Buch lesen: «ЭРАтическая эРОДикА. ВЕСЕННИЕ ПОЭМЫ»

Schriftart:

© Александра Барвицкая, 2020

ISBN 978-5-0050-4899-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящаю эту книгу будущего – человечеству Эры Пара.

Александра Барвицкая

О книге

В это издание вошли все 15 крупных поэтических произведений, написанных в 2011 году во время моей «Гольяновской весны» затворничества, до краёв переполненной любовью, стихами и высотой…

Название цикла «ЭРАтическая эРОДикА» (ЭРА РОДА) пришло к маю, когда уже были написаны «Ядерное Воскресение», «Колыбель ИХТИСА» и «Гольфстрим». К тому времени выстроился тематический список всех остальных будущих поэм. И уже тогда было заложено, что «Ключник» станет кодой – как «ЭРАтической эРОДики», так и всей поэтической «Гольяновской Весны».

«ЭРАтическая эРОДикА» – это отдельные произведения, связанные общей пуповиной. Они рождались: кто – больно, кто – легко, но все – стремительно, на одном дыхании, – как и должно рождаться поэзии Пара. Одновременно перемежались стихами, которые вошли в книгу «Дефибриллятор», и вместе наполняли «Гольяновскую Весну» глубиной неба и высотой океана.

Так и выстроена эта книга – в последовательности явления. За исключением «Колыбели Ихтиса», которая родилась в Чистый Четверг страстной недели 2011-го, открыв не только все творческие шлюзы, но и рамки моей скорлупы.

«Колыбель Ихтиса» – поэма Пробуждения, и потому она по праву всегда будет стоять на вершине Горы Слова.

С неё и начинается эта книга.

8 октября 2019 г.
Александра Барвицкая

Моя «Гольяновская Весна»

Эти стихи писались в первый год затворничества.

Тогда я ещё жила в Гольяново на востоке Москвы, в маленькой квартирке, окна которой выходили на МКАД.

Тогда я ещё не знала, что уйдя в добровольную темницу, отказавшись от всего мирского ради Любви, Слова и Высоты, заперев себя в четырёх стенах дома, через год останусь уже и без дома, и продолжу затворничество в многолетнем плавании внутри себя.

Тогда я ещё не знала, что моё затворничество продлится девять лет. Тогда я ещё была уверена, что написав все льющиеся стихи – выйду к ветру и солнцу – на волю, за дверь, за пределы квартиры, в жизнь… Тогда я ещё не знала, что мой выход к ветру и солнцу будет совсем другим, и что вслед за стихами сразу польётся «Первое Солнце Шестой Воды». Тогда я ещё не ведала, какие Двери раскроют Пределы после. И какая она – настоящая Жизнь.

Это был первый год глубокой аскезы и тотальной тишины.

Это был год, когда для всех умных я окончательно «сошла с ума». Когда люди, потерявши меня в миру, похоронили в своих мыслях. Когда друзья, испугавшись за меня, рвались помочь, но не могли пробиться через наглухо закрытую дверь квартиры, почты и телефона. А совсем ещё юные дети приняли со мной все трудности, и, разделив бытовые тяготы, встали моим защитным кругом.

Это был год, когда лампочки в моей комнате начали взрываться так часто, что их не осталось, и я писала при свете, который излучали стихи. Когда стучавшееся внутри Слово не останавливалось, не позволяя спать; а сердце не выдерживало нагрузок и, пытаясь заглохнуть, валило высохшее тело – навзничь.

Это был бесконечный год внешнего ужаса и внутреннего блаженства – заставивший жить без еды, воды и кислорода, но позволивший обрести лёгкость, научивши летать не во сне, а наяву…

Это был год, когда я всё добавляла и добавляла себе испытаний, сжимая физику добела…

Это был год, который всегда будет внутри.

Это был год, который стоил целой жизни.

И если бы мне предложили вернуться в тот год, чтобы что-то исправить, я вновь прожила бы его только так.

Это был год размораживания Сердца.

Это был год Пробуждения…

Это был год Платы…

Это был год, который впечатан в историю под именем «Гольяновская весна».

Александра Барвицкая
8 октября 2019 г.

КОЛЫБЕЛЬ ИХТИСА
Поэма Пробуждения

 
1.
Слово рождалось светлым.
Было – светом.
 
