Buch lesen: "Хроника жажды"

© Алексей Брайдербик, 2025

ISBN 978-5-0059-2983-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

25 мая

1

Кошмар, истинный кошмар! Я удрученно простонал. Видимо, я неправильно родился, поэтому дар гения не достался мне, да и мое воображение – уж, казалось бы, вещь без авторских прав, всем доступная – не в команде гениальных. Мое воображение (с талантом всё ясно: он не гениальность) обычно тут как тут. А здесь ума не приложу, как одной фразой, предварить мое новое сочинение. Я задумчиво-печально покачал головой. Мой отчаянный выкрик – на чей счет? Всего и моего дневника. Дневник раскрыт, кажется, что годы – отчего не часы, не более мелкие промежутки времени?.. Что, отсутствие на бумаге карты всё спутало?.. – годы сменяют друг друга, а я безуспешно бьюсь и бьюсь над вступлением. Стало бы легче, если бы вступительным словам не приписывалась решающая партия, а ее кто-то приписал им, да так, что не отписать обратно, некому бы было вести ее в литературном представлении. Я тоскливо поморщился. Вот бы сразу перейти к сути, не тратя на это всего того, что можно пустить на плодотворные действия. Однако литературные каноны, сколько бы мнений на их счет ни роилось в голове, они – морока моей жизни: мириться с ними изо дня в день. Они всегда будут литературными канонами, и разумеется, тут есть за что не питать к ним любви, ибо из-за них я отказываюсь, от стольких нетривиальных идей. Мне на минуту стало грустно.

Фу-у-х… (Это я глубокомысленно выдохнул.) Однако сейчас я предпочел выйти из роли злобного попирателя литературных законов и канонов. «О!» Этого не видно, конечно, однако я от глубокого удивления открыл рот, но тут же закрыл, чтобы сказать: ура-ура-ура – фраза! Истерический плач отменяется. А это что к моим губам ползет, радостная улыбка? Она уже на моих губах, так что ползти ей больше незачем и некуда. Начало выглядит так: «Я всегда просыпаюсь рано». Неплохо, неплохо. И смысл! Смысл приобрел прозрачность, и информативность, что важно, не пострадал.

2

Я люблю себя похвалить. Я блаженно закатил глаза. Я самый храбрый – ау, ау, неужели никто не пытался со мной соревноваться в той храбрости, о которой пойдет речь? – самый храбрый на всём большом, пугающе пребольшом белом свете человек, поскольку не боюсь проспать на работу. Ну, где же ты, страх? Что я и говорю. Ты избавился от меня, и давно. Я – парень старательный и ответственный. Рано вставать и не опаздывать мне помогает – от помощи невозможно устать, даже в таком, казалось бы, смехотворном деле она не пустой звук – кошка. Что за кошка? Я удивленно приподнял брови. Виноват, на самом деле я имел в виду не настоящую кошку. У меня не сложилось с домашними животными. Работа, личные обстоятельства и квартира ни при чём, хотя препятствия налицо. Впрочем, не стану спорить, если кто-то скажет, что это лишь видимость, фактически – собери все причины отказаться от мысли взять себе кого-нибудь, и ни одна из них не будет достаточно убедительной. Я немного погрустнел. Всё это я понаписал ради одной вещи: электронных часов в виде кошки со скрещенными на груди лапками. Часам в моей квартире не нашлось другого места – я прикидывал так и этак и всё не мог определиться, считай, неделю, тратил время из-за такой мелочи, – кроме как на тумбочке у кровати. Место нашло вещь, наконец-то!

