Buch lesen: «Межкультурные парадигмы в отечественной и европейской литературе. От Серебряного века до новейшего времени»

Schriftart:

Введение в тему

Изучение комплекса гуманитарных наук на междисциплинарном уровне сегодня оказалось востребованным. Однако, когда дело касается науки, отсутствие системного подхода снова отбрасывает нас к традиционному рассмотрению культуры в отдельных замкнутых плоскостях: искусство, литература, музыка, театр. То же самое касается и национальных парадигм: иногда кажется, что российская литература существует сама по себе. Многие русисты в своих работах игнорируют зарубежных писателей. А специалисты по зарубежной литературе (за исключением, пожалуй, американиста И.Л. Шайтанова) уверены, что в современной отечественной словесности нет достойных произведений.

Геополитические конфликты обострили противостояние Запада и Востока. Глобализация привела к унификации культурных потоков, которые формирует логика сетевой структуры современного информационного общества. Это придаёт особую актуальность изучению репрезентации национальной культуры. Не так давно культурологи утверждали неизбежное размывание национального в современного мире, говорили о виртуализации самого понятия «нация». Теперь эти взгляды пересматриваются, что объясняется чёткой демаркацией культур по национальному признаку и востребованностью дихотомии «свой/чужой».

На первый план вышла необходимость изучения диалога литератур, рецепции и репрезентации в них национального и транснационального. Именно в литературе наиболее ярко воплощаются категории национальной идентичности и мифологии, культурной инаковости и гибридизации культур, выражены различные варианты дискурса о национальном (колониальный, цивилизаторский).

В своих исследованиях мы опираемся на имагологию – относительно молодую ветвь культурологии, связанную с потребностью понимания особенностей «чужого», изучения механизмов формирования конкретной культуры как самобытной, но ориентированной на дружественные контакты. Имагология аккумулирует вклад гуманитарного знания в формирование национальной идентичности, представлений о национальном характере, возникающих в системе словесности образов народов, национальных стереотипов, их взаимных отражений. Это дает возможность осмыслить расширение и углубление связей между культурами в пределах различных регионов и механизмы своеобразного слияния цивилизаций в процессе глобализации.

Методологические истоки имагологии – работы французских компаративистов Жана-Мари Карре и Мариуса-Франсуа Гийяра, заявивших о важности изучения не столько художественного дискурса отдельных авторов, течений, направлений, сколько образов «чужого/другого» в литературных текстах, в живописи и графике.

Еще дальше пошли представитель Парижской школы сравнительного литературоведения Даниэль-Анри Пажо и бельгийский литературовед, глава Аахенской школы компаративистики Хуго Дизеринк. Пажо выступил с концепцией «культурной иконографии», утверждающей семиотические принципы конструирования национальных образов. Он обосновал «транс-дисциплинарный» метод, возвращающий компаративистику в круг истории идей. По мнению учёного, научное поле литературоведения необходимо расширить за счёт привлечения исследований этнологов, антропологов, социологов, историков. Тогда размышления о литературе будут вписаны в общий анализ культуры общества, что позволит всесторонне рассмотреть культурные образы. Пажо отстаивал структурно-антропологический подход к изучению текстов, в чем сказывалось влияние К. Леви-Стросса, обратившего особое внимание на пространственно-временные аспекты литературы.

Пажо предлагал сосредоточиться на точных исторических маркерах, учитывая оппозицию между линейным и поступательным временем политической истории и обратным циклическим движением образов. Учёный предлагал рассматривать творчество писателя как когнитивный процесс: важно и то, что сказано о культуре Другого, и то, о чем умалчивается. Мы попытались это показать, анализируя датскую и русскую культуры в романе Александра Кердана «Крест командора». Петербургский литературовед и писатель Андрей Аствацатуров анализирует американскую классику, французский критик и поэт Ив Бонфуа представляет глубинное прочтение европейской поэзии и искусства.

Пажо считал, что рассмотрение литературных произведений должно быть дополнено анализом иных текстов культуры, чтобы сопоставить литературную интерпретацию с социокультурным контекстом конкретной эпохи. Именно комплексная интерпретация национального, утверждал Пажо, поможет возродить науку об истории идей, углубит познание идеологии общества, его ценностных – аксиологических систем, культурных ментальностей. Пример следования этой методике читатели найдут в статье о восприятии произведений Максима Горького иллюстраторами разных эпох.

