Buch lesen: «Казус белли из-за двух ключей. Сборник исторических рассказов»
Дизайнер обложки Алёна Коссаковкая
© Александр Ралот, 2024
© Алёна Коссаковская, 2024
© Алёна Коссаковкая, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-0065-1388-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Александр Ралот
Казус белли1 из-за двух ключей
(из цикла «Неизвестные войны»)
«У России есть только два союзника – её армия и флот»
крылатое выражение, предположительно, принадлежавшее российскому императору Александру III.
***
Три года назад я написал рассказ «Восточная война»2, в нём я, как мог, рассказал о военных действиях на Камчатке, во времена глобального военного конфликта между Российской империей и коалицией в составе Британской, Французской, Османской империй и даже …Сардинского королевства! (1853—1856 годов).
Санкт – Петербург. Зимний дворец. Декабрь 1851 года
– Вы это читали? – обратился к министру иностранных дел самодержец, бросая на стол депешу русского посола в Париже графа Киселёва.
– О перевороте второго декабря?! – конечно, и, неоднократно. Осмелюсь высказать своё мнение. Сие донесение привело меня в восторг…
– Согласитесь, он же совершеннейший молодец, – перебил его Николай Первый, и подойдя к окну стал рассматривать снующих по площади людей:
– «Главное в том, что этот принц-президент истребил и революционеров, и ненавистных либералов»3.
– «Одним ударом Луи Бонапарт убил и красных, и конституционных доктринёров. Никогда бы им не воскресать!» – поддакнул царю министр.
Семь месяцев спустя
Донесения из Франции всё больше и больше расстраивали царя, его любимец,
победитель революционеров и всякого прочего сброда, более не желал довольствоваться тем, что получил; этому выскочке, теперь, потребовалась корона; правитель Франции отныне желал стать монархом «божьей милостью»!
– Ну, и что нам надлежит делать? – при этих словах Николай Первый вручил Нессельроде письмо, полученное из Вены от австрийского министра Буоля.
– «Признать Луи-Наполеона императором, увы, придётся. Однако следует дать понять ему: монархи других великих государств не считают его равным себе. Ибо новоиспечённый французский король – ненаследственный! Так как актами Венского конгресса далёкого 1815 года династия Бонапартов была исключена из престолонаследия!» – машинально прочёл тот и, выждав минуту, доложил:
– Наш посол граф Киселёв, несколько раз, в самых ласкательных выражениях, пытался отговорить Луи-Наполеона от этой опрометчивой затеи. Но, увы, безрезультатно.
– «Монархи божьей милостью» не могут его считать вполне равным себе.
Он, хоть и родственник того Наполеона, которого мой брат взашей выгнал из России и гнал аж до столицы Франции, но не может считаться монархом наследственным! – Николай первый поднял палец вверх и продолжил:
В акте Венского конгресса 1815 года чётко прописано, что династия Бонапартов исключается из французского престолонаследия!
Когда будете составлять ему поздравительное письмо, по поводу коронации, извольте употребить обращение – не «государь и дорогой брат», а «государь и добрый друг», и никак иначе!
Мы с вами не имеем права оскорбить память того судьбоносного Венского конгресса!
Январь 1853 года. Версаль. Собрание приближённых в Галереи битв.
Император Луи-Наполеон пребывал в прекрасном настроении. И повод для этого был, и ещё какой. Его дипломатам удалось уговорить султана Османской империи, Мехмеда Али-пашу отнять ключи от Вифлеемского храма (церковь Яслей Господних) и Иерусалимского храма (церковь Гроба Господнего) у греческой православной общины, которым те принадлежали не одну сотню лет, и демонстративно её тамошним католикам.
– Знатный щелчок по носу российского императора, заступника всех угнетённых православных! Впредь будет знать, кто ему «брат», а кто просто, «добрый друг» и это только начало! Вот увидите, я, вместе с вами, ещё возьму у него реванш, за Березину4 и за казаков в Париже! – произнеся эти слова как тост, он первым осушил свой бокал с шампанским, предлагая всем присутствующим немедленно последовать его примеру.
– И ещё: организуйте мне встречу с послами Англии и Сардинии, полагаю, что настала пора сколачивать коалицию для охоты на русского медведя.
