Buch lesen: «Золотой запас Колобка – 2. Сборник»

Редактор-составитель Александр Чумовицкий

Корректор Ольга Сиротина

Оформление обложки SergioNik & Pixabay.com

ISBN 978-5-4493-2157-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От составителя

Неисчерпаемы запасы историй в сусеках и амбарах Колобка. Каким бы числом не ограничивался набор классических сюжетов – оставим эти подсчеты Борхесу, Польти, Букеру, пусть спорят между собой, – но мы-то знаем, что наши герои (и авторы) совершенно непредсказуемы. И на извилистых тропинках новых приключений хорошо известных всем персонажей каждый следующий шаг ведёт к множеству совершенно неожиданных, порой очень крутых поворотов.

Никто заранее не знает, куда приведут героев причуды авторской фантазии, из какого сюжета в какой занесёт их. Доподлинно известно на текущий момент лишь одно – второй сборник Товарищества Добрых Некромантов, оживляющих сказочных и приравненных к ним литературных персонажей, явно не будет последним, ведь закрома ЖЖ-сообщества kolobok-forever.livejournal.com не только не пустеют – они продолжают пополняться.

Александр Чумовицкий

Юлия Артёмова

Колобок

 
Вот жил на свете Колобок,
Себя не сознавая.
Но, повзрослев, он шепоток:
«Вселенная большая!», —
Услышал из неявных сфер
И счел его за правду,
И, чуждый вежливых манер,
Родную бросил хату.
«Я в дебри сумрачных лесов, —
Промолвил, – нынче ж еду,
Меня взрастивших стариков
Оставив без обеду».
И бабка хлещет валидол,
И дед достал заначку,
Припадки, слезы… словом, фол,
Нечестный метод, значит.
А этот просто взял – ушел,
Смеется он, не плачет:
«Меня домашние мои
Сожрут, и не моргая,
А здесь я на свободе и
Качусь себе, играя!»
Не сказка это вовсе, но
И здесь нужна мораль,
У нас кончается кино
И вывод дать пора.
Не сказка это вовсе, но
И здесь нужна развязка:
Его сгубило не вино
(ведь детская «не сказка»! ),
Не экология, не блуд,
Не меч и не топор,
А, коль ученые не врут,
Естественный отбор!
Его прельстили чем ни весть
Коварные леса,
Где Сциллой – зайка и медведь,
Харибдою – лиса.
Не от себя мы со всех ног
Бежим, а от проблем,
И вслед несется все одно,
Что, мол, «тебя я съем!»
Наш дом – всегда надежный тыл,
Возьми на карандаш!
Он дома б тоже съеден был,
Но – после «Отче наш»…
 

Поздравительное
(К юбилею сообщества kolobok_forever)

Колобок теперь еще круглее, —

потому что отмечает юбилей.

И спешат его поздравить с юбилеем

Дед Мороз, Русалка, Берендей,

Гномы (семь), и все двенадцать братьев,

и неорганический Голем,

Бабариха – злая баба-сватья,

Буратино, надоевший всем.

СМС летят из Зазеркалья,

из страны Ивана-Дурака,

Королева отпустила Кая,

чтобы смог поздравить Колобка.

Мальчик Нильс, его товарищ Мартин,

и Алиса, и Чеширский Кот —

мир, не существующий на карте,

Колобку гигантский смайлик шлет.

Эту дату только месяц разделяет

с той, что славит каждый христьянин!

Пусть он ежегодно воскресает

силой наших скромных писанин!

Сфинкс в сапогах

 
Наш папа крупный был делец,
Он нажил состояние.
И был не жлоб, а молодец —
Составил завещание.
Когда же в лучший мир ушел
Отец наш, Котов Влас,
Нотариус его прочел
Всем нам. И нас потряс.
 
 
«Отходит вилла, корабли
И фирма «Русский квас»
Плюс 45 гектар земли
Старейшему из вас»…
Братану среднему – завод
And many useful things…
А мне достался… только кот —
Лишь кот породы «сфинкс».
 
 
Я в детстве умный был малыш
И сказки все прочел.
Вот и подумал я: глядишь,
Из зверя выйдет толк.
Еще получат по усам
БратьЯ-капиталисты
(тогда я в сказку верил сам,
И счастье было близко)…
 
 
Я верил: зверь сей не простой,
Но надобен подход,
Тогда и будет пир горой,
И вилла, и завод…
Себя вел с ним я как лиса —
То грубо, а то сладко…
Когда ж начнутся чудеса?!
В чем, сфинкс, твоя загадка?!
 
