Buch lesen: «Театр полутеней. Современная проза»

Schriftart:

Фотограф Наталья Вахонина

ISBN 978-5-4474-5555-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бесконечный карнавал

Красота выше правды. Это действительно так. Известно, что правды нет, а красота – величина постоянная.

Ане было десять, когда родители погибли. Они жили в небольшом домике на краю оскудевшей деревни. Отец, мать и Аня. На уроке физкультуры дети прыгали через «козла», кто-то принес весть о пожаре. Дом сгорел вместе с родителями, они пили уже вторую неделю, так видимо ничего и не поняли, не успели понять, не смогли покинуть дом. Для этого нужно было встать, а сил не осталось.

Аню забрала бабушка, в районном центре у нее была фабричная квартира. Однокомнатная, на втором этаже. Крохотная кухня. Совмещенный санузел. В зале полированный стол, этажерка, сервант и кровать. За окном серые лоскуты частного сектора. После выхода на пенсию бабушка страдала одиночеством. Ане приобрели раскладушку. По ночам на крыше стоял кошачий визг. Лунный свет ложился на прохладный пол. Так они зажили вдвоем.

В девятом классе Аня внезапно, в несколько недель, сбросив надоевшую скорлупу, стала самой красивой девочкой среди старшеклассниц. Тонкая, гибкая, пушистые ресницы, нежный румянец. Серые глаза.

Соседом по парте объявил себя Сережа. Круглый отличник, но не из тех, не из «ботаников». Спортсмен, молодой бандит. Сын директора школы. На перемене, Крупенина больно ткнула в бок, нехорошо обозвала. На третий день Сергей вызвался проводить ее до дома. Возле подъезда схватил за локоть, развернув Аню к себе, и попытался поцеловать, вторая рука ощупывала грудь, ей стало страшно. Напрягая слабые руки, оттолкнула. И тогда он ударил. Очень сильно. В лицо. И ушел.

Неделю она просидела дома. Бабушка накладывала примочки, ругая скользкие зимние дороги и нерадивого дворника. Вернувшись в школу, за партою сидела одна. Сережа пересел к Лене Крупениной, волоокой и пышной девочке. Никита Суховей, бывший сосед Лены по парте, страдал теперь в самом углу класса, на «камчатке». Крупенина, поймав взгляд Ани, усмехнулась.

После третьего урока ее вызвали к директору школы. Красивый сухой мужчина, с благородной головой, пронзительные глаза.

– Расскажи, что там у вас случилось? Это действительно был мой шалопай?

Он очень пристально разглядывал, непозволительно пристально, и Ане стало неуютно.

– Да, это был ваш сын!

– Ну, хорошо, хорошо. Ты только не волнуйся, я накажу его по-своему. Мало не покажется! А ты, молодец! Смелая девочка! Иди, я разберусь с Сергеем.

Во время школьного новогоднего бала. Девочки красавицы. Мальчики кавалеры.

Аня шла по коридору, возвращаясь из туалета в зал. Навстречу быстро приблизились три фигуры в масках. Ловко зажали рот, схватили и втолкнули в класс. Щелкнул запираемый замок. Начали срывать колготки, трусики, завернули подол платья. Разжав губы, Аня схватила зубами чью-то ладонь и закричала так, как никогда не кричала до этого.

В дверь забарабанили, потом она вздрогнула и с треском распахнулась. Все увидели директора школы. Олег Львович тяжело дышал.

Кинув взгляд на Аню, он все понял. Прохрипел.

– Снимаем маски, господа. Теперь вам уже не отвертеться.

И в это время раздался голос Сережи.

– Зря ты так!

Потянув из кармана что-то черное, тускло блеснувшее, оглушил внезапно грохотом выстрела. Директор повалился через учительский стол, рухнул на пол. Кавалеры карнавала бросились бежать, сбивая стулья, мешая друг другу в проеме дверей. На звук выстрела мчались дети, преподаватели, коридор полнился многочисленными шагами и гудел от топота.

