Дары и гнев Ледяного короля

– Марта всегда была упряма, как ослица, – фыркнула Пэтси. – Я ей говорю – родишь прямо под баррикадой! А она…

Мэдиан расстроенно отошел от двери. Вечно взрослые обсуждают всякую ерунду! Нет бы поговорить о чем-то действительно интересном, пока их никто не слышит! Хуже нет, когда загадка есть, а отгадку поди найди.

Мэк никогда не видел отца и почти ничего о нем не слышал. Он и маму едва помнил – как говорила ему тетка, миссис О’Доннелл, мэр с женой забрали его, когда ему было три. Мать осталась в его памяти размытым прекрасным образом – похожая на фею с картинок в детских книжках, которые доставались ему изрядно потрепанными после детей О’Доннеллов.

Мальчик поднялся на третий этаж, чтобы надеть куртку и ботинки. Сидеть дома скучно, да и голодно. А если пойти к баррикадам, где дежурят Остин и Фил, то, может быть, они поделятся супом или пирогом с уличных кухонь. Да и вообще, чем позже он вернется, тем меньше шансов наскочить на Борова или миссис О’Доннелл.

Мэк уже заматывался в шарф, как вдруг дверь каморки распахнулась и на пороге возник Боров. Мальчишка отпрянул к кровати и съежился. Наступил час расплаты за дерзость. Но почему так быстро?!

– Проси прощения, дрянь! – гавкнул Боров, потрясая ремнем.

Мэк сглотнул и попятился вдоль кровати. Вдруг удастся прошмыгнуть у Борова под мышкой! Но каморка была слишком мала, и едва Мэдиан отступил от кровати, как оказался в опасной близости от мэра. О’Доннелл сгреб мальчишку за волосы и протянул ремнем вдоль спины:

– Проси прощения, ублюдок!

Мэк пронзительно вскрикнул, извернулся в крепкой хватке мэра и уставился ему в лицо. О’Доннелл замер, его зрачки расширились, и следующий удар он нанес себе по физиономии.

Издав вопль, похожий на рев разъяренного быка, мэр выпустил Мэдиана и еще раз врезал себе ремнем по лицу. Из разбитого носа и губ на рубашку мэра хлынула кровь. Свирепо, но неразборчиво мыча, Боров надвинулся на Мэка, но тот опрокинул ему под ноги стул и опрометью выскочил из комнатки. Виски снова запульсировали от боли, голова закружилась, однако мальчик, не обращая на это внимания, ринулся вниз по лестнице, домчался до парадной двери и был таков.

Мэк смог остановиться, только когда добежал до конца Бернтал-роуд. Он уперся руками в колени, тяжело переводя дух и хватая ртом морозный воздух. Впереди высились ажурные кованые ворота, ведущие в парк, за ними чернели деревья – в темноте парк был похож на настоящий лес.

Было еще не очень поздно, и Мэдиан решил пройтись сквозь парк к Кинтагелу – старому кварталу с красивым храмом и аллеями, запорошенными снегом. Мэк никогда не боялся ни темноты, ни мрачно выглядящего парка, ни настоящего леса. Они как будто притягивали его, обещая что-то интересное и таинственное, а уж на озеро Уир Мэк мог смотреть часами. Темная гладь воды манила мальчика так сильно, что иногда ему казалось, будто он слышит в плеске волн голоса.

Именно поэтому миссис О’Доннелл запретила ему прогулки к озеру, если только не в «кругу семьи», и всегда после таких прогулок она отправляла его молиться. Мэк фыркнул. Он молился больше, чем все члены семьи О’Доннелл вместе взятые.

Мысль о том, что рано или поздно в этот «круг семьи» придется вернуться, мальчика не радовала, а потому он решил подумать об этом позже и шагнул к ограде парка. Вдруг навстречу Мэку из тени выскользнул огромный черный кот с ярко-синими глазами. Мэдиан восхищенно выдохнул и присел на корточки, надеясь, что котяра подойдет ближе и позволит себя погладить.

Это был пушистый кот с длинным пышным хвостом, кисточками на больших ушах, густыми усами и мордой, похожей на львиную. Черная шесть без единого белого волоска сливалась с тенями под аркой ворот. Кот пристально смотрел на мальчика, чуть покачивая кончиком гордо задранного хвоста.

