Buch lesen: «Заморский тайник»

Schriftart:

* * *

Глава 1

У профессора-историка Леонтия Кузьмича Матвеева было увлечение – он коллекционировал предметы старины. Впрочем, увлечение – это было словом приблизительным и неточным. Страсть – вот самое точное слово! Да-да, именно так – страсть! Леонтий Кузьмич был страстным коллекционером. Он коллекционировал предметы старины.

Вообще-то, предметы старины – это весьма растяжимое, образное и многогранное понятие. Предметом старины можно назвать любую вещицу или даже фрагмент вещицы – какой-нибудь черепок от древнего сосуда, или, скажем, обломок такого же древнего меча, или что-то иное в этом роде. И это будет правильно: если найденному черепку или обломку меча много сотен лет, то они и есть предметы старины.

Но ни черепки, ни мечи, ни какие-нибудь ветхие манускрипты Леонтия Кузьмича не интересовали. То есть, конечно, они его интересовали – как свидетельства исторических эпох. Они его интересовали в профессиональном плане – как-никак Леонтий Кузьмич был профессором-историком. Но трепетной страсти они в нем не вызывали.

Такую страсть в нем вызывали совсем другие предметы старины – а именно все, что так или иначе было связано с религией. Причем неважно, какая это была религия – старообрядчество, православие, да хоть даже всевозможные языческие игрища и ритуалы! Профессор Матвеев не был верующим человеком, и потому древние раритеты не вызывали в нем трепетных душевных чувств. Хотя все же вызывали. Да-да, конечно же, вызывали! Но к религии и вере эти чувства не имели никакого отношения. Он был коллекционером и испытывал к предметам, которые собирал, чувства собственника, прекрасно осознающего, что ни у кого больше таких предметов нет и быть не может. Возможно, кому-то такие чувства будут непонятны, но в этом случае тот, кому они непонятны, – никакой не коллекционер. А вот истинный коллекционер-собиратель прекрасно поймет чувства профессора Матвеева и разделит его душевный трепет.

При всем при том Леонтий Кузьмич не имел, можно сказать, прямого отношения к древним векам и эпохам. Он хоть и был профессором-историком, но изучал эпохи, гораздо более приближенные к современности. В этих эпохах не было уже раритетов, коими так интересовался профессор Матвеев. Там были совсем другие ценности, и они не вызывали у профессора душевного трепета, и коллекционировать их ему не хотелось. Он их изучал, не испытывая к ним никаких волнительных чувств. Да, это, наверно, шло вразрез с элементарной логикой, но при чем тут логика, когда речь идет о страсти? Страсть – она не имеет с логикой ничего общего, она живет по своим правилам и законам.

За всю свою сознательную жизнь – начиная от студенческих лет и заканчивая нынешним возрастом – Леонтий Кузьмич добыл множество самых разнообразных артефактов. Тут были и небольшие фрагменты, и целые вещи. Некоторые из предметов профессор реставрировал, причем делал это самолично, не доверяя этой тонкой работы никому, даже известнейшим реставраторам. И не потому, что он опасался за сохранность своих сокровищ. Наоборот, он рассказывал о них многим людям и довольно часто устраивал своего рода выставки, где выступал в роли экскурсовода. Разумеется, кого попало на эти выставки он не приглашал, а все больше людей, понимающих толк в старине и красоте. Ему нравилось видеть удивленные лица посетителей и слышать их восхищенные голоса. О профессоре и его коллекции даже писали в газетах. Все это наполняло душу профессора радостью и гордостью.

Ну, а что касается реставрирования, то Леонтию Кузьмичу просто нравилось заниматься этим делом. И он это умел. А если тебе нравится и ты это умеешь, то зачем приглашать кого-то другого?

