Buch lesen: «Посвящения и посвященные в Тибете»

Глава 1
Что такое тибетский мистицизм

Для западных людей абсолютно ясное и полное представление о мистицизме тибетцев практически невозможно. Между принятыми у них разнообразными религиозными и философскими концепциями и всем тем, что служит основой для медитации у аскетов Страны снегов, пролегает широкая пропасть. Само слово «мистицизм», которое я однажды уже использовала и которое за неимением лучшего буду использовать в этой книге, когда речь идет о Тибете, следует понимать совсем не в том смысле, как это принято у нас.

На Западе мистик – это набожный человек, как допускается, высшего типа, но по сути это всегда верующий и поклоняющийся Богу.

Наоборот, тибетский мистик, с точки зрения западных людей, вполне возможно, будет выглядеть как атеист. Однако, если мы назовем его так, мы должны остерегаться связывать с этим термином те чувства и представления, которые он вызывает в западных странах.

В странах, находящихся под христианским влиянием, в течение прошлых веков атеист был редким исключением, некой демонической фигурой, заметно выделявшейся в толпе верующих. Даже в наше время в представлении многих он выглядит как бунтарь, выступающий против веры и религии, демонстрирующий свой пафос отрицания и вызова. Ничего подобного не наблюдается в Тибете, где никогда не имела влияния идея высшего Бога.

Среди многочисленных божеств ламаистского пантеона нет ни одного, которое выполняло бы роль вечного всемогущего Существа, творца мира. Эти божества рассматриваются как принадлежащие одному из шести видов существ, признаваемых народной верой. Приписываемые им обители не всегда находятся за пределами нашей Земли. Кроме того, когда их обычным местом обитания являются другие пространства, тибетцы считают, что эти области находятся достаточно близко к Земле, чтобы боги могли со своей стороны вмешиваться в жизнь людей. И поэтому благоразумно жить в добрососедских отношениях с менее могущественными из этих богов, заручиться благоволением более могущественных и добиться милости или нейтрального отношения злокозненных богов, и даже уметь противостоять им.

Эта религия, соединяющая в себе обмен добрыми услугами, проявления почтения и хитрость укротителя львов, не имеет ничего общего с любовью, воспламеняющей некоторых христианских святых, тем более – со страстными порывами (весьма быстро вырождающимися в чувственность) некоторых индийских бхактов.

Родившись в таком окружении, возвысившись над ним, однако сохраняя в своей природе ее отпечаток, тибетский созерцатель, покидая общество людей, удаляется в пустыню не из-за сентиментального побуждения, тем более он не думает о том, что приносит что-то в жертву.

В противоположность западному человеку, который часто уходит в монастырь, подавив свои глубочайшие аффекты, со слезами на лице, мучительно оплакивая то, что он называет «удовольствиями» этого мира, тибетский аскет, подобно индийскому саньясину, рассматривает самоотречение как счастливое избавление.

В буддийских писаниях есть множество описаний такого состояния ума:

«Жизнь домохозяина – подлинное рабство, свободен покинувший дом».

«В глазах Татхагаты¹ все великолепие царя – не более чем плевок или пылинка».

«Полно очарования уединение в лесу. Освободившиеся наслаждаются тем, что не привлекает простых людей».

Никакие «восторги» не ожидают трезвого мыслителя в укромной хижине отшельника или пещере в бескрайних горах Тибета. Однако экстаз и будет для него тем, во что он погрузится. День за днем, месяц за месяцем и год за годом созерцание в самоанализе работы своей мысли, стирание ее функциональных стереотипов, в соответствии с тем, как обнаруживается их неистинность, и будет тем, что удерживает его в состоянии внимательной неподвижности до того момента, пока не прекратится процесс рассуждения², поскольку вместо него приходит прямое восприятие.

Затем бури, порожденные мыслепорождающими теориями и спекуляциями, стихают, океан разума становится спокойным и уравновешенным, никакая рябь не волнует его поверхность. В этом безупречно ровном зеркале вещи отражаются без искажений³, и именно это и есть отправная точка для ряда таких состояний, которые не порождаются ни в обычном сознании, ни в бессознательном. Это и есть вход в сферу, отличную от той, в которой мы обычно обитаем. Следовательно, сделав определенное число оговорок насчет значения этого термина, мы можем говорить о тибетском «мистицизме».

Какова бы ни была цель, к которой стремятся тибетские мистики, самой поразительной их особенностью является их смелость и исключительно нетерпеливое желание испробовать свои силы в борьбе с духовными препятствиями или с оккультными враждебными силами. По-видимому, они воодушевляются духом авантюризма, и я назвала бы их, если так можно выразиться, «духовными спортсменами».

