Buch lesen: «Свободный заключённый»

Александр Киреев

Schriftart:

Руководитель литературного агентства «Авторский метод» Ксения Михалкина

Редактор Ирина Глаголица

Корректор Мария Корниенко

Дизайнер обложки Инна Северина

ISBN 978-5-0064-8665-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Я написал эту книгу, потому что мне было больно. Я больше не мог держать эту историю в себе. Однажды, абсолютно без навыков писателя, я сел за стол и начал выпускать наружу всё, что давно зрело внутри. Всё происходящее в книге – это события из моей жизни. Каждый эпизод. Каждый диалог. Каждый герой.

Моя любимая жена помогала мне и была моим вдохновением на протяжении всего процесса написания книги (пусть так будет всегда!). Я благодарю тебя, моя любимая Пи.

Я посвящаю эту книгу своим родителям, которые сделали всё, что было в их силах, чтобы я стал тем, кто я есть. Моя дорогая мама, моя богиня, подарившая мне жизнь, хочу, чтобы ты знала, как сильно я тебя люблю.

Мой отец, мой бог, вдохнувший жизнь в меня, хочу, чтобы ты знал, как сильно я люблю тебя.

Мой дорогой читатель, прошу тебя: несмотря ни на что, в любых обстоятельствах всегда оставайся собой. И помни, что в этом и есть твоя сила. Твоя честность – это твой ориентир и компас в этом мире. Твоя любовь – это твоя движущая сила. Делай, что должен, и будь, что будет.

С уважением, Александр Киреев.

Глава 1. Выбор

Москва, станция метро «Улица 1905 года». Наше время

Вся комната пахла тобой. Обволакивающий, манящий, возбуждающий аромат женщины пропитывал мою холостяцкую однушку. Нотки твоего запаха летали в воздухе, оседая на постельном белье, моей одежде, шторах и обоях. Частицы тебя оставались на каждой вещи, к которой ты прикасалась.

Я стоял в дверном проёме спальни и смотрел на тебя. Аромат затмевал мой разум, и я безвольно подчинялся ему. Ты лежала, как всегда, в самом неестественном для сна положении, словно кто-то или что-то заставляло тебя принять его. Хотя я ничуть не удивился бы, если бы узнал, что ночью в тебя действительно вселяется некая сущность и вытворяет всё это. Может, это был бог, а может и нет. Неважно. Сейчас важно только то, что мне хорошо с тобой, чертовски хорошо.

Словно специально позируя, ты лежала, слегка прикрывшись одеялом. Сонный и расслабленный, я уже был голоден и пожирал тебя взглядом, запоминая каждый сантиметр твоего тела. Невесомые, аккуратно вылепленные пальчики ног перетекали в лёгкие стопы идеальных размеров. Точёные голени и приятные на ощупь упругие икры. Полные жизни и страсти бёдра, словно созревшие фрукты, дурманили сладкими манящими формами. Изгиб гибкой талии, обхватывая которую, я легко поднимал тебя одной рукой.

Уверенные плечи царицы и смело выступающая аккуратная грудь.

Ты лежала лицом вниз, и было хорошо видно одно из моих любимых мест твоего тела. Изящная линия, соединяющая шею и плечи. Она поразила меня ещё при первой встрече. Тогда я подумал, как здорово будут смотреться на твоих аккуратных ушках длинные серьги. Эта линия напоминала правильно очерченную геометрическую гиперболу. Каждый раз, когда на рассвете я открывал глаза, то видел этот идеальный сглаженный угол, нарисованный самым искусным Творцом и воссозданный Богом.

Секретов этого места было много. Глядя на него, я любовался твоим врождённым изяществом. Подходя сзади, я нежно прикасался носом к той его части, где гладкая кожа переходит в шёлковые волосы. Я захлёбывался от удовольствия, и руки сами начинали скользить по твоему телу. Тогда в порывах страсти я сжимал твою шею, ощущая всю хрупкость и силу, текущую по ней. Бесконечная энергия жизни лилась через неё бурным потоком сильной реки. Сверху вниз и снизу вверх, не встречая ни малейшего сопротивления на своём пути. И мне хотелось напиться этой рекой, утолив свою жажду. А потом войти в неё полностью, и, омыв себя, научиться дышать под водой.

