Buch lesen: «Великий князь»

Пролог

Молодой мужчина и юный недоросль лет этак четырнадцати-пятнадцати, схожие лицом так, как только и могут походить друг на друга родные братья, преодолели крутой подъем на крепостную стену славного города Тулы. После чего младшему тут же прилетел легкий подзатыльник.

– Опояску поправь!

Отвернувшись, мужчина небрежно ткнул рукой себе за спину, указывая на далекие дымы, пятнавшие чистое синее небо:

– Вон там завод, в пяти верстах от Тулы. – Покосившись на младшенького, ехидно предложил: – Любуйся.

Вскочив между зубцами, отрок жадно огляделся и с тихой досадой плюнул в сторону пары санного обоза с мороженой рыбой, как раз подъезжающего к воротной башне, – стена оказалась не такой уж и высокой, чтобы с нее уверенно разглядеть завод. Но все равно наперекор брату он уверенно подтвердил:

– Экая красотища!..

Дозорный, прогуливавшийся невдалеке от тонких ценителей прекрасного, споткнулся на ровном месте. Потому что, на его непритязательный взгляд, государев литейный и кузнечный двор, отстроенный всего с год назад на левом берегу реки, иначе как нагромождением уродливых строений и назвать-то нельзя было!.. Вечная суета мастеровых людишек, натуральные горы железной руды и древесного угля под навесами, вереницы телег, что эти горы пополняли под присмотром злых, словно цепные псы, стражников, и над всем этим резкий запах большой кузни, от которого временами першило в горле и саднило в груди…

– А ну-ка от края отойди!

Правда, чего греха таить, были во всех этих переменах для горожан и хорошие стороны. Уклад¹, что выпускали царские плавильни, особым качеством не отличался и для выделки клинков не подходил, зато его было очень много, и для кузнецов и ремесленников «туляк» был прямо-таки неприлично (и непривычно) дешев. Еще одним приятным обстоятельством было серьезное увеличение численности городских стрельцов и порубежной стражи – степные людоловы вот уже второй год предпочитали искать добычу подалее от тульских мест. Такая легота дорогого стоила! Опять же и плавильни эти вонючие поставили так, чтобы дымили они исключительно в сторону от города, а не на него. Уж как только и исхитрились?..

– Насмотрелся? Пойдем теперь поснедаем, а потом я тебе завод изнутри покажу.

Проводив мужчину в кафтане царского розмысла² и поспешающего вслед за ним недоросля долгим взглядом, дозорный сплюнул и пробормотал:

– Ну-ну. Покажет он…

Надо сказать, что сомнения его были вполне обоснованны, и двух всадников на их коротком пути до завода остановили и проверили аж три раза. Да и в ворота, устроенные в высоком деревянном частоколе, пропускать совсем не торопились…

– Куда! Назад.

Увидев, как грозно шевельнулись острия бердышей, братья тут же остановились, после чего старший удивленно поинтересовался:

– Вы чего это? Никак меня не признали?..

– Тебя-то признали, Нафан Кондратьич. А вон его – нет.

Звучно и укоризненно шлепнув себя по лбу, личный ученик самого государя-наследника запустил руку в странную плоскую сумку на боку, называемую довольно чудно планшеткой.

– Вот.

– Так, что тут… За успехи в учебе наградить Захарку, сына Кондратия, поездкой на Тульский железоделательный завод за казенный счет. Писано собственноручно в феврале года семь тысяч семьдесят четвертого от Сотворения мира³. Две седмицы назад, стало быть? Гм!

Освидетельствовав дорогую бумагу с тиснеными яркой киноварью орлами и полюбовавшись на красивую и в то же время невероятно затейливо-сложную тугру⁴ – подпись государя-наследника Димитрия Ивановича, старшой воротной стражи с неподдельным почтением вернул поистине драгоценный документ.

– Другое дело.

Подождав, пока служивые уважат их раскрытыми створками ворот (для менее дорогих гостей была узкая калитка), братья направились к самому большому из каменных строений – тому самому, из которого вырастала высоченная громадина трубы.

