Buch lesen: «Повстанец»
© Александр Уваров, 2019
ISBN 978-5-0050-6612-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ЧАСТЬ 1. ОБРЕЧЁННЫЕ
Цвет заката был тёмно-синий.
Синие тени бежали по зелёному небу, тени росли.
Синий плащ подступающей ночи укутывал небо.
Красные тучи с боками в размашистых оранжевых полосах ползли почти по самой земле, будто ящерицы песчаного побережья; сонные, медлительные ящерицы с раздувшимися боками. Тучи припадали к земле, прижимались к жёлтым холмам и белым цветущим рощам. Тучи превращались в тяжёлый, густой, непроглядный вечерний туман.
Только на короткое время, едва только вспыхнули факелы у Храма Прощения, и серебристый искрящийся свет их отогнал подступивший сумрак, стало немного светлее.
Но лишь немного, и на короткое время. Туман оказался сильнее, и рождённый им сумрак поглотил свет, оставив от него лишь смутные, расплывающиеся, будто тающие в воздушной влаге белые блики.
Старый Энко поднёс ладони к губам и подышал на них.
– Влажно, – прошептал он. – Здесь рядом океан. Совсем близко.
Энко встал и подошёл к молодому ученику, что стоял у ступеней лестницы, ведущей к нижней площадке Храма.
– Холодно, – сказал Энко.
Каэ подошёл к колонне, встал на ступеньку и, подтянувшись, схватился за закреплённый в древнем платиновом держателе факел.
– Не надо, – остановил его Энко.
Каэ замер.
Повернул голову, он с удивлением смотрел на служителя Храма, словно желая удостовериться в том, что он, ученик Храма Прощения, Каэ Денкис, правильно понял своего учителя.
– Да, так, – подтвердил Энко.
– Факел согреет, – не слишком уверенно произнёс Каэ.
Не слишком уверенно – не потому, что сомневался в храмовом факеле (нет, его огонь никогда не подводил!), а, скорее, потому, что только сейчас он понял, что поведение учителя сегодня не такое, как обычно.
Долгие паузы между словами, замкнутость, странная отрешённость от всего, даже от общения с учеником, некоторая путаность речи (или, быть может, сознательная её незавершённость?), застывающий в гипнотической неподвижности взгляд, нарочито замедленные жесты – всё это было необычным для учителя Энко, обычно такого живого, подвижного, вовлечённого в беседу с учениками.
И, поняв это, Каэ начал сомневаться в себе, в своей способности понять учителя, понять то, что от него требуется, чего на самом деле ждёт от него учитель.
– Согреет, – сказал Энко. – Это древний факел. Даже более древний, чем Храм. Тебя не удивляет, Каэ?
Ученик отошёл от колонны. На шаг.
Теперь он стоял рядом с учителем.
– Удивляет?
– Да, удивляет, – повторил Энко. – Здесь всё такое старое. Храм, лестницы, каменные площадки, вырубленные нашими предками в скалах террасы. Факелы служили ещё прадедам тех, кто построил Храм. Наши книги не в воздухе горят зелёными и красными знаками, а написаны по старинке, на плоских гранях кристаллов. Здесь всё такое… древнее. Что уж говорить о камнях и книгах, если даже самое юное дерево в храмовом саду старше меня лет на пятьсот. А ты… ты молод, Каэ. Если ты благополучно завершишь обучение в Храме и сдашь эти… Бог, Творец мой и защитник, забыл ведь!
И Энко в смущении и досаде хлопнул себя ладонью по лбу.
– Экзамены в Школе Исследователей, – подсказал Каэ.
– Да, да, – прошептал Энко. – Вот ведь голова у меня… Она ведь тоже древняя, Каэ. Так много я в неё сложил: книг, встреч, людей, событий… Так много, что свободного места для новых знаний уже не хватает. Вот ведь досада какая! Никак не привыкну к этим новым словам.
«А Школе лет сто, не меньше» мысленно отметил Каэ.
И усмехнулся с неизжитой ещё, несмотря на женитьбу, недавнее рождение сына и полученную уже в Школе квалификацию младшего исследователя, юношеской иронией.
«Совсем новое слово для него. Сколько же ему лет?»