Санкт-Петербург. Зимний дворец. Тоже время
– «Тем самым было грубо попрано закреплённое несколькими договорами право Российской империи на покровительство Православия в Турции»5, – Закончил читать свой доклад Карл Нессельроде и захлопнул папку и положил её на стол перед императором.
– И какие будут предложения? – буркнул Николай Первый, не поднимая головы и не отрываясь от чтения бумаг.
– Ваше Императорское Величество, полагаю, что проблема с ключами много серьёзней, чем кажется на первый взгляд, надо немедленно…
– Я не об этом вас спросил! Кого предлагаете послать в Стамбул? Чтобы он незамедлительно решил вопрос о скорейшей передаче ключей их законным владельцам?
– Наш посланник в Константинополе Владимир Титов в особом меморандуме на имя великого визиря убедительно доказал, что права Иерусалимской православной церкви восходят ещё к временам Восточной Римской империи. Более того, к документу были прикреплены более полтора десятка фирманов (указов), однозначно доказывающих права православных, верующих на две эти святыни…
– Вы меня слышите, князь? – император поднялся с места, – я ещё раз, повторяю! Кого, конкретно, пошлём к султану, для скорейшего решения этой проблемы?
Сдаётся мне, что война не за горами! Тем более что русская армия сильна как никогда, да и Пруссия с Австро-венгрией нас обязательно поддержат, зря что ли, наши бравые солдаты, несколько лет назад, подавили там Венгерский мятеж и спасли императора от позора, а, возможно, и от виселицы или новомодной гильотины. Да и Франция с Англией вряд ли за Турок станут заступаться, что им надо от «этого больного человека Европы6?!»
– Позволю предложить на должность нашего спецпосланника кандидатуру Александра Сергеевича Меньшикова, правнука того самого, Петровского – нерешительно предложил министр, полагая, что царь немедленно отклонит эту кандидатуру.
– Этого наглеца и нахала?! – на лице самодержца появилась улыбка, – ну, что же, пусть едет, и как можно быстрее. Я распоряжусь, чтобы ему, в качестве весомого аргумента выделили наш новейший паро-броне фрегат. А вы подготовьте для него подробные инструкции: вести себя во дворце султана предельно вызывающе и требовать… э… много чего, но в первую очередь… ключи от храмов!
***
И российский эмиссар в точности выполнил поручение. Сразу же, по прибытии в Стамбул, заявил, что восточный этикет его не интересует и снимать головной убор он ни перед кем, он не собирается, кланяться султану тоже.
В специально заниженную дверь, ведущую в тронный зал, вошёл, сильно накренившись назад, но всё же не наклонив голову, и с порога заявил:
– Российская империя уведомляет вас, что отныне все христиане, будь то православные, католики или протестанты, находятся под покровительством русского царя, и вправе требовать от него защиты, в случае любого, даже самого малого посягательства!
А не буде сие исполнено – то буде война!
***
Спустя три дня паро-броне фрегат, со всем дипломатическим корпусом на борту ушёл обратно в Россию.
Дипломатические отношения были разорваны, и российские войска вошли в дунайские княжества.
Крымская война началась.
1856 год. Версаль
Полномочный представитель России, начальник Третьего отделения Собственной её императорского величества канцелярии и шеф жандармов Алексей Орлов, расхаживал по роскошному залу, ожидая аудиенции у Наполеона Третьего.
Задача, которую поставил перед старым князем недавно взошедший на престол Александр Второй, была не из лёгких:
Во-первых, добиться подписания мира! Ибо Россия, почти что исчерпала ресурсы для её продолжения, и, во-вторых, – сделать так, чтобы цена этого мира Была, для нашей империи, как можно более низкой.
***
Несколько минут спустя он уже беседовал, тет а тет, с французским императором убеждая того, что врагом его страны является не Россия, а Англия, и чем больше заплатит его страна за мирный договор, тем более могущественнее, станет Великобритания! Вечный соперник, а зачастую, и враг всех французов.