Жил профессор вместе с семьей в Москве, у него в столице была квартира – просторная и с множеством комнат. Но все равно – хранить в квартире раритеты было делом непростым, если не сказать невозможным. Во-первых, раритетов было много, и некоторые из них были довольно-таки громоздкими. И потому в городской квартире, даже просторной, все их вместить было просто невозможно. А во-вторых, некоторым раритетам необходимы были специальные условия для их сохранности: определенная температура, освещенность – чтобы было не очень темно, не слишком ярко, ну и тому подобные важные условия. Понятно, что в городской квартире соблюсти все эти условия не было никакой возможности. Поэтому все свои богатства профессор хранил на даче. Дача у него была за городом, но при этом от самого города недалеко, так что добраться до нее можно было за каких-то полчаса. Это, конечно, если ехать на машине, а машина у Леонтия Кузьмича имелась – «Волга». Дача была двухэтажной, и это было замечательно. Почти весь второй этаж профессор отвел под своеобразный выставочный зал для своих раритетов. Конечно, даже там они вмещались едва-едва, но пока что вмещались.

Леонтий Кузьмич не опасался, что с его сокровищами может случиться какая-нибудь беда – допустим, кто-то может их украсть. Об этом он даже не думал. Во-первых, коллекция хранилась на даче уже много лет, и ни разу еще не случалось какой-нибудь пропажи. Никто из посторонних даже не приближался к даче, а не то чтобы пытался проникнуть внутрь. Во-вторых, профессор оборудовал дачу сигнализацией. Ну и в-третьих – он нанял специального человека, иначе говоря, прислугу.

Профессорский оклад и гонорары от публикуемых книг позволяли Леонтию Кузьмичу такую несоциалистическую вольность, как прислуга. Человек этот был проверенным, с рекомендательными письмами, что и понятно – первого попавшегося профессор у себя на даче не поселил бы. А этот человек жил именно на даче, в небольшом флигеле. Причем круглогодично. Семьи у него по какой-то причине не было, а почему – Леонтий Кузьмич не интересовался, так как считал такое любопытство неэтичным. Для профессора гораздо важнее было то, что этот человек – не пьющий, спокойный, к тому же мастер на все руки. Он был и садовником, и дворником, и электриком, и слесарем-водопроводчиком, и штукатурить умел, и плотничать, и, наверно, обладал какими-то другими познаниями и умениями. Но главной его обязанностью было сторожить дачу, а пуще всего – выставочную галерею на втором этаже.

Человека этого звали Федором Кузнецовым. Жил он на профессорской даче вот уже почти четыре года, и за все это время не случалось ни единого казуса или какого-либо недоразумения. Все на даче было в порядке, сокровища на втором этаже – в целости и сохранности, а что еще надо?

Как Леонтий Кузьмич добывал свои богатства, в каких местах и какими способами? Можно сказать, по-разному. Или, иными словами, все это было делом случая. И при этом – никакой противоправной деятельности, никакого криминала! Ничего подобного профессор себе позволить не мог. Он был известной в городе и даже во всей стране личностью, уважаемым человеком, у него было имя, был авторитет – какие уж тут вольности с законом? Да он и склонен-то не был ни к какому криминалу!

Словом, все было чинно и гладко. Какую-то часть раритетов Леонтий Кузьмич добывал на раскопках древних курганов и городищ. Он очень любил вместе со студентами ездить на такие раскопки – в первую очередь именно потому, что там можно было разжиться какой-нибудь необычной древней вещицей или хотя бы ее частицей. О, разумеется, он прекрасно знал: все, что хранится в земных недрах, есть собственность государства, и потому самовольное присвоение какого-нибудь раритета – это преступление. Но все дело было в том, что зачастую государству найденные при раскопках черепки, железки, камешки, а то и какие-то вещи в относительной сохранности были просто не нужны. А Леонтию Кузьмичу нужны. Государство не видело в них никакой особой ценности, а Леонтий Кузьмич видел. И он забирал себе то, что не нужно было государству. Какое тут преступление, в чем здесь криминал?