– Привет, мистер Большие Уши, – сказал Мэк, голос чуть осип на морозе. – Что это вы тут делаете и куда идете в такой холодный вечер?

Кот повел усами и приблизился к Мэку. С важным видом он обнюхал ботинки мальчика, дважды обошел его по кругу и наконец соизволил потереться боком о его ногу. Мэдиан наклонился и погладил кота по спине – в ответ раздалось басовитое мурлыканье.

– Составите мне компанию, мистер Большие Уши?

Поразмыслив, кот не стал отказываться от предложения и пошел рядом с Мэком. Кошки, впрочем, всегда отлично с ним ладили, в отличие от собак и лошадей. В конюшню мэра Мэдиан даже не совался, да и конюхи его не любили.

В парке его окружила со всех сторон уютная темнота. Над расчищенными дорожками нависал ажурный купол ветвей, сугробы казались мягкими горами меха, словно под кустами и деревьями спали, свернувшись клубками, неведомые звери. Дорожки были выложены забавными разноцветными кругляшами – Мэк знал их все наизусть, исследуя узоры, вьющиеся под ногами.

Он шел по аллеям, понемногу успокаиваясь. Было тихо и безлюдно, но даже когда парк был полон народу, мальчику нравилось гулять здесь, тем более что тут всегда можно было найти укромный уголок, чтобы посидеть с книжкой или послушать шепот деревьев, высасывая сладкий нектар из цветов крапивы. В парке Мэк пропадал целыми днями, когда удавалось удрать от зануд-священников, готовящих будущего семинариста к пожизненному замаливанию грехов. Деревья и кусты прятали его от посторонних глаз так, что кругом оставались только зелень, шелест и прохладная тень.

Мэк ненадолго остановился перед фонтаном, который не работал и был весь усыпан снегом, как пирог Пэтси – сахарной пудрой. По белому искрящемуся покрову вились тени ветвей, сплетаясь в сложный узор, и мальчик завороженно наблюдал, как меняется сиреневое кружево от каждого вздоха зимнего ветра, присыпающего фонтан новыми снежными блестками.

Мэк поежился и чихнул. Мысль о возвращении к О’Доннеллам вызывала отвращение и страх. Они потребуют, чтобы мальчик каялся и просил прощения. А потом, конечно, сеанс «воспитания» от Борова…

Кот вопросительно муркнул и тронул лапой ногу мальчика. Мэдиан очнулся от раздумий, погладил кота и зашагал к знакомой калитке, которая выходила на улицу напротив собора – а неподалеку будут баррикады, где дежурят старшие дети Флиннов. Мистер Большие Уши пошел рядом.

Собор возвышался над площадью, как рукотворная гора. Священник отец О’Нил рассказывал мальчику, что собор Святой Бригиты был построен еще в четырнадцатом веке и украшен уникальными витражами и скульптурами. Задрав голову, Мэк рассматривал храм, чьи башни и шпили терялись в темноте. Красота собора ему нравилась, но никогда не трогала по-настоящему, как остальных, – хотя отец О’Нил всячески старался внушить мальчику подобающий трепет и нередко говорил, что если он хорошо будет учиться в семинарии, то, может, даже станет служить в этом прекрасном храме. Мэка это ничуть не вдохновляло. Кресты и молитвы окружали его все время с тех пор, как он оказался у О’Доннеллов, и уже изрядно ему надоели.

Несмотря на поздний час, в храм все время входили верующие – во время войны все церкви закрывались только глубокой ночью, а открывались ранним утром. Люди искали утешения и успокоения и, как неустанно напоминал Мэдиану его наставник, просили защиты у Бога, чем и мальчику следовало заниматься с особым рвением.

Мэк перешел улицу напротив храма и оглянулся напоследок. Там хоть и было тепло, но мальчик не стал заходить, чтобы погреться. Он снова хотел есть, и уличные кухни манили его куда сильнее.

Вдруг кот, который следовал за Мэком все это время, громко зашипел, выгнул спину и прижал уши. Мальчик удивленно взглянул на своего спутника, а кот внезапно прыгнул Мэку на грудь и повалил наземь. Мэдиан задохнулся – кот оказался тяжелым, как целая лошадь.

