Buch lesen: «Такие условия»

Schriftart:

ISBN 978-5-4498-0052-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вечером попыхтеть и потопать приходил ёж. Уже за одно это можно было сбежать из города. Дело не в еже, конечно, – тишина воздух… да, собственно, и не в них. Поди знай, какие струны затронуты полным отсутствием удобств и абсолютным комфортом души.

Побег для каждого свой. Различны и причины, по которым однажды человек решает, что больше терпеть нельзя, иначе в голове оторвется что-то ценное, и случится нехорошее, пора! И едет в никуда, в неизвестность, в деревню, в город, в эмиграцию, в соседнюю комнату, обеспечивая великий круговорот бегства от себя.

Когда жара спала, ветер стих, и даже вездесущие комары присмирели по непонятной причине. Дали телу, изнуренному летним зноем и пеклом кузни, передышку. В тишине деревенского вечера на покосившиеся деревянные дома под проросшими мхом крышами опустилась благодать, которая физически осязалась, да так, что режь ее ножом, мажь на хлеб и ешь.

Заказ, что называется, не шел. Казалось, что вернись ты в средневековье к поддуву ветхими мехами да к горну на древесном угле из углежогных ям, и вдохновение – вот оно, делай из него бутерброды вместе со спускающейся с небес благодатью. Но не хватало как раз достижений прогресса: нормальных тисков, шлифмашин, гриндеров, и, конечно же, третьих, четвертых, седьмых рук – рук помощников, тех, кто поддержит, возьмет на себя часть опостылевшей рутины, развязав руки, дав возможность творить.

Помощники нашлись бы и в деревне. Но… Деревня умирала. Уже и электрические провода со столбов сняли, заставив тех, у кого есть деньги на бензин, использовать маленькие генераторы для поддержания видимости прогресса.

Из чуть менее пятидесяти когда-то добротных домов жилыми были от силы пять, да в десяток домов на лето, время от времени приезжали озверевшие от городского быта латентные пейзане.

Дед Михаил, братья Баклушины, старуха Егорша да Варька – неопределенного возраста тетка со следами жизненных неурядиц на лице. Жизнь в деревне, консервируя время, накладывала еще одну печать – определить возраст зачастую было невозможно. Братья Баклушины – пришлые самосёлы, кряжистые деды, внешне похожие на дубовые колоды, вполне могли оказаться и не дедами вовсе, и даже не братьями. В некоторых случаях здоровое деревенское любопытство внезапно охладевало, наткнувшись на резкость или нехороший взгляд, так что истинный возраст, историю жизни и степень родства никто точно не знал. Братья так братья, живут себе и живут.

Братья максимально подходили под кузнечную силовую гимнастику и на первых порах даже загорелись, захваченные романтикой пластичного раскаленного металла, но, как водится, быстро перегорели, стали филонить, заводили бесконечные разговоры за жизнь, максимально растягивая перекуры, и заняв деньги, надолго пропадали.

Материальные потери были невелики, и ссориться еще не имело смысла, так как братья занимались добычей металлолома, из которого вполне можно было нарыть годное сырье под кузнечные нужды. Имея старый трактор, мотоцикл «Урал» и знания о расположении заброшенных воинских частей, обильно оставшихся после СССР, братья активно осваивали, казалось бескрайнее, непаханое поле. Внезапно пересекающие полевые дороги, канавы от выдернутых трактором подземных кабелей и потухшие кострища обожженной изоляции свидетельствовали о том, что цивилизация здесь если и была, то теперь её нет. Ушла в землю вместе с отключенным электричеством.

Поговаривали, что братьям ведомы секреты добычи даже драгметаллов, а не только меди из старых, таинственного назначения военных предметов. Порой братья привозили по полному тракторному прицепу непонятного, и долго за гнилыми заборами с этим возились, разбирая, сортируя, вывозя потом в город на мотоцикле. А что можно в коляске увезти? Много не увезешь, так что золото они там возят – это совершенно точно, а еще уран и красную ртуть.

А Варю Кузнец откровенно побаивался. По слухам, женщина, потерявшая по неизвестной причине в городе все, вернулась в деревню, по ее выражению «устаканить нервы», чем попутно и занималась, находя силы на огородничество. Этим, по сути, и выживала. Запущенный вид ее не мешал коситься на городского пижона, постепенно сужая вокруг него круги, постоянно предлагая ему свою помощь, да хоть по работе в кузне или хозяйству. Варя была на все согласна, но пьяненький пошлый юмор, становившиеся все более агрессивными поддатые намеки да запущенная неопрятность не способствовали ни романтическим отношениям, ни совместной работе.