– А ну постой, торопыга.

Придержав младшего брата на входе в литейный цех, опытный розмысл взял из расположенного тут же короба два небольших тряпичных сверточка.

– Помнишь про пыль вредную? Ну так надевай маску, да завязки потуже затягивай – не то с непривычки на кашель изойдешь. Да не той стороной надел-то! Вот теперь все правильно. Слушай сюда – от меня ни на шаг, под ногами у мастеровых не путаться, ни до чего без спросу не касаться.

Подождав, пока Захар послушно кивнет, родич рывком отворил дверь в раскаленное пекло:

– Вот теперь пошли.

Спустя полчаса дверь в литейный цех опять пришла в движение, выпустив на свежий воздух двух посетителей. Старший, если не обращать внимания на разводы пота на его лице, выглядел вполне достойно, а вот младший, с блестящим от соленой влаги личиком, дышал словно загнанная лошадь и хлопал ошалелыми глазами.

– Рассупонь одежку-то…

– А?!

– Эк тебя придавило!..

Расстегнув первые три хлястика на шубейке Захарки, брательник заодно избавил его от мокрой насквозь защитной маски, кинув ее вместе со своей в широкий короб – постирают, высушат, и они еще с дюжину раз к людской пользе послужат.

– Вот это да! Нафан, а как они там весь день? Это же… ужас прямо до чего жарко!

– Люди и не к такому привыкают, брате. Тем более это ты с непривычки сомлел, так-то оно все вполне терпимо. Вон видишь – стенные продухи?

Задрав голову вверх, недоросль оглядел странное окно – широкое, высокое, вот только вместо слюды в нем были установлены ровно оструганные доски, уже успевшие порядком почернеть. Причем установлены они были донельзя странно: не пластью, не кромкой, а как-то в наклон.

– Государь называл их жа-лю-зи. Запомнил? Доски-лопасти насажены торцами на штыри и при необходимости могут крутиться всяко. В цеху к ним приставлен особый мастеровой, коий следит, чтобы сквозь жалюзи всегда проходило как можно больше света и воздуха.

– А как их крутят?

– К каждой доске рычажок малый приделан, а рычажки, в свою очередь, к длинной планке, которая и заставляет их всех двигаться заедино с остальными. Такоже и в крыше цеха есть широкие продухи, которые при необходимости открывают или закрывают. Ну что, отдохнул? Тогда пойдем далее.

Осмотрев изнутри один из больших ветряков, с помощью которых приводилась в движение хитрая заводская машинерия, и мимоходом глянув на вмерзший в лед высокий обод водяного колеса (первого в длинном ряду ему подобных), Захарий деловито шмыгнул носом:

– А где пушки и ядра льют?

– Вон в том цеху…

Бздынь!

– За что?!

Молча поддернув рукав братниной шубейки, Нафан указал на черный и изрядно пахучий мазок дегтярной смазки. Дал полюбоваться на свой кулак, намекая тем самым мелкому, что подобного непорядка терпеть не будет, и как ни в чем не бывало продолжил:

– Но нам в него хода нет. Точнее, тебе нет, а я там ничего нового для себя не увижу.

– Но как же?..

– По указу великого государя доступ в казенные оружейные мастерские только по особливому списку. Всех остальных велено считать подсылами и лазутчиками и поступать с ними соответственно…

С коротким смешком розмысл поведал брату о том, что хотя Тула и считается крупным городом, но на самом деле она навроде большой деревни, в которой все про всех знают и излишне хитроумных чужаков очень не любят. Так что если какой гость города пытается что-то разузнать о государевом кузнечном и литейном дворе сверх общеизвестного, то о его любопытстве тут же доносят дьячку Сыскного приказа – со всеми вытекающими из этого последствиями. Подсылу быстрое знакомство с порубом и недоверчивыми дознавателями, а бдительному горожанину – от половины до трех четвертей имущества пойманного и изобличенного лазутчика.