– Псти-и-и… да что с тобой?! – Мэк попытался отпихнуть кота, но тот вцепился когтями в куртку. Перед самым лицом мальчика, близко-близко, оказались огромные синие, очень разумные глаза. В воздухе раздался странный нарастающий свист, затем – удар, треск, а потом грянул взрыв, и собор превратился в столб огня и черного дыма.

Взрыв был такой силы, что Мэка подкинуло на земле. Уши тут же заложило, и под страшный грохот хлынул дождь горящих обломков, камней, кирпичей, осколков стекла и кусков тел. Кот вдавил мальчика в утоптанный снег, пронзительно взмяучил и прижался к Мэку всем телом. Обломки и осколки вспарывали снег вокруг, но ни один не упал ближе чем на фут.

Едва Мэдиан немного опомнился и даже попытался приподняться на локте, как ночь снова прорезал громкий свист и улицу вновь встряхнуло сразу от двух взрывов, уничтоживших еще два дома. Мэк в ужасе зажал уши, чтобы не слышать грохота и отчаянных криков, зажмурился, чтобы не видеть, как взлетают к темному небу фонтаны осколков, съежился под тяжестью кота.

«Нет-нет-нет! Не хочу! Не надо, пожалуйста!»

Мальчик задохнулся; горло сдавило так, что дышать стало больно, нос наполнился удушливым запахом гари и дыма. Мэк дернулся, услышав новый взрыв, и цепочка с крестиком вдруг захлестнула его шею, как удавка. Мальчик заскреб руками по горлу, нашарил цепочку, оттянул и случайно открыл глаза.

Перед ним пылали остатки собора – вместе со всеми, кто еще оставался внутри, кто еще выжил после взрыва. Тени, как бесы в аду, метались в пламени, и над улицей плыл жуткий многоголосый крик. Несколько человек ползли по снегу, оставляя за собой темный след.

«И это ваша Божья помощь? – пронеслось в голове Мэка. – Ваша защита, о которой вы так молили Его?!»

Он стиснул крестик в кулаке и рванул цепочку, лопнув, она больно хлестнула его по шее, и Мэк отшвырнул ее прочь вместе с крестом. Кот вдруг спрыгнул с груди мальчика, за секунду вырос до размеров быка и издал громкий, торжествующий, рокочущий рык. Мэдиан отпрянул от гигантского зверя и сжался в комок. Над ним поднялась огромная когтистая лапа, схватила и притянула под бок к коту.

«Залезай», – отчетливо прозвучало в голове Мэка. Чуть дальше, ниже по улице опять раздался свист, грохот и полыхнуло зарево пожара. Мэдиан вцепился в шерсть кота, вскарабкался к нему на спину, поближе к шее, и зарылся в густую гриву. Кот развернулся и длинными, стелющимися прыжками помчался прочь от горящего храма.

Тихие любимые улочки Блэкуита превратились в ад. Непрерывный свист в небе, взрывы, от которых все переворачивалось в голове, люди, которых на бегу настигала смерть, огонь, брызги снега, земли и осколков, жгучий запах горелого, истошные вопли, едкий, забивающий нос дым – все слилось перед Мэдианом в ночной кошмар.

Люди выбегали из домов, неслись по улицам, кричали, метались, плакали, топтали поскользнувшихся и упавших, а сверху сыпали и сыпали снаряды. Некоторые рвались прямо в воздухе, расцвечивая город последним фейерверком. Весь мир, который Мэк знал, рушился вокруг него, рассыпаясь дымящимися осколками.

– Папа! – отчаянно закричал Мэк, сам не зная, почему зовет его. – Папа, забери меня, мне страшно! Папа, где ты?!

Он только краем глаза видел вылетающих из окон горящих людей, страшно кричавшую женщину в окровавленном кринолине, пламя, толпу, которая беспорядочно кидалась во все стороны одновременно, горящие и падающие, такие красивые деревья. Он уткнулся лицом в черную кошачью шерсть и зарыдал.

Мэк не понял, когда они вырвались из Блэкуита, оставив позади огонь, крики и взрывы. Городские предместья промелькнули как сон, и вскоре перед котом и мальчиком расстелились пологие белые холмы, за которыми блеснул тонкий темно-синий хрупкий озерный лед, чуть припорошенный пушистым снегом.

