Buch lesen: «Рефлексия и внутренний диалог в измененных состояниях сознания. Интерсознание в психоанализе»

Schriftart:

Рецензенты: доктор психологических наук, академик РАО А. Г. Асмолов, доктор психологических наук, профессор Е. Т. Соколова

* * *

Моим любимым жене и дочке

В лаборатории психологии общения и психосемантики факультета психологии МГУ имени М. В. Ломоносова, 1998 г. Слева направо: В. Ф. Петренко, Е. А. Климов, А. В. Россохин

Психоаналитический странник

Как писал датский философ-экзистенциалист Сирен Кьеркегор, истину нельзя познать, в ней надо быть. Автор этой монографии Андрей Владимирович Россохин не только ученый-исследователь, пишущий книги по психоанализу и измененным состояниям сознания, и не только успешный практикующий психоаналитик, ежедневно работающий с пациентами. Думаю, что в первую очередь он – путешественник в область неведомого.

Присущий ему поиск внутренней свободы привел его уже после получения высшего физико-математического образования в психологическую практику, а затем и на вечернее отделение факультета психологии МГУ имени М. В. Ломоносова. Судьба свела меня с Андреем Россохиным более двадцати лет назад, когда молодой, красивый и несколько экстравагантный студент явился ко мне с просьбой быть руководителем его диплома, посвященного рефлексии в измененных состояниях сознания. Я с удивлением узнал, что к этому моменту он уже успел поработать психологом-консультантом в г. Припяти, куда несколько раз выезжал сроком на две недели для проведения психологической реабилитации ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС. Он, казалось, искал экстремальности, стремясь найти себя в этих «пиковых состояниях».

Мне не забыть наши совместные с Андреем Россохиным и гипнотерапевтом Владимиром Кучеренко групповые психологические тренинги на берегу реки Катуни и последовавшие за этим конные путешествия по горному Алтаю. Звездное небо и энергетика гор, как ничто иное, способствовали пробуждению мистической интуиции и обретению экзистенционального опыта расширенного сознания, переживания единства с миром.

Свое первое путешествие Андрей совершил в 18 лет, когда открыл карту горной Грузии, закрыл глаза и ткнул в нее пальцем. Палец попал на труднодоступные районы на границе Мингрелии и Сванетии. После одиночного путешествия по горам Грузии он отправляется на Украину, чтобы познакомиться с Порфирием Ивановым, удивительным человеком, разработавшим уникальную систему взаимодействия с Природой посредством ежедневного двухразового купания в ледяной воде. Как Андрей рассказывает об этом, это был важнейший для него опыт встречи с чем-то запредельным, таинственным и языческим. Этот опыт дал ему один из самых ценных инсайтов того, что значит быть гуманистическим психотерапевтом. «Я боюсь холодной воды», – говорил Порфирий Иванов, помогая своим ученикам с уважением и принятием относиться к темным и опасным аспектам архаического бессознательного. Смысл состоял не в нарциссическом преодолении страха перед погружением в прорубь, а в расслаблении и взаимодействии с Природой вовне и внутри себя.

Открыв для себя горный Алтай, Андрей Россохин в течение пятнадцати лет каждый год на все лето уходил в одиночные походы, занимаясь в горах йогой, медитацией и различными психотренингами. Крепко сложенный и сильный физически, он, согласно семейным преданиям, возводит свою родословную от новгородского ушкуйника, воеводы и боярина Михайло Россохина, который в конце XIV века основал его родной город – Вятку (Киров). С большой долей самоиронии, Андрей рассказывает, что несет в себе как дикую архаическую кровь предка, которого в летописях называли Лютым за его бесстрашие и воинственность, так и его стремление к свободе и демократии. Будучи народоначальником в Вятке, он точно так же, как и все остальные, подчинялся народному вече. Свободолюбивый дух вятчан позволил им сохранить свою независимость от Москвы дольше жителей других русских земель. Вятская республика вошла в состав Московского государства после падения Великой новгородкой республики.