А она, стиснув зубы, плача, одевалась. И не сводила глаз с темного пятна, растекавшегося по линолеуму в луче света от распахнутой двери.

В тот же синий, предновогодний заснеженный вечер их взяли, троих одноклассников Ани. Прошла зима, состоялся суд, осужденные убыли под конвоем.

Три раза в неделю Аня навещала жену Олега Львовича. Женщина так и не смогла оправиться от постигшего горя. Аня прибирала квартиру, мыла горы посуды, готовила. Старалась не смотреть на фотографии. Старший Клёнов в черной рамке, младший с футбольным мячом в руках. Но глаза все равно смотрели. Ирина Владимировна тихонько плакала, куталась в шаль, когда девочке наступало время уходить.

Окончив школу с прекрасными отметками, Аня поступила в институт и уехала навсегда из среднерусского городка. Никита Суховей погиб в Афганистане, был захвачен в плен чуть живым, что не помешало душманам вырезать на его спине звезду. Крупенина работает билетершей в местном кинотеатре. Ждет своего Сережу. Напившись отвратительной водки по субботам с подругами, смотрит в окно. Где, как и сто, и триста лет назад, наметает огромные сугробы вдоль берега промерзшей реки. По ночам воет ветер, проносясь по темным, чернеющим улицам.

А утром, только погаснут бледные звезды на студеном небе, взбесившимися стаями, жутко крича, мчится вороньё, по одному, только ему известному, маршруту.

Звонок

Наутро по выходным Кузовкин любил пить чай. Горячий, с тремя ложками сахара. Кухонное окно глядело на прилегающий частный сектор.

– Кулачье недобитое!

Каждый раз шептал он, глядя сквозь мерзлое стекло на крепкие дома, огороды и заборы. Особенно раздражала колонка, где жители набирали воду в ведра и фляги. Сейчас она напоминала сверкающий айсберг. Стоял морозный декабрь. Бело, искристо, студено.

Над крышами струились вертикальные дымные столбы. Квартиру он получил два месяца назад, как молодой специалист.

– Мелко копаете! Секретарь горкома комсомола!

Но это уже тихо. Про себя. Чтоб никто не услышал.

Вода была в кранах. Холодная и горячая. От этого он чувствовал себя на высоте. Хотя дом был двухэтажный.

У соседей была дочь, десятиклассница. За тонкой перегородкой была ее комната, иногда слышался девичий голос. Кровать установил вплотную к стене. Представлял, что они спят вместе. Но она при встрече даже не здоровалась.

– Вот, юная стерва!

Раздался звонок в дверь. Распахнул. Цыганка, в полушубке, расписной шали, смугло-румяное лицо, и девочка трех лет перед ней. Закутанная в шерстяной платок поверх короткого пальто. Чулочки и легкие ботики на ногах.

– Добрый день, дорогой! Дай воды нам напиться!

Ребенок, глянув черными глазами херувима, пытался шагнуть за порог.

Кузовкин подставил колено, перекрывая проход, и брезгливо отстранив свое тело вглубь прихожей.

– Так колонка на улице! Не чай! Всем наливает.

Захлопнув дверь, застыв, услышал удаляющиеся шаги, детский плач. Усмехнулся. На столе его ждал остывший бокал.

– Сволочи! Весь кайф испортили!

Воры

Она мужеподобна, тяжело топая, движется по улицам. Больна позвоночником – следствие занятий борьбой в юности. Теперь полуразбитая развалина. Одевается невзрачно, безвкусно. Вместо прически остриженное гнездо.

Он меньше супруги на голову. На восьмом месяце беременности. Живот, слабые ноги, тусклое лицо.

В лихое время промышляли уходом за престарелыми людьми. Захватывая квартиры, вышвыривая стариков и старух на улицы. Торгуясь с покупателем жилплощади, врали, выкручивались, клялись, заглядывали в глаза. Втихаря пересчитывали деньги.