– Так что язык держи за зубами и лишнего не болтай… Где ты там? Сказано же тебе, не отставай! Вот это называется «валки». Уклад, пока он еще не остыл, раз за разом пропускают сквозь них, словно тесто раскатывая до нужной толщины. Смотри, как раз новая полоса пошла!..

Очарованный творящимся прямо на его глазах действом, отрок едва не перестал дышать, наблюдая, как светящаяся от жара отливка раз за разом проходит сквозь теснины больших чугунных «колбас». Недовольно искрит, шипит, раздраженно плюется во все стороны темной окалиной и послушно изменяется, превращаясь из узкой красной ленты в широкую темно-багровую полосу.

– Опять сомлел, что ли?

– Нет, брате!

– Тогда ладно. Вон там еще один прокатный стан – пруты-кругляки разные выделывают. Встань-ка сюда. Видишь? Те канавки на валах называются ручьями, от самого большого калибра справа до самого мелкого на левом краю. Сначала заготовку прокатывают на самом большом ручье, потом на том, который рядышком – он малость поменьше… Ну, в общем, катают до нужного размера.

За следующий час младший брат царского розмысла вдоволь насмотрелся, как горячий уклад безжалостно плющат большими молотами, вырубая из листов разные непонятные штуки (хотя наконечники для стрел опознать все же удалось!). Гнут и многократно проковывают, закаливают и опускают, снимают кромку на больших точильных кругах…

– А это что такое, брате?

Нафан, к которому как раз подошел переброситься словцом-другим его бывший соученик Михаил, нехотя отвлекся от собеседника и бросил взгляд на довольно странно выглядевшую полосу уклада, ощерившуюся с одной из сторон частыми зубчиками.

– Ручки вон в те проушины приладят, зубцы заточат, и будет двуручною пилой. Самое оно деревья валить.

– А вон та? Тоже пилой?

– Тоже. Только для лесопильного стана – бревна на доски распускать.

– А это?

– Лом. Камень долбить или какому надоедливому почемучке по хребтине приложить!..

Отстав с расспросами от брата и понаблюдав, как дюжий коваль быстро сплющил один конец увесистого прута лопаточкой, а другой старательно заострил на манер копейного железка́, Захар не выдержал. Оглянулся на старших, убедившись, что они полностью заняты беседой, быстро-быстро (пока его отлучку не заметили и он сам не передумал) подошел к груде стального «хвороста» и вцепился в один из ломов.

– Ух ты, тяжеленный какой!

Приподнял вверх, неловко махнул, примериваясь…

– Ой!..

– Ах ты неслух!

Бздынь!..

Вдобавок к правой ноге недоросля, на которую «удачно» попал плоским концом лом, пострадал и его затылок – от щедрой братской оплеухи.

– Тебе что сказано было! Ни шагу от меня, мастеровым не мешать, ничего без спросу не лапать!!!

Бздынь!..

– Да ладно тебе, Нафаня. Вспомни, как сам по дури да от излишнего рвения едва под брызги жидкого уклада не подставился?..

Благодарно взглянув на нежданного защитника, лучший ученик в своей группе тихо шмыгнул носом.

– Розог ему для памяти всыплешь, вот и все.

Благодарность из взгляда Захарки испарилась быстрее, чем капля воды в раскаленной печи.

– Ногу покажи. Да сапог сними, дурило!!! Пальцами шевельни.

Оглядев нарождающийся синячище и помяв ступню, опухающую прямо на глазах, старший брат сплюнул и выдал заключение:

– Все цело.

Дернул рукой, едва удержавшись от отвешивания еще одного подзатыльника, и свирепо пообещал:

– Доберемся до постоялого двора, две дюжины горяченьких твоему заду пожалую!

Бывший соученик Нафана, ныне начальствующий над мастеровыми кузнечного цеха, весело расхохотался. А затем весьма многозначительно поглядел на сердитого розмысла:

– Ты это… в лекарскую избу его сведи.

– Уже отстроили, что ли? И кто там хозяйничает?

– Да сам-то лекарь пока не приехал – поговаривают, что будет какой-то докторишка иноземный, но как и положено, с тремя учениками из нашенских недорослей. А вот травница уже десятый день как болезных пользует.