Кот домчался до невысокого берега, остановился и вдруг стряхнул мальчика со своей спины. Мэк кубарем покатился по снегу и остановился, едва не свалившись с берега на лед.

«Иди», – раздалось в голове Мэдиана. Кот пристально смотрел ему в лицо нереально синими глазами.

– К-к-куда? – пролепетал мальчик. Кот указал лапой на озеро. Вдали виднелся еле различимый белый огонек – или это иллюзия из-за темноты, снега и льда…

– Нет! – выдохнул Мэк. Кот взял его зубами за шкирку, как котенка, и перенес с вершины берега на пологий склон.

«Иди».

– Но там темно, холодно и никого нет!

Кот молча склонил голову набок. Позади него мальчик увидел поднимающееся к небу багровое зарево – и вдруг понял, что дядя Джек и тетушка Пэтси все еще там! В городе! Посреди этого кошмара!

– Тетя Пэтси! Дядя Джек! – выдохнул Мэк. Дыхание поднялось густым облачком и осело на лапах кота. Мальчик отчаянно вцепился в его шерсть. – Помоги им! Спаси их! Пожалуйста! Я сделаю все что хочешь, пойду куда хочешь, только спаси! Ты же можешь!

Кот посмотрел на него сверху вниз и задумчиво мигнул.

– Пожалуйста! – взмолился Мэк. – Я пойду на озеро, только найди их, скорее! Может, они… они уже…

«Хорошо», – сказал кот.

– Спасибо, – прошептал мальчик и сполз с берега на озерный лед. – Куда мне надо идти?

Кот снова указал лапой на середину озера, развернулся, махнул хвостом и одним могучим прыжком скрылся в темноте. Мэдиан шмыгнул носом, вытер его рукавом и, поскальзываясь, побрел вперед, к бледному огоньку далеко-далеко в середине Уира.

Лед был похож на стекло – темный от виднеющейся под ним воды, похрустывающий под ногами. Середина озера Уир, которое горожане иногда называли «наше море», не замерзала никогда – по крайней мере, так говорили на уроках в школе. Мэдиан шел по льду, гадая, что же будет делать, когда лед закончится и перед мальчиком расстелется водная гладь самого большого озера на острове.

Задул холодный ветер. Мальчик плотнее завернулся в куртку, натянул на голову шарф, невольно ускорил шаг, пытаясь согреться и уйти от порывов ветра. Вдали раздался грохот, и Мэк, подскочив от ужаса, побежал – вперед, к сердцу Уира.

Мэдиан промчался по льду несколько десятков ярдов, и наконец прозрачное морозное стекло проломилось у него под ногами. Жгучая холодная вода накрыла его с головой. Мальчишка забарахтался, забился, но жидкий лед мигом заполз в рукава, в ботинки, сунул холодные пальцы под шарф, впился острыми иглами в тело, залился в рот, в уши, в нос. Мэк стал захлебываться, окаменевшая одежда тянула его на дно, однако он боролся и трепыхался, пока все тело не сковало от боли. Руки и ноги онемели, вода захлестнула лицо, и мальчик стал медленно падать вниз. Легкие раздирало, но он еще видел, как по тонкому льду над ним легким галопом мчится белый конь с развевающимися на ветру гривой и хвостом, со всадником на спине. Конь перемахнул полынью, остановился, и всадник спрыгнул на лед.

«Мэкки! Мой Мэкки Огонек!»

Незнакомец опустился на колени над полыньей, и вокруг расстелился длинный плащ из снега и льда. Всадник опустил руки в воду, и Мэдиана потащило вверх, выше и выше, пока он не коснулся холодной ладони всадника.

«О, Мэкки, наконец-то!»

Мэдиан не мог различить его лица – как в тумане, он видел длинные черные волосы, черную бородку и усы, неожиданно яркие глаза цвета малахита, но лицо… лицо не разглядеть, как бы Мэк ни напрягал зрение.

«Вернись ко мне, мой Огонек, – прошептал мягкий глубокий голос будто прямо в сердце мальчика. – Вернись ко мне, прошу!»

«Папа?» – неуверенно подумал Мэк, сжимая ледяную ладонь.