 
2.
И небо – в руках – качало,
Вселенским
сплетая
нервом.
 
 
Скругляло:
концы – в начала.
Кормило:
последнее – первым.
 
 
От Альфы – и до – Омеги —
ни – шага (!) —
внутри (!) – живое!
 
 
А снизу —
алкали снега.
Всё громче
и ближе
воя.
 
 
А снизу —
глушили громом
мелодию  Колыбели.
И в чреве её – огромном (!) —
все струны
по-ра-с-хрипели..

 
 
Внизу
обрастали прахом.
Мертвело земли тело.
Земля завывала страхи —
и страхом
сама
тлела.
 
 
Песком
забивала поры,
слюнявила рот – монетой,
выстраивала заборы —
дырой (!) —
в Колыбели этой.
В черноты —
кропила
бель!
 
 
И —
сбро-
си-
ла
Колыбель.
 
 
3.
Из тонкой пелёнки злаковой
в земное
упала
Рыба.
 
 
Рыбёночьим —
Рыба
плакала.
Слезой изливалась —
в глыбу.
 
 
Верха – в глубину – эхолотила.
Объёмом – нутро – ширя,
плыла по пустыне плоть её.
И весилось Слово – гирей.
 
 
Той Рыбе несли дары бы.
Да только
сама —
внутри (!) —
дарами несла та Рыба —
Огромнейших
Рыбы
три.
 
 
И в душном!
Гнилом!
Спёртом!
(Конечен – прах:
либо – в – либо!)
Та Рыба – в земле мёртвой —
искала
живую
рыбу.
 
 
4.
Сбивались века – в минуты.
От звона секунд —
дрожали!
Та Рыба – в песках мутных —
живое Слово рожала.
 
 
Вспорола своё брюхо!
Чтоб выживить Словом – прах.
Чтоб Слово —
врастало в ухо:
Любовь – Оно! – А не страх.
 
 
5.
Но – шумом глушили новым.
Забив сорняком поля,
торгашествовать – тем – Словом —
орала навзрыд земля.
 
 
6.
Земля
обрастала прахом.
Мертвело земли тело.
Плодила земля страхи —
и в страхе
гноила
тело.
Гнильё до небес вспеня —
воинствующим – словьём!
 
 
А – Слово – в земной вене —
молчало —
Судьбы копьём.
 
 
7.
Морями зальёт сушу —
Орущей земли живот.
 
 
Так – Рыба – научит слушать
и слышать (!) —
закрытый
рот.
 
 
Замкнутся уста для слова.
Откроется – третий – глаз.
И – в каждом (!) —
своим
уловом —
заплещется рыба – в нас.
 
 
Расскажет та рыба людям:
что с рук не сойти словам,
за каждое слово – будет —
ответ
нести
голова.
 
 
И в каждой (!) —
свободен выбор. —
(Мой Ихтис —
стучит
в висок!) —
Кому – измолчаться – в глыбу!
Кому – изболтаться – в песок.
 
 
8.
В своей Колыбели хлеба,
молчанием слов —
кровя,
Да – вынянчить! – нам – небо!
Да – не воскормить  червя.
 
 
9.
Будь
беленькой —
Колыбелька!
 
 
Воде – открывая – путь —
будь —
беленькой! —
Светлой будь!
 
 
10.
Молчаньем окутай Лету,
и словом – в себя – звучи!
 
 
Конца не бывает у света. —
Вода —
преломляет
лучи.
 
20—22 апреля 2011 г.
Чистый Четверг
Москва, Гольяново

ЯДЕРНОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ. Сны космической симфонии
Метафизическая поэма метаморфоз

читателю

вместо эпиграфа

 
если барометр счастья
зашкалит в тональностях вьюг,
и от ядерных зим небесные снасти
крышкой гроба
покажутся вдруг,
не стоит печали множить. —
не вечно горе
ледяные глыбы толкает.
 
 
прочти эти сны, мой друг.
ведь, и у тебя тоже,
если поверишь,
вскоре,
сможет сбыться сказка такая.
 
 
стонут поэмы слёз,
а поэмы счастья – поют!
музыку неба сном сотворю
ради любимого голоса —
голоса ПГЮ.
 

