Buch lesen: «Кофейная ведьма»

Schriftart:

***

Алла Вологжанина – автор популярной детской серии «Трилунье» и новой детской повести «Кофейная ведьма».

Пролог

Однажды все изменилось.

Когда он совсем озверел и одичал от одиночества, Небытие всколыхнулось. И где-то совсем рядом и в то же время бесконечно далеко забрезжил проход. Он устремился туда.

Это неправда, что в Небытии ты теряешь себя, становясь лишь неразумным, бесчувственным, бездушным сгустком силы… Былой силы. Вовсе нет. В каком-то смысле, все, что остается от тебя, – это душа, чувства и разум. И способность осознать страшный в своей неоспоримости факт – тебя больше нет. А мир – есть. И все живое в нем – есть.

Поэтому, когда тонкая и бесконечно прочная стена между Бытием и Небытием вдруг оказалась дверью, он не мог упустить шанса. Удивительно, что только он. Впрочем, он настолько привык к одиночеству, что на самом деле не удивился. Просто фигура речи. Речи, которую он вновь обретет вместе со всем, что имел когда-то, как только…

Дверь в Бытие не распахнулась приветливо перед ним. Это и дверью-то нельзя было назвать. Так, лазейка, крошечная крысиная норка, жалкая червоточина. Жадное Небытие не желало выпускать добычу, поэтому даже такая крошечная дырочка оскалилась, словно пасть хищного зверя. Лязгнули несуществующие клыки. Шваркнули по его несуществующей коже, оставляя несуществующие, но все равно болезненные раны, выхватывая клочья его призрачной плоти.

Выдираться в Бытие оказалось больно. Ну что ж, это же, по сути, рождение. А оно, как и все в мире, – боль. Рождение – боль. Смерть – боль. И лишь между ними кратким мигом и бесконечностью разливается безумная сладость. Которую не ценишь, пока ощущаешь на собственном языке. Сладость быть.

Он вдохнул полной, хоть и все еще бесплотной грудью. Мир изменился. И дело было не в миллиардах людей, заселивших миллионы городов и деревень. Не в технике и не в скорости, с которой все проносилось мимо (и сквозь!) выходца из Небытия. Мир изменился куда глобальнее, чем это казалось его обитателям.

Мир опутывали и пронизывали совсем другие сети. Люди привязывались к другим, непривычным вещам. Другие вещи наделяли волшебством. Пели другие песни своим детям, да и значение им придавали уже совсем не то, что в былые времена.

Неизменным было одно.

Все в мире по-прежнему делилось на живое и мертвое. И лишь эти две противоположности пребывали в единстве и борьбе. Ничего другого.

Он вздохнул. Медленно, но верно, к нему возвращалась физическая способность чувствовать. И какое-то из чувств подсказывало – времени мало. Бесплотным духам не место среди живых существ. Не хочешь естественным путем низвергнуться обратно в Небытие? Разыщи того, кто открыл проход и померяйся с ним силами. Кажется, это чувство звалось интуицией. Или просто памятью. Что бы то ни было, оно шептало – времени мало…

Но «мало» не означает «нет совсем».

И эту малость можно потратить на то, чтобы вновь ощутить себя живым и могущественным.

Он раскинул руки… всего себя раскинул, весь обратился в одно лишь восприятие и вобрал в себя шум моря и ветра, шорох песка, сыплющегося сквозь корни вековых сосен, прорвавшие землю. Каменный город на берегу. Острова и мосты. Дворцы, закладку которых он не помнил. Ведь дворцы смотрели на темную реку не так долго, как он метался в Небытии. Дома-ульи, в каждом их которых ютился человечий рой. Жилища, едва ли более долговечные, чем их обитатели. Лодки на пристани, парк на берегу.

Откуда-то совсем рядом раздался знакомый зов. Не звук, не отзвук, а сладкая, томительная тяга… туда-туда, в особые, ведьмачьи, слои пространства. Где чувства и помыслы – истинны. Где лишь Жизнь и Смерть имеют значение, и лишь они едины в вечной борьбе. Совсем рядом раскинулась… нет, раскидывалась прямо сейчас ведьмова Сеть. Пока еще слабая, какая-то робкая и зыбкая. Но соединяющая живых людей. Теплых. Дышащих. Существующих. Что это была за сеть? Что связывало этих людей? Какие вещи или дела? Непонятно и неважно. Разберется потом. Когда разыщет того, кто приоткрыл дверь из Небытия. Пора-пора… вот только еще раз прикоснуться к ведьмовой Сети, заглянуть в окно, за которым кто-то неумело, но с любовью пытается творить волшебство.