Подмигнув молодому мужчине, его давно уже женатый ровесник вроде как равнодушно произнес:

– Боярышня Домна Дивеева в Туле самостоятельную практику проходит.

Слегка покраснев кончиками ушей, государев любимчик промычал что-то неопределенное. Затем покосился на брата и на полном серьезе задумался о мелком членовредительстве в собственном отношении, после коего он с полным на то основанием сможет встретиться с предметом своего тайного обожания.

– Но-но! Вот как выйдешь из моего участка, так и делай что хошь, а здесь и думать не моги!..

– Да не умыслял я ничего такого, успокойся.

А уши-то заалели еще больше… Чувствуя их предательский жар, личный ученик государя-наследника поправил шапку так, чтобы она села поплотнее, и быстро переменил тему разговора:

– Полосы уклада на хладноломкость⁵ давно испытывали?

– Месяц тому как в последний раз. Уж как ни стараемся, а все равно не держат сабли из «туляка» доброго удара, и все тут.

– Мне Димитрий Иванович как-то объяснял, что это из-за избытка фосфора в металле. Значит, как покупали у шведов железо, так и будем покупать, только меньше прежнего. Плохо!

Михаил на это лишь неопределенно хмыкнул. Ишь ты, самого государя-наследника запросто так по имени-отчеству величает!

– Сам знаю, что плохо.

Быстро оглядевшись по сторонам, цеховой мастер понизил голос:

– Ты мне вот что скажи… Я тут слушок ухватил, что тех из наших, кто за Камень Уральский поедет, сразу по прибытии боярская шапка ждет. А вотчины на них такие отпишут, что иным удельным князьям впору…

– Слышал звон, да не знаешь, где он. Захарка!

Провинившийся отрок слегка дернулся всем телом и заранее вжал голову в плечи, не ожидая для себя ничего хорошего – рука у брата была тяжелая, и на вразумляющие наказания он никогда не скупился.

– Поди-ка на свежий воздух.

Дождавшись, пока ковыляющий как беременная утка младшенький отойдет подальше, Нафан негромко заговорил:

– Не те, кто поедет, а те, кто на месте с уроком великого государя справится. Как первый уклад, или медь, или что иное им указанное в казну поставят, так и награда воспоследует. И насчет вотчин не завидуй: земли отмерят изрядно, да только пахарей на ней нету. Так что вотчиннику придется ехать назад, искать охотников до новой земли из черносошцев, да за свой счет везти их и обустраивать. Вот так-то!..

– А кто поедет, уже определили? Нафан, ты ж меня знаешь – похлопочи, а? Век твоей помощи не забуду!..

– Тебе что, в начальных⁶ людях плохо? Лет десять послужишь, так и в дворяне выйдешь. И землица тульская куда как добра, а там, за Камнем Уральским, лес валить надобно, корчевать пни да коряги, с голого места начинать.

– Зато там крымчаки – гости редкие, и сам себе голова буду!.. Нафан, скажи прямо: да или нет?

Подумав, молодой розмысл согласился. Отчего бы и не замолвить слово за соученика, раз от этого никакого вреда, а совсем даже наоборот, сплошная выгода?

– Да. Только и ты мне поможешь.

– Благодарствую!!! А помочь – так только скажи чем, а я уж расстараюсь!..

С явным намеком покосившись вначале на ломик, а потом и по сторонам, влюбленный мужчина попросил содействия в организации встречи с глубоко запавшей в его сердце красавицей. Собственно, он бы и сам что-нибудь этакое утворил, но…

– Ежели сам поранюсь, Домна о том обязательно узнает.

– Вот ведь… дурная голова. Ну и? Хотя… постой.

Внимательно оглядевшись, начальник цеха остановил взор на лице возможного благодетеля. Вспомнил, как завидовал его успехам, а особенно статусу личного ученика, примерился к носу и спросил:

– Готов?

– Постой, ты чего это удумал?..

– Н-на!

С легким хрустом немаленький кулачок Михаила «подровнял» выдающийся «клюндер» царевичева розмысла, заодно выбив ему на подбородок кровавую юшку.