Учитывая его опыт секретаря заводского комитета комсомола, все складывалось удачно. Она была исключительно боевиком. Со всеми вытекающими. Копила свой личный опыт.

В прокуратуре. Милиции. Больницах. И прочая и прочая.

Пригодилось. Выставился на продажу детский лагерь. С банковским кредитом хапнули и его. Воровские привычки переползли на детей. Она заведует теперь пищеблоком, связями с Роспотребнадзором, прокуратурой, полицией, медицинскими учреждениями.

Врут, изворачиваются, грешат с подделкой документов, воруют детский летний отдых, детские души, доходы и продукты. Зиму она не работает, плата за квартиру, плата за обучение сына в Перми, за его снимаемую жилплощадь.

Дочь. Полная копия матери. Ничего девичьего. В гимназии ее презирают. «Оно».

– Будем звонить отцу?

Боевик задает вопрос девочке 7 лет.

Ребенок в слезах, дрожит, сжался в кресле от ужаса. Полчаса назад ее обидели мальчишки во время тихого часа. Она выбежала в коридор спального корпуса, пытаясь доказать, что все совсем не так. Пацаны убежали, а она была схвачена крепкой рукой.

Она прекрасно знает, как будет бить ее отчим по возвращению домой.

– Так мы будем звонить отцу?!

Голос зычный, дробящийся гневом. Здоровенная, неряшливая дама заглядывает прямо в детские глаза.

Все это происходит в наши дни. Во время тихого часа.

Вы обратили внимание, какая тишина?

Дубль

Две сестры. Разница в возрасте четыре года. Росли без драк, без дележа игрушек. Родители не баловали. Старшая первой вышла замуж. Свадьба, поздравления родителей, сестры, друзей и подруг.

Затем сумасшедший роман у младшей. То ли он сбежал, то ли она заигралась.

Правду знают только с ее слов. Замуж все – таки вышла. Время прижало. Возникла необходимость реабилитации общества. Без любви. Бывает.

Старшая, вырастив детей, безумно и слепо влюбилась, разрушая семью, впрочем уже разрушенную пьянством мужа. Пытается строить свое женское счастье. Там и любовь взаимна. Видимая издалека, по ауре. По глазам и дыханию.

Все, включая сослуживцев, родителей, просто знакомых, друзей знакомых, не вспоминаемых подруг, абсолютно все, кому совершенно нет дела до этого – клюют женщину со всех сторон. Исключительно в благих намерениях, желая добра.

Не принято радоваться чужому счастью.

Теперь младшая, в домашних разговорах, с родителями, в телефоне, на улице, хватая сестру за рукав.

– Что ты в нем нашла? Какая же ты дура! Какая любовь?

Не хочет счастья никому. Раз у самой не случилось.

И так в течение семи лет. Завидная настойчивость.

Горько

Село. Летний день. Безоблачное небо – той глубины, что бывает только в июле. В самом центре, среди запылённых автомобилей, брошенных на землю велосипедов, среди разудалого разгорающегося веселья.

– Нет, нет, ручку чуть – чуть влево! Прелестно, мадам! Изумительные туфельки! Ближе! Еще! Вот так! Теперь жених – улыбнитесь! Дорогой мой, не так, вы же не на похоронах, а на собственной свадьбе! Да бросьте вы эти никчемные условности! Обнимите и целуйте!