 
Фелиофобию превозмог,
Хоть с детства ей подвержен,
И пару раздобыл сапог
Плюс что-то из одежды,
Ведь это надо ж понимать:
Животному без меха
И в зимний час несдобровать
И летом не до смеха!
 
 
Вот отступили холода,
Животное в порядке,
Но постучалась в дверь беда
И мне пришлось несладко!
Мне кредиторы в дверь стучат,
Невеста нос воротит…
Но я не плачу – ровен час,
И все уладит котик…
 
 
И я взмолился пред котом:
«Спаси меня, о, зверь!
Будь человеком – не скотом,
Ведь твой черед теперь!
Тебе я справил сапоги,
Вскормил и обогрел.
Теперь я в *опе. Помоги!
Ты помни о добре!»
 
 
Ни слова кот не произнес —
Он не был полиглотом, —
Лишь мышку мертвую принес
(он их ловил, но плохо)…
И вот сидим с ним у окна —
Тоска и нищета…
Какого ж ждал же я рожна
От лысого кота?!
 
 
Я мышь зажарил на огне
(коту досталась ножка,
Ведь он товарищ верный мне!).
Так Человек и Кошка
Друг другу больше, чем родня
Пришлись в моем рассказе.
Отец обогатил меня,
А тех двоих – ни разу!
 

Энтомологическая компиляция

Зеленым был, зеленым и остался

Кузнец степной, прыгун лихой.

Зачем, зачем ты Жабе повстречался?

Зачем ты стал ее едой?

Ты жил в траве, не трогал и козявку

и лишь травой одной был сыт.

Но мир есть зло, и вот тебя на завтрак

съел земноводный паразит…

Взроптали мухи и стрекозы,

клещи, жуки и мошкара…

Шмели, цикады, шершни, пчелки, осы

и все подвиды комара

и гнус, не проглотив обиды,

суд учинили мировой:

«Смотрите, мошки:

Жаба нынче сыта,

но сыта нашею ценой!»

А Жаба, жалостно: «Ребята!

Простите мне проступок мой!

В одном, в одном я только виновата:

что не питаюсь я травой.

Ведь смертен всяк. Всему приходят сроки,

и Кузнецу пора пришла.

И горьки мне, досадны мне упреки

Я всю весну еды ждала!»

Но нет прощенья хищным тварям —

всем тем, кто умерщвляет плоть!

Кузнечик был такой чудесный парень!

Поступок жабий очень плох!

И взвыла степь. В рыданьях бьется Муха.

И милый стрекот заводной

уже не потревожит больше уха…

А вывод: хищников долой!

Призыв

(Опубликовано в сообществе в качестве реплики в рефлексивной дискуссии)

 
Некроманту добрым быть повадно
(так нам модератор наказал),
так зачем же гибнут все повально?
Так зачем опять рыдает зал?
 
 
Повезло мячу и Буратино —
на руку им физики закон.
в остальном же – грустная картина,
трудится без устали Харон.
 
 
Но поверь, без нас ему работы
уготовила с лихвою злая явь.
Персонажей не жалеешь – хоть его ты
пожалей, трудов ему убавь.
 
 
Тот, кто об утопших стих слагает,
тот, увы, отнюдь не утопист.
И пускай уж лучше их считают
Повар, Вор, Жена и Пианист…
 

Портрет Деревяна Грина

Жила Ольха. И ей досадно было,

что каждой осенью случалось ей желтеть.

И, словно дуб над чьей-то там могилой,

вдруг возжелала вечно зеленеть…

Узнала как-то: есть один кудесник —

рисует он природу всю подряд,

и все, что им написано, чудесным

каким-то образом всю зиму свой наряд

хранит нетронутым. Цветут осины,

и в кленах жаворОнки шелестят,

зато на нарисованных картинах

они все лето голые стоят!

И вот, желая изменить свою судьбу,

Ольха к художнику направила мольбу:

«Шишкин, ты же кисти маг великий!

Сделай, чтоб я вечно зелена!

А взамен на Севере пусть Диком

облетает медленно сосна!

Быть, признаюсь, голосеменною

я мечтала с саженца времен,

чтоб весной и летом и зимою

мой наряд был сочен и зелен!»