Немало сокровищ для своей коллекции профессор покупал с рук. Опять же, это не были краденые предметы – уж в таких-то делах Леонтий Кузьмич разбирался отлично. Все было совсем иначе – профессор покупал сокровища на барахолках, среди всяческой рухляди. Иногда на этих развалах встречались вещи воистину удивительные – настоящая старина! Тот, кто эти вещи продавал, ни о чем таком, конечно, не ведал, а вот Леонтий Кузьмич ведал. Разумеется, он ничего не говорил продавцу об истинной ценности вещи. Было ли это, опять же, преступлением? Если и было, то лишь против совести, а вот против закона – ни в коем случае! Да и против совести было ли? Ведь если бы продавец какую-нибудь редкую вещицу не продал, то он почти наверняка ее бы выбросил. Или уничтожил. И в итоге человечество лишилось бы уникального раритета.

Так в чем же здесь преступление против совести? Наоборот, профессор поступал по совести – он сохранял частицу истории человечества. Вот так-то – если уж называть вещи своими именами. А то, что купленная вещица оседала в личной коллекции профессора – так, опять же, в чем тут проступок? Государство – оно по барахолкам не ходит и не выискивает там всяческие ценности. Государству это без надобности. А вот Леонтий Кузьмич ходит, он видит в этом смысл. И здесь его интересы никак не соприкасаются с интересами государства.

А еще – его величество случай. Иными словами, какую-то часть раритетов Леонтий Кузьмич добывал в буквальном смысле благодаря прихоти случая. Вот, скажем, совсем недавно профессор разжился двумя старинными иконами. А дело было так. Его дача находилась недалеко от одного подмосковного поселка. Это был старый, еще дореволюционных времен поселок, и многие дома в нем также были старыми, скособоченными, вот-вот готовыми развалиться. Конечно, такие дома сносили, и на их месте строили новые.

Леонтий Кузьмич любил смотреть, как сносят старые дома. Это зрелище почему-то привлекало его само по себе, а еще он знал, что в старых домах можно разжиться какой-нибудь древней, поистине дорогой вещицей. Вещи, как известно, переживают своих хозяев, иногда – на целые века.

И вот: в поселке ломали один их ветхих домов. Дом был старый, в нем давно уже никто не жил. Говорили, что его еще в восемнадцатом веке строил какой-то купец – да, наверно, так оно и было. Обычно в старых домах, в которых никто не живет и жить уже никогда не будет, всегда есть чем поживиться. Двери, рамы, половицы – все это может пригодиться для каких-то целей другим людям. Но в данном случае и двери, и рамы, и половицы были на месте: уж слишком все это было ветхим. Гниль – она даже на дрова не годится.

Леонтий Кузьмич как раз в то время был на даче, и он пошел смотреть, как ломают старый купеческий дом. Когда дом сломали и когда бульдозер начал сгребать в кучу обломки, кто-то из рабочих заметил деревянный, окованный ржавыми металлическими полозьями сундучок.

– Ну-ка, погоди! – замахал рабочий бульдозеристу. – Погоди, тебе говорят!

– Чего? – высунулся из кабины бульдозерист.

– Чего-чего! – передразнил рабочий. – Видишь – какой-то ящичек! Вроде как сундучок. Или ларец…

– Какой еще сундучок? – не понял бульдозерист. – Отойди, мне эту гниль надо сгрести в кучу!

– Успеешь, – сказал рабочий и глянул на своих товарищей. – Ну-ка, братцы, подсобите. Интересный сундучок!

– И что же в нем интересного? – равнодушно спросили сразу несколько голосов. – Ну, сундук… И что?

– Э, нет! – усмехнулся рабочий. – Всякое бывает в таких сундуках… А вдруг там спрятано золото? Или, скажем, какие-нибудь жемчуга? Дом-то старинный, купеческий! Вот купчина чего-нибудь и припрятал на черный день! А воспользоваться не успел. Скажем, неожиданно помер. Или его расстреляли большевики. Всякое могло быть! А потому надо бы посмотреть, что там, в том сундучке. А может, и впрямь сокровища? Понятно это или непонятно вашим бестолковым головам?