Сколько раз уже Каэ задавал себе этот вопрос (самого энко он спросить не решался, да и не принято в Храме спрашивать о возрасте служителей, а спросить об этом не просто служителя, а своего учителя – непростительная дерзость).
И не мог ответить. Даже примерно.
Знал только, что Энко старше его отца. И, кажется, даже постарше деда.
Отец умер молодым… Точнее, погиб. Много лет назад. Встретился с Людьми Дурных Страстей на одной из отдалённых планет. Кажется, планета та…
«Нет, не помню» признался себе Каэ. «Забыл её координаты. А ведь говорила мне матушка…»
– Да вот, – продолжал Энко. – Всё такое древнее, несовременное. Такое далёкое от тебя, от твоей молодости, от твоей жизни.
«А вот дедушка долго жил» подумал Каэ. «Лет триста, не меньше. Так что и на пол его дома пришлось укладывать новые плиты, и менять облицовку бассейна… А он всё жил. Умер совсем недавно, пережив сына. А у меня как получится? Как у деда? Так же долго?»
– И я вот думаю, – медленно, словно подчёркивая особую значимость слов, произнёс Энко, – думаю о моих учениках. И о тебе в том числе, Каэ. Что я могу дать вам? Что может вам дать Храм? И все эти наши сокровенные…
Энко неосторожно сделал слишком глубокий вдох – и закашлял от попавшего в лёгкие тумана.
Каэ подхватил учителя за локоть и подвёл к лестнице.
– Пора, – сказал он. – Пора, учитель. Воздух становится сырым и холодным.
Энко махнул рукой и, мягко отстранив Каэ, подошёл к ступеньке.
– Сам, Каэ… Ноги мне ещё служат.
Каэ смотрел вслед учителю, медленно, ступенька за ступенькой, идущему вверх. И слышал как подошвы туфель, по старинному рецепту сплетённых из океанских водорослей, тихо шаркают по каменным ступеням.
И слушал как Энко говорит ему, стоящему внизу ученику:
– …Сокровенные знания. Их древность – не делает ли она их бессмысленными? Эти ваши… как их… звездолёты, посадочные капсулы, исследовательские зонды, скафандры, преобразователи энергии, энергетические поля… Бог мой, как же много я, оказывается, запомнил!
Энко остановился, повернулся к Каэ и задорно подмигнул.
– Много я этих новых слов запомнил, ученик?
– Много, – согласился Каэ. – Я даже не предполагал…
– То-то! – и Энко поднял палец вверх, в сторону скрывшегося в тумане неба. – Много… Но есть ли польза вам от этих устройств?
– Они помогают нам изучать мир, – ответил Каэ.
– А миру есть польза от вашего изучения? – продолжал вопрошать Энко.
Каэ улыбнулся виновато и развёл руками.
– Мы уже много раз говорили об этом, учитель.
– Ответь на мой вопрос ещё раз, – упорствовал Энко.
– Миру есть польза, если мы спасём кого-нибудь из его детей, – ответил Каэ.
– Какие слова ты научился произносить, – проворчал Энко.
И, отвернувшись, запахнулся в плащ, угол его подняв капюшоном над головой.
«Он на что-то обиделся?» с тревогой подумал Каэ. «Неужели мой ответ показался ему неискренним?»
– Разве мы так хороши? – вопрошал Энко то ли ученика, то ли кого-то незримого, скрывающегося на затянутых тьмою верхних ступенях. – Кого ты собрался спасать, мальчик? Кого вы все собрались спасать? Мир вы не спасёте и не погубите…
Энко поднялся уже на пять ступеней и голос его становился всё тише.
– …Что вы ищете в этом… космосе? Глупые, юные наследники древнего дома… Вам мало того счастья, которое у вас уже есть? Вы утратили былую безмятежность, веру в нашего доброго Творца, даже веру в свой всемогущий… видите ли… разум… Вы с нарастающим беспокойством вглядываетесь в темноту Космоса, пытаясь угадать, откуда же придёт к вам… это страшное… безжалостное… пока ещё незримое, но уже живущее Зло. Но скажите мне… Не вы ли сами маните его безумными своими… победами? Путешествиями… туда… навстречу…
Бордовый плащ учителя исчезал в тумане. Сливался с ним.