Не сумев сдержаться и в этот раз, я достал телефон и сфотографировал тебя. Видимо, я боялся, что всё это временно, и хотел запечатлеть такие моменты не только в памяти.

Мы встречались чуть больше недели, и каждый из нас ещё держал маску пристойности, оставляя скрытое под ней для самого себя. Ещё на первом свидании мы признались друг другу, что не ищем серьёзных отношений. Это было очень удобно. Я думал, что как обычно зайду в комнату, но дверь за собой до конца закрывать не стану. А как только что-то пойдёт не так, я спокойно выйду через эту незапертую дверь.

Со мной часто бывало такое. Особенно когда я чувствовал, что всё приобретает серьёзные обороты, и мне нужно раскрыться и довериться человеку. С кем-то меня хватало на год или два, с кем-то на неделю или месяц. Но каждый раз меня что-то останавливало. И я отказывался по-настоящему идти в глубину отношений. Может быть, я был не готов, а может быть, моя чуйка подсказывала, что ещё не время. Я не боялся отказываться от хорошего, потому что в глубине души верил, что могу обрести лучшее.

Помню, за несколько секунд до того, как нашёл тебя на сайте знакомств, я впервые озвучил вслух то, чего действительно хотел. То, о чём всегда мечтал не для кого-то, а для самого себя.

Я хотел быть счастливым. Быть рядом с женщиной, с которой можно наслаждаться жизнью.

«Хочу любить и быть любимым!» – сказал я вслух, сделал вдох, чуть прикрыл глаза и с выдохом открыл их. Это сработало мгновенно. Я наугад провёл вверх по экрану смартфона и из сотни сообщений и неначатых переписок увидел тебя. Изучив фото, я произнёс лишь одну фразу: «Хочу её!»

Уже вечером следующего дня мы сидели в уютном кафе.

– Я не люблю банальные разговоры об увлечениях, погоде и прочей ерунде, давай оставим это другим, – с уверенностью произнесла ты.

– Хорошо, я тоже не люблю тратить время впустую. О чём ты предлагаешь поговорить?

– О том, что по-настоящему важно.

– Дай угадаю. Секс?

– Да, именно о нём.

– Мне уже это нравится, – ответил я, чувствуя лёгкое возбуждение в теле.

Меня покорила твоя открытость. Лёгкость и умение озвучивать то, чего действительно хочешь. Смелость произносить то, что нравится и что хотелось бы попробовать. Ты не говорила о прошлом, тотально находясь здесь и сейчас. В тот момент я ещё не мог до конца поверить, что ты чётко знаешь, что тебе надо. Меня поразила эта соединённость с собой. Так мог говорить человек, изучавший себя долгие годы. Монах, который десятки лет сидел в уединённом храме высоко в горах Непала, но не юная москвичка, которая была на 11 лет младше меня.

«С ней я могу быть собой», – яркое осознание промелькнуло у меня в голове. Я смогу раскрыться полностью и быть честным до конца. Она примет всё и поймёт. С ней я смогу всё, чего захочу.

Ты проснулась и, нежно улыбнувшись, не говоря ни слова, поманила меня к себе. Весь день мы наслаждались друг другом, много болтали и смеялись, пытаясь понять, сколько нам ещё суждено быть вместе. А вечером, взявшись за руки, пошли гулять. Город дышал неприветливой прохладой, тлеющее солнце только создавало видимость тепла. Нам было всё равно, внутри согревало зарождающееся, доселе незнакомое чувство. Оно окрыляло, наполняя желанием дышать чаще, говорить искреннее, слушать чутче, прикасаться нежнее.

Я по привычке корчил из себя супергероя, которому неведомо чувство страха, искренне считая, что любить мужчину можно только за это. А когда ты спросила, боялся ли я чего-то в жизни на самом деле, я вдруг на секунду осёкся и замолчал. Я почувствовал, что тебе действительно было важно то, что я говорил. Перед глазами промелькнули мелкие обрывки памяти, и я не стал их озвучивать сейчас, как не озвучивал сотни раз до.

Тогда я подумал, неужели именно тебе я смогу открыться и рассказать если не совсем всё, то хотя бы какую-то часть? Потом посмотрел на твоё юное, местами детское лицо и промолчал. Мы направились домой, ты что-то говорила, я что-то отвечал, но в моих мыслях, не переставая, звучал твой вопрос.