Слово «сокровища» рабочим было вполне понятно.

– А что! – раздались голоса. – Оно ведь и впрямь… Всякое бывает – в таких-то домах. Вот и в газетах пишут… Я читал. Ломали, значит, дом примерно такой же, как этот. И вот представьте себе…

Но никому было неинтересно, что случилось в каком-то абстрактном доме невесть где и когда. Рабочие мигом разгребли гниль и вытащили сундучок.

– Э, да на нем замок! Здоровенный такой, старинный… Значит, и в сундуке что-то есть. Кто бы стал запирать на замок пустой сундук? А вот мы его сейчас! Топором или обухом!..

Леонтий Кузьмич все это видел и слышал – он находился неподалеку. Перепрыгивая через завалы, он подбежал к рабочим.

– Погодите! – крикнул он. – Зачем топор? Не надо топора! Опусти топор, тебе говорят! Тут надо осторожно… А вы как варвары!

– А ты кто такой? – спросил рабочий с топором. – Начальство, что ли? Ну, так откуда ты тут возник, начальничек? Почему я должен годить?

– Если там и вправду что-то ценное, то своим топором ты все уничтожишь! – запальчиво произнес Леонтий Кузьмич. – Неужели непонятно? Это тебе не дрова рубить. Тут надо с умом… Осторожненько, бережно…

– А ведь и вправду, – загалдели рабочие. – Тут надо с умом! А ты, Серега, размахался колуном! Тебе только колуном и махать. Отойди-ка со своей секирой! Мы сами, без тебя…

– Нет, а кто ты есть? – не унимался Серега, со злостью глядя на Леонтия Кузьмича. – Ходят тут, командуют…

– Я – профессор Матвеев Леонтий Кузьмич. Здесь неподалеку моя дача.

– Во как! – удивились рабочие. – Профессор! Дача! А ты, Серега, тут с топором… Дурак ты и есть. И помрешь дураком. Товарищ профессор, так что же там может быть, в том сундучке? Как вы думаете?

– Всякое может быть, – ответил Леонтий Кузьмич. – Иногда раритеты…

– Чего? – Рабочие явно не знали, что такое «раритеты».

– Всякие старинные предметы, – пояснил профессор. – Весьма ценные для науки.

– А-а-а! – уважительно протянули рабочие. – Тогда конечно… А вот, скажем, золото может там быть?

– Может, и золото, – отозвался профессор. – Все может быть.

– И что же, вы когда-нибудь находили золото? – спросили рабочие.

– Случалось, – усмехнулся Леонтий Кузьмич.

– И куда же вы его девали?

– Отдавал государству, в музеи, – сказал профессор. – Куда же еще?

– Да ну… – разочарованно протянули рабочие. – Оно, конечно, мы понимаем – наука. А все же – золото…

– Всякому, кто нашел сокровище, по закону полагается двадцать пять процентов его стоимости, – сказал профессор.

– Иди ты! – не поверили рабочие. – Целых двадцать пять процентов!

– Точно, – подтвердил Леонтий Кузьмич. – Уж я знаю законы…

– Это что же получается? – удивился один из рабочих. – Если, допустим, в том сундуке – миллион, то мне, стало быть, причитается двести пятьдесят тысяч?

– Почему же одному тебе! – возмущенно загалдели рабочие. – Сдается, мы все вместе откопали этот сундук!

– Я же это для примера, – пояснил рабочий. – Чтобы было понятнее. А так – оно, конечно… Даже если эти двести пятьдесят тысяч мы поделим поровну на всех, то и в этом случае… – Рабочий изумленно повертел головой. – Слышь, Серега, а ты тут – с колуном. Это хорошо, что рядом оказался профессор. А то бы… Дикий ты человек, Серега! Образованности в тебе нет!

– Давайте уже откроем! – зашумели рабочие. – Что зря языком трепать! Может, там и вовсе ничего нет! Было да сгнило!