– Мы не изменим мир! – крикнул вслед учителю Каэ. – Быть может, даже не поймём его! Но…
Каэ замолчал. Ему показалось, что учитель теперь слишком далеко и не слышит его.
Он посмотрел вверх, силясь разглядеть едва проступающие сквозь багровую мглу контуры Храма. На мгновение ему показалось, что над облаками показался плывущий в небо изумрудный купол с белой вязью букв по краям; показался – и растаял, исчез.
Или только видение это было?
Каэ покачал головой.
«Видения… Кто слишком много медитирует… Мы должны быть спокойны».
Он подошёл к самому краю площадки, туда, где каменистый край с бортиком из невысоких плит повис над тёмной пропастью.
И долго смотрел вниз, в темноту. По тихим, почти незаметным движениям угадывая тень подступающей ночи.
Из глубины шахты тянуло сыростью, будто из старого погреба.
– Подземные воды поднялись, – сказал Креди.
Бело-голубой луч фонаря прошёл по стенам, высвечивая чёрные, взбухшие от сырости и давления грунта доски деревянных креплений, напирающие на покосившиеся столбы подпорок.
Время от времени в пятне света мелькали бледно-розовые узоры грибковых колоний, контрастно выделяющиеся на черноте досок и оттого особенно хорошо заметные даже в подземном полумраке.
– Запах тут,.. – сказал Нурис и шумно потянул носом воздух. – Ну, прямо тошнит от этого запаха.
– Терпи, командир, – ответил Креди. – Тут весь отряд пройти должен.
– Пройдет ли? – с явным сомнением в голосе спросил Нурис. – У нас ведь одних бойцов человек сорок. Да ещё беженцы. С детьми, заметь. И сколько их – я, например, до сих пор не знаю. Потому что, проводник наш дорогой, они всё прибывают и прибывают…
Нурис неожиданно замолчал.
Шорох, услышанный ими ещё при входе в шахту…
«Нет, это не грунт осыпается» успокоил Креди.
…недавно едва слышный, еле заметный, вдруг стал стремительно нарастать.
Что-то живое, ещё не видимое, но уже близко подошедшее в ним ползло, пробиралось по шахте, медленно, но безостановочно двигаясь и двигаясь прямо на них.
– Что тут за привидения под землёй? – с иронией (впрочем, явно наигранной) и с откровенным беспокойством спросил Нурис. – Я вот, признаться, думал, что ту и в самом деле какие-то оползни, грунт двигается, а ты меня успокоить хочешь…
– Обижаешь, командир, – Креди отчего-то перешёл на шёпот. – Я никогда бы не повёл отряд в шахту… Да что отряд, и одного тебя бы не повёл, да и сам бы не полез в шахту, если бы видел, или хотя бы подозревал, что в ней обвалы идут. Все шахты года три как заброшены, не ремонтируются. С этим лучше не шутить. Если грунт ненадёжен, крепи окончательно сгнили – так я к такой дыре и близко не подойду. Мне гиблые места известны… Нет, это не грунт, не земля осыпается. Звук другой… Не призраки погибших шахтёров, сказки всё это. Мы, подземные, в это не верим. Тут и без сказок чудес хватает. Под землёй… Похоже…
Креди замолчал, прислушиваясь к шуму, потом отошёл на шаг влево, и осветил проход, что вёл в глубину шахты.
И то, что они увидели, заставило их одновременно отпрянуть назад, будто отброшенным волной внезапно накатившего страха.
Прямо навстречу им, дорогой к выходу из шахты, дорогой к заброшенным лифтовым шахтам – по стенам, по прогнувшемуся каменными волнами потолку, по буро-рыжим, заржавевшим, искорёженным рельсам заброшенной шахтной дороги, повсюду – ползли бледно-серые, полупрозрачно-студенистые, с кругами пигментных пятен, желтоватыми флуоресцентными искрами вспыхивающих под мощным лучом фонаря; ползли необыкновенно крупные, с локоть длиной, подземные слизни.
Слепой поток их ровно и механически-однообразно тёк по подземной галерее, всё более и более заполняя её.
И видно было, что движение это, начавшееся где-то в подземной глубине, настолько сильно и неостановимо, что едва ли успокоится до самого выхода из шахты. Не успокоится до тех пор, пока эти порождения подземного мира, все до единого, не покинут эту вдруг ставшую для них опасной шахту.
