Buch lesen: "Агентство РОНИН. Регистрационный Отдел для Нежити И Нечисти"

Пролог

Дождь лил вторые сутки подряд, что нисколько не улучшало моего скверного настроения, скорее, наоборот, оно от отметки «просто плохое» плавно двигалось в сторону «на редкость отвратительное». Капли, срываясь с давно прохудившегося потолка, с мерзким квакающим звуком шлёпались в подставленный старый таз, вызывая почти непреодолимое желание схватить ржавую посудину и швырнуть её в стену. От этого шага меня удерживала одна-единственная прагматичная мысль: если я нечаянно попаду в окно, то из офиса придётся в срочном порядке съезжать. И всё бы ничего, но проблема заключалась в том, что съезжать было некуда.

Неделю назад квартирная хозяйка, милейшая интеллигентнейшая женщина, страшно смущаясь и нервно комкая в руках кружевной платочек, сообщила, что не может больше ждать, когда я изыщу возможность заплатить за жильё.

– Понимаете, месье Леонид, мне ведь нужно помогать Катрин, она после смерти мужа одна воспитывает двоих детишек, вы ведь в курсе наших семейных сложностей.

Матильда Францевна ужасно гордилась своими французскими предками и по сей причине всех мужчин она называла только «месье», а дочь Екатерину – Катрин, с этаким мягко грассирующим «р».

– Поэтому, когда появились желающие снять вашу комнату и заплатить за полгода вперёд, я не нашла в себе сил отказать, – она виновато вздохнула, – вы же знаете, месье Леонид, я искренне к вам расположена, но вы задолжали мне уже достаточно много. Поверьте, страшно неловко говорить вам об этом, но, увы, я вынуждена просить вас освободить комнату или погасить долг.

Так как расплатиться с Матильдой Францевной мне было нечем, я собрал свои немногочисленные пожитки и, пообещав в ближайшее время непременно возместить убытки, покинул гостеприимный дом в заросшем сиренью Полярном переулке. В то, что я сдержу слово, не поверили ни я, ни квартирная хозяйка, но мы оба сделали вид, что всё в порядке.

И вот уже неделю я живу в офисе, который, к счастью, у меня хватило ума оплатить на год вперёд. Тогда у меня ещё были деньги, и жизнь казалась вполне сносной.

Впрочем, офисом назвать те две смежные комнатушки, которые я снимал на последнем, третьем этаже старого здания, можно было лишь с определённым трудом. По идее, эту деревянную хибару давно следовало снести, но у городского начальства всё никак не доходили руки до отдалённого и не слишком благополучного района. Если бы дом, в котором, говорят, когда-то располагалась неплохая гостиница, стоял хоть чуть ближе к центру, его давно убрали бы и поставили бы вместо развалюхи современное здание из стекла и бетона. Но тогда мне точно не хватило бы денег на аренду даже одной маленькой комнатки, так что всё, что ни делается, оно, наверное, к лучшему.

– Шлёп… Шлёп… Шлёп… Плюх… Плюх…

Монотонный стук капель по дну таза сменился не менее раздражающим бульканьем: видимо, воды набралось уже порядочно, скоро нужно будет выливать, так как сантиметрах в десяти от дна бок таза проржавел, и теперь там красовалась дырка с неровными краями. Вообще-то таз этот давно следовало отнести на помойку, но что тогда подставлять под течь в потолке во время дождя? Излишков посуды у меня не наблюдалось, и жертвовать на это дело последнюю нормальную кастрюлю я не собирался.

Единственный стул подо мной жалобно скрипнул, когда я попытался дотянуться до стеллажа, притулившегося в углу, не вставая. Не получилось… Придётся вставать, хотя нет ни малейшего желания не то что подниматься, а даже шевелиться. Нехарактерная для меня апатия навалилась как-то вдруг, придавив не хуже снежной лавины, под край которой я когда-то имел сомнительное удовольствием попасть.

На плечи обрушилась такая неимоверная тяжесть, что я почувствовал желание сползти со стула, лечь на пол, распластаться и позволить неведомой силе расплющить меня в не очень симпатичную лепёшку. Может быть, так будет даже лучше: не придётся снова пытаться выкарабкаться из очередной чёрной полосы. Как выглядит белая, я, честно говоря, уже успел позабыть: настолько давно она была в моей жизни. А так – медленно превратиться в тень, в воспоминание… Хотя здесь я явно себе польстил, потому как вспоминать-то обо мне и некому. Ни семьи, ни детей, ни настоящих друзей – ничего из этого короткого списка в моей жизни не было. Ну вот как-то не срослось, не получилось. Я всегда был одиночкой, человеком, не умеющим и не желающим общаться с подобными себе. Своё вынужденное одиночество я гордо именовал самодостаточностью и даже пытался этим гордиться. Получалось, к слову сказать, не очень. Так что если я исчезну, то единственным человеком, которого это обеспокоит, станет владелец старого дома, где я снимаю свой как бы офис.

Стук в дверь раздался неожиданно, и сначала я даже подумал, что он мне померещился: в том странном сумеречном состоянии, в которое я погружался, это вполне могло произойти. Но вежливый поначалу стук сменился более внушительными ударами, от которых хлипкие стены содрогнулись. Ногой там, что ли, колотят?