«Сынок, – отозвался всадник. – Останься со мной, пожалуйста!»

В памяти Мэка на миг появились тетя Пэтси, и дядя Джек, и дом, и цветные дорожки в парке, и сладкие леденцы, которые ему покупала тетя Пэтси на сдачу, но все тут же исчезло. Весь мир, который он знал, сгорел за одну ночь, и Мэку некуда было возвращаться.

«Папа, – позвал он. – Это ты, папа? Забери меня, мне так холодно здесь, пожалуйста!»

«Конечно, сынок. Ты хочешь остаться со мной?»

«…да».

Озеро вокруг взбурлило и вытолкнуло Мэка из полыньи в руки всадника. Тот схватил мальчика, согнул через колено и надавил ему на спину. Вода хлынула изо рта и носа Мэка, мальчишка чуть не захлебнулся и зашелся в отчаянном кашле.

– Тише, Мэкки, тише, – шепнул отец. – Все хорошо.

Мэдиан наконец увидел его лицо – бледное, словно снег, красивое, строгое и печальное. В ответ на взгляд мальчика всадник улыбнулся, подхватил его на руки и прижал к груди. Длинные черные волосы обвились вокруг Мэка, словно кокон. Парнишка жадно прижался к мужчине, согреваясь в его тепле, и его руки теперь тоже были теплыми, хотя Мэк мог поклясться, что всего минуту назад…

Отец укутал его с головы до ног в свой плащ, изнутри подбитый длинным белым мехом. Мальчик зарылся в него по самые уши. Дрожь прошла, холод исчез, стало так хорошо, будто Мэк уснул около печки, под пуховым одеялом.

– Мэкки, мой Мэкки, наконец-то! – Мужчина поднялся, крепко сжимая мальчика в объятиях. Громко заржал конь, вокруг торжествующе взвыла вьюга. – Мой, только мой! Наконец-то я пришел к тебе, вернул тебя, Огонек!

– Папа? – полувопросительно, полусонно прошептал Мэк.

– Спи, Огонек. Путь у нас неблизкий.

Но Мэк не мог спать, пока не выяснит самый важный вопрос. Стряхнув сладкую дрему, он уперся рукой в плечо отца и спросил с затаенной обидой, которая зрела в нем столько лет:

– Почему ты раньше не пришел за мной?

– Потому что люди – гнусные воры, – процедил всадник. – Но они не только крадут, они запирают украденное на тридцать замков, хотя оно им только ненавистно и не нужно. Их священники, псалмы, кресты хуже цепных псов! Я не мог и близко подойти к тебе. Если бы ты хоть раз, гуляя у озера, снял свой крест…

Мэк прикусил губу. Что-то такое ему тысячи раз говорили священники и миссис О’Доннел…

– Значит, твой кот – это дьявол? – робко спросил он, и всадник громко расхохотался:

– Конечно нет! Это мой старый друг, Ирусан, король всех котов. Он и его слуги присматривали за тобой, пока тебя держали в клетке. А где он, кстати?

– Я его попросил. – Мэк нервно облизнул губы, взрослые редко хвалили его за самостоятельность. – Я попросил спасти тетушку Пэтси и дядю Джека. Они… они все еще там. – Он мотнул головой в сторону города и зажмурился. Отец притянул его ближе и коснулся губами лба.

– Хорошо, Мэкки. Ирусан всегда держит слово, и твои тетушка и дядя будут под его защитой, пока опасность не минует. Это они заботились о тебе?

Мэк кивнул.

– Значит, пришло время их вознаградить. Я дарую им отменное здоровье, чутье на ложь и удачу во всех делах. А теперь – нам пора.

Он свистом подозвал коня и посадил мальчика в седло, сам тут же вскочил на спину лошади и снова завернул Мэка в плащ.

– Я все еще не знаю, как тебя зовут, – смущенно сказал мальчик.

– Я Аррун, а это, – отец похлопал коня по шее, – тоже мой друг, Иней, сын Вьюги и Бурана. Его можно погладить.

Иней приветливо всхрапнул. Он был белее снега, его глаза – чернее ночи, а серебристые грива и хвост опускались до земли. Мэк осторожно выпростал руку из плаща и погладил шею Инея, удивленно прислушиваясь к своим ощущениям. Вокруг свистела метель, мальчик чувствовал мороз, но ему было не холодно.