С большой осторожностью сундук открыли, и столпившиеся рабочие разочарованно выдохнули. Никакого золота и прочих драгоценностей в сундуке не было. А были там четыре небольшие, потемневшие от долгого лежания дощечки, каждая из которых отдельно была завернута в пропитанную воском льняную ткань: несмотря на то что дощечки долгое время находились в сундуке, остатки воска на ткани еще сохранились. Леонтий Кузьмич осторожно взял одну из дощечек и бережно ее развернул.

– Ну, – разочарованно протянул кто-то из рабочих, – тоже мне сокровище! Дощечка, на которой что-то намалевано… Икона, что ли?

Да, это была икона, и притом, похоже, старинная. Конечно, утверждать это было рановато, тут требовалась серьезная экспертиза. Но все же, все же… На первый взгляд икона и впрямь казалась довольно-таки старой. Так же осторожно Леонтий Кузьмич извлек из сундука и освободил от ткани остальные три дощечки. Это тоже были иконы. Потемневшие, с едва различимыми ликами и такими же почти черными окладами.

– Вот и все, – сказал Леонтий Кузьмич. – А больше в сундучке ничего нет. Можете убедиться сами.

Да, в сундучке и впрямь больше ничего не было. Разочарованию рабочих не было предела.

– А мы-то думали… – проворчали они и стали расходиться.

– А можно я эти иконы заберу с собой? – осторожно спросил Леонтий Кузьмич. – Для науки они пригодятся…

– Забирайте, если хотите, – равнодушно ответили рабочие.

Так профессор Матвеев стал обладателем редчайшего сокровища. То, что в его руках и впрямь волею случая оказалось истинное сокровище, ему стало понятно в тот же день, когда он, запершись на даче, произвел предварительную экспертизу находки. Три иконы из четырех, судя по всему, не представляли особой ценности. Имелась в виду культурная ценность, а не духовная – в духовных ценностях профессор был не особенно силен. Духовные ценности всегда представлялись ему неким абстрактным понятием, в отличие от ценностей культурных, а тем более – материальных.

Впрочем, о материальных ценностях Леонтий Кузьмич пока что не думал – эту тему он решил отложить напоследок. А вот что касается культурных ценностей… Итак, первые три иконы в этом плане были не особенно ценны. По всей вероятности, это были копии более древних икон. Да, они были выполнены мастерски – насколько профессор мог судить, но копии есть копии.

А вот четвертая икона… Леонтий Кузьмич вначале даже не поверил своим глазам. И уж тем более он не поверил, что такое вообще может быть! По всем приметам выходило, что это не копия, а подлинник. Уж в таких-то вещах профессор разбирался неплохо. Да, конечно, здесь нужна была более тщательная, профессиональная экспертиза, однако и без нее все говорило о том, что это – подлинник.

Далее. Судя по всему, это была очень старая икона. Когда именно ее написали, об этом Леонтий Кузьмич мог лишь предполагать с некоторой долей вероятности и допущения. Но он был уверен, что в его руках и впрямь оказалось истинное сокровище. Профессор это понял, как только вгляделся в изображение на иконе сквозь увеличительное стекло.

На иконе был изображен святой Иоанн Лествичник! И чем дальше, тем меньше у профессора было сомнений, что это так и есть на самом деле! Леонтий Кузьмич едва не лишился сознания от нахлынувших чувств, когда окончательно убедился, что так оно и есть – это икона святого Иоанна Лествичника! Притом, скорее всего, подлинная!

Тут было от чего разволноваться. Леонтию Кузьмичу доводилось слышать и читать в специальных справочниках об этой иконе. И все источники единогласно утверждали, будто такая икона и впрямь когда-то была, но затем исчезла самым загадочным образом. Многие пытались напасть на ее след, но никому это не удалось. Даже скопированного изображения этой иконы не осталось, были лишь ее словесные описания. И тут вдруг нате вам – в полусгнившем сундучке в полуразрушенном купеческом доме обнаружена давным-давно исчезнувшая икона! Это было невероятно, в это невозможно было поверить, но это было так. Вот она, икона. Притом полностью соответствует ее словесному описанию – Леонтий Кузьмич проверил это по специальному справочнику, который имелся у него в наличии.