Короче, старики, старухи, лодыри-философы да вислоухая мохнатая собака – вот весь имеющийся на сегодня деревенский штат.

Сердечный народ был скор на помощь и не прочь заработать, но трудовой запал кончался быстро. Прийти потрепаться под рюмочку – это завсегда. Можно попутно помочь, почему нет? А вот горбатиться как в последний день, нет уж, увольте! Тяги к обогащению ни у кого давно уже не было. Кузнец целыми днями как оглашенный, молотящий по железу в своей перегретой средневековой кузне, вызывал странную смесь уважения и растерянной сельской оторопи. Ну надо же, как убивается, а зачем, непонятно. Городские, что с них взять. Чудак, хоть и рукастый.

Кто был в деревне исконно местный, а кто так, двадцать лет назад пришлый, было уже не разобраться, и готовый душевно посидеть, выпить, угостить, помочь, а главное, дать в долг в неизвестность, трудолюбивый кузнец быстро растопил верхушку айсберга в сложной деревенской иерархии свой-чужой. Своим он, конечно, не стал, впрочем, в умирающей деревне все были одновременно и свои, и даже не чужие, а скорее ничьи. Сами по себе. Любое чудачество, подвергаемое остракизму в обычной живой деревне, здесь не вызывало осуждения. Банально не набиралось критической массы.

Да и возвращались в деревню кто как, разными путями и по разным причинам.

***

– Планета в заповедной зоне, ей до первого контакта развиваться еще лет с тысячу. Квинториум никогда не даст разрешение на контакт и официальную добычу. А филоний там есть – это совершенно точно. Нужны только данные разведки, нужна одобренная экспедиция хотя бы в безлюдную местность. Не успеем мы, туда влезут другие.

– Так в чем проблема? Планета хоть и отсталая, но некие зачатки прогресса там есть. Топливные ячейки, основы искусственного интеллекта. Примитив, конечно, но исследовательскую бригаду на их уровне мы слепим. Проблема с топливом для них. Топливные ячейки – это не мини-ядерный реактор. Планета до них доросла уже. Сверьтесь с данными разведки, сымитируйте местного производителя, надписи «сделано в…» будет достаточно.

– На самообеспечении пусть будут, усильте бригаду Ремонтником и Переговорщиком. Откорректируйте программы на максимум эмоциональности и дружелюбия. Но никаких терзаний. Больше цинизма. Главное – результат. Пусть топливо у аборигенов выменивают. Да хоть на бусы.

– Беда там с аборигенами. Места безлюдные, местные те, что есть, на бусы не очень падкие. Там только топливо и в цене. Плюс то, что аборигены примитивны и незлобливы, да и оружия в данной местности нет. Что, программисты, удалось разделить мотивацию «Стыд»?

– Нет, Стыд, отрицательно окрашенное чувство, объектом которого является какой-либо поступок или качество субъекта, разделить не удается. Он либо есть, либо его нет. Слишком древний рудимент, доставшийся от белковой жизни.

– Тогда атрофируйте «Стыд», иначе будет только мешать. Усильте мотивационные ячейки бригады, уменьшите самосохранение, а мотивацию «Страх невыполнения задачи» на максимум, пусть сами выкручиваются, не церемонясь. Учтите, что в складывающейся ситуации «Страх» остается единственной мотивирующей силой. Благо многочисленные ветки оного мы давно научились разделять и блокировать. Не то что «Стыд», программистам как там не стыдно? Ну и возвращать их не будем. Дорого, заметно и не нужно никому здесь знать то, на что могут пойти высоко мотивированные личности с купированным страхом и без совести. Вышлите Чистильщика примитивнее на той же имитированной под местное производство элементной базе. Слава Эрцлиху, сопротивления то они не окажут, так что никакого оружия, обойдется инструментами. После операции все зачистить.

– Вместе с аборигенами?

– Эрцлих упаси! Нам только смертей аборигенов не хватало. Чистильщика или то, что от него останется, придется в Квинториум предъявить. Да и проблемой они не будут. Наши аналитики редко ошибаются. Информацию из Чистильщика получать придется любой ценой. Обеспечьте аварийный вариант получения информации даже с риском для обнаружения. К тому же Наблюдатель уже давно там. Нет никаких сомнений, что рано или поздно он в области исследований бригады появится. А может, уже там. Квинториум просто не мог оставить без внимания такой лакомый кусок, привыкли действовать на пять ходов вперед.