– Папа, а я… умер? – нерешительно уточнил он, покосившись на полынью.

– Для людей – пожалуй, что да, – после паузы ответил Аррун.

– Тогда куда же мы едем?

– Домой. Мои подданные, мои братья и сестры, их дворы и семьи – мы все покидаем этот мир. Только я задержался, ожидая тебя.

– На одиннадцать лет? – прошептал Мэк.

– Одиннадцать? Это, наверное, очень долго, раз ты успел вырасти. Я все время ждал, пока ты дашь мне возможность, хотя бы позовешь меня…

– Я не знал, – ответил мальчик. Столько времени он потерял! – Мне никто не сказал, что я могу позвать тебя.

– Но в эту ночь ты позвал, и я сразу услышал. Ты так звал меня, – с нежностью сказал Аррун, крепче прижимая Мэка к себе. – Огонек, скажи, кто посмел так напугать тебя?

Страшное видение горящей церкви и воплей, полных невыносимой боли, снова явилось перед мальчиком. Грохот в небесах и на земле, жуткий свист, огонь, дым и кровь…

– Шерман! – прошипел Мэк, его рыжие волосы поднялись, будто вздыбленная шерсть. – Шерман! Он убил их всех!

Мальчик оперся руками о плечо отца и приподнялся на седле, впился взглядом в почерневший, подсвеченный заревом пожаров силуэт Блэкуита. Оттуда все еще доносился грохот, ослабленный расстоянием.

– И что, он не ответит за это?! – закричал Мэк.

– Это война, Огонек, – покачал головой Аррун. – И сегодня он – победитель.

– Он не победитель, он гад и убийца! Он должен за это поплатиться!

Отец приподнял голову Мэка за подбородок и спросил:

– Ты хочешь отомстить ему?

– Да!

– О, – с гордостью прошептал Аррун – Значит, ты воистину нашей крови!

Иней громко заржал и взвился на дыбы, ударив копытами по льду. Аррун расхохотался, взвыл ветер, конь заплясал, взламывая лед и взбивая волны. Мэк завизжал от восторга, вцепившись в серебристую гриву.

– Сегодня, – голос Арруна вплелся в вой метели, – смертные в последний раз почувствуют на своей шкуре месть нашего рода.

Всадник подхватил Мэка и подбросил в воздух. Мальчишка вскрикнул от страха и с изумлением понял, что парит в воздухе, а вьюга качает его, как на волнах.

– Лети, Огонек, и делай с ним что хочешь – а я напомню его своре о том, что такое гнев Ледяного Короля!

– Это единственный уцелевший дом, сэр, – сказал капитан Холлден, стуча зубами.

Глубокой ночью вдруг ударил такой мороз, что, казалось, кости треснут. На деревеньку, где Шерман планировал разместить свою ставку, обрушился снежный буран, превративший ночь в непроглядную тьму, в которой выл ледяной ветер, а снег несся с такой скоростью, что резал кожу, как бритва.

– Останки уже вынесли, – добавил Холлден. – Скоро прибудут полковые кухни, сэр.

Великий полководец с грустью посмотрел на ремень. Похоже, что от жареных куриц, сочных стейков и ростбифов пора отказаться.

– Хорошо, Холлден. Пришлите мне мяса и хлеба.

– Да, сэр. Я приказал растопить камин в комнате на втором этаже. – Поколебавшись, капитан спросил: – Сэр, вы уверены, что было целесообразно?..

– Холлден, – отрезал генерал. – Вы рассуждаете, как поп. Если мы хотим закончить войну скорее и с меньшими жертвами с нашей стороны, то нам нужно научить риадцев бояться. Они сопротивляются, потому что считают себя героями освободительной войны. А два-три Блэкуита быстро вылечат их от излишнего патриотизма.

Его офицеры засмеялись шутке великого человека. Один Холлден мрачно молчал. Он недавно сообщил, что чертовы католические псы вцепляются мертвой хваткой в каждый фут земли, а в некоторых кварталах даже перешли в наступление, особенно когда на город обрушился мороз. Пока солдаты Империи чуть ли не на ходу околевали от холода, риадские выродки как будто вовсе его не замечали.