– Это что? – охрипшим от волнения голосом спросил Нурис.
Креди потянул его за рукав.
– Пошли, командир. Пошли отсюда…
Отражение света от стен усилилось: ползущие слизни оставляли за собой влажные, отблёскивающие на свету следы.
– Что это? – с тем же хрипом спросил Нурис. – Да объясни же ты! Я в этих ваших подземных делах ничего не мыслю.
– И так видно…
Креди сильнее потянул Нуриса за рукав, увлекая его за собой. Туда, к выходу, на свет!
И на ходу, сбиваясь и путаясь в словах, объяснил:
– Лигмы, подземные слизни. У них под землёй колонии, в основном в пещерах… Раньше были в пещерах… Из-за войны все шахты заброшены… Они, заразы такие, туда полезли…
Нурис едва не споткнулся на ходу (точнее, почти уже на бегу), но проводник вовремя подхватил его под локоть.
– Быстрее! – крикнул Креди. – Нам надо выбраться и переждать. Немного переждать. Лигмы чуют воду, подземные воды поднялись и выживают их из шахты. Лигмы не выносят свет, они не могут долго находиться на свету. Они выползут на поверхность и уйдут к Южной шахте, в параллельный ствол.
– А мы-то как? – прохрипел начинающий уже задыхаться от быстрого шага и поднявшейся в воздух пыли Нурис. – Как же мы через воду в шахте пройдём, если даже слизни… эти… и то…
– Это наше спасение! – азартно воскликнул Креди. – Только сейчас не спрашивай… Поднимемся, я объясню… потом… Быстрее!
Они перешли на бег.
Зелёная точка на чёрном фоне. Красная точка на чёрном фоне. Оранжевая точка на чёрном фоне.
Белые точки на чёрном фоне.
Жёлтая пунктирная линия – от зелёной точки к оранжевой.
Линия то изгибается упругой дугой, то выпрямляется резко отпустившей стрелу тетивой, то сворачивается упругими петлями.
– Коррекция курса, – хорошо поставленным командным голосом (не просто так ведь галеты грыз и отсеки драил во флотском училище!) произнёс Кирсти. – Активизирована программа смены курса. Расчёт координат завершён.
– Сколько времени уйдёт на изменение курса? – отозвалась рация внутренней связи голосом командора.
– Пол-хорра, командор! – без задержки и запинки ответил Кирсти.– Мощность двигателя понижена до ноль восьми. По вашему приказу экономим ресурсы корабля.
– Доложи о завершении манёвра, – после секундной паузы отозвался командор. – И свяжись с транспортной эскадрой. Скоро будем в системе «Везер-3», так что…
Командор замолчал. Впрочем, Кирсти, опытный пилот космофлота Республики, и так прекрасно понимал, что произойдёт, когда их корабль войдёт в звёздную систему «Везер-3» и приблизится к объекту с кодовым обозначением «32—46».
Боги, одни цифры, сокращения!
«Всё секреты у нас, секреты» подумал Кирсти. «У меня вот тоже, жена порадовала. У меня теперь тоже секрет. Личный! И секрет зовут Эллина…»
И улыбнулся своим, одному ему ведомым мыслям.
СЛУЖБА НАБЛЮДЕНИЯ ЭСКАДРЫ.
ПОСТ 025.
…в 21.12.1 – 02 по бортовому времени отмечен выход боевой эскадры командора Эрхарна в составе… в район звёздной системы «Везер-3».
В связи с началом активной фазы операции… против повстанцев…
…патрульный корабль жандармерии выведен на орбиту объекта…
МЫ НЕСЁМ ВАМ СВОБОДУ! ПРОСИМ ПРИНЯТЬ НАШУ ПОМОЩЬ!
ПРОВОКАТОРЫ ИЗ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ СИЛ СОПРОТИВЛЕНИЯ…
Младенец посмотрел в небо, широко раскрыв голубые глазёнки, и с важным видом высунул язык. Потом вытянул руку и показал на птицу, что медленно парила в небе, широко раскинув широкие алые крылья хищного, тонкого, будто остро отточенным грифелем прочерченного профиля.
– Ва-а, – произнёс младенец.
Тейги подвинула к себе старомодную плетёную корзинку с ребёнком, откинула край одеяла и взяла ребёнка на руки.