Андрей выдвинул интересную гипотезу о влиянии бессознательной исторической памяти на его увлечение психоанализом. В 1412 году на берегах Вятки происходила знаменитая битва между вятичами и устюжанами, описанная в летописях как «битва слепородов» (слепых от рождения). Глубокой безлунной ночью дружественное войско устюжан пришло на помощь вятичам для обороны от напавших ранее на город золотоордынских отрядов. Вятское войско под предводительством Михайло Россохина приняло устюжан за вернувшихся врагов. Устюжане под началом друга Россохина боярина Анфала посчитали, что на них напали золотоордынцы, которые уже перерезали всех вятичей. В ходе того ночного братоубийственного побоища полегло большое количество воинов. Чувствуя свою вину и оплакивая погибших, вятичи в память об этой драме ежегодно устраивали поминальные игрища, разделяясь на две группы, кидая друг в друга глиняные шары и разбивая друг другу головы. Коллективная психическая травма постепенно прорабатывалась, начали появляться элементы символизации. Первоначально кровавое языческое повторение травмы (отыгрывание) с годами и веками сначала преобразовалось в простое бросание глиняных шаров с оврага вниз, затем шары превратились в глиняные свистульки, под звуки которых устраивались пляски, и, наконец, к началу XIX века появилась дымковская игрушка. «Многовековой путь от архаической до культурно-символической работы горя обязывает меня продолжить движение по такой психоаналитической дороге», – не то шутя, не то всерьез полагает Андрей Россохин.

Пройдя через увлечение психодрамой, гештальттерапией и гипнозом, он углубляется в телесно-ориентированную психотерапию. Творчество ее основателя, психоаналитика Вильгельма Райха, возрождает интерес к психоанализу, впервые возникший у Андрея, когда он был еще студентом-физиком. Дань уважения к В. Райху выразилась в издании Россохиным его фундаментального психоаналитического труда (Райх В. Характероанализ. М.: Республика, 1998). Психотерапевтическая работа с пациентами и часто экстремальные попытки самопознания побуждают Андрея Россохина заняться тематикой измененных состояний сознания. Дискутируя с идеями Станислава Грофа о психотерапевтической функции измененных состояний сознания (ИСС), он убедительно показал, что важен не столько факт вхождения в ИСС, сколько внутренняя индивидуальная работа самого пациента, его рефлексия, то есть ИСС – это материал для внутренней работы духа. В таком подходе сказываются традиции отечественной школы психологии, деятельностного подхода, идеи Алексея Николаевича Леонтьева о необходимости собственной активности человека. После успешной защиты в 1994 году кандидатской диссертации, также посвященной проблемам рефлексии в ИСС, Андрей Россохин, к сожалению, начинает ограничивать психоанализом свой научный интерес к ИСС. Он строго очерчивает поле своих исследований измененными состояниями сознания, которые возникают у пациентов в ходе психоаналитической терапии. Жаль, что другие виды ИСС (трансперсональные, мистические, религиозные) остаются вне этих границ. Надеюсь, что когда-нибудь он снова, как и в юности, обратится к их исследованию, тем более что в свое время он был научным руководителем двух немецких экспедиций по исследованию шаманизма и петроглифов в Алтае, Хакассии (1994) и в Туве (1995).

Андрей Россохин получил в Париже блестящее европейское психоаналитическое образование. Он учился у выдающихся французских психоаналитиков: восьмилетний анализ у Юлии Кристевой, пять лет супервизии у Джойс Макдугалл, четыре года супервизии у Андре Грина и три года супервизии у Сезара Ботелла.

Научная работа по этой тематике привела Андрея Россохина в 2009 году к защите на факультете психологии МГУ имени М. В. Ломоносова докторской диссертации, посвященной исследованиям психоаналитического процесса. Особенностью его докторской диссертации, содержание которой частично отражено в его первой монографии «Личность в измененных состояниях сознания», частично в этой книге, заключается в том, что он успешно использовал методический инструментарий общей психологии для описания динамики психических процессов, происходящих в бессознательном пациента в ходе психоаналитической сессии. Андрей Россохин использовал методы психосемантики (Ч. Осгуд, Дж. Келли, В. Ф. Петренко), микро-семантический анализ (А. В. Брушлинский), дискурс-анализ (Т. Ван Дейк), метод экспликации ментальных карт (В. В. Латынов) и разработанные им авторские психолингвистические методы для описания личностных трансформаций пациента. Насколько успешно он смог это реализовать – судить читателю.

Разработав новое научное направление – психологию рефлексии измененных состояний сознания, А. В. Россохин реализует свой подход как в лекциях для студентов факультета психологии Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, так и в индивидуальной психоаналитической практике.