– Занесите это в свои мемуары, Холлден! – все еще смеясь, воскликнул Соммерсон. – Мы пишем историю, и вы просто обязаны сохранить эти слова для благодарных потомков!

– Ну-ну, расшутились, – добродушно проворчал Шерман, поднялся в свой «кабинет», захлопнул дверь и чуть не подпрыгнул: комната оказалась жилой. В кресле у камина сидел миловидный рыжий мальчик, одетый в зеленое и красное. Он молча исподлобья рассматривал Шермана. Генерал, в свою очередь, подозрительно уставился на мальчика. Во-первых, тот выглядел чересчур опрятно для ребенка, пережившего бомбардировку, во-вторых, он был одет очень легко, но ему, видимо, было вовсе не холодно.

– Фу, – наконец постановил мальчишка, изучив генерала во всех подробностях и не проникшись к нему особой симпатией.

– Мальчик, ты как сюда попал? – спросил Шерман.

Мальчик перебрал руками по подлокотнику, подбираясь ближе к генералу, и выдохнул ему в лицо:

– Ты их всех убил.

– Кого? – озадачился генерал. Щенок ему разонравился, к тому же мало ли кого могли подослать с кинжалом или пистолетом враги короны и ее величества. Шерман отступил к двери и опустил руку на пистолет в кобуре.

– Легко убивать других, ничего не зная о смерти, да? – сказал ребенок. Он смотрел на Шермана, не мигая, как змея, и глаза у него были неестественно темно-зелеными. Или так казалось из-за бледного лица и света от пламени в камине?

– Не дерзите старшим, мастер, – сказал Шерман. – Где ваши родители? Что вы тут делаете?

– Жду тебя, – ответил мальчишка. – Ты умрешь.

Генерал ошарашенно заморгал и тут же глухо вскрикнул: мальчишка исчез! Шерман выхватил пистолет, подбежал к креслу, и тут позади раздалось:

– Странно, да?

Он резко повернулся. Мальчик стоял у камина, опустив руку в огонь, и играл с языками пламени, как с водой.

– Ты кто? – выдохнул генерал. Страх стал закрадываться в его душу – но он подавил постыдное чувство. – Как ты здесь оказался?

– Они этого не ждали, и ты тоже не ждал, – продолжал парнишка. – Но я тебя предупредил. Хоть это и нечестно – ты-то их не предупреждал. – Он взглянул на Шермана.

Генерал сглотнул.

– Сядь, – разрешил ему щенок.

Ноги тут же подкосились, Шерман упал в кресло, снова отвел глаза от мальчишки, и чертов выродок опять исчез!

– Прекрати! – хрипло крикнул Шерман.

– Извини, – донеслось со стороны окна. Мальчик завис в воздухе над столом, где были расстелены карты наступления. – Я сам не понимаю, как это делаю. Наверное, привыкну как-нибудь потом.

«Карты!» – мелькнуло в голове генерала, и он закричал:

– Все сюда! Тут шпи…

– Молчи, – строго сказал мальчик. Голос пропал, и как бы Шерман ни старался выдавить из себя хотя бы звук, у него не получилось. Он вскинул руку и дважды выстрелил в неведомую тварь над столом. На звуки выстрелов обязательно явятся его солдаты и офицеры!

– К тебе никто не придет, – произнес ребенок и вдруг оказался прямо перед лицом Шермана. – Не шевелись.

Руки и ноги генерала безвольно повисли, пистолет выпал на пол. Тонкие бледные пальцы коснулись лба Шермана.

– Я покажу тебе все, – пообещал мальчик. – Ты увидишь их всех, умрешь с каждым, почувствуешь боль каждого как свою, ничего не пропустишь.

По спине Шермана потек пот, хотя в комнате было холодно, как в проруби. Весь мир сузился до пары огромных зеленых глаз, глубоких и темных, как лесные омуты. В их мерцающей глубине уже мелькали неясные образы, тени людей, огня и дыма, и до генерала доносились слабые звуки: хлопки, свист и шорох.

– Смотри, – прошелестел детский голос, и в уши хлынул грохот разрывов.