– Ты-ы!..

– Ой да ладно, не благодари…

Глава 1

– Прочь с дороги!..

Воротная стража тверского кремля, откровенно скучавшая и слегка потевшая в прикрытом сверху промасленными кожушками доспешном железе, резко встрепенулась.

– Бойся!..

А потом и вовсе напряглась, вслушиваясь в редкие повелительные окрики и дробный топот копыт. Но почти сразу же и расслабилась, еще издали распознав в троице запыленных всадников царских гонцов – вернее, одного гонца и двоих его охранников. На полном ходу пролетев воротную арку, посланцы великого государя одним своим появлением переполошили тверских бояр и дворовый люд, тут же начавший подтягиваться к усталой троице, но удовлетворить свое любопытство им так и не удалось. Так как вестник, узнав об отсутствии в городе наследника трона, ждать его в кремле не пожелал.

– Ишь!.. Похоже, дурные вести привез. Никак крымчаки большой ордой пожаловали? Али литвины зашевелились?.. А, старшо́й?

Десятник воротной стражи отошел поглубже в тенек и лениво перекрестился:

– Типун тебе на язык!.. Или саблей помахать невтерпеж? Так я тебя на седмицу к постельничим сторожам могу пристроить – им лишнее чучело только в радость.

Моментально спав с лица, служивый рьяно замотал головой в отрицании. Потому что семь дней, с утра и до позднего вечера, заниматься воинским учением с постельничими означало помимо своего желания приобрести великое множество шишек и синяков, оставшихся от пропущенных ударов. Сабельных, копейных, кулачных. Постельничим-то хорошо, их сам государь-наследник в случае нужды цели́т, а простому стражнику такое счастье даже и близко не светит…

– Вот то-то же. А тебе чего?

Подобравшийся к десятнику подчиненный, по молодости лет еще не заимевший нормальной бороды с усами, что-то тихо спросил.

– Ну, положим, могу. И?..

Выслушав новый вопрос, а вернее даже просьбу, старшо́й воротной стражи удивленно покачал головой:

– Еще один дурило…

Меж тем гонец с сопровождающими добрался до указанного ему места, еще издали заметив редкую цепь воинов в черных кафтанах, а чуть попозже и яркое пятно белоснежных одеяний государя-наследника Димитрия Иоанновича. Приблизившись к внешнему кругу охраны, троица послушно остановилась при виде вскинутой руки сотника, а потом и вовсе спешилась:

– Доброго здоровьичка, Петр Лукич!..

– И тебе, Сергий, не хворать. С чем пожаловали?

Достав из поясного кошеля небольшой тул, посланник повернул десницу так, чтобы было видно тяжелую печать алого сургуча. Моментально опознав оттиск личного перстня-печатки великого государя, сотник в ответ низко поклонился, но освободить дорогу даже и не подумал:

– Димитрий Иванович в полуденной молитве.