Хуго Дизеринк заострил внимание на том, как литературная картина другой страны влияет на общественное мнение, идеологию страны-реципиента. Мы показали это в разделе «Сербия глазами русских художников».

Политическую значимость имагологии Дизеринк видел в том, что, изучая модели национального и европейского самосознания, она помогает углублять взаимопонимание между народами, избегая духа рационализма ХIХ века и новых форм этноцентризма.

Нидерландский учёный, профессор Амстердамского университета Й. Леерссен в коллективном труде «Имагология. Культурное конструирование и литературная репрезентация национальных характеров» (2007) и монографии «Национальная мысль в Европе. Культурная история» (2006) утверждал, что социально-политическую мысль следует дополнять анализом дискурсивных моделей самоидентификации, экзотизации и характеризации, которые складываются в сфере культуры. Имаголог, исследуя противостояние культур, нередко обнаруживает структурные, неслучайные сходства между ними.

Восток – неоднозначная тема в современной культуре. В нашей монографии мы показываем, сколь созвучны российским писателям творческие поиски их азербайджанских, казахских, татарских или дагестанских современников, сколь давние корни имеет культурный диалог Европа-Восток (см. главу «Поляки и тюрки: западно-восточный диван»).

Доктор филологических наук К.К. Султанов в статье «От “единства многообразия” к “единству-в-различии”» справедливо отмечает: «О современной эффективности цивилизационного подхода, чуткого и к национально-индивидуальной “картине мира”, и к потенциальной возможности ее универсализации, свидетельствует теоретико-методологическая судьба понятия “межлитературная общность”, которое в новых исторических условиях обрело второе дыхание» (Вопросы литературы, 2016. – № 1. – С. 79).

Имагологи используют концепцию диалога культур М.М. Бахтина, считавшего, что чужая культура в глазах другой раскрывает себя полнее и глубже. (Поляков О.Ю., Полякова О.А. Современные стратегии исследования национального текста литератур // Русско-зарубежные связи: межвуз. Сб. науч. тр. Вып. VI / Под ред. Н.М. Ильченко. – Нижний Новгород: НГПУ, 2014. – С. 209.)

Стремясь утвердить и развить снова ожившую сегодня идею автора термина «мировая литература» И.В. Гёте о взаимовлиянии и равенстве национальных частей мирового литературного процесса, мы наглядно показываем, как одни и те же идеи сосуществуют в разных областях культуры, как откликаются на одни и те же проблемы болгарские, аварские, азербайджанские писатели.

В контексте отечественной литературы нас также интересуют не только сами ее достижения. Мы пытаемся пересмотреть отношения между разными поколениями в литературе, которые, утверждая, что начинают с нуля, все же ступают на лыжню, проложенную их старшими коллегами.

Вслед за литературоведом А.Ю. Большаковой мы выступаем против деления писательского сообщества на западников и славянофилов, демонстрируя то сущностное, философское, гуманистическое, что объединяет таких разных авторов, как Римма Казакова, Альберт Лиханов, Юрий Кузнецов, Василий Белов, Владислав Бахревский, и эмигрантов третьей волны москвича Юрия Дружникова и петербуржца Валерия Петроченкова. Проза русских эмигрантов всех трех волн сегодня все уверенней входит в общее течение отечественной литературы.

Проблемы интермедиальности национальных текстов культуры в настоящее время считаются самыми актуальными. Именно поэтому мы посвятили два параграфа монографии интерпретациям прозы Александра Грина и Максима Горького книжными графиками разных поколений. Книжная графика как самостоятельная область отечественной культуры нередко выпадает из массового сознания, при том что в эпоху «клипового» мышления графические образы способны донести до читателя самую сложную философию. Призыв Николая Заболоцкого «Любите живопись, поэты!», прозвучавший много десятилетий назад, так и остался не услышанным литераторами. А между тем – графический комментарий к хорошо знакомым текстам часто скрывает ценнейшие смыслообразующие нюансы. В отдельных главах монографии мы показываем, как отважно художники способны отстаивать свой взгляд на предмет или идею, порой отличный от меседжа писателя.

