателем. В этот момент в палату вошли родители и Вера. Родители держались спокойно, но Верины глаза… Видимо она плакала до этого.

Папа подошел и легонько взял меня за плече.

– Доктор говорит, тебе потребуется долгая реабилитация. Я прошу тебя его слушать и не делать глупостей. Мы хотим побыстрее забрать тебя домой. Там тебе будет лучше.

– Мы будем к тебе приходить каждый день, – сказала мама, погладив меня по щеке. – Сегодня с тобой побудет Вера. Тебе что-нибудь привезти из дома?

– Нет, ничего, – старался я сдерживаться, чтобы не заплакать.

– Мы тебя любим, Эмиль, все будет хорошо, – сказала мама и поцеловала меня в лоб.

– Держись, дружище, – улыбнулся папа грустной улыбкой.

– Мы тебя ждем к ужину, – сказала мама Вере и они ушли.

Вера взяла стул, придвинула его к моей кровати, взяла меня за руку, положила свою голову на мою кровать, отвернув от меня лицо. Так она просидела минут пять, а потом сказала:

– Что я буду делать, если не станет моего единственного брата и я останусь одна?

Я почувствовал, как на мою руку капают ее горячие слезы.

– Я так никогда не поступлю, Вера, я обещаю, – погладил я ее по голове, стараясь успокоить, хотя мне самому хотелось плакать.

– Ты не можешь так постоянно бродить где-то один. Тебе нельзя быть одному, – шептала она.

Так вышло, что я действительно был один. У меня не было друзей и я никогда не чувствовал в них какой-то особой потребности. Просто мне было хорошо одному. Если мне хотелось что-нибудь обсудить, я всегда мог обратиться к отцу. В принципе, он и был моим лучшим и единственным другом. С детьми, с которыми я пересекался в школе, я общался легко, но каких-то особых общих интересов у нас с ними не было. Я не встречал того, кот был бы увлечен путешествиями так как я.

– Эмиль, – опять тихо сказала Вера, – в тот день, когда нам позвонили из больницы… Я впервые видела, чтобы у мамы дрожали руки. Это так страшно, когда понимаешь, что может случиться непоправимое.

– Знаю, – гладил я по голове Веру.

Честно говоря, до этого случая я никогда не думал, что со мной может что-то случиться. Что я могу умереть где-то по пути, или умереть вообще. Я никогда не думал, что означает смерть. Я помню как были подавлены родители после похорон прабабушки и прадедушки. Но, наверное, я был слишком мал, чтобы по-настоящему задумываться о смерти. А теперь я только об этом и думал. Если я уйду, я оставлю о себе воспоминания, которые будут причинять боль моим родным. А если уйдет кто-то из них? Меня бросило в холодный пот, я прогнал эти мысли, стараясь думать о жизни.

II

Жизнь, которая меня ждала, была не очень радостна. Несколько недель мои родные по очереди ходили в больницу развлекать меня. Когда доктор, наконец, разрешил мне подняться, я понял, как я жалок. Я с трудом поднимался и почти не мог стоять. Самым стыдным и неприятным были походы в туалет. Здесь за мной ухаживал персонал, хотя и это было для меня невыносимо. Я не мог позволить себе, чтобы за мной еще и дома присматривали в туалете. Мне надо было твердо стоять на ногах. Но насколько бы ни сильна была моя воля, ее не хватит на то, чтобы быстро срастить кости, сухожилия, мышцы, кожу. Мне надо было постоянно работать над собой, чем я и занимался большую часть дня, когда вернулся домой. В моем расписании были разминка, упражнения, массаж, диета и процедуры, которые я должен был посещать пару раз в неделю. На процедуры меня возил отец. В одну из таких поездок он опять завел разговор на тему моего будущего.

– Ты думал о своей учебе? Школа уже окончена, попутешествовать сейчас, как ты хотел, тебе не придется как минимум год. Я предлагаю тебе пойти на подготовительные курсы учителей. Как раз год, который ты будешь восстанавливаться, сможешь попробовать что-то делать и подумаешь, чего ты хочешь. Потом поедешь, погуляешь. Только без подобного экстрима, – он посмотрел на мою ногу.

