Нана

Там, где нет уважения — нет и любви.

Грязь, она грязью и остается, будь то вверху или внизу...

— Ваш театр… — начал он вкрадчиво.Борднав спокойно поправил его, подсказав то глупое слово, которое не смущает людей, любящих называть вещи своими именами.— Скажите уж прямо — публичный дом.Фошри одобрительно рассмеялся; у Ла Фалуаза комплимент застрял в горле. Молодой человек был чрезвычайно шокирован, но постарался сделать вид, что ему нравится острота директора. Борднав поспешил навстречу театральному критику, чьи статьи имели большое влияние, и пожал ему руку. Когда он вернулся, Ла Фалуаз уже овладел собой. Боясь показаться провинциалом, он старался победить робость.— Мне говорили, — продолжал он, желая непременно что-нибудь сказать, — мне говорили, будто у Нана очаровательный голос.— У нее-то! — воскликнул директор, пожимая плечами. — Скрипит, как немазанное колесо!Молодой человек поспешил прибавить:— Да ведь она и актриса прекрасная.— Кто? Нана?.. Дуб! Повернуться на сцене не умеет.Ла Фалуаз слегка покраснел. В полном недоумении он пробормотал:— Ни за что на свете я не пропустил бы сегодняшней премьеры. Я знал, что ваш театр…— Скажите — публичный дом, — снова перебил его Борднав с холодным упрямством самоуверенного человека.Между тем Фошри спокойно разглядывал входивших женщин. Он пришел на помощь кузену, увидев, что тот разинул рот, не зная, смеяться ему или обидеться.— Доставь же Борднаву удовольствие, называй его театр, как он просит, раз уж это ему приятно… А вы, дорогой мой, перестаньте нас дурачить! Если ваша Нана не умеет ни петь, ни играть, спектакль провалится. Этого я, кстати, и побаиваюсь.— Провалится, провалится! — воскликнул директор, побагровев. — По-твоему, женщине нужно уметь играть и петь? Ну и глуп же ты, голубчик… У Нана, черт возьми, есть кое-что другое, что ей заменит все остальное. Уж я-то прощупал ее со всех сторон. Она в этом ох как здорова! Если нет, считайте, что нюх мне изменил, и я просто болван… Увидишь, вот увидишь, как только она выйдет на сцену, зал обалдеет.

Не будь вы такие скоты, вы бы к своим женам ластились не хуже, чем к нам, а не будь ваши жены такие дуры, они сумели бы удержать вас при себе не хуже, чем мы умеем вас подцепить...

Вместе с любовью всегда приходит боль. Чем глубже в ней тонешь, тем больнее.