Он стал ветром, смешался с морским воздухом и втянулся в открытое окно. И на миг забыл про Сеть, про бытие и его противоположность. Забыл даже о том, что бесплотен и почти бездушен. Он рухнул как обломок скалы в океан. Рухнул во взгляд первого за долгие века человеческого существа на своем пути. Этот взгляд был так светел, что карий цвет глаз не сразу считывался. И в нем было столько тепла и одновременно тоски, что беглецу из Небытия еще сильнее захотелось стать живым. Сесть рядом, взять из рук этой худой и безумно красивой девушки… девочки громадную чашку с напитком, выглядевшим смолой и пахнувшим почти как смола. И сказать что-то… что? Неважно. Но что-то живое. Чтобы в светлых глазах больше не плескалось одиночества. Чтобы в них ничего не плескалось. Не искрилось. Не существовало.

Кроме его отражения.

Чтобы в ней не осталось ничего. Ни памяти, ни тоски, ни света. Только он. Только он.

Морской ветер, которым он стал, коснулся ее лица. Чуть подталкивая, раздувая ведьмину искру, готовую вот-вот разгореться в пламя. Она что-то почувствовала. Что-то, чего не умела назвать. Да и нечего там было называть – просто отголоски чужого сна, на выдохе принесенные и тут же забытые как… как сон. Чужой сон.

Сон из Небытия.

О, он был страшным существом, пока не погряз в Небытии. А сейчас вся его страшность и вся его существенность стянулись в одну точку. На странную тесную кухню, где юная светлоглазая уже-почти-ведьма плела Сеть, сама того не подозревая. Что ж, скоро этот мир оплетут совсем другие сети. Те, о которых здесь уже забыли… Жди меня, ведьма.

На секунду ему показалось, что он произнес это вслух. Разумеется, всего лишь показалось. А потом он сам стал секундой. Микроскопической долей секунды, микроскопической долей вещества, сжался, сконцентрировался и метнулся туда, где его ждал глупец, открывший дверь в Небытие. Что ж… его сила и память весьма пригодятся тому, кто из бесплотного недосущества готов стать сильнейшим из ведьмаков Сети. И сыграть в вечную игру.

И как о страшном сне забыть о пустоте.

И об одиночестве забыть.

Глава 1

– Трагедия произошла во дворе одной из высотных новостроек Санкт-Петербургского района «Парнас». После внезапной смерти трехмесячного ребенка скоропостижно скончалась сорокалетняя жительница Северной столицы. Прибывшие по вызову прохожих наряд полиции и скорая констатировали обширный инфаркт.

Жуть какая. Сашка выключила телевизор. Просто сменить канал ей показалось недостаточным. Нормальных новостей у них нет? Бр-ррр…

Неужели с этого короткого циничного сообщения все и началось? Ну уж нет! Пусть не с него! Пусть с фей, которым Сашка сгоряча хвосты накрутила, то есть прикрутила. Хорошо бы. Но на самом деле – тоже нет. Стартовым событием стало то, чего она боялась сильнее смерти и десятка стоматологов при исполнении, – ее назвали обманщицей и шарлатанкой. Причем… заслуженно.

Ладно бы – клиентка обрушилась на юную гадалку. Ничего подобного! Дедов странный ассистент, с которым она и двух слов-то не сказала, кроме «привет-пока».

До сих пор его присутствие в квартире Сашу вообще не касалось. В принципе, разумное дело – в квартире шесть комнат. Дед Леша – дизайнер. Он превратил одно из помещений в рабочую студию. Почему бы не поселить помощника в пустующей комнате, если он все равно каждое утро как на работу приезжает? То есть без всяких «как» – на работу и есть. Официальную, между прочим, не левую подработку. А так – будет еще и по выходным маячить, компанию составлять. Тем более что Серый был студентом, то есть не намного старше самой Сашки.