Я с озабоченным видом взглянул на время. Собственно, смотрим мы на циферблат и на стрелки, время нельзя увидеть, только почувствовать. И раздосадовано воскликнуть: «Сколько часов пролетело, ничего не успеваю!». Действительно, за временем нужен глаз да глаз. Осталось тридцать минут до девяти. Для каждого время – это важная часть его жизни, и чем же я хуже? Девять утра – необычное время, именно в это время начинается мой рабочий день. Я могу опоздать, моя работа не была бы работой без опозданий, и мне никто и слова в упрек не скажет. Случись подобное, главное – показать, что ты можешь выполнить в оставшиеся часы какую угодно работу. Это спасает как меня, так и моих коллег. Почему я написал «тридцать минут»? Первые полчаса – с восьми ноль-ноль очередной день моей жизни готовится к разбегу, а после иногда из-за работы головы не поднимешь, так что не замечаешь его – я провел, приводя себя в порядок. Всем известно, что такое «привести себя в порядок». Чем я займу оставшиеся тридцать минут, у меня же они остались? Да, и они не пройдут бесполезно, завтрак поможет заполнить их. Я от удовольствия потер руки.

3

Я первооткрыватель… Я от скромности не умру, рано менять местами вводную мысль и себя! Вводная мысль: открывать в себе новые, ранее не испытываемые чувства – хорошо и… Слово «ранее» – что это за придаток? Ампутировать, чирк карандашом – исправлено. Однако плохо, когда эти новые чувства омрачают жизнь. Я задумчиво прищурил правый глаз.

Если бы я себя не знал, то сказал бы, что схожу с ума. Не думаю, что разговор с дневником – хотя какой там разговор, извинения за то, что ему придется терпеть мой рассказ о борьбе с потребностью, – это показатель психического здоровья. Я почувствовал, как мое несчастное горло ссохлось и сузилось. Не припомню, чтобы пил или ел много соленого, или что там еще способно воздействовать подобным образом на организм человека – не одна же соль виновата. Если бы я проглотил хлебную крошку, то она неминуемо показалась безжалостным комом в самом начале пути. Я бы не умер, и готовить себя к похоронному маршу и к надгробным речам не стоит. Насколько я слышал, от хлебных крошек еще никто на тот свет не отправлялся. Хотя я неуверен. И к этой неприятности я себя не готовил. Ну а к сухости в горле я себя подготовил? Куда там. Я решительно отмахнулся. В общем, с моими силами что-то не то: пытаюсь управлять мышцами глотки, а не могу, как будто куда-то подевались они. Непослушание в давние времена розгами вытравливали. Жаль, что сейчас для этой практики нет места, я бы преподал собственным силам пару уроков. А кадык? Ага, хоть какая-то часть меня не сопротивлялась моим командам, послушно двигалась вверх-вниз, вниз-вверх – вот она, стабильность вещей в мире, тут следовало бы с легким сердцем перекреститься и сказать: «Дай бог и дальше так».

Помассировать горло. Я не знал, как быть. Опыт, мне нужен опыт борьбы с чем-то в этом роде: только кто им поделится со мной? Жизнь? Она во что угодно меня лицом окунала. Это плачевно. Но вдруг, тут жизнь решила: пощады ему! Нет, дорогая, спасибо, но лучше бы ты придерживалась прежней схемы. Может, я ошибаюсь и не там ищу ответ. Вероятно, мне стоит отталкиваться в своих мыслях от позы? Да, от неудобной позы, в которой я провел ночь, во сне же не уследишь за собой – и вот итог. Моя память чиста, ни на какие детали она не сможет пролить свет. Я вымучено глубоко вздохнул. Ай, ай! Горло просто пылает, словно в нём раздули жаровню – кому она там понадобилась? – а затем нарочно перестали обращать на нее внимание, и огонь, ощутив, что его ничто не сдерживает, волнами своего жара – как бы еще выразиться, дабы удивить, поразить его силой – заполнил всё горло. Но в горле жаровни нет, я пощупал его, чтобы убедиться в этом: гладко и, слава богу, мягко. Уф, я-то испугался, просто в первый раз не ощутил этой мягкости. А вот и кадык. Чисто! Я с облегчением пальцами по лбу себе провел.