Действительно, такое странное название подходит им лучше всего. В каком бы направлении мистического пути они ни отважились пойти, это предприятие всегда будет трудным и опасным. Спортивный азарт, с которым они смотрят на свою борьбу, не является обычным религиозным отношением, и именно по этой причине он заслуживает нашего внимания.

Однако было бы ошибочным считать героем каждого, кто желает быть принятым в ученики гьюд– ламы⁴ и просит у него дам-нгаг⁵. Среди кандидатов на предварительное посвящение бывает весьма мало особо незаурядных или иным образом выдающихся личностей; большинство из них – простые монахи. Многие из них, прежде чем стремиться к более эзотерическим учениям, даже не пытались пройти обучение в монастырских школах.

Причиной такого пренебрежения может быть недостаток априорной веры в ценность такой официальной науки. Тем не менее вполне возможно и то, что регулярное изучение книг могло просто-напросто показаться слишком трудным для значительного числа тех, кто свернул с пути.

Инстинктивные склонности к созерцанию и слепому подражанию примеру других являются источником призвания для многих налджорпа⁶. Такой человек думает только о «совершении религии», или чос-чед⁷, как это называется на тибетском, но не имеет ни малейшего представления о том, куда его может привести путь, на который он встал.

Тот же самый человек, который в начале своей мистической карьеры был простаком, не обречен всегда оставаться им. На «Кратком Пути»⁸ часто случаются неожиданные чудеса: слепой становится ясновидящим, а ясновидящий теряет обычное зрение, ученики со слабым умом иногда превращаются в прозорливых исследователей, в то время как блестящие умы погружаются в состояние тупого оцепенения.

Удивительно наблюдать, с какой потрясающей скоростью в отдельных людях происходят умственные, моральные и даже физические изменения. Однако тибетские мистики остаются невозмутимыми. Они утверждают, что зачатки таких явно нелогичных трансформаций есть в самых разных людях, просто до определенного времени отсутствуют условия, благоприятные для их развития и проявления.

После мистического посвящения ученик должен с самого начала культивировать в себе проницательность и способность занимать позицию бесстрастного наблюдателя⁹, полностью овладевшего своими естественными склонностями и мимолетными желаниями. Необходимо необычное умение, чтобы успешно пройти предписываемые некоторым ученикам опасное обучение, которое заключается в полном изживании самых разнообразных страстей. Вопрос в том, как войти в огонь и не обжечься. Эти испытания, которым подвергаются некоторые ученики по совету своих духовных наставников или в порыве желания испытать свои силы, крайне необычны и приводят к результатам, в которые едва можно поверить, особенно в отношении обуздания плотских инстинктов.

Ученику рекомендуется также наблюдать за совершаемыми действиями, за пробуждающимися в нем самом мыслями и чувствами, за проявлением чего-то привлекательного или отталкивающего, пытаться найти их причины, затем причины этих причин и т. д.

С другой стороны, необходимо пристально рассматривать цепь следствий, возникающих в результате разнообразных физических или психических действий.

Из всего этого легко увидеть, что в группу эзотерических или мистических методов ламаисты в действительности включают позитивный психологический тренинг. В самом деле, они рассматривают освобождение не как божественный дар, скорее как трудное завоевание, а средство достижения спасения – как некую науку.

Глава 2
Духовное руководство

Итак, точно так же, как мы идем к учителю, когда хотим изучить математику или грамматику, тибетцы естественным образом обращаются к учителю мистики, когда они хотят получить посвящение в духовные методы.

Санскритским словом «гуру» называют духовного наставника, и тибетцы ввели это иностранное слово в свой литературный словарь. Однако в разговоре они обычно говорят «мой лама», где притяжательное местоимение подразумевает связь между учителем и учеником.

Хотя тибетцы оказывают своим учителям за передаваемое знание глубокое почтение и оказывают им материальную помощь, в их стране редко можно встретить такое слепое поклонение своим гуру, какое обычно для Индии.

Поэт-затворник Миларепа – редкое исключение. Примеры проявленного им усердия, преданности и восхищения своим учителем чрезвычайно редки.

Несмотря на множество гиперболических выражений, употребляемых в обращении к учителям или при разговоре о них, на самом деле тибетские ученики преданы именно тем знаниям, хранителем которых является их учитель. За редкими исключениями, ученики полностью осознают недостатки «своего ламы», но уважение к нему не позволяет им признаваться в своих открытиях кому-то другому. Кроме того, многое, что для западных людей кажется предосудительным, не трогает их ни в малейшей степени.

Дело не в том, что тибетцы, вообще говоря, лишены моральных принципов, но последние не обязательно точно такие же, какие практикуют в наших странах. Например, многоженство, которое часто столь строго осуждается на Западе, ни в малейшей мере не кажется им заслуживающим порицания. С другой стороны, браки между родственниками, даже весьма отдаленными, кажутся им чем-то отвратительным, тогда как мы не видим в них никакого зла.