Она по-честному не имела никаких возражений против компании. А если бы имела, то все равно не высказала бы – она была мягкая порой до бесхарактерности. И дружелюбная, разве что иногда ехидная. Идеальная соседка, с которой можно кофейку попить, за жизнь поболтать, книгами обменяться. Но компании не сложилось. От Серого (на имя Сергей он не отзывался, как будто не к нему обращались) прямо-таки веяло неуютом каким-то. Напряженной готовностью к… к чему? К бою, иначе и не скажешь. Не к банальной драке, а к бою.

Прозвище «Серый» ему тоже ужасно не шло. Подошло бы «Карий», да только подходящего имени в природе не существовало. А жаль. Потому что этот парень был какой-то весь… рыже-коричневый. Загорелый, с волосами цвета красных кирпичей, зеленовато-карими глазами. Да еще и ходил в неизменно потертой кожаной одежде. Вроде штаны-куртки-безрукавки были разными, но всех оттенков одного, весьма скучного цвета – коричневого. Рыжие, кирпичные, терракотовые… и кофейные тоже, да. И покроя такого… ну… того и гляди лук из-за плеча выхватит и начнет по атакующим оркам стрелять. Дизайнер, забодай меня дракон, подумала Сашка при первой встрече.

В самом деле – походил бы Серый на ролевика, но почему-то даже при самом беглом взгляде на него становилось понятно – он в игрушки не играет, у него всё по-настоящему. Вот только что это – «всё»?

Готовность к бою. Уж точно не свойственная парням из мира моды. Во всяком случае, в Сашином представлении.

Он и к Сашке со словами «Обманщица. Шарлатанка» подошел так, будто из засады выскочил. Хотя всего-то с кухонного балкона шагнул в помещение. Принадлежащее, кстати, ее, Сашкиным, предкам. Причем вовсе не далеким.

Сама Сашка оказалась у бабушки и деда тоже из-за студенчества. Грядущего. То есть из-за школы, конечно. В Питере они лучше, чем в их глухой провинции, в универ нормальный попасть больше шансов.

Угу, официальная версия.

Реальность оказалась богаче на события. Мама водворила Сашку в одну из гулких пустующих комнат под присмотр бабушки Маши и деда Леши. Расцеловала и обещала очень скучать. А через месяц рванула на очередные поиски себя, гармонии и счастья в личной жизни… аж в Аргентину. И торчала там уже без малого два года. Звонила, конечно, часто. Ну… раз в неделю – это же довольно часто, ага? Говорила, что скучает по дочке сильно. Казалось бы, скучаешь – забирай с собой… Но – нет. В качестве компенсации баловала ее карманными деньгами. Видимо, «счастье в личной жизни» оказалось не бедным и не жадным.

Это в принципе делало ее жизнь не просто хорошей, а замечательной. Для «просто хорошей» хватало бабушки и деда. Они обожали Сашку, ничем не ограничивали ее свободу, кроме легких намеков на не всегда сделанную домашку. Но… но обидно было все равно до ужаса. Не могла умная девочка не понимать того, что мама стряхнула ее как балласт, мещающий вести интересную и насыщенную жизнь. А девочка-балласт в силу собственной мягкотелости и неконфликтности не могла даже скандала толкового закатить – типа, что за дела, мама дорогая, бери меня с собой, а не то!!! А не то я ирокез сделаю, брови проколю и вообще убегу из дома. Вот.

Не умела она так. Зато умела относиться ко всем и всему с пониманием. И обиды лечить своими собственными способами. Было в Сашкиной жизни огромное увлечение. Оно же – любовь и, возможно, дело всей ее будущей жизни.

Она обожала кофе.

Сколько себя помнила – на запах его могла идти, как загипнотизированная. Годика в два прибегала из кроватки на мамину утреннюю чашку – сонная, взъерошенная, в пижаме. Взбиралась на колени, лезла носом туда-туда-туда, где за белой границей фаянса плескался черный, горячий, ароматный океан.

Тогда ей, конечно, кофе пить не разрешали. Но два года назад бабушка Маша внимательно всмотрелась в Сашкино бледное личико и взялась за тонометр – давление ей померяла.