Я громко и с особенным усердием откашлялся. Скольких раз достаточно, чтобы избавиться от сильного позыва прокашляться? Да всё зависит от того, когда приходит осознание, что больше не нужно. Я понял это довольно быстро, и мне не пришлось кашлять до одышки. Жжение исчезло: ни следа от него. Прекрасно! Жажда мне не в новинку, то есть к врачам незачем было обращаться, да и сухость во рту – тоже, как говорится, к катастрофе не готовься. Но сегодня сухость во рту такая, что с трудом ее терплю, и что язык, не менее сухой, чем всё остальное, впору продавать как закуску к пиву. Это корка на нём или налет? Я озадачено поводил языком во рту. У меня появился шанс узнать, чем оно является: упускать шанс неразумно. Без звуков не обошлось. Всякому знаком звук скотча, отрываемого от картона, так вот, звук отдираемого от нёба языка почти в точности напомнил его, вроде бы не глохнешь, однако список музыкальных номеров для вечеринки или дня рождения этим не пополнишь.

Похоже, еще кое-кого придется объявить в розыск. Слюна, ты где? Я озадачился еще больше. Это уже совсем никуда не годится! осуждаю и порицаю. Впрочем, ложная тревога: подвигав языком, я понял, что из списка проблем можно вычеркнуть одну. Что же, тогда можно сосредоточиться на том, что пока еще со мной. Я посмотрел на руки. Вероятно, день прошел бы напрасно в фантазиях о неосуществившемся, и я бы ни крупицы внимания не уделил рукам, если бы не случайно брошенный взгляд. О боги! а с ними что не так? Я испуганно вскрикнул. Какой цвет кожи символизирует здоровье? Мои руки словно мукой присыпаны – думаю, кожа из-за своей чрезмерной белизны не будет по определению излучать здоровье. Мягкая кожа рук – это верх приятных ощущений, мечта, сказка, к которой не можешь не прикоснуться. Но была не была – пойду в своих предположениях на некую авантюру и скажу, что и кожа рук, напоминающая на ощупь пемзу, тоже кого-то не оставит хладнокровным, возбудит до помрачения ума. Что я чувствовал, когда медленно проводил пальцами попеременно то по правой, то по левой руке? Как будто я с особым усердием натирал их на терке. Не уверен, что найдется сравнение, которое выразило бы их грубость и шершавость сильнее. Мерзко не стало, но меня всего передернуло.

Очередное мое неприятное открытие – судя по всему, сегодня перебоев с открытиями не ожидается, я серьезно, пора бы позаботиться об их нумерации: «открытие номер один – описание, затем номер два – бросаешь все слова, какие знаешь, чтобы показать его суть». Кожа на руках потрескалась, вон какой на них ярко алый узор. Это потому, что кровь проступила. Я не люблю вид крови. Я с легким отвращением отвел взгляд. Похоже, проблема глубже, чем казалось. Я успокоился и снова посмотрел на узор. Я легко, но с неприязненным чувством оторвал маленький кусочек омертвелой кожи, на членовредительство я не подписывался, мол, дерзай терзать собственную плоть. Хм, надежды пошли прахом: думал, будет больно, но, похоже, поспешил приготовиться к этим ощущениям, которые явно не назовешь приятными, но ничего не почувствовал. Либо меня заговорили, либо боли я неинтересен. Я никогда не жаловался на кожу рук: цвет – как ни силься, повода для нареканий не придумаешь; текстура – судьба знает прок в подарках и сюрпризах; а здоровье – буквально глаза в пол-лица: быть такой здоровой – как это возможно? Должно быть, наследственность. От кого же мне достался цвет кожи, кто постарался – отец или дед? А кто позаботился о ее идеальной текстуре – отец или дед? Не знаю, с расспросами об этом я ни к кому не приставал. Я в недоумении дернул плечом.