Если тибетцы иногда оказывают чрезмерное почтение человеку, недостатки которого очевидны, то во многих случаях такое отношение вызвано вовсе не потому, что они их не замечают. Чтобы понять это явление, мы должны вспомнить, насколько отличается западное представление о «я» от буддийского.

Большинство западных людей, даже отвергнув веру в нематериальную бессмертную душу, принимаемую за истинное «я», продолжают представлять себя как некую однородную сущность, которая продолжает существовать по крайней мере с момента рождения до смерти. Эта «сущность» может подвергаться изменениям, может становиться лучше или хуже, но при этом не предполагается, что следующие друг за другом изменения должны происходить каждое мгновение. Так, будучи не в силах наблюдать те проявления, которые нарушают непрерывность привычного образа какой-нибудь личности, мы говорим об этом человеке как о хорошем или плохом, аскетичном или беспутном и т. д.

Ламаистские мистики отрицают существование такого «я». Они утверждают, что оно является не более чем цепью трансформаций, совокупностью, элементы которого – материальные, а равно и психические – непрерывно взаимодействуют друг с другом, а также и с соседними совокупностями. Таким образом, отдельная личность, с их точки зрения, подобна быстрому речному потоку или изменчивому водовороту.

Продвинутые ученики могут узнать в этой череде личностей, проявляющихся в их учителе, ту единственную, у которой они могут получить полезные уроки и советы. Для того чтобы извлечь из этого пользу, они проявляют терпимость к низшим проявлениям, которые они замечают в том же самом ламе, точно так же, как они терпеливо ждали бы, когда среди толпы пройдет какой-нибудь мудрец.

Однажды я рассказала одному ламе историю о почтенном Экаи Кавагучи¹⁰, который, пожелав изучить тибетскую грамматику, обратился к известному учителю. Последний принадлежал к религиозной общине и оказался гелонг¹¹. После пребывания с ним в течение нескольких дней ученик обнаружил, что его учитель когда-то нарушил обет целомудрия и имел сына. Это вызвало у Кавагучи такое глубокое отвращение, что он, упаковав свои книги и вещи, тут же уехал.

«Какой болван! – воскликнул один лама, выслушав этот рассказ. – Разве тот грамматист стал менее сведущим в грамматике, поддавшись плотским искушениям? Какая связь между этими вещами и каким образом моральная чистота учителя касается ученика? Умный человек тщательно подбирает знания независимо от того, где он их находит. Разве не глупец тот, кто отказывается взять драгоценный камень из грязного сосуда только потому, что на его стенки налипла грязь?»

Просвещенные ламаисты рассматривают почитание своих духовных наставников с духовной точки зрения. В действительности с этой же точки зрения они рассматривают поклонение любого рода.

Признавая, что наставления людей, разбирающихся в духовных вопросах, чрезвычайно ценны и полезны, многие из ламаистов склонны считать, что ученик во многом сам отвечает за успешность своего духовного обучения. Мы не касаемся здесь усердия, силы концентрации или умственных способностей неофита. Полезность всего этого самоочевидна. Однако есть еще один элемент, который считается необходимым и даже более могущественным, чем все остальные. Это вера.

Не только мистики Тибета, но и жители многих других азиатских стран убеждены в том, что вера сама по себе является огромной силой. Она действует независимо от внутренней ценности ее объекта. Богом может быть камень, духовным отцом – обычный человек, и, тем не менее, почитание их может пробудить в верующем невиданную энергию и скрытые способности.

Внешние свидетельства почитания в виде поклонения гуру или любого другого поклонения направлены на поддержание веры и благоговения.

Многие новички, которые никогда не решились бы вступить на «Мистический Путь», если бы не верили в то, что их поддерживает и защищает умственная и магическая сила их лам, в действительности все время опирались только на свои силы. Тем не менее доверие к своему учителю производило такой же эффект, какой мог бы быть благодаря посторонней помощи.

Существует множество странных случаев. Некоторые время от времени предаются практикам поклонения и другим подобным действиям, хотя совершенно убеждены в том, что объект их поклонения не существует. И это вовсе не безумие, как можно было бы подумать, а скорее доказательство глубокого осознания духовного влияния и силы самовнушения. Некоторые католики превозносят метод, который на первый взгляд кажется аналогичным. Он заключается в том, чтобы побудить неверующего совершать все ритуалы своей религии, чтобы ввести его в состав паствы.

Можно предположить, что «неверие» человека, который прибегает к такой практике, чтобы постепенно прийти к вере, не так уж серьезно, чтобы ему не хватало глубокого убеждения; отсюда – желанная успешность этой уловки.