Уже дома, выпив по бокалу вина, мы, обнявшись, стояли на балконе и в лучах заходящего солнца слушали дыхание друг друга.

– Ты так и не ответил на мой вопрос, – неожиданно произнесла ты.

Я знал, что это за вопрос, поэтому не стал делать вид и переспрашивать, а, сделав глубокий вдох, просто начал говорить. Точнее, говорил не я. Я только открывал рот, наружу сами собой медленно выходили тяжеловесные слова, которые многие годы копились внутри, трамбовались, уплотняя чувство боли и одиночества. Эти пережитые, но не прожитые мною эмоции и чувства со временем стали твёрдыми, как гранит. Плотно уложенные друг на друга, эти гранитные плиты формировали высокие стены, которые разделяли меня и весь мир. И чем дольше я не признавал их, тем плотнее становилась моя внутренняя крепость, в которую я заживо замуровал сам себя.

Спёртый воздух собственноручно возведённой гробницы отравлял лёгкие. Тусклый свет, едва попадающий внутрь, практически не освещал и не грел неживого пространства. Я как будто умирал изнутри.

Но именно в тот момент, когда я, заживо погребённый, перестал издавать звуки жизни и уже был готов водрузить последнюю надгробную плиту, появилась ты. Что-то мгновенно изменилось, пространство расширилось, воздух и свет попали внутрь, появилось место для глубокого вдоха, а вместе со вздохом родилась вера. За верой появился голос. Выкарабкиваясь из недр моих похороненных воспоминаний, он гулко зазвучал.

– Знаешь, я редко чего-то боялся в жизни. Хотя, наверное, по-настоящему я испугался один раз, осознав, что все мои предыдущие страхи были просто лёгкими испугами.

В 6 лет двое врачей держали меня за руки и ноги, а третий специальным устройством открывал мой рот, чтобы вырвать зуб.

В 9 лет на моих первых соревнованиях по Армейскому рукопашному бою меня трясло как в лихорадке, но не из-за страха перед соперником, а по причине жуткой, парализующей стеснительности. Я боялся, что люди будут смотреть на меня, и я могу что-то сделать не так.

В 11, когда шли стенка на стенку с ребятами из города, мои ноги не слушались, а колени подкашивались от страха.

В 17 я боялся, что не донесу ту бабку, которую сбила машина на моих глазах. Её нога болталась в неестественном положении, заливая кровью колготки. Я тащил её в травмпункт на руках, напрочь забыв о том, что 10 минут назад мне самому там зашивал руку пьяный хирург.

Я вспомнил эти и многие другие эпизоды, в которых я думал, что боюсь, и понял, что это были лишь проверки, испытания, подготовка в некотором роде. Затем я погрузился в то самое воспоминание…

То, что я услышал несколько секунд назад, заставило меня испытать все те предыдущие страхи, многократно перемноженные друг на друга.

Я словно видел себя со стороны.

Я стоял молча, смотря на ледяную металлическую решётку, которая разделяла меня и моего адвоката. Он что-то продолжал говорить, но я уже не слышал его слов. Я слышал звон. Гулкий, протяжный, въедливый звон, заполняющий собой всё вокруг.

Очнувшись, я с силой переборол его и повторил слова адвоката:

– Четыре статьи?

– Да.

Тишина и звон где-то глубоко внутри.

– И я могу получить по 20 лет за каждую?

– Да, – сухо ответил он.

Тишина и звон поднимались всё выше.

– Значит, я выйду, когда мне будет 100 лет?

И снова эти проклятые звон и тишина. Адвокат молчал. Потом он начал было говорить про условно-досрочное, но осёкся, а после паузы сказал:

– Алекс, им ещё надо всё это доказать, а пока у них мало материалов на тебя.

Я не знал, что сказать в ответ и что делать. Что тут можно сделать? Я закрыл глаза и на секунду представил, что могу никогда больше не выйти на Свободу. Что если никогда больше я не пойду туда, куда захочу и всю свою оставшуюся жизнь проведу взаперти? И вот эта ледяная металлическая решётка будет разделять меня и весь мир… Я представил, как буду взрослеть, а потом и стареть в стенах какой-то американской тюрьмы и там же закончу свои дни. Одинаковые дни несвободного человека. Представил, что будущего у меня нет.

