Когда я зашел в одну из комнат, куда меня провел врач (позже я узнал от него-же, что он остался один из той горстки врачей, которые ехали с нами в колонне), я заметил какое-то оборудование, множество проводов и еще какие-то штуки, которые отдаленно напомнили мне держатели для электродов от сварочного аппарата.
В другом конце комнаты и в сгущающихся сумерках мне удалось разглядеть с десяток тел, которые были умерщвлены с помощью переменного электрического тока высокого напряжения. Та же участь ждала и меня.
Я не стал беспокоить врача расспросами о том, почему мне выпала именно такая участь, потому что я и сам догадывался, что запасы сильнодействующих препаратов были изначально ограничены и на всех ехавших в колонне людей их бы все равно не хватило. Да и какая уже к черту разница!
Врач уже нацепил мне на голову обруч и проделывал завершающие манипуляции с моей правой лодыжкой, как мне вдруг стало очень страшно. Я как будто только сейчас осознал, что это всё вовсе не сон. Это всё наяву и уже совсем скоро меня не станет. В связи с чем биение моего сердца значительно участилось. А еще я начал чаще вдыхать спертый воздух, хотя где-то в глубине души и осознавал, что перед смертью не надышишься, однако я ничего не мог с этим поделать.
А врач тем временем уже закончил все приготовления и уже собирался покинуть комнату, за пределами которой находился рубильник, как он внезапно обернулся и без какой-либо иронии в голосе сухо проронил: "увидимся". Затем он вышел из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь.
"Вот и всё", – опять промелькнуло у меня в голове, а уже спустя мгновение мое тело прошили миллионы иголок.
Эпилог.
Человек в грязном белом халате сидел за столом и под неровное мерцание керосиновой лампы писал на не менее грязном листке бумаги письмо своей мертвой жене и двум дочкам. Зачем он его писал, он и сам не знал, хотя и понимал, что ни одно письмо не может быть доставлено и не только потому, что все возможные адресаты уже мертвы, но и потому, что доставлять письма попросту некому. Даже если там внизу кто-то еще и остался, то ему, умирающему долгой и мучительной смертью, сейчас точно нет никакого дела до доставки какой то там корреспонденции.