– Ваше Высочество, ну, посудите сами, сколько раз великая Франция воевала с этими островными выскочками, только одна столетняя война чего стоила. Ещё ваш великий предок Наполеон Бонапарт начал свои походы лишь для того, чтобы создать континентальную блокаду, направленную против англичан…
– Довольно. Убедили, – оборвал его монарх, – можете мне поверить, на парижских переговорах, мои люди будут на вашей стороне! В старушке Европе в конце концов должно быть равновесие сил. Иначе всевозможным войнам не будет числа.
***
Через несколько дней в столице Франции был заключён мирный договор, согласно которому:
Россия обменяла захваченную у турок крепость Карс с «прочими частями оттоманских владений, занятых российскими войсками». (В прочие земли входили: Баязет, Ардахан, Кагызман, Олты и позиции в пять с половиной километров км от Эрзрума) на оккупированный Севастополь, балаклаву, Камыш, Керчь, Еникале, Кинбурн, «а равно и все прочие места, занятые союзными войсками»7.
Все военнопленные должны быть возвращены в свои страны.
России запрещалось иметь военный флот на Чёрном море. (К тому моменту его и так не было, он был потоплен в Севастопольской бухте, дабы не дать кораблям врага в неё войти!)
Каждая страна имела право иметь всего по два судна на реке Дунай.
Турция не имела права вмешиваться в дела союзников.
***
Статья тринадцатая запрещала также царю и султану создавать на побережье военно-морские арсеналы и крепости.
К этому судьбоносному документу также прилагалась конвенция о проливах Босфор и Дарданелы, подтверждавшая их закрытие для иностранных военных кораблей в мирное время.8
***
Английские газеты того времени писали:
«Мы, прочем, как и наши читатели, прочитав условия мирного договора, пребываем в полном недоумении, кто же выиграл войну, союзники или всё же русские?!»
Антиподы1
«Чины сделались страстию русского народа». Озабоченный лишь продвижением по службе, дворянин «входит в свет безо всяких основательных познаний, <…> всякая мысль для него нова. Он не в состоянии ни поверить, ни возражать»;
***
«В России домашнее воспитание есть самое недостаточное, самое безнравственное; ребёнок окружён одними холопами, видит одни гнусные примеры, своевольничает или рабствует, не получает никаких понятий о справедливости, о взаимных отношениях людей, об истинной чести»;
***
А так как в России всё продажно, то и экзамен сделался новой отраслию промышленности для профессоров»;
А. С. Пушкин. 15 ноября 1826 года. Село Михайловское.
На официальный заказ от императора Николая Первого2.
***
В 1831 год. В Государственный совет записка от императора Николая первого:
«О некоторых правилах воспитания молодых людей…»
***
Детей от 10 до 18 лет обучать только в России, а за нарушение лишать возможности поступать на государственную службу. Исключением может быть только разрешение самого Николая I по очень веским причинам;
***
С отъезжающих за границу брать подписку, что их дети не будут обучаться за пределами России.
21 апреля 1832 год. Зимний дворец
Сенатор Серге́й Семёнович Ува́ров уже в который раз, измерял шагами приёмную императора Николая Превого, дожидаясь своей очереди. Перебирал в уме все возможные прегрешения, за что мог быть вызван «на ковёр». Таковых не прослеживалось. Разве что некоторые стычки с поэтом Пушкиным, но ведь было за что. Нельзя же, всё как есть, спускать с рук, пииту, пусть даже и первому в империи!
Незаметно мысли перенесли его в далёкую юность. Вспомнилось как он, сын одного из адъютантов самого легендарного Григория Потёмкина, однажды взял да и изложил русскую национальную идею, состоящую всего из трёх слов: «Православие. Самодержавие. Народность». Много лет тому назад, именно он стал инициатором создания общества «Арзамас». Тогда в него вошли самые что ни на есть вольнодумцы, некоторые из которых позже примкнули к декабристам. И совсем ещё юный Пушкин не раз бывал на их заседаниях, помнится, читал сказку «Руслан и Людмила». А почему мы тогда назывались «Арзамасцы»? Ах да, вспомнил. В конце наших жарких споров всегда на стол подавали жареного гуся «По-арзамаски». Жаль, конечно, что в восемнадцатом году «Арзамас» развалился…
– Извольте-с пожаловать в кабинет! Его высочество вас ожидает – прервал его воспоминания секретарь, распахивая огромную дубовую дверь.