– Да ты, радость моя, гипотоник, – сказала она. Покачала головой и добавила: – С возрастом пройдет, конечно. А пока пей свой кофе, только умоляю, не перебарщивай.

И Саша с радостью пила его. И варила. Моментально разобралась – сколько сыпать зерен, сколько делать оборотов ручной мельнички. Или сколько секунд держать палец на кнопке электрической кофемолки. Как варить, как разливать… а потом купила термос и взяла с собой в школу свой «эликсир жизни».

В школе за Сашей с первых дней учебного года закрепилась репутация фрика. Но к такому милому, симпатичному и добродушному фрику отношение было соответственное. Иногда поддразнивали, но никогда не обижали. Иногда просили кофе глотнуть, иногда угощали шоколадками. Иногда давали скатать домашку, иногда кричали – спасай-выручай. Все как у всех, разве что близких друзей-подруг не завелось, романтических привязанностей (не считая кофе) не возникло.

А потом случилось вот что.

Полинка Рязанцева – не главная звезда, но и не серая мышка – пришла в школу зареванная и едва увидела Сашу, рванула к ней через весь коридор.

– Фербер! – закричала она издали. – Сашка, подожди меня!

Сашка остановилась. Полина чуть не сбила ее с ног. Она была не больше и не меньше, чем просто одноклассницей. С чего бы вдруг такой напор?

– Погадай мне! – выпалила та, не понижая голоса и не обращая внимания на народ в коридоре.

– Что? – опешила Саша. – Ты чего, Поль? Я не умею.

– Да не ври, все ты умеешь! Постоянно по уши в кофейной гуще сидишь. А мне очень надо!

И, глядя на покрасневший Полин нос, на круги под глазами, Сашка мысленно обругала свою уступчивость и неумение сказать «нет». А вслух ответила:

– Э… ну смотри, я тебя предупредила. Если что не так, сама будешь виновата, – она вытащила из рюкзака термос и открутила крышечку, на ходу соображая, есть ли там вообще хоть какая-то гуща – наливала-то через ситечко.

– Вкусно! – Полинка глотнула кофе. – С корицей, да?

– Угу, а еще с кардамоном… – Сашка вытащила блокнот, а из него вырвала нелинованный лист. – Ты учти, я только в кино видела, как это делается. Это вместо тарелки будет. Давай вытряхивай сюда все, что осталось.

Рязанцева послушно затрясла крышечкой термоса. Что-то там оставалось, но скорее капли напитка, чем крошки гущи.

– Давай еще, – скомандовала Саша, набулькивая следующую порцию, – может, с будущим не сложится, но день сегодняшний точно наладится.

Отдавать команды и видеть, как их послушно выполняют, оказалось приятно. Одноклассница то ли хмыкнула, то ли носом шмыгнула, залпом проглотила новую порцию кофе и вытряхнула остатки на блокнотный лист. – Еще. – Саша потянулась было термосом к крышечке в Полиной руке, но… – Ого! Полинк, я гадать как не умела, так и не умею, но тут же все таким прямым текстом выложено, что и дурак прочитает!

– Видимо, я не дура, – хмыкнула та. – По мне так пятно на пятне. Читай, давай.

Насчет пятна на пятне она была права. Но эти кляксы-разводы складывались в совершенно четкую картину – треугольник, в каждом углу по человеку. По нему проходила трещина или, может быть, разрыв. Две вершины разделялись, но до третьей разрыв не доходил. Сашка набрала воздуха в легкие.

– Наверное, это расставание. Двое расстаются, а третий… а третьего это вроде как не касается, но вот-вот коснется, потому что эта линия, – она показала на разрыв, – вот-вот до него дойдет.

– Точно расстаются? – Глаза Поли расширились, в них заблестели слезы. – И точно коснется?

– Угу… – Пятна на листе были совсем свежими и еще немного «плыли», меняя очертания. Секунда, и линия дошла до третьей вершины. – Вот, уже коснулось. И сильно.

– Значит, разведутся, – замогильным голосом произнесла Рязанцева, обращаясь не к Сашке, а к воздуху перед собой. – Я-то думала, как обычно поругались. Спасибо, Фербер. Новости, конечно, поганые, но все же лучше с такими, чем от незнания и подозрения мучиться.