Да, но как она оказалась в том сундучке? Об этом профессор почти не думал, потому что какая, по большому счету, разница? Да если бы он и задумался на эту тему, то все равно не отыскал бы ответа. Наверно, прежние, давным-давно умершие хозяева дома для чего-то спрятали эти иконы. Допустим, чтобы сохранить их от большевиков. В начале века сколько бесценных образцов культуры сгинуло во время революции! Могли, конечно, быть и другие причины. Теперь о них уже не узнаешь, потому что нет уже на свете тех, кто эти причины знал…

Ну да неважно все это, важно другое. Важна сама икона. Ведь если это и впрямь подлинник и если на иконе Иоанн Лествичник, то получается, что икона написана в шестом или седьмом веке! Именно в это время и жил Иоанн Лествичник, и все справочники говорят о том, что неведомый иконописец изобразил на иконе подлинного Иоанна Лествичника! Не с чьих-то слов, и не по памяти, и не повинуясь прихоти собственной фантазии, а с истинного, живого образца! И это добавляло иконе дополнительную, особую ценность.

Разглядывая икону, Леонтий Кузьмич неожиданно для самого себя подумал и о материальной стороне дела. То есть о том, сколько может стоить эта неожиданная находка в рублях. Или в какой-нибудь валюте, неважно. Точную цену он, конечно, не знал – он никогда не интересовался такими вещами. Впрочем, приблизительную стоимость иконы он представить вполне мог. Это были огромные деньги!.. Особенно если, скажем, икону продать не официальным способом, а негласно, минуя всяческие официальные каналы и способы. Тем более что официально ее и не продашь, потому что на пути обязательно встанет государство. Только в частные руки. Да, такой раритет стоил громадных денег. Если рассуждать теоретически, их хватило бы и самому профессору, и его детям, и внукам, и, может быть, даже правнукам.

Разумеется, профессор не намеревался продавать столь неожиданно попавшее в его руки сокровище ни под каким видом и ни при каких условиях. Деньги в данном случае его не интересовали, он упивался другим: он – обладатель старинного раритета, который, в смысле культуры, не может сравниться ни с каким другим раритетом! Шутка ли – шестой или седьмой век! Притом это уникальный культурный экземпляр! Единственный в мире! Любой уважающий себя коллекционер пошел бы на что угодно, лишь бы иметь у себя такую ценность! А деньги… А что деньги? Не все в этом мире измеряется деньгами. Есть то, что гораздо важнее и ценнее денег.

Конечно, Леонтий Кузьмич ни за что не поставит в известность государство о таком своем приобретении. Это просто выше его сил! И он при этом не будет чувствовать себя преступником. Любой коллекционер на его месте поступил бы так же. Да дело даже и не в этом. Завладев иконой, Леонтий Кузьмич формально не нарушил никаких законов. Он эту икону не украл – он ее нашел. Она в буквальном смысле валялась под ногами, а он ее лишь подобрал. С точки зрения закона икона не считалась кладом – это, в конце концов, не золото, не жемчуга и не бриллианты. Значит, и тут профессор чист перед законом. Ну, а то, что он решил оставить находку у себя, так это его личное дело. Это – дело его совести.

Больше месяца ушло на то, чтобы профессор мог убедиться окончательно – в его руки и впрямь попал подлинник. Чтобы это выяснить, Леонтий Кузьмич самолично и тайно провел в своем институте сразу несколько экспертиз. Он их проводил по ночам, под надуманными предлогами оставаясь ночевать в лаборатории. Никто ни в чем его не заподозрил: профессора, как известно, все чудаки. А ночевать в лаборатории – одно из самых безобидных профессорских чудачеств.