Организатор международных конференций по психоанализу, международных экспедиций по шаманизму и петроглифам, главный редактор и составитель вместе со своим французским коллегой и другом Аленом Жибо ряда энциклопедических сборников по психоанализу, Андрей Россохин одинаково уверенно чувствует себя как на высокогорной алтайской тропе, так и на международных конференциях в Париже.

Да осилит дорогу идущий!

В. Ф. Петренко
член-корр. РАН, доктор психологических наук, профессор факультета психологии МГУ имени М. В. Ломоносова

ССИ | ИСС:
Опыт прояснения сознания в диалоге психолога-исследователя и психолога-практика

Читатель! Пусть тезис, выражающий мою общую оценку новой книги А. В. Россохина, как и полагается тезису, опередит доводы. Перед нами – Самое Серьезное Исследование, посвященное Измененным Состояниям Сознания. Кратко: ССИ | ИСС (что образует первую часть названия этого небольшого вступительного очерка). Решая задачу о том, что может быть условием и механизмом интеграции индивидуального сознания и усматривая решение в «диалоге», автор решает еще и сверхзадачу: что могло бы быть источником интеграции сознания психолога-исследователя и психолога-практика (психоаналитика), – и предлагает нам диалогическую форму решения.

Перейду к доводам.

Новая книга Андрея Владимировича Россохина, посвященная поиску ответов на вопросы: как психоанализ работает, что происходит с пациентом и аналитиком, зачем вообще нужна психотерапия, не только долгожданна, но и злободневна. Злоба дня состоит в том, что психология сейчас – это две психологии, что кризис двух психологий, фундаментальной и практической, не чета тому кризису, о котором писал Л. С. Выготский и о котором В. П. Зинченко небезосновательно говорит как о поре расцвета психологии. Тот самый кризис – расцвет. Кризис двух психологий или применительно к сегодняшнему кризису точнее говорить о схизисе – это реальность, в которой мы существуем и которая в каком-то смысле от нас зависит, будет ли этот кризис восприниматься десятилетиями спустя как мрачный разлом или, может быть, видеться как расцвет и рассвет психологической мысли. Именно в этой ситуации работа А. В. Россохина, на мой взгляд, – очень добрый знак, повод к надежде на преодоление схизиса. О долгожданности этой работы можно судить по тому, что наши коллеги, как и я сам, относят себя к категории людей, неустанно подчеркивающих диалогичность и рефлексивность сознания. Но одно дело – обсуждать друг с другом эти внутренние разговоры, направляющие рефлексию, и совсем другое дело – их эмпирически исследовать. Работа А. В. Россохина, может быть, покажется долгожданной не всем из нас, а только тем, для которых взгляд на психологию как науку не утратил своей привлекательности под натиском альтернатив. А они существуют.

Есть еще один достаточно важный момент – это категория измененных состояний сознания. Часто определение сознания как измененного тавтологично. Как мне представляется, это так даже в исходном определении самого автора первых систематических исследований ИСС немецкого психолога Людвига. Но ведь ИСС – это альтернатива ясному сознанию. Требуется их со-определение, а если его нет, то наша психология сознания как теоретическая дисциплина пребывает в полубессознательном состоянии. Поэтому разработка данного вопроса автором может рассматриваться как реакция на насущную необходимость ответа на вопрос о том, что есть само сознание, являющееся центральной категорией психологической мысли.

В современном дискурсе о герменевтике, феноменологии, психологии как искусстве постижения духовного, дискурсе, в который мы все в той или иной мере вовлечены, в дискурсе, где звучат дорогие нам голоса коллег, – в большом театре военных действий, прямо или косвенно нацеленных на элиминацию ценностей эмпирического знания или сомневающихся в ценности такого знания, явно не хватает некоего контрапункта, а работа А. В. Россохина как раз и являет собой такой контрапункт. Автор убедительно показал, что феноменология Гуссерля, феноменологическая концепция Мерло-Понти служат важнейшим методологическим основанием для понимания рефлексии измененных состояний сознания. И он дал понять в то же время, что общепсихологическое понимание рефлексии как рефлексии нерефлексивного в ИСС на фоне всей этой глубокой терминологии герменевтического характера подразумевает необходимость проведения эмпирических исследований, для осуществления которых требуется разработка нового методического арсенала.