ПРОЛОГ. КОКОН СКРИПИЧНЫХ И БАСОВЫХ КЛЮЧЕЙ

 
– живи, соблюдая мёртвый закон:
музыку счастья храни под замком. —
не будоражь смирившихся и заблудших!
не стоит будить покорных.
так всем, поверь, станет гораздо лучше —
совсем скоро.
 
 
– будь с нами! —
 
 
Сали и Ери
серыми
буднями
каждое утро твердят,
подливая в брандспойты душителей зарева
звонкости звёзд
до боли знакомый
яд,
заваренный
на помоечной луже,
простуженной
хрипотой разорённых змеями птичьих гнёзд.
 
 
– ты нас послушай! 
шипит Сали.
– так будет лучше! 
втирает Ери
в ушную раковину
росой маковой:
– мы так устали
охранять эти двери.
 
 
– у прозы
мёртвых —
рек
тьма!
смелей
пей
дозу
реквиема…

 
 
и, потирая ручки от свершившегося акта,
заботливые
Сали
и Ери,
ноты ни одной не скомкав,
переходят к последнему такту.
прикручивают расшатавшийся болтик,
и запирают счастье за сейфовой дверью.
далее —
валиком
смазывают замок салом,
и с улыбкою тошнотворной
слизывают замочную скважину языком, а
после
уже просто
в караул выставляют дневальных.
и отшаркиваются на запах грехов свальных
в простыни
мёртвых опочивален.
к тем, что молчат безучастно,
совершенно не помня о счастье.
 
 
но!
есть
одно
слабое место!
которое Сали и Ери, увы, не известно.
 
 
и это НО
всё выворачивает вверх дном!
 
 
ведь Моцартам радуг мёртвый закон незнаком!
и эти безумцы – гармонии звонари – странные,
упорные!
протискиваются сквозь поры
нотного стана,
выгибают ключи скрипичными и басовыми,
срывают с амбаров пудовые засовы,
и, пробивая эфир прямой,
прищурами волн раскосых
вылетают свободно, как домой, —
в открытый космос.
 
 
надо бы с ними сбежать!
но переизбыток яда
не отпускает Наяду.
и нет для ключа ни ноты, ни точки!
 
 
пальцами расшевелю, кружа,
тальную родинку рядом
с изгибами позвоночника.
шелкопрядную
вытяну ниточку,
и завернусь у восточных
окон:
до поры – сублимировать в коконе.
 
 
пусть пока
прогуляются Моцарты счастья за облака —
за кучевую ограду.
окинув вселенную взглядом,
присмотрят местечко уютное,
и, примостившись на правом предплечье
пути млечного,
заиграют на лютне
симфонию светлой нови, —
призывая вспыхнуть сверхновой! —
зачехлённую шёлковой змейкой двустрочной
в Сали-Ерином подзамочье.
 
 
и я,
в преддверии рая,
задраив
глаза изолентой липкой,
просплю коконовый сезон
вещью в себе (или чьей-то вещью?),
но, всё же, высмотрю вещий
сон —
в симфонии лютни – ведущей скрипкой.
 

ЛИТАВРЫ ЛЕТАРГИИ

 
сердечным клапаном —
на рты
аорты —
кляп! —
до весны!
 
 
сны
ноябрей и декабрей пусты. —
рушатся, как ледяные мосты.
 
 
а сны,
осуждённые на: сбудутся! —
будятся
только мартом,
которым счастье рожаем,
собирая в корзину сентябрьские  урожаи.
 
 
ангел грядущих дней!
в летаргию
впасть
помоги мне! —
 
 
чтобы вышагать сном:
от пасти
сожжённой Трои – до славности Спарты,
от Красного Яра – к Монмартру,
от анемии – к бурлящести вены,
от плена седин —
до любовного плена,
от три, два, один —
до нуля округлого
вокруг его
единичности! —
 
 
вещий в вечности сон пронести!
 
 
или, открыв козырные карты,
сразу ворваться в март?
 
 
но гласят сонные правила:
так не правильно!
 
 
заповедь первая – не обходи преграды.
а вторая —
чтобы подняться до рая,
вначале надо
без оглядки спуститься к аду.
 
 
правилам подчиняюсь.
 
 
внушаю себе: не боюсь…
я всего лишь снюсь…
 
 
про-о-о-ва-а-а-ли-ва-юсь…
 
 
глубоко,
на сонное дно,
перебирая
упорно
на ощупь
дрожащей
рукой
в обратную сторону
перекидной
календарь.
 