Полинины родители в самом деле вскоре развелись. И мама забрала дочку в Москву. Полина написала Сашке несколько сообщений во «Вконтакте», но дружбы между девочками так и не завязалось. Зато сначала с подачи Рязанцевой, а затем и просто с подачи друг друга, к Сашке повалили клиенты. И она оказалась чертовски хорошей гадалкой, хотя долго искренне считала себя ловкой, чуткой и догадливой шарлатанкой. Не то чтобы Саша так уж пудрила клиентские мозги, гадая на кофейной гуще. Скорее, наоборот – обычно она смотрела на говорящие пятна и ландшафты на блюдечках и вдохновенно несла то, что подсказывал дуэт воображения с интуицией. И ведь работало! Сашка почти совсем перестала удивляться горячим благодарностям в «личке» и по СМС, почти совсем поверила в свои предсказательские силы. Два года, в конце концов, для шестнадцатилетней гадалки – ого, какая карьера!

А еще она окончательно укрепилась в своих планах – поступить в скромный универ, выучиться на товароведа, да еще бухгалтера какого-нибудь, заработать на гаданиях стартовый капитал и открыть лучшую в городе кофейню. Это ли не счастье? Оно самое.

Так и шло до тех пор, пока Серый не наехал на нее, типа, обманщица. Да еще хвостатые феи случились. А дальше понесся снежный ком…

– Раствори свою тоску, – мурлыкала Сашка, палочкой вороша песок в жаровне, – и отдай ее песку. Черный, словно ведьмы кровь, кофе будет вмиг готов…

– Это заклинание? – поежилась клиентка. Нервная, красивая женщина, с виду чуть постарше Сашиной мамы аккуратно пристроилась на краешке табурета, вздрагивая от каждого шороха. А их было предостаточно на старой кухне с хриплыми механическими часами, булькающей ароматической лампой и ветром, гуляющим по позапрошлогодним пучкам душицы и связкам перца.

Сама гадалка забралась с ногами на кухонный диванчик, натянула на колени длинную уютную юбку. Зато плечи, наоборот, выставила из выреза толстенного шерстяного свитера (связанного, между прочим, дедом Лешей, у кого еще такой дед найдется а?). На плечах еще остался летний загар, и светлые волосы сильно с ними контрастировали.

Сегодня Сашка чувствовала себя чертовски красивой и эффектной, даже немного расстроилась, что гадать пришлось клиентке, а не клиенту. Нравиться ей очень нравилось. А кому не понравится, в шестнадцать-то лет, из которых пятнадцать с лишним была никакая, простая как яйцо. Совсем недавно Сашка почувствовала, что вылупилась из него… не то чтобы райская птица, но вполне себе пташечка-милашечка. Никак на гадалку-кофейницу не похожая – светленькая, кареглазая, загорающая в теплый янтарный оттенок.

– Можно сказать, что заклинание. – Сашка улыбнулась не клиентке, а распахнутому окну, морю, запаху кофе, камням и крикам чаек. Собственному своему микрокосмосу, где в окна рвался холодный балтийский воздух, а раскаленные в песке медные джезвы, казалось, шипели от соприкосновения с ним. Все же большое везение жить окнами на залив, когда в десяти метрах от подъезда начинается парк, а в двадцати – собственно, море.

– Вообще-то я не люблю кофе, – извиняющимся тоном сказала клиентка.

– Главное, что я люблю, – Сашка рассмеялась, – я люблю, а вам польза. К тому же, смотрите, красота какая!

Над джезвами («турками») как раз поднимались плотные шапочки кофейной гущи, а под ними гулял-бурлил черный вулкан горечи, остроты и сладости. Гадание-гаданием, заработок-заработком, но Сашка была готова смеяться, а то и в пляс пускаться от одной только мысли о том, что происходило в джезвах, от мысли о том, что еще миг, и его… его можно будет пить.