«Попробовать что-то делать» была папина любимая фраза. В начальной школе я пару месяцев работал в городе, где высаживал деревья. Потом я пробовал работать продавцом. Потом папа устроил меня к себе в институт, где я перекладывал бумаги. Теперь он меня опять хотел заманить к себе, по всей видимости, чтобы присматривать за мной. Я много раз пересматривал разные профессии, перепробовал с десяток лично, но не знал, чего я хочу, и даже не представлял, в какую сферу хочу попасть. Мне хотелось плыть на байдарке среди островов и ничего не делать, просто быть самими собой.

– Заедем сегодня к Дане, навестим их. У Сони недавно был день рождения, надо поздравить, – говорил отец, глядя в окно старенького автобуса, на котором мы добирались в город.

Дядя Даня папин друг детства. Они периодически ездят друг к другу и устраивают словесные баталии. Я ни разу не видел, чтобы дядя Даня и папа расстались раньше полуночи, потому день обещал быть долгим. Соня – дочка дяди Дани, младшая в семье, еще у него есть два сына, которые постоянно пропадают где-то на пляже. А Соня папина дочка и любимица, постоянно крутиться возле него. Ей недавно исполнилось тринадцать. Она, как и ее папа, постоянно рисует. Этот день не был исключением. После посещения процедуры, мы с папой отправились в художественный магазин купить ей подарок и весь вечер, пока наши отцы бурно обсуждали письмо Махты, Соня рисовала на моем гипсе, который был почти на всю ногу.

– Я не понимаю, как ты куда-то ездишь один, – говорила она, выбирая цвет краски. – Тебе не страшно? Не скучно? Не хочется с кем-нибудь поговорить? Сказать: смотри, как красиво! Это так странно. Почему ты не найдешь друзей?

– Дай инструкцию, как я должен их найти? – ухмыльнулся я.

Соня на меня не смотрела, она была очень занята наброском.

– Общаться, рассказывать кто ты, что тебе нравится, что не нравится. Люди будут слушать тебя, и с кем-то ты обязательно совпадешь.

У нее было такое серьезное лицо, когда она это говорила, что я не мог не смеяться.

– Хорошо. Завтра выйду на площадь, залезу на табуретку и начну рассказывать: здравствуйте, я Эмиль. До смерти люблю путешествовать. Месяц назад моя любовь чуть не прикончила меня, но когда я встану на ноги, я собираюсь повторить это снова. Кто хочет со мной дружить?

– Зря ты так, – вздохнула Соня, – ты же не один такой. Может, кто-то хочет плавать как и ты, среди островов, но ему не хватает смелости. А с тобой он смог бы это сделать. Я бы хотела поплыть, но я боюсь. И папа меня не отпустит. Прошлый раз, когда я просила покататься на байдарках, он отпустил меня поплавать у берега. Я потерла баланс и перевернулась. С тех пор папа не разрешает мне приближаться к ним.

– Чтобы держать баланс, нужно тренироваться. Я бы тебе показал, если бы… – я тяжело вздохнул и посмотрел на гипс. На нем уже вырисовывались острова и море. И байдарки. Там было много байдарок, штук десять.

– Когда ты выздоровеешь и опять поплывешь, у тебя будет много друзей. Мой папа говорит, что у человека не может быть много друзей. А я думаю, что может. Потому что если у тебя только один или два друга, то они смогут говорить с тобой только на темы, которые нравятся только им и тебе. Тогда, с одним другом ты только сможешь рисовать, но не сможешь ходить на танцы. Или сможешь ходить на танцы, но не сможешь есть любимые пирожные. Или сможешь есть любимые пирожные, но не сможешь раскрыть свои секреты. Потому что общих интересов у двух людей не так и много. А вот с несколькими друзьями уже можно будет узнать себя больше. Один друг – это как лучший друг. Как семья. С лучшими друзьями можно делиться секретами. А с остальными можно заниматься своими увлечениями, – рассказывала Соня, старательно работая над волнами.