Я часто вспоминал и до сих пор вспоминаю этот момент, когда на меня нападает грусть или тоска. Я же могу идти туда, куда хочу, делать то, что мне нравится, жить так, как мне хочется. Этого ли не достаточно, чтобы быть счастливым?

Выдавив то, о чём молчал уже давно, я с опасением и внутренним чувством вины поднял глаза, ожидая твоей реакции, и спросил: «Ты уверена, что хочешь слушать дальше?»

Твои маленькие нежные руки лежали на моих, твой взгляд был пропитан теплом и любовью. Твоё внимание и участие обволокло всё пространство комнаты. В то мгновение я понял, что ты готова принять меня полностью и впустить без остатка. Со всей болью, страхом, слабостями и несовершенством прожитой жизни. Именно в тот момент я осознал, что стою перед выбором. Раз и навсегда захлопнуть не до конца закрытую дверь, нырнуть в эти отношения с головой и… будь что будет. Или по привычке выйти, когда станет страшно.

Ты чуть слышно сказала: «Всё хорошо, продолжай». И я продолжил, сделав свой самый важный выбор.

Глава 2. Зверь

USA. New York, Manhattan. MCC – тюрьма. Десять лет назад

Ледяной холод решётки пронизывал меня насквозь. Бесчувственные пальцы рук побелели, но упрямо продолжали сжимать стальные прутья. Выстуживая тело, холод медленно проникал внутрь. Он карабкался по венам, направляясь к сердцу. Я точно не помню, сколько тогда простоял без движения, услышав слова адвоката. Может быть, минуту, а может и десять.

– Эй, Бро! Бро! – внезапно раздался голос, внушающий доверие. Этот голос звал меня, словно он был голосом свыше. Я слышал его, но не оборачивался.

Как-то раз в интервью одного заслуженного советского артиста цирка я прочёл фразу, которая показалась мне очень важной: «Искренне улыбаться, радоваться и громко смеяться может только человек, глубоко познавший боль и лишения судьбы». Услышав новость о том, сколько мне грозит, я был готов утратить всякую надежду на жизнь, но вдруг встретил именно такого человека. Это был Боря, но американский криминальный мир знал его по прозвищу Beast, что значит Зверь.

Голос повторил:

– Бро, ты чего там залип?

Вынырнув из своих дум, я оторвал взгляд от решётки, еле разжав руки, и медленно повернулся. Напротив меня на скамье сидел мужчина лет тридцати пяти.

На первый взгляд он напомнил мне киноактёра Джейсона Стейтема, но намного крупнее. Весь его внешний вид говорил об огромной силе внутри. Как будто тело было нужно ему, чтобы сдерживать эту мощь. Развитая мускулатура буквально надрывала оранжевый тюремный костюм, в который он был одет.

Лицо человека – это книга его жизни, на которой отпечатывается каждая новая глава. И сейчас я читал эту книгу, не сводя глаз. Лысая, гладко выбритая голова, двухдневная щетина от уха до уха. Каменный волевой подбородок рискового человека, привыкшего идти напролом. Прокачанные трапеции плавно переходили в могучие плечи боксёра-нокаутера. Он сидел без движений, но на его предплечьях вздувались змеями вены. Спокойные серо-голубые глаза смотрели на меня как-то по-отечески добро, изучая, с интересом и без агрессии.

На его правое плечо опирался другой заключённый, тоже атлетично сложенный, но меньших размеров. Он испытующе глядел на меня хитрыми и цепкими глазами мангуста. Смутило меня лишь отсутствие расстояния между этими двумя. Так могут сидеть либо подружки, либо братья, подумал я и попытался не думать о первом.

– Бро, я подумал, ты будешь стоять так вечно. Твой адвокат ушёл несколько минут назад, – произнёс тот, что был больше, ровным голосом с заметным акцентом человека, долго жившего в Америке.

– Меня Борей звать, но все знают как Beast. Это мой брат Рома. Мы братья Лисянские, может слыхал.