Ложку бариста она использовала простейшую из простых – солнечно-медную, без наворотов. Просто лепесточек металла на тонкой длинной ручке. Эта простота саму девочку завораживала и клиентов заражала. Ложка была одновременно и продолжением Сашкиных пальцев, и самостоятельно живущим существом-веществом. Можно сказать, сама взламывала кофейную шапочку на джезве и размешивала кофе. А Сашка – так, видимость собственного участия создавала…

А вот ситечки в кофейно-гадальном деле были помехой, это она уяснила давным-давно. Все содержимое джезвы – до капли, до крупинки – стало содержимым чашки. Сашка протянула клиентке ее порцию. Ухватила вторую джезвочку, вынула ее из песка и булькнула все, что было, в свою чашку.

– Это очень вкусно! – сообщила она клиентке. – Когда гадаю, всегда пользуюсь случаем лишний раз кофейку глотнуть. Просто сделайте так же.

Одна джезва, сваренная в песке то ли по-турецки, то ли по-арабски, равнялась одной чашечке для эспрессо. Сашка выпивала такую в три глотка, а потом опрокидывала на блюдце. Так и сейчас сделала, подавая пример своей нервной гостье.

На секунду с лица дамы сбежало запуганное выражение. И для человека, не любящего кофе, она очень, просто очень-очень быстро расправилась с содержимым чашечки. Да еще и гущу в блюдце перекинула так, словно каждый день начинала с подобных упражнений. Прямо из дому не выходила без хорошего прогноза от кофейной гущи.

Сашка всмотрелась в черноту гущи на белом фаянсе. А клиентка – в Сашу. Взгляда ее она не перехватывала, но почувствовала. Прямо точка посередине лба задымилась, честно говоря.

Сашка набрала воздуха в легкие, чтобы вернуть его атмосфере в длинном остроумном монологе… Но чуть не подавилась.

Кофейная гуща не сложилась в рисунок. Ни в понятный, ни в замудренный, ни в непригодный для интерпретации. Вообще ни в какой. Сашка с законами физики не особо дружила, но ясно понимала одно: сейчас они нарушались. Кофейная гуща ровным тонким слоем – в одну крупинку – покрыла все блюдце. Этого быть не могло. Но это было.

Острый взгляд клиентки прожигал гадалке лоб.

И Сашка быстренько приняла решение.

– Как странно и интересно, – сообщила она, поеживаясь. Все же голые плечи в конце октября и на сквозняке – решение для не слабонервных модниц. – Как странно и интересно. Такая долгая жизнь…

Что ее потянуло за язык? Черт знает что… Но почему-то она не смогла сообщить даме, что судьба ее не читается. Вместо этого она сделала новый глубокий вдох и…

– Такая долгая жизнь, что ее завершение теряется где-то далеко-далеко, – затараторила она, как будто отвечала у доски и вспомнила зазубренный абзац, жаль не тот, что требовался. – Ни болезней, ни потерь, только непрекращающийся подъем. Медленный, медленный, но очень верный путь наверх. – Так, а теперь, чтобы слишком сладко не было, добавим: – Вот только не похоже, что вам этого хочется. Скорее всего, этот подъем – вынужденный.

– Поиск? – уточнила клиентка.

– Может быть. – Сашка мотнула головой, светлые волосы закрыли озябшее плечо. – Только не думаю, что в контексте такой долгой жизни цель всегда будет одна. Смотрите, – и указала пальцем на… да просто на произвольную точку на блюдце, – вас ждут странные перемены. Не мешающие пути наверх, но кардинально меняющие всю жизнь. Что же это? – Сашка поймала взгляд клиентки, пытаясь вычитать в нем хоть какую-то подсказку. Тщетно. И продолжила: – Что вы смените? Страну? Мужчину? Да, скорее всего, тут дело в любви.

Вообще-то она избегала рассуждать о том, в чем пока не разбиралась. Но тут язык сильно обогнал мысли.

– Стоп-стоп, – клиентка вытянула вперед ладонь, словно защищалась, – может, дело в чем-то… более серьезном? Во власти, например? Влиянии?

Ах вот оно что!

В доброй и покладистой Сашке иногда просыпалась вредность – примерно как хорошая щепотка красного перца в сладком кофе. Влияния захотелось! Надо же чего выдумала!