Это гонец уже заметил и сам – тринадцатилетний отрок царских кровей застыл на специально расстеленном для него коврике живой статуей, и только легкий ветерок время от времени шевелил тяжелые пряди его серебряных волос. Чуть-чуть ссутулившись и преисполнившись терпеливого ожидания, посланник из Москвы понятливо кивнул и отошел в сторонку, с умеренным любопытством оглядываясь по сторонам. А заодно пытаясь понять – отчего это старший из царевичей вдруг возжелал помолиться в чистом поле, преклонив колени в середине сочного и яркого пятна густой травы? Между прочим, границы этой странной полянки на диво точно охватывали дремучие заросли боярышника и крыжовника, причем кусты друг с другом не перемешивались, а росли этакими полукружьями, оставляя узкие проходы с двух сторон. И не просто росли, а щетинились изрядным числом колючек и шипов – их было так много, что создавалось впечатление этакого растительного «ежика». Удивленно хмыкнув, Сергий совсем было собрался обратиться за разъяснениями к сотнику, как его взгляд зацепился за стоящего в спокойном ожидании торгового гостя, чье имя было на слуху в стольной Москве. Многие завидовали Тимофею Викентьеву, богачеству его, удаче да оборотистости, а более всего тому, что он первый нашел верную тропку к сердцу властного и молчаливого наследника престола, раз за разом кланяясь ему дорогими либерейными редкостями. Некоторые, прикинув количество серебра, что потратил на это дело купец, исходили завистливой желчью, а другие (те, что поумнее) чесали в затылках да искали его дружбы, ну или хотя бы приязни. Потому что водилось у Тимофея одно из тех драгоценнейших колец, что давали возможность напрямую обратиться к осиянному великой благодатью целителю. И не просто обратиться, а с надеждой на излечение от чуть ли не смертельных хворей!.. Первое кольцо ходило лишь среди именитой знати, второе передавали меж детей боярских и мелких служилых дворян. Третье принадлежало сословию торговому, четвертое – духовенству, а пятое могло оказаться на пальце любого черносошного крестьянина… Ну или какого посадского или городского ремесленника. Причем все знали – любой, пытавшийся нажиться на людском горе и нужде, будет лишен янтарного колечка. Можно было лишь передать его в дар, но никак не отнять, продать, обменять на что-то ценное либо каким иным способом потешить свою корысть. Исключение из этого правила было только одно – хитроумный купец своими постоянными подношениями так задобрил старшего из царевичей, что тот время от времени награждал его кольцами темного янтаря, являвшимися, если можно так выразиться, дарами разового действия. То есть носящий его мог рассчитывать на исцеление, но кольца при этом лишался. Вспомнив некоторые слухи насчет того, сколько именно серебра гость торговый просит с желающих приобрести кольцо, гонец кинул на него неприязненный взгляд и демонстративно сплюнул. Вот же упырь, на людской беде наживается!.. Этому сребролюбцу о душе бы подумать, а он вместо того вовсю канатные и ткацкие мастерские ставит, да иных купцов гостиной сотни щемит нещадно, продавая парусину чуть ли не дешевле конопли, из коей оная соткана…

Услышав какой-то невнятный звук со стороны одного из охранников, Сергий глянул в его сторону и тут же ощутил, как его пронизал словно бы теплый ветерок, забравший с собой накопившуюся усталость. Резко выдохнув, гонец буквально прилип взглядом к фигуре рослого отрока, который как раз одним плавным движением поднялся на ноги. Перекрестился, завершая молитву, привычным жестом откинул тяжелые пряди живого серебра назад и запрокинул красивое лицо к невозможной синеве бездонного неба…

– Теперь-то можно, Петр Лукич?

– Нет.

Постояв немного, наследник великого государя медленно двинулся вдоль колючей боярышниковой «изгороди», время от времени легко касаясь ее листков. Достав небольшой кинжал, с заметным усилием срезал не особо толстую ветку, повертел ее в руках и разочарованно отбросил прочь, после чего повторил все свои действия в отношении зарослей крыжовника, только на сей раз вместо чувства разочарования на его лице проявилось явное недовольство. Вернув клинок в ножны, тринадцатилетний Рюрикович сложил руки за спиной и прогулочным шагом вышел из пятна буйной зелени, находясь при этом в легкой задумчивости. Чем ближе он подходил, тем сильнее чувствовалась исходящая от царственного отрока благодать – в груди разгорался невидимый огонь, тело наливалось силой и невероятной жаждой движения, а восприятие обострилось так, что…

– Гонец.

Опомнившись после незаметного тычка в спину (спасибо сотнику!), мужчина согнулся в искренне-низком и отчасти благоговейном поклоне, одновременно протягивая вперед изящный кожаный тул. Внимательно оглядев затейливый оттиск единорога, выдавленный на алой капле сургуча, царевич легонько нажал ухоженными пальцами на печать, безжалостно ее ломая. Вскрыл футляр, вытянул на свет божий плотную бумагу, развернул и почти сразу изогнул бровь в удивлении:

– Хм?..

Скрутив обратно грамоту с родительским посланием, царевич на краткое мгновение задумался:

– Пока отдыхай. Ступай.