– Что там? – спросила она. – Кого увидел? Птичку увидел? Птичка там летает?
На сердце у Тейги было неспокойно. С полудня эта птица летала над лагерем беженцев…
«Я его знаю» сказал старый шахтёр. «Он в наших краях водится. Гиббер, птица-падальщик. Трупы чует…»
– Язык у тебя отсохни! – прервал его Нурис, командир отряда повстанцев, что приютил у себя беженцев из разгромленного два дня назад карателями шахтёрского посёлка. – Всё ты беду приманиваешь…
– А гиббер карателей сюда приманит, – возразил ему шахтёр.
Услышав это, снайпер Тейкон потянулся было за своей винтовкой, но Нурси остановил его.
– Никакой стрельбы! – твёрдо сказал он. – Никакого шума. Каратели и так по следам идут.
И Тейкон отложил винтовку.
Потом Нурис ушёл с проводником в шахту.
Беженцы расположились на короткий дневной отдых на склоне холма, рядом со входом в шахту.
А птица кругами летала над ними.
И беженцы с замиранием сердца смотрели на кружившую у них над головами птицу, вестницу близящейся беды, и понимали, что не могут ни отогнать её, ни прервать её полёт.
Или хотя бы совсем, совсем не обращать на неё внимания. Забыть о ней.
«Уж не ко мне ли она…» прошептал кто-то.
– Глупо, – отозвался заместитель командира Касси. – Четыре десятка бойцов, и все в небо смотрят.
На время отсутствия Нуриса командиром отряда всегда назначался Касси. Вот и сейчас он обходил посты, проверял занятые бойцами позиции – и чувствовал, как тревога всё более и более охватывает и его и весь отряд.
Он видел, что бойцов не хватает даже для того, чтобы взять под охрану слишком большой для их маленького отряда лагерь беженцев. Он видел, как стремительно тает запас продовольствия. Как не получающие молока дети начинают всё громче и громче плакать. Как быстро тают силы не только у беженцев, но и у самих повстанцев.
«Нас загоняют в ловушку» подумал Касси. «С беженцами мы не сможем оторваться от карателей…»
И тут же оборвал себя, пристыдив мысленно:
«Доболтался, циник! Хватит, Касси, так цепко хвататься за свою дрожащую от страха плоть. Сам же говорил…»
– Да, птичка над нами летает. Красивая такая…
«Но нас и в самом деле загнали в капкан. Если Нурис действительно решил через шахту уходить… С женщинами, детьми? Плохо дело, плохо…»
Эйни, девушка из разгромленного посёлка, давняя подруга Тейги, принесла большую холщовую сумку.
Подошла к корзине и протянула руки к ребёнку.
– Дай его мне, Тейни. Там, в сумке…
Тейни кивнула и протянула ей ребёнка.
В сумке было последнее, что удалось раздобыть вчера, после долгих поисков в заброшенных складах: пакеты с сухой питательной смесью.
«Женщины» спрашивал Нурис. «Кто-нибудь из вас знает, можно ли этим детей кормить?»
Смесь, порошок белого с серыми крапинами цвета, чем-то походил на молочный. Кто-то вспомнил, что такую же смесь разводили водой, кипятили – и использовали для восстановительного питания в геологических экспедициях. Или это был похожий порошок, но не точно такой… В общем, решили, что подойдёт. Тем более, что и выбора никакого не было. В лагере беженцев было восемь матерей с младенцами, и из них – ни одной кормящей. На беду, после последнего артобстрела у них пропало молоко. У всех.
«Это от переживаний» с видом знатока заметил тогда Касси.
Что, впрочем, и без его замечаний было понятно.
На всякий случай, некоторые из матерей попробовали изготовленный из смеси напиток. Напиток – сладковатый на вкус и, похоже, питательный, никаких дурных последствий не вызвал.
Тогда уж окончательно решили – кормить.
Жаль только, что и этого порошка было немного.
Тейни подошла к костру. Высыпали смесь из пакета в котелок с кипящей водой.
– А это кто у нас, Кетто? – радостно защебетала Эйни, покачивая младенца. – Это кто к тебе в гости пришёл? Тётя Эйни к тебе пришла…
«Тётя» Касси горько усмехнулся. «Сама недавно ещё в школу бегала в своём посёлке… Как там он назывался? Забыл, забыл… Да, а вот теперь тётей стала. Не слишком ли быстро девчонки теперь взрослеют? Да и парни наши…»
– Нурис! – раздался чей-то крик.