 
февраль.
здесь, оглохнув от взвинченной тиши,
забив рот
глыбой молчанья, приказанной свыше,
сбросился навзничь с заснеженной крыши,
свихнувшийся на расставаньях крикун-урод.
 
 
январь.
тут, не выдержав боли грудинной
от скованности нечеловечьей,
застрелился церковной свечкой
шатун вечный,
увязший по самые плечи
в солёной льдине.
 
 
а на стыке годин —
визги по рации,
ворвавшейся в дом Клаусами Святыми,
бригады мобильной реанимации:
«стынет тело!
стынет!»
 
 
далее – жребием исхода —
по-за-про-шло-годний
иней.
 
 
на дне —
в поисках коды —
дна нет.
 
 
сон – глубже.
расщелина – уже.
 
 
под градусом зимнего
бермудского угла
за-са-сывает в низины
тёмного поддонья,
свалившаяся с ладони,
сонная игла.
 
 
и вот
уже – влёт! —
одним щелчком
на тонкий лёд
навозных
метаморфоз
затылком бьёт!
 

ЗООЛОГИЧЕСКИЙ КОНТРАБАС

 
ошалев от удара,
сонный настройщик,
канифоль натирая смычком,
оборачивается к скрипке.
и сразу —
отпрыгивая, как от неизлечимой заразы, —
впадает в кому.
 
 
талия скрипки – ах! —
срывает резное платьице,
и на глазах —
провисает,
шерстенеет,
зубатится!
 
 
и вот,
уличным сбродом,
зовом прожектора яркого,
скрипка уже скользит по вони,
превращаясь в голодную, бездомную
сторожевую псину.
 
 
и с миной
довольно
невинной,
проползая при этом
под турникетом,
навостряя правое ухо
на охраняемую зоофилами
добро-пожаловать-арку,
напарывается брюхом,
как на вилы,
на огрызающийся из асфальтовой кожи шип,
 
 
и, уже затылком забыв про недавний ушиб,
от новой болячки воя,
рвёт брюхо, выпрыгивая на волю,
пролетает в испуге мимо площадки с пони,
и врезается, слюнявя и кровоточа,
в стену восточной
секции зоопарка,
заваленной грудой металлолома.
 
 
там, отдышавшись, обнаруживает кусок гниющей попоны
и покосившуюся ржавую бывшую волчью клетку.
– вот они – коврик и дом —
мне и моим деткам! 
и засыпает, свернувшись в клетке клубком.
 

МЕРТВЕЦКИ ПЬЯНОЕ ПИАНО

 
тень привязалась к задним
лапам —
не перешагнуть!
адовой
светит лампою
Стикса путь.
 
 
ниже, ниже… —
по горло – в жижу!
 
 
и вот уже дно —
накрывает со всех сторон! —
пасть забивает болотной слизью,
раны
задраивает в шрамы,
и, на шерсти играя смертные гаммы,
скрепляет степлером лапы и веки.
 
 
говорят, все трупные реки
впадают
в мёртвое море.
 
 
но если удастся волку дойти до дна
незадолго до полнолуния,
то окажется вскоре,
что мёртвое море – волчья живая вода.
 
 
выдержу!
вылежу
тихо на дне! – не воя! —
до прибоя,
пока не откроются лунные шлюзы
живой беременности толстопузой!

 
 
о лунных буднях мёртвых волчиц
сон молчит.
 

БАРАБАННАЯ ДРОБЬ НА НЕРВАХ

 
луна полыхнула заревом алым?
или это лишь показалось?

 
 
но…
что-то в мутациях
сна
клацает,
хромая
немного,
усиливает жжение,
и, – о Боже! – я
понимаю —
в коконе начинается цепная
реакция
атомного
брожения!
 
 
и приданное
прошлости волчьей
остаётся лишь шрамом. —
 
 
под коркой – декабрьский лёд.
 
 
воскресенье
осеннее
перед полярной ночью
неизведанной
данностью
настаёт!
 
 
медитируя,
кокон в воздухе зависает. он
на барабанные палочки нервов нанизан!
и вот в сон
пробивается эфиром —
сверху ли, сбоку ли, снизу ли —
вызов —
настойчивый телефонный.
ускоряет мутацию, близит!
 
 
 Здравствуйте, Александра Владимировна!
Вас беспокоит ООН.
 