Икону Леонтий Кузьмич поместил на самое лучшее место в своей галерее. Реставрировать он ее не стал – от этого икона стала бы выглядеть новее и потеряла бы тот ни с чем не сравнимый налет истинной старины, из-за чего в первую очередь и ценятся древние вещи. Целый месяц профессор любовался своим сокровищем в одиночку, днюя и ночуя на даче. Для этого он даже взял отпуск за свой счет – якобы по болезни.

Вдоволь налюбовавшись иконой, Леонтий Кузьмич решил, что сокровище следует предъявить широкой общественности. Похвастать, так сказать, перед миром и понаблюдать со стороны, как другие люди будут реагировать на раритет. И ощутить ни с чем не сравнимое чувство гордости, радости, счастья – словом, всего того, что всегда ощущает настоящий коллекционер, обладающий уникальной вещью. Ведь что такое уникальная вещь? Это такая вещь, которой больше нет ни у кого в мире. Ни у кого нет, а у тебя есть. Вот она – любуйтесь и завидуйте. И страдайте из-за того, что у вас такой вещи не будет никогда.

Конечно, широкая общественность – это в данном случае было понятие относительное. То есть всяк, кто пожелает, икону видеть не мог. Только избранный круг ценителей и знатоков. Каждого такого ценителя и знатока Леонтий Кузьмич приглашал самолично. Все это были люди, которых профессор знал давно и в которых был уверен. Никаких праздных зевак, а тем более – никаких мутных личностей! Все – знатоки и специалисты, все – свои! Причем профессор никому не говорил, для чего именно он приглашает к себе этих самых знатоков и ценителей. На все вопросы он отвечал загадочной улыбкой и такими же загадочными словами: «А вот придете – и увидите. Ручаюсь – не пожалеете!»

Здесь, конечно, может возникнуть вопрос – для чего Леонтию Кузьмичу понадобились такие смотрины. Впрочем, тут же готов и ответ. Для того, что Леонтий Кузьмич был коллекционером. Он был настоящим коллекционером, а не дилетантом. А настоящий коллекционер ни за что не утерпит, чтобы не показать хоть кому-то какой-нибудь уникальный предмет своей коллекции, если таковой у него имеется. Одним словом – психология. Ну и, конечно, тщеславие. Не бывает на свете коллекционеров, не обуреваемых тщеславием.

В урочный час приглашенные ценители в количестве пятнадцати человек дружно прибыли на профессорскую дачу. У всех на лицах читалось любопытство – что же такого необычного приготовил им Леонтий Кузьмич? А ведь приготовил, и то, что он приготовил, и впрямь было чем-то из ряда вон – это уж наверняка. Профессор Матвеев был человеком серьезным, и ученым он также был серьезным, а потому не стал бы отвлекать занятых людей лишь затем, чтобы показать им какую-нибудь пустяковину.

– Прошу в мою галерею! – Леонтий Кузьмич изобразил радушный жест.

Все поднялись на второй этаж. Было понятно, что вначале хозяин покажет им какие-то другие раритеты, а не то, ради чего он на самом деле приглашал гостей. Так оно полагалось, таковы были негласные правила. Так оно и случилось. Вначале гости с вежливым вниманием осмотрели старинные, разной степени значимости и ценности предметы: выносные и боковые аналои, подсвечники, часть которых была из меди и бронзы, а некоторые из чистого серебра, нагрудные кресты – некоторые из них, опять же, были из серебра и даже с редкими вкраплениями драгоценных каменьев, – ковчеги для мощей, киоты, кадила, лжицы… Все эти вещи, конечно же, были истинными, старинными, подделок и всяческого новодела в коллекции не водилось, но все это гости уже видели.

– А теперь прошу всех пройти вот за эту ширму! – провозгласил Леонтий Кузьмич и откинул небольшую парчовую занавесь, отделявшую один из углов помещения от остального пространства. – Ап! И что вы на это скажете? – На лице профессора засияла торжествующая улыбка.