Кажется, кричали со стороны шахты.
– Нурис возвращается! С проводником…
– Тише! – сердито прервал кричавшего Касси. – Приказа о маскировке не слышали?
– Какая там маскировка, – прошептал стоявший рядом Тейкон. – Дети кричат, костры дымят… Нас уж раз сто засекли разведчики «серых». Или, думаешь, нас деревья так хорошо закрывают?
– И ты помолчи, – с нарастающим раздражением заметил Касси. – Заметили, не заметили… Все тут стратеги!
«Разошёлся, начальник» подумал Тейкон. «Тоже мне…»
Тейкону, совсем ещё молодому парню, бывшему лесорубу из далёкого зелёного края в тропическом поясе Стенны, пожилой уже (по меркам Тейкона) бывший инженер-механик космопорта Касси казался…
«Ворчливым стариком! И занудой! И вообще…»
Тейкону иногда начинало казаться, что, по крайнем мере, треть всех бед происходит потому, что к его словам не прислушиваются. Хотя именно лесорубы всегда славились своей рассудительностью и здравомыслием.
«А я ведь ещё и лучший снайпер в отряде!»
Тейкон очень гордился своим снайперским мастерством. И особенно тем, что оружие (и снайперское, и штурмовое… да разное! кроме, разве что, огнемётов да ракетных установок, да это-то не в каждом отряде найдёшь, а вот стрелкового оружия пока на всех хватает) он освоил сам, без помощи профессиональных военных (впрочем, планета Нейри всегда была мирной, в колониях поселенцев от момента основания и до начала Сопротивления военных не было… так, полицейские только).
Гордился, и очень обижался от того, что его, лучшего снайпера, к обсуждению военных вопросов как раз и не привлекают.
«И напрасно!»
Но что, помимо крика, показалось Тейкону странным, необычным, настораживающим.
В лагере беженцев явно началось какое-то движение, ещё не паническое, но уже очевидно беспокойное, рождённое нарастающим чувством страха.
Эйни инстинктивно прижала ребёнка к груди, потом передала безмятежно засопевшего от укачиваний младенца матери.
Потом подошла к Касси и тронула его за плечо.
– Я, простите, недавно к вам присоединилась и не знаю ещё, как вас зовут…
– Касси, – представился тот.
Голос его звучал сухо и даже отчасти сердито. Он так же услышал этот неприятный, нарастающий шум в лагере и общее беспокойство. Потому был вовсе не настроен беседовать с этой так некстати подошедшей с какой-то просьбой (а как иначе! конечно, с просьбой, он же заместитель командира отряда, с мелочами к нему не обращаются) совсем ещё юной и наивной девчонкой, которая, хотя и пережила немало бед на коротком своём веку (а кто их тут не пережил с начала войны?), но наивности своей пока, видно, так и не утратила.
Вот и сейчас пристаёт с каким-то просьбами… в такой момент.
«А вдруг „серые“ нагрянули?» с беспокойством подумал Касси.
Нет, не должны были. Разведка абсолютно точно докладывала: у карателей пока мало сил, они разбросана на большой территории. Пока отряды карателей стягиваются, сжимают кольцо вокруг повстанцев, заталкивают их в горную лощину, загоняют в ловушку. И специально не препятствуют колоннам беженцев присоединяться к группам повстанцев. Каратели знают: беженцы лишают повстанцев мобильности. А мобильность – это оружие.
Но штурмовать сейчас не должны… Они ещё не готовы, да и авангарды карателей не подтянулись настолько близко. И не слышно стрёкота вертолётов, а без прикрытия с воздуха каратели даже самые малые группы повстанцев стараются не штурмовать…
«Или это спецназ?» подумал Касси.
И от внезапно подступившего страха холодная испарина выступила у него на лбу.
Пока, по счастью, мало кто из повстанцев сталкивался со спецназом «серых»… А уж в живых после таких столкновений вообще остались единицы. Но командирам отрядов и их заместителям известно точно: спецназ умеет подкрадываться незаметно и появляться там, где его не ждут. Где его и быть-то не должно.