 
волчицей взволнованно-смирной
по голосу чую – ОН!
 
 
и полнолунная речь его
выталкивает волчицу к образу человечьему
уже навечно!
 
 
тихо!
забудь, девочка, об этом. —
не выдавай ядерного секрета!
 
 
помни! —
нельзя открывать карты
до пробуждения марта.
 
 
сентябрь – не твоя осень.
сентябрь не даёт – просит!
 
 
но всё же…
терпеть невозможно!
 
 
ведь от голоса этого
стратосфера защиты
пробивается кометой —
тунгусским метеоритом
взъерошивает верхнюю волчью оболочку,
создавая зону
адамово-евиного трепетного сезона —
бессрочного
божественного чудачества
с космическим знаком качества.
 
 
голос, в миллисекунды обнаруживший впадину
шрама,
тщательно заштопанного в душе.
 
 
(кажется, гибну, мама!)
 
 
– Прошу Вас, молчите!
 
 
(падаю,
падаю,
падаю
в небо уже!)
 
 
разрывает всю мёртвую,
годами настраиваемую шкуру-оборону,
превращая шрам в разрез ровный,
вползая через него под тонкую человечью кожу,
разливается вздутыми венами,
подкашивает колени —
на ядерный взрыв похожий
голос! —
 
 
Самсонов волос!
 
 
нежностью чертополох шерсти на сердце косит!
к обрыву сносит,
штампуя в любовь визу!
 
 
стать волчице Далилой? —
отрезать голосу силу,
сбросив вызов?
распотрошить к чёрту мобилу?
сменить засветившийся номер?
сбежать, открутив спидометр?
притвориться мёртвым опоссумом?
 
 
или уже поздно нам?
или уже в капкане волчьем
все взращённое одиночеством непорочье?
 
 
– У Вас слишком высокий радиоактивный фон
даже для нерядового поэта,
поэтому
с этой секунды Вас контролирует ООН.
 
 
но уже ничто не поможет:
ни крик, ни всхлип!
 
 
множится,
множится,
множится,
множится!
под тонкой кожицей
ядерный гриб!
 

САКСОФОН ТРИНИТРОТОЛУОЛА

 
под дробь барабанящих нервов,
перехватываемых саксофоном,
кокон бухнет,
как грудь молодой девицы,
становится безразмерным,
и расширяются створки коконовые
в стены комнаты,
заполняясь свежими лицами.
где от накаляющейся атмосферы —
с зашкаливающим радиации фоном —
взгляду сна открывается мистерия
уже не телефонная.

 
 
любовь, взрывающая космическим градусом мёртвые сны,
по праву берёт! – не просит! не ждёт весны!
 
 
требует – не покорности во спасение!
приказывает: воскресение!

 
 
светлому воскресенью
начало – смерть.
будет моё – осенним. —
сумёю сметь!
 
 
мёртвое море
и мёртвая вода…
 
 
я призываю amore.
я говорю – да!

 
 
– эй, господа!
занимайте места,
попы рассаживайте на балконы, в партер,
но пока не разверзлись ещё небеса —
ждём представителя МАГАТЭ.
 
 
разрешите представить вам мистера Пауля.
ему – исключительно в первый ряд!
лишь у него серебрится пуля,
способная обезвредить заряд.
 
 
(только бы целился прямо в митральный —
метко!
для воскрешения – смерть актуальная
соседка.)
 
 
– смотри!
я ношу внутри
термоядерный заряд
нерастраченной нежности,
и уже не в силах нести.
знаю: вот-вот взорвётся
новым Солнцем.
пожалуйста, будь рядом! —
не отводи взгляда. —
не предай,
не продай,
никому не отдай! —
наблюдай.
разорвёт на клочки землю,
но ты – внемли.
не беги.
сбереги. —
момент скорый.
Momento more.
уже закипает море.
 
 
ну, поскорее целься!
на градуснике двести девяносто
по Цельсию.
 
 
что там «Иван Большущий ростом»,
где там «Царь-бомба» циркает
(смешная хлопушка из цирка!),
когда «Александра Великая» —
Вседержательница ста тысяч мегатонн
врезанного в голову
тринитротолуола —
на космической скрипке пиликает
воскресный сон.
 

ФЛЕЙТА РАЙСКОГО САДА

 
сбросим на час тела.
в небе расстелим кровать —
спать.
чтобы душа родила
светлую новь вспять!
 
