Buch lesen: «Гранж»

Schriftart:

ISBN 978-5-0059-4537-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Слово ГРАНЖ введено в вербальный оборот в 50-е годы прошлого столетия в среде музыкальных журналистов, а в 90-е годы прочно закрепилось за новым течением в рок-н-ролле, наилучшим образом отразив его пёстрый, противоречивый, бунтарский характер. В этом явлении нет социальной агрессии. Скорее, философское неприятие довлеющих моральных штампов современного общества. Похож на панк, на русский стёб, но мягче. Его «гаражность» – аристократичнее. Представители ГРАНЖа – киники современного мира. Они предельно искренни, честны до цинизма, но – облагороженного, мягкого, гламурного. Не чураются привилегий цивилизации, их высмеивание – кураж пресыщения.

Сегодня ГРАНЖ – направление субкультуры, охватывает самые разные спектры в искусстве. ГРАНЖ – это музыка, мода, живопись, литература, образ жизни и мышления. Термин обладает вербальной привлекательностью, поэтическим звучанием и, несомненно, собственным предметом обозначения, подчёркивая набор нюансов, признаков.

ГРАНЖ – пренебрежение общепринятым, порабощающим индивидуальность, пренебрежение всем, что посягает на свободу личности, творчества.

ГРАНЖ – пестрота, противоречивость, фееричность, «гламурный пофигизм», «дуракаваляние всерьёз», «глубина мудрости в мелких глупостях», цинизм и романтика «в одном флаконе». Заигрывание с твёрдым слогом, цветовая насыщенность, вербальные метаморфозы, разрыв шаблонов и, при всем, приятие классических размеров, ритмов, рифм там, где они чувствуются новаторски. Несомненно, высокая степень концентрации на теме. Эклектика, при которой – «каждое лыко в строку».

При доминирующих в стиле иронии и самоиронии, ГРАНЖ – лиричен. Элементы ёрничества в нём имеют нотки трагической безысходности.

Содержание

– Киски

– Сутра утра – вумэн-э

– Две засады

– Пьяный Конг

– Любовь – не шутка!

– Дракон

– Фата

– Скупердяйка

– Кошки-мышки

– Дереза

– Отвали, вселенная

– Краски девяностых

– Ящерица

– Котофей

– Миамуро Сан

– Вагон-ресторан

– Ара Бика и лев

– Младо зелено

– Чики-брики

– Отшибло

– Не пьян шаман

– Сумасшедшая любовь

– Миры

– Брендан

– Всегда права

– Белый корабль

– Обсидиан

– Смеётся женщина

– Ноябрьский долгоносик

– Потоп

– Гном

– Серый человек

– Вечный сон

– Обострения

– Творец красоты

– Белый потолок

– Парижский полдень

– Поклонница

– Не греет

– Духов шёпот

– Звоночек

– У черты

– Азиатка

– Чужой

– Гаванская сигара

– Львиное сердце

– Нигилист

– Музыка несуществующих водопадов

– Живица

– То ли…

– Ночная балерина

– Птица

– Звуки хрустальной капели

– Холстомеры

– Утопленник

– Иллюзион пространств

– Бесконечные

– Летней ночью

– Сотворение быта

– Кентавры

– В блеске

– Медиум

– Заноза

– Серая тень

– Tabula Rasa

– Новогодний кот

– Новенький

– Февральский бред

– Без будущего

– Лунные финтифлюшки

– Психоделика поэтических состояний

– Не роза

– В оттенках августа

– Гуляла

– Солярис

– Хиромант

– Палитры

– Ищу

– Блёклая

– Червячок

– Суета

– Страж

– Кораллы

– Цвет пития

– Щедрый казначей

– Часики

– Локи

– Слова, звуки и картина Манэ

– Чудило

– В никуда

– Плачь, гений!

– Дромофеньки

– Двое в лодке

– Даймоний

– Не болит

– Гори

– Культ серебра

– Плацебо

– Чёрно-белое кино

– Тупик

– Не всё то золото

– Мир головы

– Александрит

– Ночной скиталец

– Жалко

– Краса

– Инфинитум

– Русский кот

– Старый город

– Серпентариум

– Бой с тенью

– Иллюзия

– Сон Зельды

– Черная роза

– Уйди

– Шива

– Мадагаскар

– Краса и паруса

– Момент

– Змея

– Et cetera

– Штучка

– Морфеус

– Ночные поцелуи

– Не созрела

– Рождение сверхновой

– Закалённый

– Балансировщики

– Новогодний снег

– Даун твоей головы

– Певунья

– Грань

– Аморфный блиц

– Луна и Африка со львом

– Астра лирик

– Гранж

Киски
О, эти вёсны, страсти, грозы,
коза кудрявая в ребро,
стихи, лучи, метаморфозы,
и ночи – синее зеро!