– Господин Касси, очень приятно! А меня зовут Эйни, я из посёлка…
– Я знаю, сударыня, знаю! Простите, но у меня сейчас нет времени на беседу с вами. Давайте продолжим разговор позже, как-нибудь…
«Как-нибудь…»
Касси усмехнулся.
«Оптимист. Если шум из-за карателей, то мы уже до вечера едва ли доживём…»
Касси подхватил автомат, надел пояс с прикреплёнными к нему запасными обоймами и побежал вперёд, на ходу бросив:
– Тейкон и Глак – за мной. Дегер остаётся на посту. Глак, не жадничай, оставь ему пару обойм. Тебе трёх хватит!
Глак, молодой парень, бывший техник космопорта (ещё в мирное время он тянул проводку электросетей космолётов в технической службе под руководством Касси… и даже сейчас, во время войны, по странной иронии судьбы снова оказался в его подчинении, чем ужасно тяготился) выхватил из подсумка две обоймы, кинул их оставшемуся на посту Дегеру и побежал вслед за Касси, помахав на ходу Эйни:
– Пока, красавица! И не приставай к Касси, злой он какой-то сегодня. Лучше ко мне приставай!
– Трепло, – угрюмо бросил прошедший мимо Тейкон.
И снял винтовку с предохранителя.
Пятое утро встречал Каэ на этой далёкой планете. Их исследовательская база стояла на берегу океана, тяжёлые оранжевые волны которого мерно, вал за валом, с ровным и с начала времён непрекращающимся гулом накатывали на каменистый, чёрными плитами сложенный берег.
Необитаемая, недавно открытая их исследовательской экспедицией и потому не получившая пока никакого имени планета встречала вместе с Каэ своё очередное утро.
Этот мир был юн, светел и неистов.
В тропиках гремели нескончаемые бури, в северных широтах шли дожди (тёмная жидкость потоками лилась с неба и даже самая мощная защита исследовательских зондов с трудом противостояла напору этой агрессивной жидкости, а подключать защитное поле исследователи не решались, не зная точно, как отреагирует планета на такую вольность).
Ближе к полюсам задували буранные ветры, и падал снегом замёрзший аммиак.
А здесь, в субтропиках планеты, в местах спокойных и тихих, бушевал лишь юный океан.
Исследования подходили к концу и космонавты готовились к отлёту на базовый корабль.
Чем меньше времени оставалось до отлёта, тем беспокойней становились сны Каэ. Он когда-то слышал от ветеранов межзвёздных экспедиций, что космос и удивительные его миры воздействуют иногда самы удивительным образом на сознание, порождая не только странные сны, но и кошмары, видимые наяву.
Сознание, лишённое привычных опор бытия, начинает лихорадочно выстраивать свой собственный мир, в котором детали прошлой, обыденной, простой и понятной жизни вдруг начинают самым причудливым образом переплетаться с картинами иного, непознанного ещё инопланетного бытия, либо с выдуманными образами и вовсе несуществующих миров, а то и рождает в болезненном усилии неведомо из каких глубин подсознания взявшихся монстров.
– Но это не то, – прошептал Каэ. – Всё не то…
Его сны были иные: реалистичные, без химер и кошмаров, без немых криков и бега на месте, без чудовищ и странных незнакомцев.
Его сны были просты и понятны. Картины прошлой жизни, воспоминания… Разве только необыкновенно яркие, восстановленны во всех деталях, каждым мгновением своим восставшие в памяти. И не только образом: запахами, звуками, ощущениями той, прошлой, отлетевшей прочь, скрывшейся в небытие прожитого жизни; возвращённым временем входили сны в сознание.
И не было бы, возможно, в них ничего странного, тем более пугающего, если бы…
Если бы не выбор картин еженощных снов.
Если бы Творец Мира и Хозяин Снов, которого почитали когда-то в прошлом на его родной планете, не подарил бы Каэ именно такие сны.
Сны-размышления. Воспоминания о чём-то, быть может, самом важном, что было в его жизни.
Или… сны-предупреждения?
Каэ встал с постели. Карлик, робот-слуга, забавная механическая многоножка, паучье-стремительно перебирая серебристо зазвеневшими лапками, быстро подбежал к нему и важно (да, важно, запрограммировали шутники из информационного центра именно менторские интонации в его голосе) произнёс:
– Доброе утро, уважаемый Денкис. Надеюсь, сон ваш был лёгок и приятен?