Неужели мне вас учить? Господи! Разве так целуют свою невесту? Глаза должны гореть! Ах! Какая свежесть лица! Стоп! У вас же галстук неправильно завязан! Сообщество дилетантов! Вот так! Здесь подтянем! Пиджак на одну пуговицу! Платочек на кармане уголочком! Вы не стесняйтесь, я – профи! Могу всё! Ха-ха-ха! Ну, это не к месту, извините. Становитесь лицом ко мне! Так-так. Тени! Ракурс не тот! Повернитесь влево! Вот! Теперь целуемся! А, чёрт! Чья собачка?! Уберите её сейчас же! Какая мерзость! Ни какого такта! Молодые! Смотрим на обьектив! Невеста! Поправьте ей фату! Цах-цах! Нет! Придётся продублировать! Жених! Возьмите её за руку! Она не кусается! Поверните к себе! Восхитительно! Обнимайте правой рукой! Минуточку! Я должен видеть манжет на вашем рукаве! Отлично! Отбросьте фату! Это же не простынь! Немного! Чтобы сохранить загадочность! Боже! Какой профиль! Замечательно! Наклон головы! Ну, целуйтесь же! Максимум романтичности!

Цах-цах.

В черном костюме, среди раскалённого дня, с мокрой прядкой жиденьких волос, с тонкой шеей и нервными руками, неуклюже двигаясь вокруг неопрятного фонтана, куря папиросу одна за другой, соря пеплом по растрескавшемуся асфальту и рассеянно, невпопад улыбаясь – на пике своей бесталанности. Фотографии его не в цене. Слишком неприятно, вглядываясь в них, вспомнить блеклого, кричащего мужчину, в изношенных ботинках, в несвежей рубашке, с тонкими рыжими волосами на бледных запястьях.

Да и дело совсем не в этом. После свадьбы – жизнь начинается.

Дождь

Утро. Дождливое, тёплое, напоенное запахом молодой листвы и мокрого асфальта. Пронизанное насквозь грохотом и шелестом капель по крышам домов, по многочисленным зонтам прохожих, с весёлым журчанием струй из водостоков, юрких ручейков. Облака так низки, тяжелы влагой, что с трудом переваливаются через кровли многоэтажек. Всё мокро, блестяще, с радостным ощущением новизны после долгого и холодного апреля.

Вспыхнул красный сигнал светофора. Мимо замерших автомобилей по пешеходному переходу хлынул спешащий поток, дробясь отражениями в мелких лужах; куртки, плащи, зонты, торопливый шаг. На противоположной стороне улицы, напротив Драмтеатра выпорхнула из тесноты маршрутки девушка. Лёгкое пальто, голова раскрыта, волосы волною стекают к плечам, туфли на высоком каблучке на стройных ногах.

Какая – то хрупкая и трогательная в этой хрупкости. Зонтика у неё не было, и она стремительно побежала вдоль здания театра. Зажегся зелёный, я повернул вслед за ней, понимая, что укрыться от дождя незнакомке не удастся – театр в это время ешё закрыт, а площадь перед ним омывается с неба; и деревья, и лужайки, и скамейки, и дорожки со сверкающей красной плиткой.

Поравнявшись, остановил машину, отворив переднюю дверь.

– Садитесь, прошу вас, иначе совсем промокнете!

Она быстро взглянула на меня, чуть склонив голову.

– Спасибо!

Подобрав намокшие полы пальто, опустилась на сиденье, осторожно прикрыв за собой.

– Скажите, куда вам? Я отвезу.

– А у вас есть время? Дайте мне подумать.

Вынув носовой платок из сумочки, промокнула щёки и лоб – движением к вискам. На волосах блестят дождинки. По-весеннему возбуждена. Красива и молода. Запах женщины. Стучали капли по капоту и крыше, струйками стекали по лобовому стеклу, дождь становился сильней. В девичьих глазах, с той изумительной азиатской раскосинкой и долгими ресницами, замирала тревога. И я терпеливо ждал.

– Какой негодяй!

Воскликнула она, сжимая кулачки. Повернувшись ко мне, прошептала.

– Можно попросить вас?

– В разумных пределах, конечно.

– Нужно вернуть мой зонтик.

– И где же он? Что-то случилось с вами сегодня утром?

– Вы понимаете, я хотела снять жильё, позвонила вчера вечером по объявлению, а сегодня отправилась по адресу. Мне всё понравилось, и светлая комната, и большая просторная кухня-столовая, и чистота. Хозяин долго наблюдал за мной, а перед моим уходом вдруг сказал, что у него одно только условие – приходить ко мне ночью, иногда.

