Buch lesen: «Джабл Дай. Гештальт-роман»

Дисклеймер! «Книга не пропагандирует употребление наркотиков, психотропных веществ или каких бы то ни было других запрещенных веществ. Автор категорически осуждает производство, распространение, употребление, рекламу и пропаганду запрещенных веществ. Наркотики – это плохо!»

«Умри за меня дважды и останься со мной»

© Алиса Истомина, 2023

ISBN 978-5-4498-5738-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается Ярославу Погребняку.

Отдельная бесконечная благодарность Киберструберу, что пришёл впервые ко мне во сне, нашёлся в реальности и навсегда разбудил.

Меня переносит в страну ежесекундных путешествий по вялознакомой материи, и дни пролетают как картинки. А я на фоне вечера стою на балконе, делаю глоток логичного кофе, смакуя сигаретный фильтр: «Сколько миллионов нас таких, поднимающих глаза на сочную зелень, выпустив дым, втягивающих влажную атмосферу и представляющих, что в эту секунду рядом с нами бьется еще чье-то сердце?»

Я стою на платформе и смотрю вглубь дороги. Противный вездесущий мелкий дождь, шум ветра в листьях деревьев напоминает гул приближающейся электрички. Куда отправится сегодня состав, какая табличка пронесется мимо?

Посмотри внимательно в мои глаза с засохшей тушью. Ты увидишь в них то, что я помню – несчётное количество перевоплощений, свои жизни и чувства. Я вижу их одной чёрной точкой в моём несуществующем вселенском отражении. Это всё, что я знаю. А помню лишь то, что я есть ощущение. Одинокое и единственно свободное в своём роде. Любые тупые загоны есть пучина вечного сна.

Мне пришлось пройти сквозь себя, прежде чем снова тебя найти».

Часть 1

1
Скит

– Иногда глаза говорят за слова, а иногда приходится осознавать всю бессмысленность и бесполезность сказанного. Суть закрыта от других людей полностью, поэтому чаще всего, я ни с кем не делюсь. Общение тогда не обременяет, – Кэсли сделала очередную затяжку. – Я стараюсь, я пытаюсь говорить со всеми на их языке, но у меня ничего не получается! Это можно назвать трагедией или драмой моей жизни, в которой я – главная актриса.

– Не думаю, что это игра. Я замечаю перемены в твоей мимике несколько раз в секунду. Я называю это твоей магией. Не думаю, что это игра, – Скит сидел на табурете спокойно, пытаясь легкими хлопками очистить серое пыльное пятно с плотных черных джинсов.

– Я люблю тебя, правда, по-настоящему, понимаешь? – Кэсли села перед Скитом и взялась руками за его колени, – Тишина. Ты слышишь? Она внутри нас и вокруг. Так вот в ней, сейчас и спряталось прощение, – она не отводила взгляда от Скита.

Переполненный блаженством, это был самый романтичный момент в её жизни. Кэсли захотела умереть сейчас же. Это мгновение – самое дорогое, всё с ней. И в эту секунду глаза говорили за слова.

На этот раз целое не распадалось на множество всплывающих картинок реальности, а собиралось воедино, создавая самое мощное слияние прошлого, настоящего и будущего в единственный момент – сейчас. И Кэсли захотелось расплакаться.

– Не нужно плакать, – Скит спокойно накрыл ладонью ее руку, – теперь мы навсегда вместе.

2
Герд

Какие мысли рождаются в голове тёмной фигуры, что направляется вглубь дворов, освещаемых тусклым жёлтым светом фонарей, легко постукивая каблучками? Отсутствие даже кошачьих душ в столь поздний час – всего лишь очередной повод укутаться сильнее в шерстяной платок. Тяжёлая сумка и желание попасть скорее в тепло – единственные спутники от поезда метро до заветной двери, которая где-то там по адресу 3-я Фрунзенская улица, дом такой-то.