– Нет, – уверенно брякнула она, – власть тут совершенно точно ни при чем. Более того, вы вот-вот потеряете даже ту малость, которой сейчас располагаете. То ли в пользу основного конкурента, то ли нового игрока, но…

– Хватит! – почти вскрикнула дама. И хлопнула по столу ладонью. Сашке показалось, что в кухне словно… антивспышка антисвета случилась – тьма сгустилась на такой короткий миг, что сознание не успело ее зафиксировать.

– …но и это не помешает пути наверх, – испуганно закончила девочка. И зачем-то добавила: – Может, ваш путь закончит кто-то другой… дети, например. Или эти… как их… преемники.

– Вот теперь точно хватит! – вскинулась клиентка. – Сколько я вам должна? Впрочем, неважно!

И она протянула Саше красную пятитысячную купюру.

– Не провожайте меня. – У нее явственно дрожал голос. – И сдачи не надо.

– Я и не собиралась…

Но клиентка смоталась так быстро, что Сашка не успела больше ничего сказать. Например, что не собиралась сдачу искать, еще чего. Гадалка она или нет? Ох, сегодня болтунья пустопорожняя, но вообще – гадалка, да еще какая!

– Обманщица.

Голос раздался прямо над ухом. Сашка так перепугалась, что не сразу сообразила, что вообще-то за ней находится балконная дверь. Кухня была угловым помещением. Окно выходило на парк и залив, а балкон… тоже. Просто выход на него был в другой стене. И сейчас в дверной проем красиво вписался Серый. И смотрел на Сашку очень сердито.

– Шарлатанка.

– Угу, я думала, ты знаешь два слова, – огрызнулась она, – «здрасьте» и «пока». А оказывается, все четыре. Да ты крут.

Но ее наезд растворился, как сахарная крошка в горячем капучино. Серый обогнул стол и навис над ней, вынуждая отодвинуться.

– Ты чертова лгунья, – сказал он, как-то особенно сердито буравя Сашку своими пестрыми зелено-желто-коричневыми глазами. – Ты же не смогла прочитать ее судьбу. Я смотрел на тебя, по лицу твоему видел, что не смогла. Вот только откуда ты знала, что она действительно в поиске и на опасном пути?

Сашке вдруг стало смешно. Что за кино развел, ей-богу. Даже не кино, а театр – пафос можно мазать на хлеб толстым слоем и на завтрак лопать.

– Серый, ты чего несешь? – миролюбиво спросила она. – Ну, сказала я ей про поиск. Все же люди чего-нибудь да ищут, тебе-то что? Как умею, так гадаю. Ну, прости, если тебя не устраивает мое предсказание чужой судьбы.

Серый оперся локтями о стол, подался вперед.

– Нет. У нее. Никакой. Судьбы, – размеренно проговорил он. – И ты это видела.

– Как это нет судьбы? – удивилась Сашка. – Судьбы у нее нет, а поиск есть? А он, надо понимать, к судьбе не относится? Вот уж точно, прости, бред собачий.

Серый отшатнулся, прищурился и всмотрелся в Сашу, как будто пытаясь понять, дурит она ему голову или в самом деле считает отсутствие судьбы бредом.

– А ты себе гадать не пробовала? – вкрадчиво спросил он. – А давай-ка попробуем. И мне погадай. Давай-давай, я джезвы помою, а ты жаровню разжигай.

– С ума сошел… не надо их мыть. Вон, салфетками протри.

Жаровня для кофе на песке была гордостью Сашкиной коллекции. И ей захотелось по рукам Серому надавать, только чтобы он ни ее, ни джезвочки не трогал. Но не стала. Надо послушать и посмотреть. В гадании может пригодиться.

Кофе варили в молчании. Саша даже чуть не забыла размешать его, прежде чем наливать. Первый глоток был пенным и таким горячим, что вкуса почти не было. Второй – ароматным. Собственный аромат кофе, не приукрашенный специями, не смягченный сахаром, не подбалованный молоком… Третий был горьким. С предупреждающим скрипом гущи на зубах – мол, хватит наслаждаться, пора с будущим разговаривать.

– Переворачивай, – сказал Серый.