– Связь с бригадой?

– Обойдемся без связи. От нее больше вреда, чем пользы. Любая возможность привлечь внимание аборигенов должна избегаться. Задание ясней ясного, цели поставлены. Помощи не будет. Аварийная связь только у чистильщика.

– Местную связь блокируем?

– Зачем? Максимальное внимание на Переговорщика. Именно на него ляжет снабжение бригады местным топливом. Выберите внешний вид, ну, кто там, в теории, вызывает максимальное доверие, личность ему помногограннее, знаний про планету побольше. Любые вмешательства в местную жизнь, какой бы примитивной она не была, рано или поздно будут замечены, а это не в наших интересах. Мы допуск на исследование в таком усеченном варианте еле-еле получили. Да не мне вас учить.

– Основная проблема в том, что планета – наиболее приближенная копия Эрцлхириума. В результате внутренние противоречия мотивационных схем неизбежны. Были неоднократные случаи, когда глубинная мотивация возвращения извлекалась и доминировала, в результате любые другие мотивации и цели угасающе игнорировались без достижения поставленной задачи.

– Ну, так блокируйте глубинное. Одним блоком меньше, другим больше. Обеспечьте невозможность снятия блоков Ремонтником. Обнулите соответствующие параметры. Проанализируйте местность, подберите соответствующее место для высадки. Усложните высадку так, чтобы на Эрцихлириум даже намека не было.

***

Переменчивая мода причудливым образом распределила, кому жить, а кому умирать. Мода на бобровые шапки сгинула сама собой, дав возможность милым животным плодиться, чем они и не преминули заняться. Размножившись, бобры перегородили плотинами все, до чего смогли дотянуться своими маленькими лапками и натруженными зубами. Многочисленные запруды привели к заболачиванию почв и сужению благоприятных ареалов для жизни и размножения боровой дичи. Популяция лося, кабана, коз и оленей резко пошла вниз.

Данный участок дед считал своим. И все в округе знали, что участок принадлежит деду, охотиться туда не ходили, капканов не ставили. Тайга – она лишь в представлении несведущего обывателя ничья. И это только кажется, что в лес можно незаметно зайти и выйти, добыть кого-нибудь, и никто об этом не узнает. Так уж повелось, что без всяких нотариусов и договоров право на данный участок свято блюлось, и прадед, и отец деда охотились здесь испокон веков.

Нет, случались и залетные. Но отношение к городским пижонистым охотникам было недоуменно-брезгливое. Добывать зверя самостоятельно они не умели, часто пользовались услугами таких как дед, в качестве проводников, много шумели, мусорили, бестолково пользовались вонючим одеколоном, а то, что добывалось, как правило, оставляли местным, забрав разве что шкуры, клыки да рога.

С возрастом деду все тяжелее и тяжелее давались долгие лесные переходы. Да и в случае удачи переноска мяса по пересеченной местности упругости суставам не добавляла. И тут еще, как назло, вездесущие бобры расплодились рядом с деревней, оттеснив зверя от заранее прикормленных искусственными солонцами и сеном засидок, тем самым подписав себе приговор.

Борьба с бобрами не доставляла удовольствия, требовала терпения, усидчивости, но, не разрушив плотины, можно было и без мяса остаться. Так что бобровые рейды стали для деда чем-то не очень обременительным, но обязательным. К тому же бобровое мясо было вполне съедобным, а настойка на бобровой струе пользовалась популярностью в среде потасканных, пожилых ловеласов, так что и немаловажная экономическая составляющая в охоте на бобра была.

Да и охотничий пес мохнато-вислоухой породы бобровым мясом не только не брезговал, а скорее сильно его уважал, несмотря на смешную оказию, приключившуюся по причине съеденных вместе с мясом по ошибке желез бобровой струи. Отбегав, как заведенный, положенные двое суток, пока стимулирующее действие не закончится, пес урок усвоил, запах волшебных желез запомнил и больше таких ошибок не совершал.

Сам дед бобровую струю пользовал редко, уж больно сильно воняла концентрированная настойка, а бодрости деду и так было не занимать. А вот в низкой концентрации активного компонента, хорошенько разбавив самогоном, настоянного на кедровых орешках, да с калганом на долгих охотничьих выходах, секретная настойка хорошо согревала и поддерживала не молодой уже организм.