***
– Есть несколько вопросов, на которые я желал бы услышать ваш ответ, – при этих слова самодержец поднялся с кресла и подошёл к окну, взглянув на площадь и людей, снующих внизу:
– Итак, первое. Признайтесь честно, как вы относитесь к господину Пушкину и его сочинениям?
– Весьма положительно – без раздумья ответил Уваров, – год назад я перевёл на французский язык его поэтические творения: «Бородинская годовщина» и «Клеветникам России». За что получил от автора благодарность, следующего содержания: «Мне остаётся от сердца благодарить вас за внимание, мне оказанное, и за силу и полноту мыслей, великодушно мне присвоенных вами»3, – Серге́й Семёнович хотел ещё что-то сказать, но император его перебил:
– Достаточно, перейдём к следующему вопросу. Сколько лет мы с вами знакомы?
– Давненько, ещё ваш покойный брат нас знакомил, – нерешительно ответил Уваров, лихорадочно соображая, зачем император затеял этот разговор и куда он клонит.
Меж тем самодержец продолжал:
– Карамзин и Сперанский, и многие другие. Все, все горячо рекомендуют именно вас на эту должность.
– Кка-ку-ю?! – почему-то заикаясь поинтересовался сенатор.
– А разве я не сказал?! Сейчас поясню. Вся наша система образования ориентирована на запад. Учат из рук вон плохо! Настало время с этим что-то делать! Вот вам записка господина Пушнина, шестилетней давности, почитаете на досуге. Там, очень дельно, всё изложено. Посему я желаю, чтобы в нашей империи образование, наконец, стало системным и… патриотическим! Кому, кроме вас, сей воз тащить, не знаю. Подумайте и, соглашайтесь. Ныне министр народного просвещения в летах, немалых. С годик послужите его товарищем4, а потом, с божьей помощью, и возглавите всё ведомство!
С чего начнёте? Поделитесь с царём? – Николай Павлович подошёл к растерявшемуся Уварову и по-отечески его обнял.
– Надобно резко увеличить количество государственных гимназий. Далее – пришло время в Киеве открыть университет. Город развивается, следовательно, нужны местные образованные кадры. А в действующих университетах надобно увеличить штат профессоров, и в первую очередь наших, русских, но прошедших стажировку в лучших учебных заведениях Европы! Стране также надобны различные технические училища, коих по пальцам перечислить можно. И ещё обсерваторию, оборудованную по последнему слову техники…
– Ну, это вы уж лишку загнули, – Николай Первый улыбнулся, – казённые деньги да на заморские стекляшки?! Звёзды, что ль считать?! Впрочем, готовьте реляции, будем рассматривать. А сейчас ступайте с богом, я рад, что вы согласились взвалить на себя этакую ношу.
Уже стоя в дверях, Уваров обернулся, – и ещё цензура. Она должна быть закреплена за министерством.
– Но ведь есть же – Бенкендорф с его третьим отделением?! Или вы считаете, что он не справляется?! – хорошее настроение государя стало улетучиваться, и он насупив брови бросил:
– Пишите! Всё пишите. Если убедите – передадим и цензурный комитет в ваше ведомство. Была бы только от этого польза.
3 декабря 1832 года. Кабинет Уварова в Министерстве просвещения.
Серге́й Семёнович, в который уж раз перечитал письмо, пришедшее накануне.
«Президент Российской Академии А. С. Шишков обратился к членам Академии с предложением избрать в действительные члены Академии пять человек:
1) «Титулярный советник А. С. Пушкин
2) «отставной гвардии полковник» П. А. Катенин,
3) «директор московских театров» М. Н. Загоскин,
4) протоиерей А. И. Малов,
5) археограф Д. И. Языков.5»
В голове всплыла недавняя обида, заключающая в том, что этот кандидат в академики, минуя его ведовство, добился таки, разрешения на издание своей газетёнки «Дневник», в Министерстве внутренних дел!
Взял перо, макнул его в чернильницу, да так и застыл с ним. Решил ещё раз прочитать документ от начала до конца:
«Так как в голосовании этого предложения приняло участие менее двух третей членов Академии, в соответствии с Уставом остальным членам Академии были посланы извещения о произведённой баллотировке с просьбой «дабы благоволили прислать в Академию свои голоса в особой запечатанной записке»6.