«Что ж, извольте, – отвечает мастер

и садится сразу за мольберт. —

Все, как говорится, в нашей власти…»

И в карман тайком сует конверт,

Что ольха ветвями протянула,

зная про художника нужду.

И творец, на миг не встав со стула,

долго воплощал ее мечту.

«Все, готово дело. И отныне,

ты вовек не будешь облетать,

и пернатых к югу провожать

будешь ты зимой – лишь на картине».

«Вот спасибо! Ты волшебник, Шишкин!

Вечную весну даруешь ты!..

Но откуда на бутонах шишки?!

Где мои привычные цветы?!

Где мои любимые сережки?

Где мой славный опылитель шмель?

Ты, похоже, надо мной смеешься,

а с меня сошел моментом хмель:

Только дятлы – мои гости-птицы,

и не тянет ветви дуб-сосед

мне навстречу, чтоб не заразиться,

ведь меня замучил короед…

А еще, намедни я слыхала,

скоро грянет праздник-Рождество

и таких, как я, падет немало!..

Возврати мое мне естество!

Ты сожги картину в печке пылкой,

И ко мне вернется мой наряд!»

Шишкин же ответил ей с ухмылкой:

«Живописи, детка, не горят!»

Наталья Аюпова

Лесные хроники

«…у ба-а-а-бушки се-е-е-еренький ко-о-о-злик», – неслась над лесом пьяная песня.

«Опять поросята гуляют, – печально вздохнул волк. – Козлик! Козел он был, никому прохода не давал, задирал встречного-поперечного».

«Б-а-а-абушка ко-о-о-озлика…»

Да уж, старая коза избаловала сыночка, не работал, целыми днями по лесу шатался.

«…Напа-а-а-ли на ко-о-о-злика се-е-е-рые во-о-о-олки…»

Да никто на него не нападал, все обходили десятой дорогой, в город он подался, бросил козу с семерыми козлятами. «В кино, – говорил, – сниматься буду».

Снялся в эпизоде. Сериал по телевизору был, как волк-мент, работающий под прикрытием, гонялся за зайцем-наркодилером. Уж где только этот заяц наркоту не прятал: и в воздушном шарике и в горшке с цветком. Но так искусно втирался в доверие, что волку никак не удавалось поймать косого.

«…Остались от ко-о-озлика…»

А ведь и эту песенку поросята сочинили, ишь горланят. Ладно бы только песни орали, а то еще газету издают. Сорока у них – корреспондент. В лесу всем известно, что глупая птица сорока, да, мало того, врунья, каких поискать.

Давеча забежала девчонка в лес, маленькая, в красной шапочке, мать безголовая к бабушке послала. В лесу лихого народа хватает, вон, дровосеки всякие шастают, того гляди, ребенка обидят. Проводил к бабушке, поговорил, чтобы одну не отпускали, мало ли что. А в газете прописали… тьфу!.. вспомнить противно.

Или тут на днях малыш, кругленький – колобок колобком – горланил: «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…» Попытался поймать, да куда там. Хорошо лиса – верная помощница, уболтала, вернула домой.

А когда козлик-козел в кино подался сниматься и козу бросил, зашел к ней волк, порасспрашивал, как и что, сынка ее старшего пожурил, чтоб мамке помогал, а не к поросятам прибивался, поправил забор покосившийся, а в газете что было… Эх!

Да и про лису-помощницу недавно статья была, что, мол, у вороны из клюва вырвала кусок сыра. У вороны! Да эта ворона сама чего хочешь вырвет у кого угодно, но своего не отдаст.

А всё почему на него, волка, напраслину возводят. Его дело – за порядком следить. Зашел к поросятам, вежливо постучал в дверь, поговорил, попросил по-хорошему, чтобы ночью под окнами похабных песен не горланили, а они в газетенке своей прописали, что он в их дом ломился и еще два дома по ветру разметал. А были ли те домики? И почему только два, писали бы сразу – четыре. И это – свободная пресса?

Волк тоскливо посмотрел на восходящую луну и завыл.

Один день из жизни сказочного короля

Король был мрачен. Он стоял у окна, смотрел на падающий снег и думал о том, что во дворце стало ужасно тихо с тех пор, как Принц и Золушка уехали в свадебное путешествие. Вдруг в комнату вошел, даже вбежал Первый Министр:

– Ваше Величество, посол Тарабарского королевства аудиенции просит.