Ну что, новая попытка? Я оторвал еще кусочек, от первого я избавился, вряд ли он мог бы стать предметом коллекционирования, и сам я не ощущаю себя тем, кто рад жизнь положить на это. Ай, больно! Я вскрикнул. Я не из тех, кто находит усладу в боли. Я боюсь боли, боюсь еще пчёл и ос, но боль меня пугает больше. У меня немного закружилась голова, но я совладал с собой, успокоился. Судьба распоряжается, кому падать в обморок от боли, а кому блаженствовать от нее. У меня первый вариант. У кого бы занять стойкости, чтобы переносить боль, стойкость должна быть нешуточной. Я с ощущением отторжения ахнул и даже выругался. Другого рефлекса и не ожидаешь. Курсов по укрощению боли я не проходил – о чувстве, будто мне в кожу втирают мелкие обломки бритвы, не скажешь: «Смягчил его, и вполне сойдет». Умопомрачительное обличие боли. Фрагмент красного узора на коже стал еще ярче. Великолепно, хуже стало вдвое! Я удивился. Стоп, кровь – как бы ею не испачкать всё, а то уборки будет по горло. Боль вообще цепкое зло, и потому в приказном тоне скажу: «Стоп, кровь и боль!» Случилось ужасное – почему до сих пор не прописывают таблетки для смягчения ужаса? – я спугнул удачу, в этот раз всё для меня, и прелестям боли не видно ни конца ни края. Очевидно, я сделал нечто, что ее оскорбило. Но как бы там ни было, боль не задержится надолго, поизнуряет меня и успокоится. Пожалуйста – чем не смягчение ужаса? И таблеток не надо. Пришло облегчение.

4

Теперь завтрак? Да. Я взбодрился. Незачем откладывать его. Тридцать минут – не двадцать четыре часа и близко. Что можно за них успеть? Прекрасный момент разгрузиться от части дел, которые были запланированы. И все же в распоряжении жалкий, остаток времени, которым не распорядиться. И это при том, что под рукой есть всё, что только может потребоваться на благо. Моя любимая и приятная привычка по утрам – чай с сахаром, но без лимона. Да, у меня аллергия на них. Лимон – изюминка что надо! Для других… Эти изюминки для моей жизни обходятся недешево: аллергический зуд, опухание и слезы. Это не мой выбор, и ничто не подтолкнуло бы меня сделать его; они моя дань, которую непонятно кому и за что приношу с рождения. Хороши изюминки! Ну что я разнервничался? Я попытался унять расшалившиеся нервы. Мои таблетки – вот спасительные изюминки! Я же больной человек, как же не вспомнить об этом?! Настало время загрустить. Это мой завтрак на сегодня, звучит, конечно, так, будто я живу на копейки, перебиваясь с воды на хлеб и с хлеба на воду. Однако это вздор. Беспокоится не о чем. Если что – на работе не проблема заморить червячка. С голоду работа разлаживается, ухудшается. Не так чтобы ужас, ужас, – но как можно погрузиться в работу на пустой желудок? Я изумлен. Перед одной кружкой чая голод разве отступит? Я про эту минуту, потом эта проблема упростится.

Я залпом с не испытываемой до этого жадностью осушил кружку. Давай, память, работай. Столько эпизодов через тебя проходит, что-нибудь да припомнится. Однако нет ни одного воспоминания о таком ослепляющем и несокрушимом чувстве жадности. При всей поспешности я еще и не облился, зато, наверное, ожогов заработал уйму. Почему? Разве теплым чаем можно обжечься? Для того и существует оптимальная температура, чтобы избежать травмирования кипятком, а мой чай остыл настолько, что не заметишь, как прикончишь его одним глотком. Жутко представить – между прочим, а не любитель ли боли подсказал мне такие фантазии? – представить ожоги во рту и горле. Бр-р! Меня озноб прошиб от мимолетного ужаса.

Чай не для того миру был открыт, чтобы его залпом пили. С водопроводной водой можно как угодно поступать, любишь растягивать удовольствие – подойдет глоток за глотком, не нравится размусоливать, что же, тогда одним залпом – то что нужно. В водопроводной воде эстетики и культуры нет. Я не люблю пить воду из-под крана. Я от брезгливости вжал голову в плечи. Я налил из чайника кипяченой воды (вода, вода, от любви к тебе не откажусь никогда – получился стих?) и запил таблетку – аллергия ждет своего часа, рассчитывая выбить меня из колеи, – не дам ей такого шанса. Пока есть альтернатива водопроводной воде, я имею в виду кипяченую воду, ничто не заставит меня смочить в водопроводной воде губы. Моя жажда – сумасшедшая потребность, и это не фигура речи. Она заставила вести себя, как… не пойму, то ли как животное, то ли как дикарь, не знающий, что такое чай, в общем, некультурно. Чудесное слово! Как камень с души упал.