Большая квартира, стиль «классика интеллигентной бабушки», которая теперь, глядя на жизнь единственного внука, не против и крепкое словцо пропустить. Я залипла в солидную книжную полку, уходящую в потолок.

Ощутимый поцелуй, дерзкий и плотный. Он прижался к моей щеке своей, показалось, прелой щетиной.

– Проходи сюда, я покажу тебе студию.

Студия – это предлог. Комната, сплошной бардак, разбросанные вещи, иногда странные и даже неожиданные, такие, как защитные поликарбонатные очки с жёлтыми линзами. Для работы в пыли и тумане. Видимость передо мной тоже стремится к нулю… Балконная дверь загорожена большим самодельным зеркалом, в углу наша съемочная площадка «типа того».

По коридору прошаркала бабушка, чьё присутствие на этой территории меня радовало.

– Приготовишь мне ужин?

– Что ты хочешь? Я умею готовить только салаты.

– В морозилке паэлья с морепродуктами.

– На масле или воде?

– С тем, и с тем. Ты в курсе, что нужно знать, какая у тебя группа крови, прежде чем прекращать есть мясо?

– Почему?

– Например, у меня первая группа крови, мои предки были охотниками.

– Я хорошо себя чувствую, с детства его не ем.

– Кажется, у меня четвёртая.

– Редкая.

– Да? – Я подняла глаза.

– Ты с кем-нибудь встречаешься?

И каждый раз при первой же важной для нас встрече мы врём друг другу эту фразу:

– Нет, не хочу отношений. А ты?

– Нет, как расстался со своей, так и всё.

– Любишь?

– Да.

Герд трогательно опустил голову, с болью и безысходностью.

– Сколько тебе лет?

– 29.

– Мда, немало.

– Я старый, и я никому не нужен. Я сделал из неё нормальную тёлку, а она кинула меня ради какого-то восемнадцатилетнего перца. И, знаешь, когда я их увидел, я им так позавидовал, они были такие влюблённые.

Конечно, я соврала не только ему, каждый из моих близких знает, что я кое-кого жду. Он должен вот-вот приехать, мы постоянно на связи, но сейчас у него не получается. Это Скит, он стал почти сном, поэтому я стараюсь не предвосхищать этот момент и жить только настоящим.

3
Отец

На пороге меня встретил отец.

– Привет, как дела? Как полуночная фотосессия?

– Привет пап, – я чмокнула его в щёку, при этом автоматически моё подсознание выбросило несколько картинок вчерашнего вечера.

– Есть будешь?

– Нет, спасибо, позже.

Первым делом я сняла с себя всю вчерашнюю одежду и пошла в душ. Приятно мылиться и счищать всё после таких вот творческих встреч. А Скит? Что бы он на это сказал? Самое стремное в этой истории, что Герд мне действительно нравится. Мне хотелось бы увидеться с ним снова. Теперь остается только влюбиться. И вынести себе мозг, лучше всего бесствольным «Стражником». Для самообороны. От самой себя.

Нужно сегодня же позвонить Скиту, чтобы угомониться. А вот парень из Герда вышел бы неплохой. Меня всегда привлекали творческие люди, а он так круто поёт. И на гитаре играет… Стоп! Я умываюсь, и нет ничего приятнее, чем прикосновение воды к уставшей сухой коже. Сейчас нанесу лосьон и совсем забуду об этой ночи.

В остальном – обычное воскресенье, включаю компьютер, аля-улю, интернет, Вконтакте. Открываю свои аудиозаписи, делаю погромче и вываливаю на мягкий бежевый ковролин содержимое сумки, с которой я вчера ездила на третью Фрунзенскую улицу, дом такой-то, параллельно рассматривая в зеркале свою спину: нет ли там ссадин или следов бог знает от чего.