Однако никто из присутствующих не улыбнулся в ответ и не сказал ни слова. Наоборот, на многих лицах отобразилось недоумение. Улыбка медленно сползла с лица профессора Матвеева. Он оглянулся – стена, на которой должна была висеть икона с Иоанном Лествичником, была пуста! Иконы на стене не было! Еще вчера она висела на стене, а сейчас была лишь пугающая пустота, да еще сиротливо торчащий из стены крюк! Икона исчезла!

– Э… – растерянно произнес профессор Матвеев, и это было все, что он способен был вымолвить. А сделать он не мог и вовсе ничего – он просто застыл на месте, будто некое изваяние.

Среди посетителей раздалось удивленное и встревоженное шушуканье. Всем было понятно, что случилось нечто неожиданное, может быть, даже ужасное, но что именно?

– Леонтий Кузьмич, что произошло? – спросил кто-то из приглашенных. – Да говорите же наконец!

– Икона… – выдавил из себя профессор Матвеев.

– Какая икона? При чем тут икона? Нельзя ли яснее? – раздались сразу несколько голосов.

– Икона… – повторил профессор – он пребывал в прострации. – Вчера она еще была, а сейчас ее нет… Она висела вот на этом крючке…

– Какая икона?

– Святого Иоанна Лествичника, – промямлил Леонтий Кузьмич. – Шестой или седьмой век… Подлинник…

Присутствующие с недоумением стали между собой переглядываться. Какой Иоанн Лествичник? Какой подлинник? Да еще шестой или седьмой век? Уж не спятил ли ненароком уважаемый профессор Матвеев? Откуда взяться такой иконе? Да еще в личной профессорской коллекции? Некоторые из приглашенных слышали о такой иконе, другие о ней читали, но только и всего. Всем было известно, что икона с подлинным ликом Иоанна Лествичника, возможно, когда-то и существовала, но давным-давно была утеряна. Или, может, надежно укрыта в какой-нибудь тайной коллекции какого-то никому не известного коллекционера. В научном мире об этой иконе давно уже никто и не упоминал, она забылась, будто ее никогда и не было.

И вот нате вам – уважаемый профессор Матвеев что-то мямлит об иконе с Иоанном Лествичником, причем о подлиннике, написанном то ли в шестом, то ли в седьмом столетии! И этот подлинник якобы до вчерашнего дня находился в личной коллекции профессора! А сегодня необъяснимо исчез! Да кто же может во все это поверить? Уж не разыгрывает ли их достопочтимый профессор Матвеев? Если это так, то это глупый и дешевый трюк, и ничего более. И при этом непонятно, для чего профессору такой розыгрыш понадобился. Впрочем, и на розыгрыш это тоже не похоже. Хотя бы потому, что никогда ранее ничего подобного за Леонтием Кузьмичом не замечалось. Так в чем же дело?

– Успокойтесь, уважаемый Леонтий Кузьмич! – один из посетителей подошел к профессору и обнял его за плечи. – И постарайтесь рассказать подробнее, что же все-таки случилось? На вас просто лица нет… Ну так расскажите, а мы сообща подумаем, что делать дальше.

Однако не так-то легко оказалось привести профессора в чувство и вернуть его в действительность. Впрочем, громадным усилием воли он взял себя в руки и хотя и путано, но вполне понятно поведал, что да, волею случая ему удалось раздобыть ценнейший раритет – подлинную икону с изображением Иоанна Лествичника работы шестого или седьмого века. Более месяца икона висела вот на этом самом месте, на этом крюке, а сейчас ее нет.

Никто, конечно, не спросил, каким таким удивительным образом такая редкость досталась профессору – у коллекционеров такие вопросы считаются дурным тоном, их задавать не принято. Да и не ответит никто на такой вопрос – это тоже понятно. Поэтому приглашенным ценителям только и оставалось, что верить или не верить профессору. Поневоле приходилось верить хотя бы потому, что выдумать такую историю было делом невозможным.

– Наверно, украли… – неуверенно предположил кто-то из ценителей.

– Кто? – Профессор Матвеев задал просто-таки идеальный по своей бессмысленности вопрос.