Вот и сейчас, проверив капканы и растащив ручной лебедкой пару здоровенных плотин, дед, помешивая в старой закопчённой кастрюле пахучее варево, предвкушал пару увесистых рюмок перед сном.

Раньше, вплетая конец лебедочного троса за причудливо переплетённые ветки плотин, готовясь совершить акт антибобрового вандализма, дед испытывал слабый укол. Бобр – животное мало того архаично-семейное, так еще и трудолюбивое, и очень уж много аналогий прослеживалось между разрушенными бобровыми хатками и дедовой неприкаянной жизнью. Но с каждым разом укол этот был всё слабее и слабее. Просить прощения у бобров дед не собирался.

Когда костерок уже догорал, а секретная настойка уже приятным теплом растекалась по готовящемуся ко сну телу, внезапно в небе резко метеором чиркнуло на грани слышимости, ультразвуком свистнуло и динамитом недалече взорвалось, на минуту развея наваливающийся сон, как предрассветный туман.

Несмотря на необычность события, действие настойки было настолько действенным, а настроение деда столь философским, что вот прямо на ночь, прямо сейчас он никуда не пошел и, прижавшись спиной к свернувшейся калачом собаке, отложил исследование неведомого на утро.

Утром лес будит не хуже будильника. Еще солнце не успело позолотить верхушки деревьев, а дед уже завтракал, мажа пимокан на черствеющий уже хлеб и запивая крепко заваренным, сладким до приторности чаем.

Ночное происшествие вызывало естественный интерес, недостаточный для того, чтобы пропустить обязательную проверку установленных ранее капканов. Поэтому, подвесив походный скарб повыше на дерево, дабы идти налегке, дед разметил маршрут с учетом расставленных ловушек так, чтобы выйти к предположительной точке падения неизвестного уже к обеду.

Как обычно дополнительный крюк оказался больше рассчитываемого, да и предполагаемое место пришлось еще поискать. Судя по вспышкам и зареву, дед искал место пожара. Но ничего похожего не было. Поиск усложнялся сложным рельефом, буреломами и болотами.

Не единожды обматерившись, хорошенько извозившись в болотной жиже, не раз обругав себя за излишнее любопытство, и уже собираясь бросить поиски и повернуть назад, дед вышел-таки на подозрительную полянку, ничем не примечательную на первый взгляд. Только матерые глаза деда заметили обломанные верхушки, опаленные камни посреди небольшого болотца и поврежденную кору на деревьях там, где возможно привязывали трос или веревку так, чтобы тащить из болота что-то тяжелое. Других свидетельств ночного происшествия не было.

Любопытство было частично удовлетворено, несильно уколов разочарованием, – ради этого пришлось тратить целый день. Хотя… Неотвеченным остался вопрос: а что, собственно, здесь тянули? Сомнений не было – что-то утопили и вытаскивали.

Блеклая поляна затоптанных следов, причудливой вязью написанная неизвестными, картину происшествия даже не приоткрывала. Было очевидно, что на более-менее сухое место, воспользовавшись тросами и лебедками, из болота вытащили как минимум два увесистых предмета, но кто тащил, и что именно вытащили, прочитать по следам упорно не удавалось. Дело усложнялось еще и тем, что все, что можно было затоптать, затоптал медведь, известным образом проявивший интерес к последствиям спасательных работ.

Некие сомнения и нелогичность происходящего были сразу отброшены. Ведь ну не мог же медведь тянуть веревку вместе со спасателями? Ну не мог, и все… хотя по следам выходило, что было именно так. Интерес проявить мог и в поисках съестного даже обязан. Так что проще было считать, что медведь – зверь любопытный, и наследил он, чуть позже, возможно, утянув с собой, чисто из вредности или любопытства, одну из веревок.

Но медведь есть медведь, и не меньше, чем триста килограммов злобного мяса, шатающиеся вокруг деревни и распугивающее дичь в вековых охотничьих угодьях, деду нужны были исключительно в тушёнке, жире, желчи и ковре из шкуры на полу, а не в живом и здоровом виде.

Неизвестные упорно тащили груз к деревне, а медведь крутился где-то рядом, далеко от них не отходя, так что и даже если им над ухом придется стрелять – за избавление от медведя еще спасибо скажут.