Дождавшись, пока мужчина в красной шапке отдалится на пару-тройку саженей, Дмитрий перевел взгляд на сотника своей охраны и вместо долгих разговоров вручил ему отцовское письмо. Лишний раз подчеркнуть свое доверие, а заодно прилюдно честь немалую оказать – опять же и языком трепаться не надо.

– Великое посольство Литовское… Через двадцать дней будет в Москве. Никак литвины новое перемирие желают устроить?..

– То лишь батюшке ведомо. Выезжаем поутру, налегке и поедем через Гжель.

Постельничий боярин всей своей фигурой постарался изобразить немой вопрос, желая прояснить столь странный выбор пути в Москву.

– Раз уж так все сложилось, то грех упускать возможность осмотреть новые мануфактуры и фаянсовый завод.

Понимающе поклонившись, старшо́й царевичевой стражи отошел к ожидающим его распоряжений десятникам, а освободившееся место занял сребролюбивый купец Тимофейка, держащий в руках малый отрез некрашеной шерстяной ткани.

– Получилось, государь-наследник, как есть получилось!..

Наблюдая, как руки царевича пристрастно мнут и растягивают довольно тонкое полотно, торговый гость горделиво улыбался. С гарусом⁷ фламандской или испанской выделки его ткань, конечно, не сравнится. А вот с той, что делают в королевстве Польском, – очень даже! И шалон⁸ у его ткачих тоже вполне хорош выходит. Вот только с льняным атласом покамест беда – никак не получается, проклятый… Ну да ничего, со временем да божьей помощью и это дело сладится!

– Славно.

– А с той шерсти, что похуже, кошмы⁹ делаем да валенки потихоньку катать начали. Хорошая обувка получается – теплая да легкая. Красивая опять же.

Слегка отвернувшись, Тимофей едва слышно пробормотал:

– Жалко только, что дешевая.

Не обращая никакого внимания на стенания самого крупного русского производителя канатов и парусины (после казенных мануфактур, конечно), его тринадцатилетний покровитель и некоторым образом компаньон аккуратно свернул отрез ткани в небольшой сверточек.

– Очень хорошо.

Разом просветлевший ликом мужчина поклонился, пряча по-детски счастливую улыбку. А разогнувшись, уже был привычно серьезен:

– Государь мой… Семь гостей торговых Суровского ряда, да с полторы дюжины купцов гостиной сотни не раз уже интересовались, не желаю ли я собрать товарищество, дабы купно¹⁰ вести все дела торговые. Я на то обещал подумать.

Вместе с последними словами Тимофей медленно вытянул из поясного кошеля несколько сложенных вчетверо листков бумаги. Медленно – потому что быстрые или суетливые движения стража очень и очень не любила. Вплоть до крепкой оплеухи или быстрой подсечки с последующим заламыванием рук – так, на всякий случай.

– Вот.

Быстро пробежав по именам достойных негоциантов и слегка задержавшись на суммах, которые они намеревались вложить в устройство новых ткацких и канатных мануфактур, Дмитрий с некоторым удивлением констатировал, что некоторые старомосковские торговцы имеют просто-таки уникальный нюх на возможную прибыль. Да и такое слово как «монополия» им явно интуитивно понятно…

– После долгих размышлений ты решишь, что товарищество – дело хорошее. О том, как все будет устроено, узнаешь через двадцать дней, когда я буду в Москве. Сам же до того времени подумай, откуда возьмешь новых людишек на ткацкие станы и просаки¹¹ и где надо поставить под них новые амбары. А лучше не просто подумай, но и сделай роспись потребного.

– Все исполню, государь.

Подманив одного из чернокафтанников, царевич отдал ему сверточек ткани и едва заметным жестом отослал прочь.

– Как твои сыновья?

– Радуют. Елпидия хочу в этом году вместо себя в плавание до Антверпена отправить – чтобы себя показал да на Фландрию поглядел. А у Калистратки недавно последний молочный зубик прорезался… Уж такой он у меня непоседа!..