Внезапно Кэсли словно отрезвил толчок, но машина продолжила ехать, за окном переливались улицы. Папа и мама о чём-то болтали. Голова закружилась. Она закрыла глаза и пальцами надавила на веки. Сквозь фосфены она увидела незнакомую картинку, но потом ей показалось, что она давно запечатлена в сознании.

Сумерки. Вокруг заснеженные деревья, поляна с примятыми сугробами. Приятный мороз при отсутствии ветра. Чувства стали свежими и тотчас поплыли по всему телу, словно их вкололи как лекарство.

На своих губах я чувствую вкус твоих, они такие холодные и тёплые одновременно. На тебе вязаная шапка, она вся в снежинках. Над нами застыло мгновение, шевелятся только наши губы в улыбках. Я заглядываю в твои сияющие глаза, какой же ты красивый, Азар. Мой рыцарь с горячим сердцем, мальчик мой. Как же мне хочется без конца повторять твоё имя! И целовать тебя.

– Кэсли, как думаешь?

– Что? – Девушка не понимала, что именно она ответила на вопрос.

– Стоит нам поехать в кофейню? – Отец повернулся к ней, отвлекаясь от дороги…

Этот день Кэсли часто вспоминала, канун гибели её отца. Отчетливый момент жизни, когда теряешь одного из родителей. Похоже на потерю органа или конечности. Одна часть твоей души словно остаётся неприкрытой, туда подобно туману проникает пустота… В таком вакууме быстротечность времени туго доходит до людского понимания. И когда вдруг пустота заканчивается, оказывается, что человек до сих пор стоит на месте. Он возится, носится со своими переживаниями как болван: передвигает карты памяти из угла в угол, не понимая, что нужно всё отпустить. Цель времени – наносить свои краски, изменяя не суть, но поверхность и предназначение. А пустота продолжает превращаться во что-то совершенно невосполнимое, затверделое, мешающее.

4
9 месяцев спустя

– Боль и время делают нас сильнее. Теперь я вижу лишь маленькое чёрное пятно. Я отвернусь. Я устала бояться стука дождя в окно и солнечного света. Через три дня после похорон я подстригла волосы, коротко, почти как мальчик, понимаешь? Я хочу простить всех, только так я смогу освободить себе место для шага вперед, – Кэсли аккуратно забивала дурь в трубку.

– Понимаю, но ты говоришь о том, что это имеет какое-то значение. Ты пережила это, но тебе же никто не мешает жить дальше теперь, когда время уже прошло. Все же так делают, только ты отличаешься?

– Что значит отличаться! Я есть я! – Кэсли явно обескуражила фраза Ясона.

– Ты обычно так и делаешь, – он рассмеялся.

Ясон относился к тому типу людей, которые стараются спрятаться за «смехом не к месту». Надевает маску клоуна, общительного, считает своей обязанностью не допускать в разговоре молчания.

– Ты от армии своей никак не отойдёшь, что ли? В таком случае это глупость, там же совсем всё не по-настоящему, что ты её так всерьёз воспринимаешь? Забудь, проехали давно. Там да, принято быть одинаковыми, здесь всё совсем иначе, тут эволюция и глобализация. Наслаждайся!

– Не, я делаю в комнате ремонт, купил колонки и Guitarhero, на выходные – на дачу, жизнь прекрасна, – при этом он снова неискренне улыбнулся, пытаясь изобразить зевоту.

Дверь захлопнулась. Кэсли смотрела в потолок, отстраненная, пребывающая в тотальном безразличии. Она сидела в кресле, укутавшись в плед и затягивалась сигаретой. В подъезде щёлкнула входная дверь в дом.

Ясон оказался на улице, наедине с прохладным рассветом, он посмотрел на небо и задумался о чем-то.

– Как же душно в этой квартире, можно сойти с ума! И шторы нельзя открыть. – Азар сидел в кресле ровно, без изгибов, руки лежали у него на коленках, как у детей в детском саду. – Моё расширенное сознание просто офигевает.