 
чтобы проснуться в жизнь,
снами стряхнув старьё!
 
 
новь придёт  ворожить
кожу, а не бельё.
 
 
новь заставит забыть,
утопит, навесив брус, —
тел заголённых сыть,
слёзы жемчужных бус.
 
 
новь прикажет делить
оползни пополам,
и вулканом палить
станет по полу-нам.
 
 
март наколдует новь —
парусом алым —
ждать!
 
 
новь
потребует кровь —
болью воздаст – немалой —
счастье с руки не даст —
в муках заставит рожать!
 
 
(судорожно живот
родами душу рвёт!)
 
 
новь запросит калым.
жертв затребует новь:
 
 
– будешь любить любым?
будешь любить любой?
не поскупишь добра?
не пощадишь ребра?
Евою сможешь?
 
 
– да!
 
 
– будет вам сад, Адам!
 
 
– только не прекословь!
– делай, что просит новь!
 
 
(крови не жаль!
хоть литр
выкачай,
хоть до дна!
чтобы судьбу зачать,
любая цена —
смешна!)
 
 
– я заплачу!
– за всё платим не пустяком!
 
 
– лишь бы она – в хочу!
– только бы он – влеком!
 
 
– лишь бы не стыл очаг!
– только б огонь не гас!
 
 
– только бы сад не чах!
– только бы дом у нас!
 
 
– только бы прочь – псы!
– только б у нас – сын!
 

ВЕНСКАЯ ВИОЛОНЧЕЛЬ

 
в небе,
опять в небе! —
от аэропорта
до аэропорта —
тебе бы
лететь ко мне бы!
пиано – в форте!
 
 
под брюхом лайнера
возгорают и гаснут страны.
а мы – бескрайние! —
влюблённые, странные.
 
 
и наша общая на двоих вена
пульсирует вальсом штрауса,
столичной трассой
сквозь всю бессонность
зовёт мендельсоном,
кольцует пленом.
 
 
караты сердца
в оправе
платины мяса
приправим специями
любовной отравы,
будем смеяться
 
 
над всем, что мимо
прошло, зацепив кожу,
над всеми мнимыми,
бывшими, сопрохожими —
не в анфас! —
над всеми болями,
в исковерканном, пошлом
зеркале прошлого,
которыми были мы
до «нас».
 

КОНСТАНТА ДО-БЕМОЛЬ МАЖОРА

 
чувствуя облако правой пяткой:
 
 
– какое число?
– пятое.
– какая страна?
– наша.
– город какой?
– от любви взорвавшийся.
 
 
– всё ещё сон?
– нет, уже жизнь, Саша.
 
 
– значит, и вправду:
«мы», а не «я»?
какая луна?
– день новолуния.
 
 
прижалась, врастая в его грудь:
 
 
– пожалуйста, будь!
только не уходи!..
 
 
– не бойся, родная, уже летим!
 

ЭПИЛОГ. КОСМИЧЕСКАЯ АРФА

 
у будничных снов бывает конец,
а космическим – только начало
спаянных мёбиусом колец
маятником раскачало!
 
 
и ленточке этой – вселенной мало! —
с каждым взмахом
всё выше! всё шире круг!
 
 
– не упадём? – ахаю.
– никогда! я держу твою руку.
 
 
– смотри, уже рядом
звёздные
гроздья!
– нам – туда!
хочешь этого винограда? —
– да!
– люблю, когда ты рада.
а пока…
может, спрячемся от любопытных за облака?..
 
9 октября 2010 г., 12—13 февраля 2011 г.
Москва, Гольяново.

Der kostenlose Auszug ist beendet.

Altersbeschränkung:
16+
Veröffentlichungsdatum auf Litres:
09 Oktober 2019
Umfang:
80 S. 1 Illustration
ISBN:
9785005048998
Download-Format:
Audio
Средний рейтинг 4 на основе 6 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,9 на основе 256 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,9 на основе 241 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,9 на основе 263 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,8 на основе 32 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,9 на основе 90 оценок
Text
Средний рейтинг 4,9 на основе 8 оценок
Text
Средний рейтинг 5 на основе 2 оценок
Text
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Text
Средний рейтинг 5 на основе 3 оценок
Text
Средний рейтинг 5 на основе 2 оценок