1
Межкультурные парадигмы в литературе и искусстве Серебряного века

1.1. Константин Бальмонт и Лев Бакст: диалог на языке символов

Впервые К.Д. Бальмонт (1867–1942), ровесник художника, познакомился с работами Л.С. Бакста (1866–1924), очевидно, когда писал о литературных новинках и упоминал журнал «Мир искусства» в июле 1899 года в «Литературном обзоре»: «…я должен также отметить появление трёх новых журналов – «Жизнь», «Начало» и «Мир Искусства». По-видимому, <…> третий находится в основном в руках молодых художников и поэтов, которые будут знакомить русскую публику с новыми направлениями в живописи»¹. Знакомство поэта с художником подтверждает и жена писателя Екатерина Андреева-Бальмонт².

Бальмонт интересовался живописью, и в 1901 году под его редакцией выходит «История живописи» Р. Мутера в двух томах, отрецензированная в 1902–1903 годах в журнале «Русская мысль»³. По мнению исследователей, Бакст принадлежал к «поколению художников, видевших в слове преобразующую, почти божественную силу»⁴, он написал шесть либретто балетов, книгу о путешествии по Греции: «Серов и я в Греции. Дорожные записи»; разножанровые тексты (частное письмо, критическое эссе, интервью, дневник путешественника, либретто, киносценарий и даже роман), вышедшие в разные годы из-под его пера, составили солидный двухтомник «Моя душа открыта»⁵. Художник был членом редколлегий многих модернистских журналов и альманахов: «Лукоморье», «На рассвете», «Сатирикон», «Весы», «Жупел», «Золотое руно», издательства «Сирин».

Чёрно-белые иллюстрации, выдержанные в стилистике модерна, сочетающие символику, фантастический сюжет и декоративность, придают поэтическим образам большую эмоциональную насыщенность. Иллюстрацию Бакста к четырём стихотворениям Бальмонта для журнала «Мир искусства» № 5, опубликованные в 1901 году, можно отнести к числу творческих удач, соединяющих в себе новаторство пластического языка и верность духу первоисточника. Бакст работал художественным редактором журнала и мог позволить себе выбрать для иллюстрирования только те стихи, которые его по-настоящему заинтересовали. Иллюстрируя эти стихотворения, художник находит особый, неожиданный пластический «ключ», используя историко-культурные реминисценции, апробируя разные концепции книжно-оформительского мастерства.

Бакст начал сотрудничать с журналом «Мир искусства» ещё в 1898 году: журнал выходил с 9 ноября 1898 года. Художник с 1898 по 1904 год оставался художественным редактором журнала «Мир искусства», исполнил для него издательскую марку в той же технике цинкографии. В 1903 году он выполнил обложку проспекта подписки на 1903 год, опубликованную в первом номере журнала «Мир искусства» за тот же год. Девизом этой обложки вполне можно сделать заглавие знаменитой книги Бальмонта, вышедшей в том же году, – «Будем как Солнце»: на ней изображен поток людей, устремленных к сияющему вдали светилу. Много лет спустя, в 1922 году, художник, размышляя о кратковременности человеческого бытия, будет писать о «легковерных хрупких детях солнца – людях»⁶.

В 1901 году Бакст сделал три заставки и одну виньетку к четырём стихотворениям Бальмонта: «Я – изысканность русской медлительной речи…», «Слияние», «Предопределение» и «Ночь», опубликованным в пятом номере журнала «Мир искусства» за 1901 год на страницах 206–208. Работы, ранее хранившиеся в собрании А.Н. Бенуа, выполнены в технике цинкографии⁷. Иную оценку дала ленинградский искусствовед И.Н. Пружан⁸.

Бакст заставкой к стихотворению «Я – изысканность русской медлительной речи…» сделал на бархатистом чёрном фоне, прекрасного обнажённого юношу Амура, в греческих сандалиях и с большими распахнутыми за спиной крыльями, мечтательно-лениво облокотившегося на овальную тумбу, стоящую между двух монументальных колонн⁹.

Между четырёх – на этот раз – белоснежных колонн, на напряжённом чёрном фоне манящим белым пятном Бакст в заставке к сонету «Слияние» рисует томно потягивающуюся «с кошачьей мягкостью, с женской красотой» обнажённую пышнотелую даму, сидящую в пол-оборота к зрителю с опущенными долу глазами.

Заставка к стихотворению «Предопределение» выполнена Бакстом на серой бумаге – на крышке греческой вазы полузакутанные покрывалами в немом ожидании своей судьбы застыли дамы, а на самой вазе – символический орнамент с мифологическим сюжетом, явно предсказывающий судьбу одной из них. Спустя пять лет, в 1906 году художник сделает в смешанной технике (гуашь, акварель на холсте) аллегорическую автобиографическую работу, в которой будет обыгран тот же мотив вазы и людских фигурок над ней. Художник назовет её «Осень. Ваза»¹⁰.