Она сверкнула глазами. Губы задрожали.

– Я так разозлилась, бросилась вон и забыла свой зонт в прихожей.

– В следующий раз никогда не ходите по адресам в одиночку. Это чревато последствиями. А зонт мы вернём, говорите адрес. Заодно посмотрим на стареющего ловеласа. Только поднимусь я к нему один, вы подождёте в машине.

Через пять минут мы остановились возле дома, где по моим сведениям проживали работники милиции-полиции.

– Номер квартиры?

– Сорок третья, вот в том подъезде.

Я вышел из машины, охваченный дождём, набрал номер на домофоне.

– Я по объявлению. Можно посмотреть квартиру?

Поднялся на третий этаж. Стряхнув с себя влагу и причесав волосы, позвонил. И сразу узнал его. Невысокий, остроухий, с бесцветным бобриком на круглой голове, с короткопалыми руками. Халат и тренировочные штаны. В прошлом году, будучи инспектором, он остановил меня на въезде в город. Скучающе-постное выражение лица, постукивание жезлом по ноге в измятых брюках. Излишне внимательно просмотрел документы. Обошёл дважды машину. И выписал штраф за забрызганный задний номер, до самого конца всей этой клоунады надеясь на подачку, но я выдержал. Ситуация меня забавляла.

А за четверть века до этой встречи на автостраде, мы были вместе в учебной роте перед отправкой в Афганистан. Правда, он был в составе второго, соседнего по размещению в казарме взвода, но я его запомнил. А вот он забыл, или старательно делал вид, что мы не знакомы. Бесцветный ничего не умел, и не хотел. Второй взвод бегал четыре раза в неделю шестикилометровый кросс с полной боевой выкладкой, в то время когда остальные в роте отдыхали. Зачет времени на финише, как известно, проводится по последнему из подразделения. С ним старались говорить, били, не давали воды и оставляли без ужина, отнимали сигареты – он отстранённо улыбался и чего-то ждал. Все уже догадывались о его роли в сумасбродной игре с реальностью.

С полигона, где проводились стрельбы, второй взвод обречённо возвращался на учебный пункт бегом, из под касок стекал пот и высыхал белыми пятнами на гимнастёрках – взводный изгой не попадал в мишени. Пули взрыхливали песок или уносились в раскалённое небо. Взвод наливался злобой. Невыносимая жара добавляла особой прелести в бесконечный марш-бросок.

А закончилось до мерзости банально. Приехал его папа, полковник, работник военкомата, отставник. Результатом приезда – стал отъезд отпрыска домой. Ребята облегченно вздохнули.

Ещё никто не знал, что через год из этого боевого взвода в живых останется только 11 человек.

С древних времён война неравнодушна к юности.

И вот мы наедине, лицом к лицу. Я знал, что его недавно выгнали из ДПС за неблаговидный проступок, что крепкий, здоровый мужик сидит дома, изредка промышляя частным извозом.

– Тут моя племянница зонт оставила!

Я шагнул в раскрытую дверь, он отпрянул. В глазах мелькнул страх. Испугался, что она рассказала мне всё? Увидел уютно стоящий возле вешалки зонтик. Взял его в левую руку. Он переминался с ноги на ногу, сопел и отводил взгляд. Было слышно, как по подоконникам барабанит дождь. Барабаны судьбы! Вспомнил я фильм из детства с таким названием и вспыхнул решимостью.

– Учебку в Душанбе помнишь?

Зрачки его расширились. Теперь он не сводил с меня глаз.

– Почти все ребята твоего взвода погибли, а ты сбежал, сволочь!

И не давая ему опомниться, со сладострастием врезал ему в скулу. Некрасиво завалившись на пол в угол прихожей, сбив по пути пуфик и неуклюже пытаясь удержаться на ногах, хватая рукой воздух, снизу, с шипением, ожидая, что будут бить ещё, закрыв лицо.