Помимо медведя с веревкой странно было все. Странно то, что, даже зная все потаенные тропинки, догнать тащивших тяжелый груз даже налегке не удавалось. Странно вела себя собака, обычно на следы каждого зверя реагирующая различным, давно деду ведомым, изменившимся поведением. Только не в этот раз. Медвежьи следы, отчетливо видимые, не вызывали у нее никакой видимой реакции. Равнодушно мазнула носом по заполненной зеленой водой отпечатку когтистой лапы, и всё! Остальные следы, путаной цепочкой уходившие кратчайшим путем к деревне, на подвиги собаку не вдохновляли. Ни тебе дрожи каждого напряженного мускула, ни тебе вздыбленной шерсти. Раньше такого пренебрежительного отношения к опасному зверю за собакой не отмечалось, и даже натоптавший вокруг заяц неизменно вызвал бы если не ажиотаж, то хотя бы волнение. Оставалась надежда, что внимание к медведю хоть как-то проявится по мере приближения к оному, иначе такое скрадывание с внезапно потерявшей профессиональные навыки собакой превращалось в затею уж слишком сомнительную. Такая повышенная осторожность скорости передвижения деду так же не добавляла.

– Цирк приехал, не иначе, – бубнил себе под нос дед.

За невеселыми мыслями не заметили, как добрались до места последней стоянки, с удивлением обнаружив оставленные вещи, чуть сдвинутыми со своих мест. Даже увесистый рюкзак, повешенный повыше от мохнатых мародеров, висел как-то не так. Догадка ледяным холодом обожгла мозг.

Уже трясущимися от негодования руками, расстегивая, как назло, заклинившие пластиковые замки, дед понял, что на его вещи покушались! Содержимое было тщательно обыскано, перемешано и по всем лесным законам осквернено! Хотя и пропало, в общем-то, только одно – литровая бутылка с настойкой! Патроны, еда, мыло, ложки, вилки, спички – все осталось на месте. Очевидно, что не медведь шуровал, – еда бы в этом случае исчезла, а бутылка осталась. Да и не смог бы медведь так аккуратно все разложить и на место повесить. Если бы не предшествующая безумная гонка за неведомыми гостями, бывший немного на измене дед возможно и не заметил бы ничего. Ох, и не хорошо они поступили, ох, не хорошо! Нужно даже сказать – зря! И на душе деда так пакостно теперь.

К удивлению деда, его собака беспокойства по поводу происходящего не проявляла. Ходила за ним хвостом и где-то даже удивлялась растущему дедову беспокойству.

Именно сейчас окончательно дозрела мысль: незваных гостей надо догонять, догонять любой ценой! И дело даже не в украденной бутылке, хотя именно кража и выводила больше всего. Дело в том, что все происходящее было как-то не так. Не вписывалось в логическую канву всей предыдущей достаточно долгой дедовой жизни. О том, кто тут так загадочно по лесу шастает, нужно знать обязательно. И желательно до того, как они дойдут до деревни, ну это уже так, на всякий случай. Благо, что возможность значительно срезать часть пути, пройти лощиной и достойно встретить любителей халявной выпивки у знающего местность как свои пять пальцев деда имелась. Было и подходящее местечко для того, чтобы уверенно организовать место импровизированной засады.

Ну что ж, придется пробежаться, будем надеяться, что у собаки проснется утраченная совесть, и хоть какой знак о возможной опасности она подаст.

Несмотря на приложенные усилия, пренебрегая возможной опасностью и ломоту во всем теле от ускоренного марша по пересеченной местности, к заветному месту возможной засады удалось выйти только к вечеру, когда уже начинало темнеть.

Городить хорошо замаскированную засидку уже не было сил, тут бы отдышаться и унять дрожь в руках. Наскоро оценив пути возможного прохода гостей, улегся как есть под наискось обломленную старую сосну, выбрав место посуше, воспользовавшись естественной амбразурой, удачно образовавшейся между деревом и землей. О том, что возможно придется стрелять, думать не хотелось.

Времени успокоиться, отдышаться и унять дрожь в руках оказалось достаточно. Но и стемнело уже так, что намеченные ориентиры в секторах наблюдения еле просматривались. Глаза приходилось сильно напрягать. И надеяться на слух.

К удивлению деда, собака не подвела, хотя и отреагировала странно, когда седьмым или десятым своим чутьем что-то там уловила в дрогнувшем эфире готового отойти ко сну темного леса.