– Александр, – выдавил я из себя и направился к металлической скамейке, стоявшей у противоположной стены. Сев на неё, я ощутил, насколько сильно устал. Слишком много событий за последние сутки. Арест как в голливудском боевике, когда меня приняли прямо в самолёте, вылетающем в Россию. Деловые серьёзные лица и значки FBI, тугие наручники и растянутые плечевые связки от вывихнутых назад рук. Новость, которую сообщил мне несколько минут назад адвокат. Глаза медленно слипались, и я начинал проваливаться в вязкую, болотную жижу сна. Небезопасная обстановка и чувство тревоги пару раз будили, и мне удавалось открыть глаза. Но видя на противоположной скамье так же спокойно сидящих братьев, я почему-то чувствовал, что могу отпустить контроль.

– Ты русский? – я еле расслышал вопрос уже знакомого мне голоса.

– Да.

– Первый заход?

– Да.

– Боксёр? – спросил Боря, видимо, обратив внимание на мой ломаный нос.

– Да нет, шахматы, шашки.

– Понятно, – улыбнулся Боря. – Наш человек.

– Покемарь, братец, мы присмотрим. Всё будет ровно.

Поблагодарив взглядом говорящего, я ощутил невыносимую тяжесть всего тела и в секунду ушёл в глубокий, но тревожный сон. Тогда я ещё не знал, что именно этот человек сыграет решающую роль в моей тюремной одиссее. Именно он станет для меня воплощением Будды, Ганди и богатыря Пересвета с картины Авилова. Добрый, открытый, всегда улыбающийся человек по прозвищу Зверь.

Сон, больше похожий на бэдтрип, затягивал, петлял, жонглируя событиями и воспоминаниями из прошлого. Запах пачек плотно сложенных зелёных банкнот. Водка, льющаяся через края стопок, и потные рукопожатия. Сбитые костяшки на обеих руках и похмельная боль в висках. Лживо улыбающиеся доступные девчонки на моих коленях. Лай собак и я, бегущий по железнодорожным путям где-то в Бруклине. И посреди всего этого Мама. Она молча сидела за старым круглым столом на кухне нашей квартиры в Иркутске. За окнами была темнота, лишь свет качающихся от ветра фонарей показывал крупные, быстро падающие пуховые снежинки. Такие снежинки бывают только в Сибири. Вьюга усиливалась. На маминых плечах уютно висела старая, изношенная и затёртая бабушкина кофта. Мама подняла взгляд от книги и посмотрела на меня. Её ничего не выражающие глаза начали медленно наполняться слезами. Слезами, которые бывают только у матерей, переживающих за своих детей. Чистые ручьи слёз текли по маминым щёкам, капали на стол, а со стола на пол.

Я стоял в коридоре и смотрел на неё, не решаясь уйти. А когда коснулся ручки входной двери, то услышал мамин голос и ту фразу, которую я повторял в своих мыслях сотни раз и однажды произнёс ей вслух. Она прозвучала остро, пройдя через рёбра и уколов меня в самое нутро.

«Женские слёзы стоят недорого», – сказала мама мои слова не своим голосом. Я зарычал от боли и ударом локтя вышиб входную дверь, проваливаясь в темноту зимнего города.

Очнулся я от боли в правом виске. Видимо, уснув сидя на скамье, завалился на бок и ударился головой о железную поверхность скамьи. От резкого пробуждения я не сразу понял, где нахожусь, потребовалось несколько секунд. Да, это был не сон. Я был всё там же, в камере какой-то американской тюрьмы. Меня подняли двое братьев.

– Саша, ты давай поаккуратнее, а то только залетел, так уже левый боковой от скамейки пропустил, – с улыбкой сказал Боря.

– Вырубило, – ответил я.

– Ничего, неделю-другую в двушке отоспишься, а потом в общую переведут. Даст Бог, там и свидимся.

Не успев толком ничего понять, я услышал, как меня позвали на выход, и пошёл к открывшейся решётке. Братья проводили взглядом. Боря поднял левую руку с сжатой в пудовый кулак ладонью и приподнял её к подбородку. Я узнал этот жест. Точно так же сделал мой тренер Хасан, когда пару лет назад на чемпионате по тайскому боксу я опустил левую руку и тут же был наказан быстрым правым боковым в открывшуюся челюсть. Я пропустил этот опасный удар, и меня повело. В глазах потемнело, но я собрался и не подал виду. Соперник не понял, что я еле стою на ногах. А вот Хасан всё понял. Поэтому и поднял левую руку, прижимая кулак к челюсти: «Держи защиту, будь начеку!» Тогда это помогло мне выстоять, переломить ход боя и выйти в финал. Что поможет мне выстоять сейчас, я не знал.