Я знаю этот дикий запах!
его подбросили весталки,
холёный кот на мягких лапах,
о, эти кошечки – нахалки!

Я их по запаху найду,
я перерою все жасмины,
гаремы кисок заведу,
в любви бездонные трясины.

Мы в них увязнем, обезумев,
сорвём Инканто-Дефиле,
в рахате сгинем и в лукуме,
и в бледно-розовом суфле.

Сутра утра – вумэн-э
Миамури – э, гивмимани – а,
на одном лице – два сырых яйца,
канарейки – рыбки, чмоки и улыбки,
мурые голубки, бровки, глазки, губки.

Уси-пуси-ути – розовый хомутик,
беленькие тапки – плюшевые лапки,
золотые ложки, маленькие кружки,
шоколадки-сушки, кофеёк-ватрушки.

На балконе – пи, на газоне – аф,
вовсе не питон, вовсе не удав,
в телефоне – ай, в домофоне – эй,
счастье у дверей – открывай скорей!

Две засады
Абсолютная женщина дорогого уюта,
тёмно-серый оазис основного маршрута,
ты лежишь поперёк моего движения,
раскидав в зеркалах свои отражения.

В изумрудных глазах – огоньки вселенной,
а на мордочке луч от звезды настенной.
Как же мне обойти засаду,
и пробраться к царству серебра прохлады?

И припасть губами к радости пенной,
и глотками сразу, а затем – постепенно.
Но за дверью, справа – абсолютная кошка,
коготок в оправе и вампир, немножко.

Голубой халатик и с мышонками тапки,
а на шее – бантик, и глаза – царапки.
У неё на меня – своя засада,
коготками в спину и прощай – прохлада.

Пьяный Конг
Я древний Конг, сожитель обезьяны,
завит колечком длинный ус седой,
задиристый, весёлый, пьяный,
ну и, конечно, вечно молодой.

Лежу в подушках, пялюсь в телевизор,
потягиваю всласть ямайский ром,
я флейворист, де густа и провизор,
и просто сильно перепивший лом.

Моя подружка в синем пеньюаре,
бокал в полоску, розовый коктейль,
вся в финтифлюшках и в хмельном угаре,
шальная африканская мамзель.

Мы в облаке кальянных ароматов,
в Иссей Мияке, Спектрум и Шанель,
и птичка Киви на диванных матах,
и желтопузый на подушках шмель.

И социум смурной – по барабану,
наш мир обёрнут в мягкий флёр,
кальян, диванчик, икебана,
и на плече возлюбленной узор.

Любовь – не шутка!
О, я шутила, ржёт кобыла!
попавши в зубы крокодила,
а он жевал её, жевал,
и в странные раздумья впал.

На вкус гурмана крокодила,
была просрочена кобыла,
и аромат уже не тот,
филе букета не даёт.

Вот в прошлый раз от жеребца,
играла на зубах живца,
и тёплая сочилась кровь,
не пища – а сама любовь!

Дракон
Твой образ тонко выколот,
на левой стороне,
глазами любопытными,
ты смотришь в сердце мне.

Шагами неприметными,
проникла в лёгкий сон,
тебя заводит грубый мой,
и сладострастный стон.

Тебе – в новинку всё,
в моих глубинах сна,
седые дни осенние,
и ласточка-весна.

Виденье любопытное,
ты не беги – постой!
заветную калиточку,
к сокровищам открой.

За ней, в кипящей лаве,
мой дремлющий дракон,
мечтающий о даме,
проникшей в его сон.

Тебе здесь всё позволено,
ты будешь здесь звездой,
и все грехи отмолены,
дракон здесь – котик твой.

Фата
А ты гуляешь по ночам,
по Млечному Пути,
звездой мелькнёшь то тут,
то там, тебя и не найти.

Сверну-ка я в бараний рог,
весь этот звёздный хлам,
и кину шёлковым ковром,
к твоим босым ногам.

И ты увидишь, как велик,
тот, кто тобой пленён,
сквозь тернии и напрямик,
и вспышкой озарён.

Предстанет миг во всей красе —
тебе несдобровать!
придётся в свадебной фате,
пространство целовать.