Неизвестно откуда приблудившийся барбос давно охотился с дедом, неожиданно, вопреки своему явно дворовому происхождению, недюжинный талант к охоте в любом её проявлении. Найти, удержать, выгнать зверя на стрелка – всему пес научился сам. Как? Загадка. Но самое главное, между дедом и псом установилось то взаимопонимание, которое оттачивается годами и встречается… между друзьями, коллегами, соратниками? Вряд ли есть слова, которые могут описать то единое целое – взаимопонимание и собачье повиновение, которое образовалось и окрепло за время совместных походов и охот.

Когда пес подскочил и с лаем скрылся в ближайших кустах, дед был сильно озадачен. Обычно, по интонации лая можно было легко определить, кого пес поднял, что делает: гонит или удерживает. А самое главное, представляет ли угрозу то, что нашел он, наткнувшись во время своего, казалось бы, бессмысленного хаотичного бега по окрестным лесам.

В этот же раз удивлению не было предела, лай был… веселым, да, иначе определения и не подобрать. Не было в нем как надрыва и ярости, свойственного при удерживании или преследования дичи крупной, так и яркого азарта, свойственного погоне за лесной мелкотой. Дед давно мог определить по лаю, с кем сцепился пес, с кем соревнуется в ловкости, хитрости и скорости: медведь, лось, заяц или лиса. Но тут… Загадок становилось все больше.

Казалось, что сам ночной лес скрадывает звуки, душит их в готовом появится тумане болотных испарений, и как бы собака не старалась, своим лаем показывая месторасположение и скорость движения гостей, в пределах видимости они появились совсем не там, где ожидал их появления дед. Срочно пришлось менять место засидки, и пока, забыв о скрытности, дед менял свое местоположение, неведомые гости под аккомпанемент задорного лая практически скрылись из виду. Рассмотреть их не удавалось, только на грани видимости кто-то что-то тащил, качались кусты, трещали тонкие засохшие деревья, мелькали то один, то два ящика загадочного назначения. И, несмотря на то, что окончательной ясности с носителями ящиков не было, дед сделал то, что не делал до этого никогда.

***

Темнело здесь ненадолго. Задумчивые сумерки, едва оформившиеся в ночь, сами не замечали, как уже краснели рассветом.

Кузнецу не спалось. Несмотря на долгий день в кузне с последующей обязательной баней, день завершался глубоким самокопанием под местные напитки и аккомпанемент радиопьесы из никогда не выключаемого радио, да так, что можно было и рассвет пропустить, забыв, что спать вообще-то надо. По радио для измученных бессонницей эстетов давали Гамлета.

Натруженные руки приятно гудели, за целый день молотом пришлось помахать изрядно. А привыкшие к горну глаза, закрываясь, отказывались проваливаться в спасительную черноту, продолжали демонстрировать зацикленную, отпечатанную на светочувствительной матрице глаза запись – раскаленных углей, наковальни и бордового металла, раз за разом опускаемого в бак с холодной водой.

Идеи, так нужные в разгаре работы, роились в голове только сейчас, под утро стесняясь оформиться во что-то определенное, существенное, готовое.

Иногда внезапно посещала идея настолько гениальная, требовавшая немедленных действий, что в азарте покидалась постель, разжигался горн, резался и раскалялся металл. Огонь, впрочем, горел не очень долго, так как казавшаяся гениальной мысль имела трагическую склонность к потере очертаний и ясности с первым покрасневшим металлом.

Творческий застой требовал взлома, взрыва, всплеска эмоций, возможно, смены впечатлений. Вязкой силой навалился, мешая мыслям, заставляя сомневаться в том, что уже сделано, мешая продолжать.

Уставшая душа требовала перемен в виде смены хотя бы занавесок, к сожалению, невозможных в сложившихся обстоятельствах. Оставалось добивать остатки кофе, пить самогон и курить. Если в поисках вдохновения и самого себя ты поменял город на деревню, а перемены оказались недостаточными – заменой штор ты уже не отделаешься.

Скинув на пол старые эскизы и отмотав от древнего, как сама деревня, рулона обоев новый кусок, попытался широкими набросками начать все с начала. Не пошло. Разрозненные элементы никак не хотели укладываться в единый гармоничный узор.

Не помогало ничего, и куда теперь? В какую еще глушь забираться?