Стоит ли ждать многого от одного стакана чая? Вероятно, стоит. И как долго (до конца рабочего дня) я мог не думать о питье, не удивительно ли, что мой лексикон не покидало слово «жажда». Сильная жажда не прошла, получается, благотворное воздействие напитка недостаточно благотворно. Я расстроен. У себя ли спрашивать, у дневника ли – ну почему всё так безрезультатно? Сухость во рту и горле как были, так с ними ничего и не произошло, хотя мой организм обязан был предчувствовать их. Вот до чего же прилипчивые гадости! В моей кружке пусто – увы! Я раздосадован. Заваривать чай снова – не время. Что теперь торчать в кухне – ботинки и одежду на меня никто не наденет. Место грязной кружке – на столе? Разве уже не в моде быть прилежным, чистоплотным хозяином? В моде, только едва не промахнулся мимо раковины. Ничего не забыл? Ключи – со мной, телефон – в кармане, кошелек там же. Я поспешно вышел в коридор обуваться.

5

Невыносимо хочется пить. Опять горло и рот онемели – не успел и соскучиться. Я чувствую себя уставшим. Я не принимал обезболивающих лекарств, как же тогда объяснить эти сухость и онемение? Странно. Удивительно, ни единого ощущения. Кое-как двигать языком во рту получается, значит, мое состояние не совершенно беспросветно. Я обрадовался. Язык, давай! Обещаю, зубы тебя не поцарапают! Двигайся к правой щеке! Молодец! Ведь не трудно было? Теперь быстро к левой щеке – о зубах опять не беспокойся – прекрасно! Облегчение. Радости во мне прибавилось. Сейчас же языком провести по небу, зубам и деснам – самая сложная задача. И эту выполнил? Отлично, получился ровный – прямо фотографируй и показывай всем, как умеешь идти наперекор онемению – круг. Онемение прошло. Можно и не паниковать.

6

Я вышел из подъезда. Дверь снова была распахнута. Жильцы на открытом воздухе росли и создавали семьи – это семейное дело, раз дверь не закрывают, или они не знают простого правила? Я раздраженно ударил ногой по двери. На небрежность это не похоже. Скажу сразу: я закрывать ее не стану, я не нанимался двери в подъездах закрывать. Я не стал долго упрекать соседей. Впрочем, вероятно, у жильцов сегодня достаточно причин держать подъезд открытым. Меня встретила освещенная солнцем просторная улица. В округе недостаточно деревьев по причине… по причине опиливания. К сожалению, столько света не каждые глаза выдержат. Я раздраженно поднес к глазам ладонь, чтобы защитить их. Обойдусь без напрашивающегося пассажа о спасении от летней жары. Я осмотрелся: картина. И художник не меняется, опять то же самое! Лужа, в десяти шагах от подъезда отвратительная лужа. Улыбка уже была на губах – тогда теперь побудь ты, гримаса отвращения. Ага, вот и губы скривились. Лужа это вам не картина в самом знаменитом музее мира. Потому она и не тянет на светоч, обогащающий и возвышающий душу. С другой стороны, хорошо, что не у самой двери. Это обнадеживает. С глубиной у лужи порядок – с болотом не тягаться; и с шириной порядок, никакого перебора – она не озеро, еще одна причина, чтобы душу себе не рвать. Гадкая лужа. По ее размерам видно: запасание грязной мутной водой прошло как нельзя лучше. Я попробовал отшутиться. Мне вдруг захотелось пить, однако попытался совладать с собой.