– Я не мог! У меня аппендицит болел!

– Зато они не знают, что такое боль! И от племянницы привет!

Я вышел под низкие облака и подставил лицо свежим прохладным каплям долгожданного мая.

Директор культуры

Ей 36. Чопорность с неопрятностью – невероятная смесь. Директор сельского клуба. Родилась в этом же селе, но, получив какое никакое образование в училище культуры областного центра, смотрит на односельчан сверху или сквозь них.

Будучи невысокой, постоянно ходит на каблуках, даже в туалет, расположенный в дальнем заснеженном углу.

Всем своим поведением и речью навязчиво лепит из себя аристократку. Не подозревая о том, что именно аристократы французского двора, не моясь месяцами, попросту выливали на себя и одежду немыслимое количество ароматизированных эссенций. Она же делает это интуитивно.

Купленную зимой шубу сняла, когда стало неудобно в ней перешагивать через майские лужи.

Речь высокопарна, запутана, сложна для восприятия. Голова ее забита до краев словами и фразами, услышанными по ТВ.

«Мы двигаем культуру». «Объем неохватной работы» – тут уж без комментариев.

Лицо киношное. Таких актрис брали на роли правильных девочек в советских фильмах. То есть живущих по установленным правилам. И настучать куда надо, и на кого надо. И без всякого секса. Но зато, краснея лицом, выступить на собрании и заклеймить, то есть заклевать, за неблаговидный поступок всякого инакомыслящего.

Заметив детей, катающихся с ледяной горки – «Сплошной неадекват»!

У самой двое. Результат гражданских браков. Мальчики, 7 и 12. Небо и земля. Старший спокойный, учтив, скромен. Младший, по взгляду, повадкам и разговору – будущий бандит. Домашнего хозяйства ни какого. «В земле пусть крестьяне копаются»

Работу клуба ведет по-паучьи, докуметально. «Главное – своевременные отчеты, мы с массами работаем».

В магазине въедливо проверяет упаковку сметаны. Продавцы сельмага вздрагивают при ее появлении. Напряжены, в ожидании провокаций.

Курит. Утонченные дамские сигареты и щелчок зажигалки. Вся в движении. Все видит и слышит. Успевает ответить всем или заткнуть рот оппоненту, не оборачиваясь. Вульгарна, самолюбива. С налетом площадного хамства.

А сейчас перевернем, читатель, бинокль. Взглянем на то, чего не видят жители поселка. Они знают, что иногда, на выходные, она с детьми уезжает в город. Отдыхать. Многие этому откровенно завидуют. От неведения.

Следующий по списку «гражданский муж», живущий городской сутолокой.

Семья. Жена и дочь 7 лет. Что он им лжет в конспиративных целях?

А сколько энергии, эмоций, переживаний, хлопот, телефонных звонков, вранья, сумрачных тайн этой чужой семейной жизни. Какая тема для драматурга!

Купил для селянки комнату в малосемейке. Ремонт, мебель, пластиковое окно, металлическая дверь. Две кровати для мальчиков.

На ночь она исчезает, возвращается рано утром. Чаще – пьяна. Теперь говорит исключительно матом, даже с детьми. Курит в коридоре. Стучит в дверь к подруге, просит сбегать в магазин. Опохмеляются. Снова курят, уже вдвоем. Потом валится спать. До вечера. Выход в ночь.

Круг второй. Выходные закончились. Ранним утром, первым автобусом – домой.

Ярко накрашенная, с помутневшими глазами, сигарета в пятнах губной помады, кричит с надрывом – «….вашу мать, бегом, а то опоздаю на работу». Мальчишки напуганы поведением матери, спешат впереди нее с сумками. Снег, холодный ветер. До автовокзала еще очень далеко. Она еще тысячу раз объяснит им, что необходимо сказать по приезду домой, если кто спросит.

Когда же она, настоящая? И помнит ли она себя – такой?