– После тебя, – фыркнула Сашка. Не вся вредность израсходовалась. Да еще возмущение накатило. С чего вдруг этот леголас недоделанный командует ей на ее же кухне?.. Ну, пусть на дедовой, но это мелочи. Дед-то ее.

– Давай вместе, – развеселился вдруг Серый. – Раз, два… эй!

Вот тут уж тоже было делом чести махнуть первой – обжигающее, продирающее до клеточного уровня варево. Парень только головой покачал. Мол, дитя-дитем…

– На, смотри! – Сашка торжествующе хлопнула ладонью по столу. Вчитываться в собственную судьбу ей не хотелось… Бы. Если бы она сама по-настоящему верила в свои гадания. Достаточно было и того, что кофейная гуща не растеклась ровным слоем по блюдцу. Не пошла, значит, против законов физики, логики и против доводов разума тоже.

– А вот это странно. – Серый поставил блюдце на стол. – У ведьмы, знаешь ли, не должно быть судьбы. Но только ведьма может увидеть чужую судьбу. Или ее отсутствие. А если ты не ведьма, то не можешь. Но ты увидела. И скрыла это! За-чем? – Он вдруг сощурился и так вперился взглядом Сашке глаза, что ей не то что не по себе стало… ей сделалось страшно, словно не на знакомой кухне, а в темном подземелье повстречала его. Или не его, а кого-то злобного, голодного и совершенно ненормального.

– Если ты что-то скрываешь, то советую перестать, – с расстановкой, выделяя каждое слово, проговорил он.

– С-серый… ты что, с цепи сорвался? – Саше ужасно захотелось забиться в уголок. – Наезжаешь, обзываешься…

– Хм. «Обзываешься». – Серый так проговорил это слово, будто прикидывал, к месту ли оно. – Да это меньшее, что я могу с тобой сделать, Саша. Или ты уже не Саша?.. Или ты никогда и не был Сашей?

– Не был? Серый, да ты умом тронулся. Я деду скажу! – Сашка толкнула к парню его блюдечко, на которое он так и не вытряхнул кофейную гущу.

– Если сможешь. – Серый выбросил руку, как лягушка языком ловит муху. Только мухой оказалась Сашкина шея. Девчонка не то что отодвинуться, пискнуть и то не успела. Инстинктивно забилась, но поздно – воздуха не стало вмиг, перед глазами поплыли черные пятна. Но сильнее физических ощущений оказалась паническая мысль: Господи, что он сейчас со мной сделает? Страх парализовывал разум, но тело в удушье действовало без команд от этого паралитика. Нога дернулась, толкнула стол. Серый на секунду ослабил хватку. Сашка пнула стол, уже почти соображая, что делает. Край стола врезался парню в живот. Ему вряд ли было больно, но Сашке перепала секунда на вдох. Или чуть больше. Она сипло втянула ртом воздух, горло отозвалось болью. Вернее, не отозвалось – больно было все время, только на глубоком вдохе стало хуже. Потом она кое-как проморгалась, отгоняя обморочную черноту, заслонившую мир. Лучше бы не отгоняла… Сашка заорала бы, но передавленное горло не позволяло; всё, что получилось выдавить, – жалкий хрип. Серый больше не собирался ее душить. Задумчиво смотрел на девчонку желтым пламенем из глазниц черепа. Ни обычных веснушек, ни кирпичных лохм. Смерть как она есть, во всяком случае, в мультиках. Только… настоящая и оттого – страшнее страшного.

Руки сами собой зашарили по столу. Хоть чашечкой, да попробовать защититься… Попалась, кажется, не ее чашка, а Серого, с остатками кофе на дне. Пальцы влезли в остывшую жижу, и это, видимо, отрезвило вопящий от ужаса разум и вернуло и способность соображать, и нормальное зрение.

Лицо у Серого было как лицо. Если можно, конечно, так сказать о человеке, который только что едва не убил другого. Впрочем, в убийцах, пусть даже не состоявшихся, Сашка не разбиралась и разбираться не собиралась. А Серый пялился на нее своими каквсегдашними, ржаво-карими глазами, изучающе, настороженно, но, кажется, уже без угрозы.

– Может, я ошибся, – сказал он сам себе, – чуять-то ничего не чую. Но кто знает, насколько ты хитрая тварь.