– Напрасно надеешься, дорогой Карлик, – со вздохом ответил Каэ. – Сон был… Может быть, чем-то и приятен. Но, увы, не лёгок. Совсе м не лёгок.
На сферической поверхности Карлика мелькнул красный огонёк индикатора.
Робот явно испытывал затруднения с подбором подходящей реплики.
«И что я издеваюсь над машиной?» упрекнул себя Каэ. «Это же робот-помощник, а не машина-философ. Впрочем, видел я этих стальных философов в Академии… Ни один диспут не могут выиграть, а чуть что – сразу отключаются. Перегрелись, якобы… Не верю я в эту машинную философию».
– Не трудись, помощник, – сказал Каэ роботу. – Похоже, подходящая вербальная матрица в твоей памяти просто отсутствует. Приготовь мне лучше ванну с зелёной бодрящей смолой. Зелёной как небо нашего мира. Помнишь небо?
– Помню, – ответил Карлик. – Хотите посмотреть видеозапись? Пейзажи, времена года?
– Нет, – ответил Каэ. – Только ванну, друг мой. И свяжись заодно с другом Мастером Очага, выясни-ка у него по старом машинной дружбе, чем он нас сегодня потчевать будет.
Мастером Очага члены экспедиции (конечно, с лёгкой руки… точнее, языка…) называли кухонного робота, кубообразную машину с множеством рук-манипуляторов, покрытых растягивающейся гофрированной оболочкой. Большу часть времени Мастер Очага молчаливым белым кубом неподвижно стоял в углу обеденного зала. Но ближе ко времени трапезы, точно следуя расписанию, с тонким свистом подлетал в воздух, замирал на мгновение, а потом важно проплывал в кухню, на ходу сигналами передатчика дистанционно включая плиты, пищевые синтезаторы и кухонный кондиционер.
По меткому замечанию Ольвеса, командира экспедиции, Мастер Очага напоминал в этот торжественный момент начала готовки не обычного домашнего робота, а важного, надменного мажордома, управителя старого замка, верного слугу благородного рыцарского рода, что прямиком из древних, доисторических времён прибыл на эту исследовательскую станцию. Разве только по дороге потерял положенный мажордому синий плащ, трость с платиновым набалдашником и белый, отложной, вышитый алой нитью воротник. Стал просто… очень важным роботом.
Но положенного его сану высокомерия не утратил даже в таком облике.
«А давайте ему плащ пошьём?» как-то предложила Эллинес.
Весёлая девушка! Пожалуй, единственная из известных Каэ химиков, не утратившая способности так беззаботно смеяться. Остальные её коллеги – угрюмые ворчуны…
Обычно предложения Эллинес принимали, и без долгих дискуссий. Но с плащом ничего не вышло. Мастер Очага услышал предложение девушки, отчего-то обиделся и отключился. Полдня пришлось его уговаривать, устраивали даже телеконференцию с программистом-психоаналитиком, что специально для таких вот капризных аппаратов держал кабинет и лабораторию на базовом корабле.
Но Мастер ремонта и особых уговоров не потребовал. К вечеру включился сам.
И всем казалось, что свист его при полёте в кухню был каким-то укоризненным и недовольным.
«Нет, беда с этими роботами» подумал Каэ.
– Ванна готова, – сообщил по внутренней связи Карлик. – Господин Денкис, вам вызов от Элмета.
– Соедини, – сказал Каэ. – Выведи на экран в спальне.
– Замечу, господин Денкис, что вы не одеты, – с некоторым недоумением и даже упрёком в голосе (наигранными, конечно, ибо такие уж процедуры прописали домашнему помощнику, в том числе и поправлять неразумного хозяина) заявил Карлик. – Возможна и голосая связь.
– На экран, – твёрдым и увренным голосом повторил Каэ. – Коллегу можно потерпеть, даже если он сонный и хмурый… Кстати, что на завтрак?
«Мне нужно видеть. Именно видеть. Глаза людей…»
– Напиток из корней релии, лепёшки токса, жареные плоды кетво, – чётко отрапортовал Карлик. – К лепёшкам будет подан белый соус.