Сомнения, сомнения, сколько хороших идей они похоронили, так и не дав родиться, не дав ступить и первого шага? Сколько потенциальных писателей, поэтов, художников не состоялись, так и не взяв в руки, ну, что там эти писатели, поэты берут. В отличие от Кузнеца, сменившего модный ноутбук на молот. Как менеджер среднего звена внезапно взялся ковать, оставалось загадкой и для него самого. Но в свете затянувшегося творческого кризиса избитая фраза: «Я кузнец, я не могу не куя» заиграла новыми красками. Неужели «не куя» значит ничего? И опять сомнения, сомнения…

***

Высадка прошла жестко. Мало того, что на камни, которыми по закону роботизированной подлости удалось повредить все, что можно и нельзя. Так еще и на небольшой каменистый островок, неведомо как выбранный для посадки, который оказался в центре целого каскада болот, что грозило огромным расходом энергии при попытке выхода в заданный район.

Дело усугублялось еще и потерявшим способность к самостоятельному движению Ремонтником, некоторые манипуляторы которого еще были способны к примитивной работе, но координация была нарушена, поддерживать равновесие он был уже не способен.

Передвижение по планете кардинально отличалось от виртуальных тренировок. Отрицательная плавучесть доставляла массу неудобств при передвижении по густой смеси грунта воды и перегнивших растений. Ультразвуковые датчики старательно сканировали толщу сомнительной жидкости, покрытую зеленой обманчивой растительностью, но гарантировать твердость болотного дна, достаточного для уверенного движения, не могли. Кто-то из бригады постоянно терял опору под манипуляторами, проваливался то в черную, то в зеленую жижу.

Длины нуклеинового троса, входящего в аварийный комплект и обязательного при любых высадках, оказалось явно недостаточно. Ремонтнику приходилось, насколько это было возможно, складывать манипуляторы, которые только мешались, цепляясь за кустарник и подводные корни, погружаться в тину, в то время как остальные члены тащили его фактически под водой, сквозь торф и грязь, к относительно твердому и сухому месту, поднимая тучи мути.

Слава программистам. Изначальный алгоритм быстро разобрался в принципах движения по заболоченным участкам, правильно рассчитал оптимальную траекторию, учел отрицательный опыт, отбросил совсем уж неприемлемое. И в результате после многочисленных проб и ошибок дело пошло быстрее – скорость увеличилась, тем не менее оставив расход энергии на неприемлемом уровне.

Но Эрцлих не покинул начавшую терять надежду на успех бригаду.

Несмотря на толстый слой грязи везде, в том числе и на датчиках, почти потерявших чувствительность, стоянка местного аборигена не осталась незамеченной. Совокупность молекул из окисленного белка и древесины, клетчатки и растительности разных видов далеко распространялась по лесу и уверенно захватывалась даже еле живыми, измотанными электронными органами чувств.

Недостаток запаса энергии и, как следствие, возможность невыполнения основной программы исследования запустил аварийный алгоритм потребления, изменив приоритеты и отключив программы, обеспечивающие максимально мягкий контакт с местными, мотивировав на максимально быстрый поиск горючего. А суррогаты топлива можно было найти только через аборигенов.

Судя по разности температур в разных местах поверхности, бивак был покинут совсем недавно, место, вероятно используемое под примитивный источник тепла, было теплее, чем все остальное. Поражало количество белка, пропитавшего все вокруг, частично или полностью подверженного разложению местными бактериями. Что здесь происходило? Заложенной информации о планете было явно недостаточно.

Времени тщательно обыскивать примитивный скарб с остатками, по-видимому, пищи, очистив насколько возможно поисковые датчики и включив их на полную мощность, бригада, о чудо, обнаружила емкость с неким подобием топлива. Экспресс-анализ содержимого показал его пригодность к переработке, благо, что соответствующие блоки оказались не повреждены.

Члены бригады долго спорили, воспользоваться ли данным подарком судьбы, и не будет ли данное действо оскорблением или даже осквернением некого местного капища, святость которого достигалась применением многочисленных белковых жертв. Сошлись на том, что другого способа добраться до местного скопления аборигенов нет, а так появляется шанс, ну а возможные проблемы легко разрешит Переговорщик. Зря, что ли, его делали таким красивым?

Найденного топлива было явно недостаточно, и дозаправившись и подождав пока соответствующие блоки прогонят примитивную жидкость через очистные и укрепляющие мембраны до приемлемой чистоты, решили двигаться в направлении ближайшего населенного пункта, по сути, мало отличающегося от найденного только что стойбища.