– Да что ему надо?

– Известно, что – Прумпурляндску волость требуют…

Король побрел за мантией. Гардеробной с недавних пор стала заведовать мачеха Золушки – да, да, ее так и не удалось выгнать из королевства.

Она всегда ворчала на короля: «Ходют и ходют!..», «У меня обед!», «По описи выдано: мантия – одна, шуба – одна, сдаете одну мантию, где шуба?» А шубу король пожаловал очередному витязю, случайно забредшему в это сказочное королевство. Витязь был странно одет, была у него при себе и тигровая шкура, но в шубе все-таки зимой удобнее, да и теплее.

Сидя на троне, король с тоской смотрел на посла, выписывающего ногами фортеля и приговаривающего: «Прумпурляндска волость, Прумпурляндска волость…»

– Шиш вам, а не Прумпурляндска волость, – вдруг с вызовом произнес король и вышел из тронного зала. Он хотел сказать что-нибудь покрепче, но в последний момент вспомнил, что это все-таки дипломатический прием.

Пыльная мантия давила на плечи. Король снял ее, отнес обратно в гардероб.

«Зачем им эта волость? – думал король. – Там ведь растительности нет, ископаемых нет, населена роботами».

Прумпурляндской волостью в королевстве называли завод, выпускающий все на свете: сапоги-скороходы, гусли-самогуды и прочую сказочную дребедень. Работали там роботы.

«Все, отрекусь от престола», – решил король. Он даже придумал начало прощальной речи: «Я устал, я ухожу». Дальше речь не клеилась.

Раздался телефонный звонок.

– С Новым годом! – загремел в трубке бас тарабарского короля.

– Взаимно, – механически ответил король.

– Приглашаю на Большой королевский бал в честь Нового года!

– А как же Прумпурляндска волость, которую вы требуете?

– Хм, – смущенно кашлянул тарабарский король. – Простите великодушно, но, понимаете, наш главный учитель танцев поспорил на ящик коньяка, что сможет сыграть посла. От великого ума, конечно. Что вы ответили ему?

– Шиш вам, а не Прумпурляндска волость.

– Ха-ха-ха-ха. Так ему и надо. Коньяк он выиграл, но я специальным королевским указом запретил ему употреблять спиртное до следующего Нового года… Так я высылаю личного Дракона?

И, знаете, настроение короля улучшилось, ведь он обожал балы, танцы, суету праздника. На балу он встретит старых сказочных друзей, поболтает с ними, скоро вернутся Принц и Золушка, скука короля пройдет, и все будет очень-очень хорошо, как всегда бывает в старых сказках.

Макс Дарк

Писатель

Им втихаря гордилось всё селенье.

Нет, в самом деле! Он чудак, вестимо,

Но шутка ли сказать – живой писатель!

На двести вёрст в округе нет такого!

Кто помоложе – те уже не вспомнят,

А старики расскажут вам охотно,

Как он в село к нам первый раз приехал —

Студент безусый в форменной тужурке,

Всё чиркая чегой-то поминутно

В изрядно пухлой книжке записной.

Как подшофе он вёл в трактире речи,

Что гению, мол, даже и не нужно

Кончать каких-то скучных академий,

Что истинный талант зерну подобен,

Которое взойдёт и всколосится

Без всякого влияния извне.

Гулял, шутил, записывал частушки,

В себя вбирал окрестные пейзажи,

А осенью домой уехал, в город,

С тем, чтоб весной вернувшись, огорошить

Селян словами: «Я останусь здесь».

У обчества избёнку прикупил

На выселках, кой-как её подправив,

И тихо-мирно зажил бобылём.

Шушукалися все спервоначалу:

«Блажит, мол, барин!» Опосля привыкли.

А лет спустя так несколько и вовсе

Нашли резон держать за своего.

К тому же был он прост, без фанаберий,

Здоровался приветливо со всеми,

Детишек местных грамоте учил,

Ходил босой, в холстине домотканой,

Жил с огорода, с удочкой сидел,

Бывало, что в лесу гулял с ружьишком,

Но, впрочем, никогда не приносил

Ни зверя, ни какой иной дичины.

«Я, – говорил он, – вегетарианец!».

Да нам-то что? Пущай хоть розенкрейцер,

Лишь был бы ты хороший человек.

Урядник с ним здоровкался за ручку.