От боли перед Шерманом все затмилось. В лицо брызнул окровавленный снег, замелькали несущиеся куда-то люди, бегущие ноги, и чей-то чужой страх вцепился в него, как хищная птица. Его собственные ноги горели, спину разрывала боль от осколков, и сам он, глухо подвывая, полз по усеянному осколками полу. К дверям, только бы добраться до двери, там спасение! Кто-то наступил ему на руки, на спину, на голову, его череп и позвоночник захрустели, треснули, и мир потонул в боли и тьме.

А потом Шерман вернулся в него снова. Один за другим жители Блэкуита, погибающие в дыму и пламени, задыхающиеся под завалами, затоптанные в панике или разорванные снарядами, делились с ним своей болью и смертью – и всех их было слишком много, чтобы человек смог это вынести.

Ранним вечером дверь открылась, и вошли двое: невысокий, крепко сбитый блондин в зеленом повстанческом мундире с офицерскими нашивками и рослый, худощавый, очень рыжий мужчина. Им было лет тридцать – тридцать пять на вид, левая рука офицера висела на окровавленной перевязи. Ни тот, ни другой не увидели Мэка, его отца и Ирусана – король котов уменьшился настолько, чтобы с комфортом разместиться на руках у мальчика.

– Этот, что ли? – буркнул рыжий мужчина и кончиком кавалерийской сабли повернул голову мертвеца, лежащего в кресле.

– По показаниям пленных, последний раз генерала Шермана видели поднимающимся в эту комнату. Потом из нее раздался дикий крик, но они не смогли выбить дверь.

– Он какой-то слишком седой для генерала. Шерман не старик.

– Но мундир генеральский. Странно. – Офицер с опаской подошел поближе. – От чего он умер? Не похоже на смерть от холода.

Аррун усмехнулся и положил руку сыну на плечо. Мэк тихо вздохнул.

– Кто его знает, сэр. Я бы сказал, судя по физиономии, что его кто-то до смерти напугал, – взгляд рыжего скользнул прямо по Мэку, – да только тут никого нет. Может, удар?

– Всякое бывает. Тем не менее с генералом Шерманом покончено и с большей частью его полков здесь – тоже. Захваченные пушки и боеприпасы теперь наши, как и многое другое. – Офицер поворошил здоровой рукой карты на столе. – Интересно, интересно… – Он кашлянул и несколько неловко спросил: – Как обстоят дела у ваших сестер, Натан? Мне казалось, что, кгхм, миссис Шеридан…

– Благополучно разрешилась, – так же смущенно ответил рыжий. – Мальчик. С Пэтс тоже все в порядке, разве что она все время бормочет про какого-то кота.

– Нервное потрясение, – сказал офицер. – Но она оправится, ваша сестра из крепкой породы. Соберите здесь остальных. Не будем терять время.

– Куда же нам спешить, сэр?

– На север и дальше, – ответил офицер. – Пока не вышвырнем их с наших берегов.

– Как скажете, сэр. Я сейчас их приведу.

Рыжий вышел. Мэк поднял глаза на отца.

– А мы? Что будем делать мы?

– Отправимся домой, сынок. Нас уже заждались.

– Но мы ведь не сможем вернуться сюда вновь?

– Кто знает, – задумчиво ответил Аррун. – В твоих жилах течет кровь смертных, так что, быть может, если ты будешь скучать…

– Я буду скучать, – шепотом повторил Мэк. Он не был уверен, что скоро соскучится по этому месту. Он чувствовал, как его привязанность к Блэкуиту тает, будто снег на солнце, а пути, ведущие к золотым холмам и хрустальным башням, тянут к себе все сильней. Даже воспоминания о ночи кошмаров отдалялись, словно, разделив их с Шерманом, он потерял какую-то часть… впрочем, важно ли это?

– Пойдем, пап, – сказал мальчик. – Иней уже заждался.

– И то верно. Того гляди ускачет без нас.

…Окно распахнулось, по комнате свистнул порыв ледяного ветра. Выругавшись, Айртон Бройд прижал уцелевшей рукой карты и листы донесений, а когда ветер стих, захлопнул окно, с удивлением заметив в морозных узорах на стекле следы: один от кошачьей лапы и два отпечатка ладоней – мужчины и ребенка.