Я прокашлялся, избавился от наваждения и быстро обошел лужу по краю. Вообще-то довольно утомительно обходить лужу, но сушить промокшие носки и ботинки куда как утомительнее. Я бодро зашагал по улице. Везет тем, кому от работы до дома надо пройти не больше десятка метров! Такую удачу из дома не выпустишь. Не успеешь подумать: «Скорее бы домой!» – как уже перешагиваешь порог родной обители. Впрочем, не менее удачлив и тот, кто разжился роскошью в виде машины. Я завистливо вздохнул. Мне, к слову, тут нечему радоваться, осчастливил бы меня уже кто-нибудь ею, а то что это я всюду пешком да пешком. Между моим домом и местом работы три многоэтажных дома с ухоженными палисадниками. Нам бы вместо тошнотворной лужи – кому же надо заплатить, чтобы ее засыпали? – ухоженный палисадник. Еще есть продуктовый магазин, но у меня кончились слова, и про него я в этот раз ничего не напишу.

Всё освещало утреннее солнце, яркое, но еще не горячее. Пока не настолько жарко, чтобы мастерить себе веер и обмахиваться, впрочем, и не так холодно, чтобы отогреваться горячим напитком. Я с неприязнью на секунду отвел глаза в сторону. Лавировать с легкостью не меньшей, чем у акробата, избегать прохожих – они всегда отталкивают, отбрасывают, сдувают прочь со своего пути – вот чем я поглощен, и вот от чего не могу оттолкнуться, отбросить или сдуть себя на другую сторону улицы.

Я поднял голову. Мне бы всегда быть начеку: не головой споткнешься, а ногами. Неужели я не боюсь упасть? С чего мне падать? Дорога ровная и гладкая, как дно подноса, никаких причин спотыкаться. Жилые многоэтажные дома, разные конторы и магазины – не могут же кругом стоять одни жилые высотки, это было бы непродуманно с позиции инфраструктуры. Странный недочет строителей – нависающие дома. Это ошибка, или так сделали специально, чтобы с кем-то то ли счеты свести, то ли, возможно, постоянно привлекать внимание толпы? Да нет, просто над моим зрением подшучивают иллюзии и ракурсы, еще попробуй поищи больших мастеров искажения восприятия действительности. Я потряс головой, чтобы отогнать не ясные и надоедливые мысли и ассоциации.

Я бы не стал сейчас отказываться от глотка воды, мне бы хватило совсем чуть-чуть, чтобы спастись от жажды. От приятной мысли я пошевелил губами. Да ладно, кого я пытаюсь обвести вокруг пальца? Много – вот это объем так объем, о меньшем я и слова не пророню. Я птичка? Крыльев нет, значит не птичка. Я насекомое? Лишних лапок нет. Почему я заговорил о птицах и насекомых? Даже для них глоток воды – несерьезно, куда на нём они улетят и уползут. Короче говоря, чем больше выпью, тем… Ну что я распинаюсь, ясно же – жажда меньше.

А вот на еду я точно не посмотрел бы. Я почувствовал легкую тошноту, но не от мысли о еде. Тут впору уточнить: «Это смотря что за еда!» Точно не та, от которой нос воротишь, с чего бы себя всякой гадостью мучить. И тут еще: «И как выглядит». Ее внешний вид – дело последней важности, и поварских курсов не заканчивай, раз, другой – и вот тебе визуальное пиршество. Вот не позавтракал я как надо – изнывай. Я мысленно пожурил себя. А как надо? Надо – сытным и не отягощающим желудок ассорти из продуктов. Мне тяжесть внутри нужна. Тяжесть в желудке, разве это забота на миллион? Мне это не нравится. А когда я переедал в последний раз?

Я килограммами карри или васаби – что за цвета у них, цвет специй на чихание не влияет – в горло и в нос не засыпал. Противное жжение в горле вернулось. Я возмутился. Почему? А еще (барабанная дробь, и не от одного барабана, а от двух – так будет громче и эффект сильнее) у меня высохли губы, до чего удручающее дополнение. Я немного рассердился. Ни секунды без мысли о воде. Сухость. И без того ощущения такие, будто я вообще никогда не видел воды, и вот, чтобы картина своей пестротой поражала сильнее, добавилась проблема с губами. Что-то много довесков для меня за один раз. Я раздосадован. Это та поражающая неловкостью ситуация, когда без радости встречаешь подаяния небес, благо всё в мире словно вспышка: миг – и тьма. И чем быстрее всё промелькнет, тем меньше расстроишься.