***
«15 декабря 1832 года», – на этом документе всё же появилась лаконичная подпись Уварова: «согласен», благодаря которой, поэт Александр Сергеевич Пушкин стал действительным членом Российской Академии Словесности!
Четыре месяца спустя
Из распоряжения по Министерству народного образования:
«Первое. Творения академика Пушкина цензурировать «на общем основании», без всяких на то привилегий!
Второе. Исключить из поэмы данного автора восемь стихотворных строк. Без разъяснения причины!»
***
Поэт негодовал. И причина этого заключалась не столько в министре, сколько в издателе, которому текст был уже продан и за него получен нешуточный гонорар – по десять рублей за строчку! Творчество Александра Сергеевеча оценивалось весьма недёшево!
Министерство народного просвещения.
– Ваше сиятельство, Серге́й Семёнович, как можно-с, целых два катрена исключить, из самого Пушкина, – невысокого роста цензор, переминался с ноги на ногу и заискивающе заглядывал в глаза грозного начальника:
– Господи помилуй, ведь скандал будет аж на восемьдесят рубликов. Поэт такого ни за что не простит, до царя-батюшки самолично дойдёт…
– Угомонитесь! – Оборвал его Уваров. В этом здании за всё отвечаю я! И таково моё последнее слово! Коль он у нас первый поэт империи, то так уж и быть! Разрешаю публиковать сей опус, но только без этих строк! Так и передайте… Пушкину. Не нравится, пусть идёт, жалуется… хоть, – при этих словах хозяин кабинета недвусмысленно поднял палец вверх.
***
Александр Сергеевич встречаться с министром не стал, но придя к цензору потребовал, чтобы вместо вычеркнутых строчек, там были проставлены точки, в количестве равном исключённым буквам.
Пусть издатель заплатит мне за эти точки, коль я их сочинил, а вы вымарали!
***
Издатель выкладывать кровные рубли за знаки препинания – отказался.
Александр Сергеевич, на попятную не пошёл и своего добился. При помощи и поддержке друзей, и поклонников его таланта, поэма была напечатана, причём в первоначальном варианте, без какого-либо вымарывания неугодных цензору сток!
Но, после этого вяло текущая вражда между Уваровым и поэтом вышла на новый уровень.
Из дневника АС. Пушкина. «10 апреля (по новому стилю) «О проведённом накануне вечере у Уварова («скука смертная»! )
***
В светских салонах шушукались:
– Несмотря на всяческую неприязнь, наш Пушкин снизошёл до очередной встречи с министром. Хлопотал за Гоголя, хотел, чтобы тому предоставили кафедру всеобщей истории во вновь открывавшемся Киевском университете.
– И представляете, кафедру таки, предоставили, и даже в самой столице.
– А писатель, неблагодарный, маленько попреподавал, а потом взял да и уехал.
***
Пушкинскую «Историю пугачёвского бунта» Николай Павлович прочитал лично, откорректировал некоторые моменты и одобрил к публикации. Книга вышла в свет.
Но Уваров, где только мог, критиковал это издание:
– Как можно такое публиковать? Это же форменное безобразие! Вот ежели бы сей опус проходил через мой цензурный кабинет, то я бы ни за что! Невзирая на все прошлые заслуги автора!
Из дневника АС. Пушкина.
«Февраль 1835 года. « В публике очень бранят моего Пугачёва, а что хуже – не покупают! Уваров – большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении… Он не соглашается, чтоб я печатал свои сочинения с одного согласия государя! Царь любит – да псарь не любит!»7
Год спустя
В провинциальном Воронеже, тяжело заболел один из богатейших людей империи, граф Дмитрий Николаевич Шереметев.
Светских салонах начались пересуды на тему:
– Дни его сочтены и кому же достанется несметное богатство вельможи?
– У бедняги наследников, по прямой линии, не просматривается!
***
Уваров, женатый на одной из сестёр Разумовских, мать которой доводилась родной тёткой Шереметеву, посчитал себя претендентом на огромное состояние и приказал незамедлительно опечатать Петербургский дом Шереметева.
Рассуждал примерно так:
– Мало ли что! Пока будут хоронить покойного графа, да поминки устраивать, так и из имения вынесут всё самое ценное. С этой челяди – станется!