Скупердяйка
Ох, ты, память! скупердяйка и экономка,
то глядишь безмолвно, то смеёшься громко.
И проси тебя – не допросишься,
за завесой вся – купоросишься.
А без спросу – слюнявишь в лобзаниях,
на горе с барахлом да под знаменем.
И зачем опять раскопала,
вглубь зарытые нарративы?
разложила по всем углам,
безнадёжные перспективы?
По каким играешь правилам,
на какие целишься ставки?
в решете лазеечку пробуравила,
да цепляешься из-под лавки.
Не нужны образцы да намёки,
экземпляры большой коллекции,
все отмеренные вышли сроки,
приберут теперь без протекции.
Мы теперь в новый свет помазаны,
и бесполезно – куда? чего?
всё на месте всем будет сказано.

Кошки-мышки
В урну – папки, файлы – в топку,
мети декабрьская метла,
теперь иные заготовки,
старьё пусть выгорит дотла.

Халат и тапки, сигара – в зубы,
предновогодний расслабон,
геймплей, стратегии, зарубы,
питейный квест и марафон.

Год если кот, то кто же мышка?
пусть будет ею антрекот,
и ананас – трещи сберкнижка!
тебе несказанно везёт.

Дереза
О, какую сегодня видел!
марсианка – ни дать, ни взять,
Мопассан, тот, который Ги де,
вряд ли взялся бы описать.

Губы в блёстках, в ноздре колечко,
тут и там синева тату,
мелкий шаг и худые плечи,
под восточную красоту.

Слева набок кинута чёлка,
в синий глаз залетел алмаз,
и лущить, и фисташки щёлкать,
да не просто, а – напоказ!

И одна, и в пустой кафешке,
вся в экзотике и в чудесах,
оказался дремучий леший,
с дерезой на одних весах.

Зацепила суровое сердце,
крякнул бодро седой монах,
заказал себе водки с перцем,
а экзотике – лимонад.

Отвали, вселенная
Всё вокруг разыгралось в капризах,
навалился незваный кошмар,
и живущий в уме робкий призрак,
и дрожащий от страсти комар.

Ни гордыни, ни раболепства,
ни признания полной Луне,
за какое же непотребство,
от вселенной обструкция мне?

Жил тихонько, не суетился,
в голове, в основном, не вовне,
даже в мыслях окоротился,
и о судном не маялся дне.

Всё раскладывал амфибрахий,
как пасьянс на игральном столе,
и вот на тебе – липкие страхи,
принесла пустота в подоле.

Смотрит тьма немигающим глазом,
и зудит кровожадно комар,
и накрылись стихи медным тазом,
посреди вдохновенья, в разгар.

Ведь почти окунулся в нирвану,
позабыв о ярме колеса,
вдруг откуда-то из-под ванной,
чёрно-бурая вышла лиса.

И уставилась жёлтым глазом,
смотрит, смотрит – не говорит,
и становится ясно сразу,
по тебе её глазик горит.

Постояла и тихо исчезла,
не вильнула хотя бы хвостом,
значит всё для мня бесполезно,
в этом мире и, кажется, в том.

Тут мой внутренний ступор лопнул,
до чего мужика довели?!
и кричу я как уличный гопник:
эй, вселенная – отвали!

Краски девяностых
О, где вы, краски девяностых!
где ваш потёртый рваный шик,
горохи, клетки и полоски,
и худосочный к ним мужик.

Эстетика субтильного мажора,
в раю подземных гаражей,
загробный скрип фонящего прибора,
пустынный трепет белых миражей.

Как было сделано! Как отковалось!
и не допрыгнуть новым временам,
весь ныне «пост» – такая жалость,
припавшая к оставленным следам!

Цветной фонтан из музыки и света,
под белокурый стёб поводырей,
и гроздья пёстрого расцвета,
в калейдоскопах модных галерей.

Ящерица
Ты похожа на ящерицу,
на Хозяйку Медной Горы,
на твоей малахитовой коже,
золотые пылают костры.
Словно омут, глаза твои узкие,
кто сказал тебе, что ты – русская?!
На персидском ковре,
вся в изгибах и пластике,
а в глазах золотистых —
– красно-чёрные свастики.
Трепещу мотыльком, вожделею,
взгляд ищу, нахожу – цепенею!
Словно сотни влюблённых рептилий,
языками двойными обвили,
и несут в земноводное царство,
для забав, для потех, для дикарства!