Все рассмеялись. В квартире действительно было жарко. В окно пробивался свежий ветерок, но этого было недостаточно, чтобы как следует протянуть прокуренное помещение.

– Ладно, я пойду ложиться, спокойной ночи всем.

– Можно я с тобой? – Азар по-дурацки улыбнулся, скорчив физиономию.

– А женщина твоя что?

– Да я откуда знаю, она взяла бы меня за голову и треснула о свою коленку, а потом страстно поцеловала, обняла и начала плакать.

Кэсли рассмеялась.

– Ну, пойдём тогда, уже птицы петь начали и солнце встаёт, опять жарко будет.

Вит был спокойным и тихим, с закрытыми глазами в очках с корригирующими линзами. Одной рукой он подпирал голову, другая безвольно болталась. Ветер точно попадал в его волосы, иногда ему казалось, что воздух пропитан запахом духов, наверное, собирающейся на работу симпатичной соседки. И от этих мыслей он улыбался. Вит – самый адекватный постоялец этой квартиры.

Ребята её сняли у еврейки-пенсионерки. На вид лет шестьдесят; зимой она носила угги, а летом – лёгкие плетёные белые сапожки, в которых шастает вся Москва. Частенько ей приходилось не по одному разу звонить Виту и напоминать об оплате аренды. И каждый месяц эта история повторялась. Тётка имела здоровое чувство юмора, поэтому междоусобиц не развивалось.

Квартира начиналась большим светлым коридором с дыркой в стене, отделявшим зал от прихожей. Там же стоял большой сундук, на дне которого валялась мелочь; мы играли в покер на эти деньги. За белой стеной располагалась, вроде как, гостиная. В ней жил Вит. Это самая большая комната в квартире, в середине её стоял огромный белый рояль. Каждый из нас хоть раз, но играл на нём, да и всех тех, кто сюда когда-либо приходил, он задевал своим великолепием. Здесь же был телек, поэтому фильмы мы смотрели только тут и почти всегда вместе, за исключением Ясона, который не так давно разочаровался в наших киношных вкусах…

Когда Ясон подошёл к подъезду, уже окончательно рассвело. Он мечтал попасть в душ, чтобы смыть с себя проклятую липкую жару – свежий воздух по отношению к ней оказался бессильным.

Так прошёл очередной или внеочередной вечер понедельника.

Каждый звонок выносить становилось всё тяжелее. Кэсли постоянно находилась в ожидании. С минуты на минуту должен был появиться Скит, но это длилось так давно, что никто из её друзей, знакомых и близких не верил, что это когда-нибудь произойдёт. Скит давал невыполнимые обещания приехать. Общаясь с ним по мобильному, Кэсли всё чаще плакала, но потом, в один момент, она как будто оставила саму идею его приезда, продолжала двигаться вперёд, заниматься какими-то внезапно появившимися делами.

– Что ты будешь пить?

– Не знаю, а ты?

– Шампанское?

– Пожалуй. У меня есть гашиш, немного.

– Отлично, у меня тоже. Фрукты? Семечки, чипсы?

– Давай, давай, я только за, фрукты и семечки – замечательно.

Кэсли и Герд продвинулись к кассе.

– Денег дать тебе?

– Давай, разделим бюджет тусовки.

Кэсли сняла кеды и прошла в комнату. Сегодня спокойную и чистую.

– Можем пару плёнок последних посмотреть на мониторе, чтобы оценить полностью.

– Только сначала я шампуня хлебну.

– Ну, конечно же. А я бы голову помыл. Какая майка у тебя! Мы её запомним.

Обычная женская маечка-распашонка на тонких лямках, чёрная, без рисунков. Мило смотрелась с узкими синими джинсами. В коридоре Кэсли забрала с книжной полки какую-то дурацкую шляпу с сердечками и надела её. Герд начал ее фотографировать, а потом подошёл и обнял, вдыхая запах волос.