– Ты уже такая взрослая, – смотрел я на нее.

– Папа тоже говорит, что я развита не по годам. А я говорю, это потому, что я постоянно общаюсь с ним или дядей Айзеком, а не со своими подружками. Вот если бы он чаще отпускал меня к подружкам, тогда я бы была развита по годам.

Я рассмеялся, Соня тоже улыбалась. Это действительно было смешно, особенно если услышать разговоры моего папы с дядей Даней. Когда они, наконец, закончили свою встречу, Соня окончила свой рисунок. С одной стороны гипса байдарки плыли среди островов по морю, с другой уже летали по воздуху. Теперь мой внушительный гипс был еще и произведением искусства.

– Я смотрю, вы хорошо провели время, – сказал мой папа, глядя на Сонину работу.

– Да, мы договорились с Соней, что поплывем с ней на байдарках в путешествие.

– Никогда, – разволновался дядя Даня, – никаких байдарок, даже не думай, – смотрел он на Соню. – Хватит нам одного загипсованного.

Соня хитро улыбалась, глядя на меня и дядю Даню.

– Зато я похож на произведение искусства, правда, Соня?

– Да, я могу взять тебя на выставку в роли экспоната.

– Думаю, не получиться. Папа уже придумал мне другую роль.

– Какую? – с интересом посмотрела она на моего папу.

– Пусть попробует себя в роли учителя.

– Учителя? А учителя чего? – смотрела на меня Соня.

– Учителя физической культуры. Я буду неплох в этом, – ответил я, поднимаясь на костыли. – Осталось выучить названия мышц и научиться пользоваться секундомером.

– Ну, удачи тебе, – провела меня взглядом Соня.

До начала учебного года был еще месяц и я даже думать о нем не хотел. Целыми днями я был занят упражнениями и картами, но мне становилось скучно. Иногда я выходил в беседку и наблюдал, чем заняты остальные. Я заметил, что мама с Верой постоянно куда-то ходят. Выходят из двора и пропадают на несколько часов.

– Они что, завели себе другую семью? – спросил я отца, сидящего рядом.

– Они ходят подыскивать себе экспериментальный участок, – пробормотал папа, не отрываясь от книг.

– Экспериментальный участок?

– Да. Они ищут участок с плодородной землей, чтобы изучить его. У них новая идея фикс – выращивание плодородной земли. Ты же видишь наш двор – сплошной песок. Землю приходится завозить. Вот они и решили, почему бы ее не выращивать самим?

– Каким образом? – недоумевал я. Отец посмотрел на меня с приподнятыми бровями.

– Спроси у них, они в этом лучше разбираются.

Я сидел, пытаясь понять, что я вообще сейчас услышал. Я знаю, что можно выращивать семена и цыплят. Даже знаю, что можно выращивать минералы. Но выращивать почву? Похоже, я недооценивал амбиции женской половины нашего семейства. Я с нетерпением ждал, когда они вернуться, чтобы выяснить подробности, но их не было долго. Я начал рассматривать книги, которые лежали на столе и которыми был так занят отец. «Корни души», «Рождение сознания», «Борьба со страхами», «Влияние окружающей среды на психику человека», «Тайные желания». Все книги были разного качества, от серьезных трудов ученых мужей до читалок-однодневок, над которыми никто особо не заморачивался. Но отец читал их все, глядя на издательство и фамилии авторов чисто для заметок.

– «Тайны младенчества: вспомнить все», – зачитал я вслух название одной книги, – серьезно? Ты никак не оставишь эту затею узнать, откуда берутся желания? – посмотрел я на отца.

Это была папина идея фикс, узнать, откуда берутся желания, мечты и страхи. У него уже исписано множество блокнотов той информацией, которою он находил и которая ему казалось, была стоящей. Он пытался вывести что-то типа закона или правила, по которому человек начинает что-то хотеть или чего-то бояться. Он обращался ко всему, от науки до магии, от математики до астрологии, от передовых достижений до дремучей древности, лишь бы выудить хоть какую-то информацию. Но все ему казалось мишурой, а суть была скрыта где-то внутри. Только вот внутри чего?