Однако граф Шереметьев внезапно взял да и… поправился.
Этим тут же воспользоваться Александр Сергеевич, сочинивший и опубликовавший оду «На выздоровление Лукулла».
***
А между тем наследник твой, Как ворон к мертвечине падкий, Бледнел и трясся над тобой, Знобим стяжанья лихорадкой. Уже скупой его сургуч Пятнал замки твоей конторы; И мнил загресть он злата горы В пыли бумажных куч.8
***
В обществе новое сочинение Пушкина произвела эффект разорвавшейся бомбы.
И без того натянутые отношения между поэтом и министром перешли в разряд открытого противостояния.
Министерство народного просвещения.
– Вызовите ко мне этого… Пушкина! Желаю объясниться с ним лично!
– приказал Уваров стоящему по стойке смирно секретарю.
– Осмелюсь поинтересоваться, – может быть всё же послать бумагу, с приглашением, посетить наше ведомство. Человек ведь известнейший, как бы чего дурного не подумал, – чиновник много лет служил в министерстве и боялся, что в случае чего, крайним могут сделать именно его.
– Делай, как велено! – или забыл, что за всё что здесь происходит, перед императором отвечаю лично… я!
***
О чём беседовали два этих антипода, нам доподлинно не известно. Но после их встречи, поэт обратился к всесильному шефу жандармов с письмом:
«Моя ода была послана в Москву без всякого объяснения. <…> Всякого рода намёки тщательно удалены оттуда. <…> В образе низкого пройдохи, скупца, ворующего казённые дрова, подающего жене фальшивые счета, подхалима, ставшего нянькой в домах знатных вельмож, и т. д. – публика, говорят, узнала вельможу, человека богатого, человека, удостоенного важной должности. <…> Мне не важно, права публика или не права. Что для меня очень важно, это – доказать, что никогда и ничем я не намекал решительно никому на то, что моя ода направлена против кого бы то ни было».
Министр просвещения также обратился к Бенкендорфу, прося у того защиты от зарвавшегося поэта, «нанёсшего ему оскорбление не столько частному лицу, сколько сановнику, занимающему крупный пост в государстве».
Пришлось Александру Сергеевичу отправиться на ковёр и к начальнику Третьего отделения.
***
«Александр Сергеевич! Я обязан сообщить вам неприятное и щекотливое дело по поводу вот этих ваших стихов. Хотя вы назвали их Лукуллом и переводом с латинского, но согласитесь, что мы, да и всё русское общество в ваше время настолько просвещено, что умеем читать между строк и понимать настоящий смысл, цель и намерение сочинителя!»9
***
После этого случая министр с поэтом более не разговаривал, но, затаив злобу, попытался отомстить Пушкину даже после его кончины.
***
Николай Первый узнав о последствиях дуэли, приказал издать, за казённый счёт, полное собрание сочинений Александра Сергеевича, а все доходы от продажи оного передать семье убиенного.
Уваров противиться воле государя не мог, но потребовал, чтобы каждая сточка будущих книг прошла через возглавляемый им цензурный комитет!
К чести самодержца – он повторного вымарывания текстов не допустил. Книги увидели свет в первоначальной редакции.
***
Прошли годы. Пушкина помнят все, Уварова – только историки. Но вот высказанная им триада «Самодержавие. Православие. Народность!». Нет, нет, да и промелькнёт на страницах журналов или всплывёт на каком-нибудь сайте, всё помнящего интернета.
1 – Антипо́д – противоположные, противостоящие.
2-https://dzen.ru/a/XDsiwmGtrQCq8A4
3-https://aif.ru/society/history/pravoslavie_
4 – В царской России «Товарищ министра» означало «заместитель министра».
5 – https://proza.ru/2019/08/04/1148
6 – https://proza.ru/2019/08/04/1148
7 – https://feb-web.ru/feb/pushkin/chr-abc/chr/chr-4523.htm
8 – https://www.culture.ru/poems/5021/ysclid=lynxy2ynu134648068
9 – https://dzen.ru/a/YGDLVL3lgBeqv5YV?ysclid=lymsykei8t565
Der kostenlose Auszug ist beendet.