Интересно, кому это я понадобился, да ещё в такое время? За окном давно стемнело, а так как на улице стоит поздняя весна, то, значит, уже наступил глубокий вечер. Ни один уважающий себя клиент даже днём в этот район не сунется, а с местными обитателями у нас давняя договорённость: они не лезут в мои дела, а я делаю вид, что мне наплевать, чем они тут занимаются. Непрофессионально, да, но что делать, если частный сыщик из меня так и не получился. Посредственный полицейский, ушедший на пенсию по выслуге как только позволил возраст, охранник, проворонивший нападение на груз, консьерж, не рискнувший преградить путь грабителям… С чего я решил, что могу стать кем-то, если всю жизнь был никем, пустым местом? Из воробья жар-птица не получится, хоть как ты его раскрась.

Не найдя в себе сил подняться, я крикнул, чтобы посетитель убирался куда подальше, вяло удивившись тому, как хрипло и чуть ли не по-стариковски прозвучал мой голос.

За дверью наступила тишина, но скрипа старой лестницы не было слышно. Это, конечно, ещё ни о чём не говорило: в голове странно шумело, и я мог просто не расслышать ставший таким привычным звук. А спустя минуту дверь, которую я совершенно точно запирал на ключ, негромко щёлкнула замком и открылась, впустив в мою комнату очень странного человека.

Невысокого росточка, кругленький, с розовой лысинкой, стыдливо прикрытой жидкими прядками седых волос, румяными щёчками и по-птичьи круглыми глазками. Человечек повертел головой, слегка склонил её к правому плечу и внимательно уставился на меня.

– Здравствуйте, Леонид Петрович, – вежливо проговорил он, оглядываясь в поисках стула или кресла и не находя ни того, ни другого, – благодарю вас, что согласились уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени.

– Я не соглашался – это раз, – говорить было очень тяжело, всё тело занемело, словно после мощной анестезии, – моё время драгоценным назвать сложно – это два, и я вас не знаю – это три. Поэтому проваливайте отсюда.

– Да-да-да, – человечек всплеснул пухлыми ручками, – я знаю, что приходить без приглашения невежливо, но иначе я мог бы опоздать. Инфаркт, он ведь, знаете ли, ждать не будет, хотя можно, конечно, попробовать, но…

Тут он критически прищурился и окинул меня неожиданно тяжёлым взглядом, который, впрочем, тут же сменился прежним – наивным и слегка смущённым.

– Что же до меня, то позвольте представиться, – тут он шаркнул ножкой, обутой в забавные сапожки на каблучке, сшитые из чешуйчатой кожи какой-то невезучей рептилии, – Сигизмунд Карлович, особый уполномоченный.

– Кем? – меня начала утомлять эта странная беседа.

– Что – кем?

Человечек смотрел на меня с каким-то чуть ли не научным интересом, словно пытаясь угадать, что я ещё любопытного скажу.

– Кем уполномоченный?

Неожиданно резко кольнуло слева, а дышать стало совсем тяжело.

– Ох, дорогой мой Леонид Петрович, – всмотревшись в меня, засуетился человечек, – как я вовремя! Ещё полчаса – и не успел бы. Вот что значит – опыт! А они всё на заслуженный отдых мне намекают… Давайте, дорогой мой, быстренько подпишем договорчик, и тогда помирайте себе на здоровье, сколько хотите! Ха-ха, каламбурчик получился, надо не забыть!

– Я… ничего… подписывать… не буду…

Боль, зародившаяся в области сердца, растекалась по всей левой половине тела, а в голове настойчиво стучало сказанное странным визитёром слово «инфаркт».

– Будете, мой драгоценный, куда ж вы денетесь-то, – я уже не видел человечка, перед глазами стоял туман, в котором мне почему-то померещились извивающиеся тела каких-то не то огромных тропических змей, не то сказочных драконов. – Оракул, он, знаете ли, никогда не ошибается… Неужели вы не хотите прожить ещё одну жизнь, полную приключений и опасностей, принося при этом несомненную пользу обществу, так сказать, в благодарность за шанс… избежать… возродиться, как феникс… вам понравится… что вы забыли в этой могиле, честное слово… квартальная отчётность… сыро и темно… уникальный шанс… я вам гарантирую…

Голос человечка то уплывал, то становился громче, предложения распадались на отдельные слова и обрывки фраз, смысл которых от меня ускользал.

Потом, уже почти теряя сознание от ставшей нестерпимой боли, я почувствовал в руке карандаш или ручку, но мне было уже почти всё равно. Хуже, чем есть, однозначно не станет.

– Вот здесь, мой золотой, – голос человечка, одновременно воркующий и резкий, раскалённой иглой впивался в сознание и, только ради того, чтобы он замолчал, я послушно чиркнул что-то там, куда направила мою руку его оказавшаяся очень холодной ладонь. – Ну вот и замечательно! Отдел укомплектован. Кто у нас молодец? Я у нас молодец! Ничто так благотворно не действует на нервную систему, как хорошо выполненная работа, не так ли, мой…