Котофей
Я – кот! Не мартовский – учёный!
на тонкой золотой цепи,
вокруг дубы, берёзки, клёны,
на листьях – граффити-стихи.

Я – кот, ухоженный, холёный,
для философской болтовни,
нарежь грудинки мне копчёной,
и Каберне в бокал плесни.

И я спою тебе все сказки,
и намурлыкаю стихов,
моей ты станешь синеглазкой,
Алисой котофейных снов.

А, если чешет мне за ушком,
твой пальчик с алым коготком,
я растянусь, подставлю брюшко,
мяукну – я твой верный гном!

И холостяцкую берлогу,
я закатаю в чудеса,
моя краса и недотрога,
моя волшебница-лиса.

Миамуро Сан
Какое Солнце! Миамуро Сан!
расплавленное золото в нирване,
космический янтарный великан,
блистающий на тёмно-синем плане.

Адью! Гудбай! Аривидерчи!
голубоглазый беспонтовый край,
во мне гуляют ядерные смерчи,
в намёт иду, душа – прощай!

Налился грозной силой атом,
в огне малиновый футляр,
теперь я – киборг-терминатор!
сверкнул рубином окуляр.

А мы уходим по дорожке,
ведущей в бирюзовый рай,
оставим вам копыта-рожки,
живи вовек, не помирай!

Вагон-ресторан
На кружевной белой скатерти,
рюмка, хрустальный графин,
Хамелеон с Каракатицей,
поездом едут в Берлин.

В прошлом каком-то столетии,
из неизвестных племён,
их ожидавшие встретили,
герцоги чёрных знамён.

Краги, ботфорты, раструбы
перья, духи, вензеля,
алые дамские губы,
водка, бурбон, трюфеля.

В странном каком-то столетии,
архибиблейских времён,
Хамелеон с Каракатицей,
столик, фужеры, гарсон.

Поезд, раскрашенный катится,
рельсов пугающий стон,
Хамелеон с Каракатицей,
странный навязчивый сон.

Ара Бика и лев
Арабика – не человек и не лев,
в характеристиках словаря ВИКИ,
ярка будто звёздные блики,
в кронах восточных дерев.

Золотоглазый Ара – как лев,
завидев её, рык издаёт – Бика!
все остальные красоты презрев,
восторг, выражая грозностью криков.

Ара любит Бику, Бика – дразнит Ару,
будто он – африканский лев,
Ара курит большую сигару,
Бика кутается в шерстяной плед.

Младо зелено
Эй, вы, младо зелено клиники!
солисты прокуренных лет,
ночные багиры инфинити,
в дыму дорогих сигарет.

На молотом пахнущем зелье,
в любви выгоравшие в хлам,
повесы, весталки, бездельники,
читавшие вслух по слогам.

Вы всей полнотой перетрахались,
вы чёрный весь выпили чай,
слагали толпой амфибрахии,
и рифмы плели невзначай.

С горящим в глазах кофеином,
в потоке бессвязных речей,
вокальной волной муэдзинов,
сдувавшие пламя свечей.

Вы все в моей раненой памяти,
я всех бесконечно люблю,
вы клином живым протаранили,
борта моему кораблю.

О, сладость безумного общества!
анклав сумасбродных затей,
мгновений в инфинити сброшенных,
как шёлковый пух лебедей.

Чики-брики
Чики-брики – Голубой Маврикий,
и Французская Полинезия,
и кокетка цветочная – цезия,
и Орфей со своей Эвридикой.

И соседи – на вид сибариты,
под истошные крики – иди ты!
в безделушках и в стрижках каре,
дверью грохают на заре.

Наше с кисточкой от Мурлыки,
загулявшего в дебрях диких,
в позе пафосной канарейка,
не клюёт коноплю – злодейка!

Нет ни аистов, и ни цапель,
только ситец сплошной да штапель,
и ни розовый, и ни фламинго,
вместо птичек – клыкастые динго.

Не под пальмами лежачок,
а в воде не тунец – бычок,
и крылатые в синюю высь,
чёрной стаей грачей поднялись.

По сусекам совсем не густо,
ни арабики там, ни робусты,
только чайных пакетиков проза,
да на крышке чеканная роза.

И остались одни испарения,
приснопамятных теноров пения,
да жучков королевская рать,
с ними, видно и век коротать.

Отшибло
Всё-то было – да отшибло память,
и теперь, поди ж ты, в новой доле выть,
заползти чоли под лежачий камень,