Глава 3. Крестик

Три охранника: один впереди, двое позади. Они долго ведут меня по коридорам. Руки туго перетянуты наручниками за спиной. Сдавливает лёгкие запах бетонных плит, в которых напрочь отсутствует свобода.

Бесконечные повороты тюремных лабиринтов и решётки. Они повсюду. За каждым поворотом, на каждом этаже, каждые несколько шагов нам преграждают путь решётки из толстых, потёртых стальных прутьев. За ними всегда стоят охранники. Видя нас, они поднимаются, нажимают на кнопку, расположенную на стене, затем раздаётся противный ржавый звуковой сигнал, и решётка со скрипом открывается, пропуская нас ещё глубже в утробу тюрьмы.

Кажется, это длится целую вечность. В момент, когда я утрачиваю глупую надежду запомнить путь, мы входим в серую, плохо освещённую комнату. По бокам стоят тёмные железные стеллажи с коробками. В центре стол, за ним человек с пустыми глазами и таким же лицом. Он протягивает мне пустой контейнер с фразой: «Раздевайся и положи все свои вещи сюда». С меня снимают наручники. Минутная пауза, я начинаю раздеваться, испытывая дискомфорт. Остаюсь в одном нательном крестике. Меня дотошно досматривают. Чувство унижения перетекает в неконтролируемую агрессию.

– Это тоже сними, – произносит человек, сидящий за столом, указывая на крестик.

– Не буду, – упрямо отвечаю я.

– Тогда это сделаем мы, – доносится голос одного из охранников где-то сбоку. Он резким движением срывает с меня крестик и кидает в контейнер с вещами. Рефлекторно дёргаюсь ему навстречу, но мне тут же преграждает путь увесистая дубинка другого охранника. Упёршись в грудь, она лишает всякой воли. Трое охранников вокруг, человек с пустым лицом за столом и я. Все они в одежде, а я без неё. Стыд и унижение парализуют. Я стою молча, смотрю на крестик в контейнере.

Мне было 19, когда я решил покреститься. Не знаю, почему вдруг это желание пришло ко мне. До этого мы с парнями из зала иногда помогали одной церкви. Хасан, наш тренер, звал нас на разные церковные праздники, и мы послушно ходили. Носили воду, кололи дрова, но не из-за веры, а для того, чтобы угодить жёсткому тренеру. Тогда я не понимал, зачем всё это.

Парни шептались, что он сам прошёл несколько войн и тюрем. Но зачем это нам? Как-то раз он предложил покрестить меня, я отказался. Всем своим нутром я чувствовал сопротивление. Я называл это осознанным выбором и силой, а сейчас понимаю, что это была всего лишь гордыня. Слабость признать, что есть что-то выше, что ты не Бог, а всего лишь человек.

В тот зимний день я вышел из дома, взяв с собой сделанный на заказ крестик. Мастер отлил его из моей детской серебряной ложки. На улице была трескучая сибирская зима. На чистом голубом небе ярко светило солнце. Холод был такой, что дышать, не прижимая перчатку к лицу, было невозможно. Мороз пробирал насквозь, но меня это только бодрило. Сев в заранее прогретую машину, я поехал в ту самую церковь, нашёл батюшку и попросил покрестить. С тех пор крестик я никогда не снимал. Почему-то это было важно для меня.

Сейчас я снял крест. Точнее, с меня его сняли. Будто что-то хрупкое, едва уловимое оборвалось во мне. Больше нет оберега. Нет студёного кусочка сибирской церкви, сложенной из вековых бревен, стоящей на холодном солнце под чистым голубым небом.

Одетый в jumpsuit, тюремный комбинезон из грубой ткани, я направился в свою первую камеру. Сквозь коридоры и решётки я погружался в брюхо тюрьмы, становясь её частью. Она начинала медленно проглатывать меня, как делала это с каждым. Тщательно пережуёт, обглодает до костей, переварит и выплюнет изувеченным. Или всё обойдется? Я старался не думать.