Да что урядник? Земский представитель,

Когда бывал в селе у нас по делу,

То беспременно заходил к нему!

И шли они в трактир, где между прочих

Досужих разговоров о погоде,

Об обмолоте, яровых и зяби,

Да видов на осенний урожай

Звучало: «Нынче много щелкопёров…

А думать о судьбе литературы

Невместно им. Ах, где титаны духа?

Не тот писатель нынче. Зубоскальство

Да опрощенье нравов – их стезя…»

Тут наш герой, вздохнув, неторопливо

Под рюмочку мадеры говорил:

«Роман мой, к счастью, будет не таков.

Пожалуй, невелик он по объёму,

Но замысел велик и грандиозен,

А исполненье будет безупречно.

Всё будет в нём: страдающий герой

(семьёй не понятый, а обществом – тем паче),

Знакомства, расставанья, приключенья…

В дороге проведёт он жизнь свою,

Черпая опыт и душою зрея.

Финал трагичен будет, без сомненья

(коварство низкое свою сыграет роль).

И будет плакать горестно читатель,

Перелистнув последнюю страницу.

Всё к лучшему. Трагедия – не горе.

Она слезами возвышает душу!

А тот, в ком годы поселили мудрость,

узрит и тайный, высший смысл романа,

Поскольку текст мой в целях подцензурных

Эзоповым изложен языком.

Скажу без ложной скромности – роман сей

Библиотеку гения пополнит,

И будут в школах изучать его!»

Тут земский представитель с уваженьем

Ему тряс руку, громко восхищался,

Звал в гости и, махнувши половому,

Заказывал по рюмочке ещё.

А бывшие в трактире мужики,

При разговоре сём присутствуя невольно,

Потом своим рассказывали бабам,

Что наш-то – дел писательских мастак

И непременно всё село прославит!

Шли годы. Наш герой старел, вестимо,

Седою бородою обзавёлся,

И добрыми морщинками у глаз.

Всё реже появлялся он в трактире,

Но как зайдёт – рассказывал охотно,

Что движется роман. Узлы интриги

Плетутся, образуя вязь узора,

И близок, близок пасмурный финал.

С привычным уваженьем мужики

В ответ кивали, слушали с почтеньем,

И любопытство праздное смирив,

Сюжета изложенья не просили.

Вот как-то раз в средине октября

Вошёл он в зал, здороваясь со всеми,

Был весел, оживлён, глаза искрились.

Трактирщика позвав, дал два червонца,

Сказав: «Сегодня всех я угощаю!

Окончен труд мой. Завтра ж еду в город,

В издательство свезу роман. Ей-богу,

Как будто бы младенца отрываю

От сердца! Но читатель, верно, ждёт»

Все, кто сидел в трактире в этот вечер:

И староста, и батюшка наш сельский,

Приказчик из лабаза, и дьячок,

И прочие зашедшие крестьяне —

Все обступили нашего героя.

Заохав, мужики затомошились.

Кто хлопал по плечу, кто лез поздравить,

Кто кланялся, кто чокнуться спешил.

И в дружном хоре слышалось одно

Лишь пожеланье всяческой удачи!

Дьячок похмельный на восходе солнца

Спешил к заутрене. Дорога пролегала

Через околицу, попутно огибая

Избу героя нашего. Дьячок,

Движимый деревенским любопытством,

Взгляд бросил скрозь забор. И ахнув, замер.

Писатель, в городской костюм одетый,

Лежал на лавке, и глаза его

Незряче озирали небосклон.

Какую-то невзрачную тетрадку

К груди он прижимал как драгоценность.

«Ах, господи, ведь надо же ж такое, —

Вскричал дьячок, крестясь, и торопливо

Забормотал чуть слышно «Отче наш…»

Собрался звать людей, но любопытство

Внезапно всколыхнулось, как болото:

Роман, тот самый, притча во языцех,

Служивший часто темой разговоров,

Вот он, пред ним. Ну хоть одним глазком…

Дьячок, ладони вытерев об рясу,

Из мёртвых рук благоговейно вынул

Невзрачную тетрадь, где на обложке

Царило слово краткое «РОМАНЪ».

Раскрыл её, дрожа от нетерпенья.

Но почему… всего лишь две страницы?

Неистово дьячок перекрестился

И взглядом прикипел к последней строчке:

«…и тут лиса: „Ам!“ – съела Колобка».