С тщательно скрытым пониманием поглядев на счастливого отца, наследник престола московского чуть склонил голову и тихо произнес:

– Я очень доволен тобой, Тимофей, сын Викентия. А значит, мне до́лжно наградить тебя за верную службу.

Синие глаза начали потихоньку наливаться небесным огнем.

– Помня то, что ты сделал, я позволю тебе самому выбрать награду. Говори.

Купец, слегка пригнувшийся от мягкого, но вместе с тем вполне ощутимого давления, без промедления приложил ладонь к сердцу:

– Служить тебе, государь, вот моя награда.

Миг-другой и ощущение благодати, исходящей от тринадцатилетнего целителя, бесследно исчезло. Вместо этого с легкой усмешкой в голосе и искрами смеха в глазах государь-наследник Димитрий Иванович задумчиво протянул:

– Ну, раз тебе третий сын не нужен…

Заседание Думы боярской в первый день июня года от Сотворения мира семь тысяч семьдесят четвертого проходило непривычно бурно. Как, впрочем, и пять предыдущих – ну так и вопрос того стоил! Воевать с Великим княжеством Литовским дальше или же склонить слух к предложению доброго мира? За первое были неоспоримые успехи русских полков, неизменно громивших литовскую шляхту и немногочисленных наемников. Воеводы, распробовавшие притягательно-сладкий вкус побед и жаждавшие военной добычи. Купцы, почуявшие леготу для своей иноземной торговлишки да избавление от части пошлин и поборов. А также часть бояр, коих великий государь обошел плодороднейшими полоцкими землями, испоместив¹² там служилых дворян и отличившихся воев из числа детей боярских. Кстати, новоявленные землевладельцы тоже были за продолжение войны – потому что одним из условий мирного договора с литвинами был возврат честно завоеванного Полоцка. Только-только устроились на землице, почувствовали себя хозяевами и на́ тебе…

– А я говорю, Риги нам не видать!

– С чего это? Кто что взял, того и будет!..

Два боярина свирепо бодались взглядами, воинственно сжимая кулаки.

Бумц!

Тяжелый посох головы боярской Думы Бельского, стукнувший в пол, слегка охладил накал страстей:

– Говорим по одному, да не забывая о вежестве. Василий Михайлович Юрьев?..

Степенно огладив седую бороду, думной боярин мельком покосился на царя, внимательно слушающего каждое произнесенное в Грановитой палате слово:

– Через Ригу проходят почти все торговые пути Великого княжества Литовского. Да и у королевства Польского в этом городе немалый интерес – по Двине-реке у них большая часть зерна и леса на продажу в иноземные страны плывет. Кто же такое отдаст в чужие руки?

Переждав согласный гул своих сторонников, дальний родственник правящей династии солидно откашлялся и продолжил:

– И Полоцк им для того же нужен.

Бумц!

Намекнув уже открывшему было рот противнику-собеседнику Василия Михайловича на соблюдение порядка, голова боярской Думы покачал увесистый посох в руках. Как жаль, что нельзя им треснуть по маковке некоторым особо крикливым неслухам!

– А вот Ревель они нам отдадут, ежели, конечно, мы его у шведа сами сможем взять. И Выборг. А весь север Ливонии и так уже под нами. За остальное же можно, и даже нужно, побороться. Я за крепкий мир и дружбу с литвинами!

Что началось после этих слов! Если бы не присутствие великого государя и его наследника, иные бояре и в бороды своим соперникам вцепиться не постеснялись бы, и кулаками по бокам их отходить. Потому что уж больно заманчивы были предложения послов – взять да и разделить земли Ливонского ордена между Русским царством и Великим княжеством Литовским. По-соседски так… И по принципу – кто какую землю успел занять, тот ею и владеть будет. А ту часть Ливонии, что уже успели взять под себя шведы, предлагалось совместными усилиями освободить от их нежелательного присутствия и опять же мирно поделить.

– Да ты никак позабыл, что Ревель есть город-порт? И Выборг тоже. А?! Их без кораблей брать – только зря силы да время тратить. Али ты войско по воде аки посуху погонишь? Умник.