– Не жалеешь, что дома остались? Могли бы с друзьями повисеть.

– Да вроде бы нет, дома с фильмами и едой мне нравится больше.

Они просматривали фото, практически после каждого снимка слышался звон бокалов, Герд радовался как ребёнок. Кэсли нравилось за ним наблюдать, он выглядел искренним. Возможны ли в такие моменты переходы из знакомых в друзей, из друзей в любимых, или это очередная сознательная выдумка?

Шампанское закончилось, гашиш тоже.

– Ну что, по банану? И умрём вместе?

– Ох, ну давай, я уже не могу есть, но раз ты настаиваешь.

Они легли смотреть фильм.

– Я снова напился и накурился, но я буду приставать.

Секса так толком и не получилось, Кэсли хотела спать, Герд в итоге плюхнулся на кровать рядом и тоже уснул.

Утро отрезвляло. По дороге прошатался первый троллейбус.

Кэсли почувствовала внезапную тягу к этому человеку. Очень высокому, такому нелепому, с огромным орлиным носом.

Герд работал редактором, любил фотографировать и играл в чумовой рок-группе. В общем, делал всё то, что ей так нравилось.

В машине они сидели тихо, без слов. Пробка.

– Они моют мосты и улицы, но только это всё бесполезно, когда кругом сплошная ненависть.

Они договорились снова встретиться.

– Вит, привет!

– Привет, Кэсли.

– Слушай, мне нужно немного, ты можешь мне подкинуть? Ты дома?

– Могу, но нужно встретиться и заехать к питерскому бомжу. И да, я дома.

– Я смогу быть на Университете через сорок минут. Встретимся там?

– Договорились.

Питерский бомж – это тридцатилетняя женщина, похожая на Пэппи Длинный чулок в самой отстойной её интерпретации. В квартире у неё никогда не открываются окна, поэтому находиться там невозможно. Кроме того, повсюду бардак. Не знаю, где она берёт гашиш, почти всегда он отвратительного качества. Тем не менее, когда совсем ничего нет, приходится обращаться к ней. Она постоянно чем-то занята, поэтому промежуток драгоценного времени от подъезда до заветной коробочки, а потом обратно, равен немалому количеству минут. Особенно, если ты уже договорилась встретиться с Гердом на Фрунзенской, а до метро ещё нужно добраться на транспорте. Мы с Витом притащились в её подъезд и ждали, пока она дожарит рыбу, затем она сказала, что ест и совсем скоро выйдет. Возле её двери дико воняло. Минут тридцать я выдумывала для Герда разные истории, чтобы он продолжал меня ждать.

Потом я тряслась в метро до заветной станции. Он стоял у платформы, мы мило поздоровались и поехали в центр сдавать какие-то его плёнки. Честно говоря, вся встреча вызывала у меня дикий дискомфорт, тем не менее, я не отметала мысли о том, что он мне нравится, и я не против остаться у него на ночь. Зазвонил его мобильный. Он долго о чём-то говорил, по-видимому, с девушкой.

– Понапьются.

– …

– Мне нужно ехать забрать подругу, она напилась.

– Окей.

– Ты же не обидишься?

– Ну что ты.

– Я посажу тебя в поезд.

Всю недолгую дорогу до метро мне хотелось расплакаться.

Мы спустились в подземку, Герд что-то пробормотал мне на прощание. Поезда всё не было, время позднее. Я ждала его как никогда, чувствуя, что вот-вот польются слёзы. Герд стоял рядом. Наконец я села в вагон, а он всё стоял и смотрел на меня. Когда двери захлопнулись, я улыбнулась и показала ему фак, на что он рассмеялся. Как только я и весь грохочущий состав скрылись в тоннеле, слёзы всё-таки вырвались наружу и всю дорогу никак не хотели прекращаться. Ко всему прочему, пришло смс от Скита, он просил перезвонить. Лучшего момента и быть не может.