Автору удалось разработать этот самый методический аппарат, релевантный поставленным задачам и показать его действие на материале психоанализа. Не только подтверждается, но и уточняется, я бы сказал, утончается при этом психоаналитическое изображение того, что происходит в процессе работы с пациентом. И нам приоткрывается здесь целое поле новых психологических феноменов. Вот некоторые из них. Рефлексивные процессы, ведущие к интеграции ИСС и ясного сознания, выступают в двух формах: монологической и диалогической, причем именно диалогические формы рефлексии создают условия для порождения новых смысловых образований. Другой феномен: автор определяет фазы становления произвольной саморефлексии, хотя он и не использует данный термин. Это внимание, обращенное на себя и на содержания собственного сознания, это называние происходящего с опорой на индивидуальные системы значений. И наконец, осмысление отдельного явления в логике целостной многоуровневой смысловой сферы личности. Я думаю, что леонтьевское видение сознания оживает и работает в этой модели генеза произвольной саморефлексии.

Активизация рефлексивных процессов в ИСС приводит к расширению способов внутриличностного взаимодействия, что, в свою очередь, приводит к осознанию и переосмыслению неосознаваемых ранее внутриличностных конфликтов. За этим результатом стоят не слова, а прекрасно работающий авторский метод диагностики эффектов рефлексии.

Рассматривая возможную организующую роль рефлексии, протекающей в основном в диалогической форме, автор в значительной мере справляется с труднейшей задачей, которую поставил сам перед собой и которая, на мой взгляд, вне эмпирической работы просто неразрешима. Что представляет собой эта задача? Показать, что именно рефлексия ведет за собой интеграцию сознания, а не спонтанные ИСС, на которые можно было бы уповать, полагаясь на мудрость природы. И вот в этом процессе конструктивную роль играет все более интериоризирующаяся роль психоаналитика, который вначале извне, а потом изнутри детерминирует происходящее. В этом случае я предпочитаю говорить о персонализации, отраженности значимого Другого. Рождается мультисубъектная структура личности консультируемого. Там есть мое Я, там есть мое Ты и там есть интериоризированная фигура психоаналитика.

Соотнося количественно (а за этим соотнесением стоит глубокая качественная работа) внутренние монологи и диалоги, автор показывает нарастание удельного веса последних в процессе психоаналитической работы. По сути, рождается внутренний собеседник. Не он ли потом позволяет отойти в сторону психоаналитику, сделавшему свое дело, а анализируемому индивидууму не цепляться за психоаналитика? Здесь реально рождается отраженный в человеке психоаналитик, отраженный Другой.

В своей предыдущей монографии А. В. Россохин, объединяя два метода исследования – психосемантический дифференциал и контент-анализ транскриптов психоаналитических сессий (что само по себе уже беспрецедентно), – эмпирически обосновывает основное положение психоанализа, согласно которому в процессе психоанализа «где было Ид, должно стать Эго». Я спрашиваю себя: мог ли предвидеть творец психоанализа, что когда-нибудь его идея будет обоснована с опорой на методы математической статистики.

Уникальная фиксация динамики внутренних объектов в процессе психоанализа – это также замечательное достижение работы. Если кто-то еще сомневается в феномене, например, трансферентных отношений, есть смысл прочитать работу и сомнения отпадут сами собой. А чего стоит описание актуализации защитных механизмов в процессе внутреннего диалога, который вначале усиливается и при этом защитные тенденции возрастают, это диалоги по-старому, потом эти диалоги уходят, а затем они опять возрождаются, только уже как диалоги конструктивные, которые перестраивают смысловую сферу человека. И все это зафиксировано количественно.

По сути, все процессы, задействованные в психоанализе: кларификация, интерпретация, перенос, сопротивление и даже механизмы свободных ассоциаций, за которыми стоят актуализированные намерения, – все они были затронуты и изучены в результате эмпирической работы с применением оригинальных авторских техник.

Имея в основном дело с психоанализом, автор переступает его пределы, поставляя новые методы исследования, значимые для коллег из других психотерапевтических школ: и для представителей личностно-центрированной, понимающей психотерапии и для гештальт-терапевтов, и для последователей психосинтеза Ассаджиоли, и для транзактных аналитиков, к которым я принадлежу. Это фундаментальное сочинение, это подлинная персонология, работа, перебрасывающая мост между академическими и практическими разработками.