– Да, – ответил он, – «Тайны младенчества». В отличие от взрослого, младенца опросить невозможно. Но все время, пока человек растет, он получает информацию. И в младенчестве этой информации немыслимое количество, потому что вся она новая для тела, для мозга, для нервной системы.

– Старая, – перебил я. – Она одна и та же для всех детей. Скажи «мама», понюхай цветочек, покушай, покакай, скажи «пока-пока». Мы в детстве все как мартышки.

– Не только в детстве. Всегда. Мы имитаторы по своей сути, Эмиль. Часто, даже в своих желаниях и страхах. Но, похоже, не всегда, и не все. По крайней мере, опыты говорят о том, что не все копируют одни и те же модели поведения. Некоторые вовсе не копируют. Некоторые делают выбор в пользу противоположного поведения. Но вот как они делают этот выбор?

В этот момент открылась калитка и вернулась наша ботаническая половина семьи с отростком. Вера была со своей подругой Сашей, жуткой занудой, хотя и милой в своей наивности.

– Мы его нашли, – сказала мама, усаживаясь в беседку.

– Он умен и галантен? – острил папа.

– Он мохнат, дремуч и достаточно сырой, чтобы мы могли там что-то найти, – ответила мама, отодвигая «Тайны младенчества».

– Звучит не очень. Надеюсь, это не будут клещи и клопы, – смотрел папа на маму.

– Надейся, – ответила она, – девочки сегодня переписали около ста видов растений, и это далеко не все.

– Вы захватили какой-то остров? – в удивлении приподнялся папа с кресла.

– Я же тебе говорила, нам нужен хороший участок с плодородной почвой. На плодородной почве должно быть много растений. Мы его нашли.

– Саша, на участке есть клещи? – спросил я Верину подружку.

Это была нескладная девушка Вериного возраста, с большими васильковыми глазами и двумя косичками. Она постоянно ходила в широкой тунике, широких штанах и мокасинах. На ее плече постоянно болталась большая сумка с увесистой книгой. Саша брезгливо поморщила свой нос с десятком конопушек на нем и ответила:

– Нет, такой живности на участке мы не заметили. Но поскольку клещи очень маленькие создания, то возможно в каком-то секторе участка они имеются.

Сашиными любимыми выражениями были «нет, но…» и «да, но…». Вообще, всю жизнь она могла свести к одному большому «НО». Я смотрел на нее и вспоминал то, о чем мне говорила Соня. С друзьями ты говоришь о своих интересах, узнаешь себя. С Сашей конечно же можно было говорить о своих интересах и узнавать себя, но… В этот момент я заулыбался. Мне стало смешно от моей мысли. Саша видимо восприняла это по-своему, покраснела и отвернулась.

– Ты видела, как Соня разрисовала ему гипс? – вдруг вспомнила Вера о моей ноге. – Посмотри.

– Угу, я видела, – прятала свое лицо Саша, уткнувшись в тетрадку, в которую они записывали названия растений.

– Оставь ее, потом посмотрим, – тянула ее за руку Вера. Саше пришлось сдаться и повернуться на мой гипс.

– Посмотри как здорово, – лепетала Вера, – видишь, сколько байдарок. Когда Эмиль выздоровеет, мы все поплывем с ним кататься на байдарках, да? – пихнула она локтем Сашу, Саша опять раскраснелась.

– Поехали, Саша, там на островах много растений, тебе понравиться, – смотрел я внимательно на нее.

– Да, это хорошо. Но мне нравятся не только растения, – ответила она.

Я с трудом сдерживал смех, Саша опять прятала свое покрасневшее лицо. Вера ткнула меня пальцем в больную пятку и погрозила кулаком.

– Ай, ты что творишь? – рявкнул я на нее.

– Знаешь, Эмиль, ты хороший парень, но иногда ты такой вредный, – улыбнулась мне Вера, я улыбнулся ей в ответ.