У ламаистов все совершенно иначе. Они не пытаются поверить. Практикуемая ими гимнастика направлена только на то, чтобы вызвать у них определенные состояния сознания, которые верующие приписывают воле Бога или гуру, в то время как эти состояния являются результатом самой практики, физических действий, влияющих на разум. Тибетские учителя-мистики тщательно исследовали влияние, которое оказывают на сознание различные позы тела, жесты, выражение лица и окружающие предметы. Знание этих методов является частью тайной науки. Они используют его в духовном обучении своих учеников. Эта наука была известна и великим католическим «гуру». Например, оно встречается в «Духовных упражнениях» святого Игнатия Лойолы.

Выбор учителя

Тем, кто желает довериться руководству духовного наставника, ученые ламы настоятельно рекомендуют все свои силы проницательности направить на выбор такого учителя, который им подходил бы более всего. По мнению тибетца, ни эрудиция, ни святость, ни глубокие мистические знания еще не гарантируют того, что советы ламы будут одинаково хороши для всех его учеников. Каждый ученик в соответствии со своим характером должен быть направлен учителем по отдельному пути, который учитель либо уже прошел, либо изучил его достаточно тщательно, чтобы приобрести полное знание его основы.

Кандидат на посвящение обычно готов следовать этому благоразумному совету. Огромна разница между ним и обычным, одним из тысяч, монахом, лишенным инициативы. В то время как последний, который со времен детства, когда его взяли в монастырь, бездумно продвигался в направлении, намеченном для него его настоятелем, без всякого интереса посещая занятия в монастырской школе и прозябая в чем-то вроде ханжеского неведения, будущий посвященный обнаруживает, что обладает своей собственной решимостью. Он отвергает беззаботное существование обычных членов гомпа¹², для того чтобы отважиться пойти на вдвойне рискованное предприятие: преодоление трудностей духовного характера и борьбу с материальными житейскими трудностями, чтобы иметь возможность жить в областях, возможно слишком удаленных от его родных мест, где он мог бы пользоваться помощью родных и друзей. Помощь эту охотно оказывают тем, кто надевает на себя монашескую одежду.

В двадцатилетнем возрасте молодой монах, как правило, испытывает первое неясное желание покинуть монастырь. В отличие от мистиков Запада, которые удаляются в монастырь, когда слышат зов свыше, первым следствием мистических тенденций восточных людей является побуждение оставить монашескую жизнь и искать уединения в отшельническом жилище. К этому возрасту ученик уже обладает достаточно сильным характером, чтобы принять столь важное решение, и, несомненно, он уже способен получить необходимые сведения, чтобы в соответствии с конкретной преследуемой им целью обратиться к ламе, ученики которого уже устремились в подобном направлении.

Тем не менее бывают случаи, когда такой путь невозможен, и первая встреча со своим будущим гуру у некоторых происходит по чистой случайности. Будущий ученик не только ничего не слышал об этом ламе, но у него вообще никогда и в мыслях не было посвятить свою жизнь достижению религиозных целей. Тем не менее все меняется в пределах какого-то часа или внезапно; ученик вступает в тот таинственный мир, в котором «поток прокладывает себе русло»¹³.

Разумеется, слово «случайность», которое я использовала, не встречается в речи таких убежденных детерминистов, как ламаисты. Такие непредвиденные встречи и их последствия они рассматривают как произошедшие в результате отдаленных причин, то есть каких-то событий из прошлых жизней.

Часто бывает так, что учитель советует кандидату или даже уже принятому ученику пойти к другому ламе. Этот совет связан с тем, что учитель считает свой метод неподходящим для особенностей характера ученика. В других случаях гуру заявляет, что в каком-то своем ясновидческом переживании в медитации обнаружил, что у него нет с данным учеником каких бы то ни было духовных связей или психического родства, в то же время последний психически близок другому ламе, к которому его и отсылают. Эти связи и родство, истоки которых ламаисты отслеживают вплоть до связей, образовавшихся в течение прошлых жизней, считаются весьма необходимыми для успешной практики ученика.

Некоторым другим кандидатам объясняют, что они еще не готовы для того, чтобы вступить на «Мистический Путь», и лама великодушно рекомендует им выбрать себе другое направление. Наконец, некоторых просто отказываются принимать без каких-либо причин, которые приписываются скрытым мотивам учителя.

Принятию кандидата в ученики обычно предшествуют длительные подготовительные процедуры. Они включают в себя ряд более или менее трудных испытаний. Некоторые гуру, в основном отшельники, превращают этот период ученичества в настоящую драму. Примеры этого я уже приводила в своей предыдущей книге, поэтому считаю ненужным утомлять читателя излишними повторениями.