Будучи не только ученым-исследователем, но и профессиональным практикующим психоаналитиком, работающим с одним пациентом три-четыре раза в неделю в течение четырех-шести лет, А. В. Россохин хорошо знает цену наивного психотерапевтического оптимизма. Трудность достижения реальных психических изменений, их неустойчивость и хрупкость подробно описаны в его книге.

Часто при прочтении работ по психотерапии может складываться иллюзия, что в ходе внутреннего диалога с собой «всё рефлектируемо», что объекты становятся ярче, конкретнее, многомернее, меняются взаимоотношения между ними, и эти новые взаимоотношения, в свою очередь, могут быть отрефлектированы и т. д. – своего рода гимн кларификации, прояснению измененных состояний сознания, продвижения к тому, что я вслед за старыми психиатрами предпочитаю называть ясным, а не просто обычным состоянием сознания. Но я считаю, и я убежден, что автор согласен со мной, что то, что в ходе внутренних диалогов все проясняется и т. д., – это еще не вся правда об эффектах саморефлексии.

Вот, к примеру, парадокс неизреченности мысли. «Мысль изреченная есть ложь», – сказал Тютчев и обманулся. Это и вправду ложь. Мысль есть всегда то, что изречено (не существенно, высказано ли это про себя или вслух; любое мышление является мышлением «речевым», знаковым). И можно только, так сказать, про себя продолжить: «С полсотни слов переведешь, пока не осознаешь снова, мысль изреченная есть ложь. Об этом никому ни слова!». Неизреченность есть феномен особого рода, когда любое «прикосновение» к переживанию ведет к его искажению. Перевод переживания в мысль часто ведет к искажению самого переживания, сколь бы близко означенное переживание ни подходило к исходному переживанию. Подлинно сакральное – это не то, что я не могу высказать другому, а то, что я не могу высказать себе, а значит – для себя. Такого рода содержания в своих работах я называю «качествами второго рода», сравнивая их с объектами микромира (любое прикосновение познающего инструмента ведет к искажению познаваемого).

В отличие от этих «качеств второго рода», «качества первого рода» (геометрические представления, «красное», «боль» и т. п.) в момент рефлексии не подвергаются феноменологической трансформации. Здесь есть аналогия с объектами макро-и микромира. Качества второго рода, подобно микрообъектам в физике, становясь предметом активного исследования (рефлексии), претерпевают определенные изменения: рефлектируемое оказывается небезучастно к самой рефлексии. Взять хотя бы фигуры невозможного. То, что дано нам в переживаниях («объект – вот он!»), совершенно непохоже на мысль об этом объекте («нет, это совершенно невозможно!»). Другой пример – неуловимости «Я» в рефлексии: любая попытка осознать свое «Я» ведет к трансценденции за пределы исходных переживаний, что в свою очередь порождает переживание неполноты самопроявления в рефлексии, чувство того, что «главное» остается за чертой осознания. Вследствие этого цель построения внутренне достоверного образа себя оказывается недостижимой: образ себя никогда не тождествен аутентичному переживанию самости.

К категории качеств второго рода может быть отнесено также чувство общности с миром (Сартр), дорефлексивной общности, в том числе общности с другими людьми. Как то, так и другое в момент рефлексии ведет к распаду слитности с миром, и таким образом рождается отношение «субъект – объект» или, соответственно, «я и Другие» (Другой), на чем зиждется иллюзия того, что просоциальное поведение, поведение в пользу ближнего – это всегда прагматизм, как если бы в конечном счете я это делал бы для себя. Теория разумного эгоизма – это плод нашей интеллегентской рефлексии. В рефлексии, именно в рефлексии, мы рассекаем действительное переживание общности, существующей между мной и ближним, и тогда рождается мучительный, хотя и ложный в своей постановке, вопрос: ради кого ты это делаешь?

Таким образом приоткрывается перспектива исследований взаимосвязи рефлексии и ИСС, состоящая в том, чтобы вслед за феноменами макродинамики сознания (из месяца в месяц, из года в год) обратиться к микродинамике, имея дело с объектами «неуловимого» в рефлексии и рефлексией их неуловимости.

Как раз именно это и осуществляет А. В. Россохин с помощью разработанного им метода микрорефлексивного анализа клинического материала отдельного сеанса психоанализа. Ювелирное исследование самой ткани психоаналитического процесса позволяет читателю почти физически ощутить зарождение и развитие процесса смыслообразования, рождение нового смысла и его рефлексивное прорастание во внутренней реальности пациента.

Монография А. В. Россохина – внутренне завершенное произведение, стало быть, у него есть границы. Это слово «граница» наводит на мысль о контакте с чем-то иным, по ту сторону завершенного произведения, и здесь я перейду к соображениям, которые у меня возникли совершенно естественно во внутреннем диалоге с автором в процессе осмысления представленных им богатых мыслями и фактами материалов.

Автор неоднократно прибегает к метафоре «внутренних собеседников». Я ставлю акцент именно на слове «метафора». Часто в тексте, вместо «внутреннего собеседника» появляется «внутренний объект». Конечно, за этим словоупотреблением стоит психоаналитическая традиция говорить об «объектных (а не субъект-субъектных) отношениях». Само по себе это не случайно. Идея реального, живого присутствия Другого, например, в виде эго-состояний, подобных берновским, не типична для этой традиции. Конечно, с внутренним объектом, таким, как материнская грудь, подлинный диалог – это метафора. Диалог и ответные реплики – это лишь особый неаутентичный способ описания происходящего (в рамках такого подхода). Есть такая шутка: «Если человек говорит с Богом, то это молитва; а если Бог – с человеком, то это шизофрения». Здесь она очень уместна, это весьма забавная шутка, ее приятно вспомнить к слову. Но все-таки, если мы просто шутим, мы что-то теряем. При этом мы вытесняем из сознания глубокую джеймсовскую идею «множественной личности», которая уже не шуточна, она отнюдь не является прямым указанием на патологию. В нас идеально представлены другие, они инобытийствуют в нас. При таком подходе внутренний диалог утрачивает смысл метафоры, приобретая смысл аутентичного описания происходящего. С другой стороны, метафоричность слов о внутреннем собеседнике может быть глубоко оправдана в тех случаях, когда реального диалога нет, а есть спонтанные проявления то одного, то другого, то третьего и т. д., различных субъектов нашей мультисубъектной личности. По сути, это может быть сдвоенный, строенный и т. д. монологи, которые мы можем принять за внутренний диалог. Тексты психоаналитических транскриптов могут быть проанализированы, на мой взгляд, с данной точки зрения. Всякий ли раз «ответные реплики собеседника» являются «ответными репликами», и именно «собеседника»? Например, Пушкин написал: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!». Что это: монолог или диалог? К кому это обращено? Может быть, нам отказаться от метафоричности, говоря о собеседниках, может быть, нам стоит признать существование других людей, которые живут в нас.

Мне кажется, что это имеет отношение и к категории ИСС. Если мы откажемся от осторожной метафоры «внутреннего собеседника», универсально распространяемой на интрапсихические проявления отраженных Других в нас (будь то другие люди или мы сами в другие моменты жизни), то, как мне кажется, мы сможем лучше выразить суть измененных и ясных состояний сознания и смысл психотерапевтической работы. В измененных состояниях сознания отсутствует признак обратимости саморефлексии при переходе между разными субъектами. Автор говорит о полилоге. Давайте возьмем слово «полилог» как обозначение множества логик в нас. Когда я перехожу скачком из логики одного субъекта, живущего во мне, в логику другого, то может рваться связь между тем и другим. Я не могу вернуться в свое исходное состояние, я прохожу точку невозврата. Я проваливаюсь в другое состояние сознание и не могу мысленно вернуться назад, связывая исходную и конечную точки. В субъектном плане я превращаюсь в другого. Один крепко пьющий человек объяснял мне: «Я выпил, и я – другой, а другому – еще хочется… Ты меня не поймешь…». А ясное состояние сознание – это подлинный диалог между разными «я», возможность проживания и имитации позиции каждого каждым и возможность при этом вернуться к себе, быть «у себя». И с этой точки зрения цель психотерапии – наладить этот диалог, превратить разные «я» в собеседников, опосредствуя их диалог. Таким же внутренним неметафорическим собеседником становится при этом сам терапевт.

Под-ход к такому пониманию, несомненно, содержится в работе А. В. Россохина, а я предлагаю свой «за-ход» (по ту сторону хода).

Одно-единственное теоретико-экспериментальное исследование А. В. Россохи-на упразднило, по сути, десятки верных, но бездоказательных рассуждений о том, как «работает психотерапия». Эта книга являет собой фундаментальный вклад в метаанализ систем психотерапии.