В 1899 году в финале одноименного стихотворения «Осень» Бальмонта появляется образ осушенной чаши и траурных листьев¹¹. Мирискусники были последовательно внимательны к культуре XVIII века: именно «увиденный в центре державинской вселенной образ Осени раскрывает потенциал и земного мира (истинной полноты, зенита жизненных сил), и души человека, способной постичь его красоты, и те таинственные глубины бытия, к которым устремлена душа»¹².

В виньетке, выполненной Бакстом, на первый взгляд, нет никого из персонажей стихотворения «Ночь», написанной Бальмонтом в 1895 году: здесь два крохотных амура бросают друг другу шёлковые ленты. Восточный кувшин с прихотливо изогнутой ручкой венчает композицию, у подножия трёх тонких колонн – четыре цветочных венка и неподалеку – два крохотных букета в вазонах¹³. Вспоминается описание греческой ночи, сделанное Бакстом во время путешествия на корабле между греческими островами вместе с Валентином Серовым: «… здесь, на палубе, перед темно-колеблющеюся перспективою архипелага, – под бездонным куполом звездно-пестрящего черного неба – мы точно глаз на глаз с неизмеримостью. Вечный закон о смерти-преображении витает вокруг: я – провидец, я трогаю «небытие», прошедшие поколения, бездны будущности; бездны пространства, перед которым море – милое озеро в Павловске; я трогаю саму Смерть, такую мощную, такую гигантскую, что мне становится стыдно бояться, будто Она может открыть дверь, ходить, стучать, костлявая, в комнате – какое детство!…»¹⁴.

Сближала поэта и художника и любовь к Гоголю¹⁵. Поэт называл Гоголя «гениальным»¹⁶. Бакст писал невесте Л. Гриценко в 1903 году: «Люблю Гоголя…»¹⁷, а в 1904 году в смешанной технике (бумага, графический карандаш, гуашь, акварель) по мотивам повести Гоголя «Нос» сделал композицию «Встреча майора Ковалева с носом». В 1909 году художник оформил обложку к книге «Портреты Гоголя», изданных под редакцией Общества любителей российской словесности при Императорском Московском университете к столетию писателя.

А в 20-е годы – Ольга Дьякова в Берлине выпустила открытки с изображением героинь «Ревизора» Марьи Антоновны и Анны Андреевны, выполненных Бакстом¹⁸. В октябре 1906 года в двенадцати залах Гранд-пале Дягилев и Бакст показали парижанам «настоящую Россию»: художник был представлен 28 работами как портретист (портреты С.П. Дягилева, А.А. Коровина, Андрея Белого), художник театра (эскизами декораций, 13 эскизами костюмов для балета) и график (6 рисунков пером, композициями «Античное видение» и «Звёзды»). В том же 1906 году Бакст избирается пожизненным членом Осеннего салона, в 1907 году становится кавалером французского ордена Почётного легиона, а в 1914 году – академиком Императорской Академии Художеств.

Ещё в июле 1898 года в «Литературном обзоре» Бальмонт подчеркивал: «…самые тонкие ценители, такие как Кальдерон, Блейк, Шелли и Эдгар По, понимали: символизм – есть самый утончённый из всех стилей»¹⁹. Такую же задачу, судя по всему, ставил перед собой и Л. Бакст²⁰. В центре картины Бакста «Древний ужас» (1908), отмеченной на Международной художественной выставке в Брюсселе в 1910 году Большой золотой медалью, возвышается над миром, погружающимся в пучину вод, исполинская фигура архаического полихромного изваяния прекрасной и загадочной улыбающейся девушки-коры²¹. Петербургский искусствовед В. Круглов подчеркивает: «Подобно другим символистам, Бакст творил в картине индивидуальный миф, не поддающийся расшифровыванию, имеющий множество толкований. Образ Ко́ры порой трактуется как изображение Афродиты. В полотне богиня как бы торжествует победу над всем земным и преходящим. Её изображение воспринимается как символ немеркнущей идеи «вечно женственного», волновавшей русских символистов. Между тем у древних греков Ко́ра была воплощением богини царства мертвых Персефоны, и потому её изображение может восприниматься как выражение идеи конечности жизни, олицетворения мысли: «Жизнь коротка, искусство – вечно»²². Об этом же размышляет Бальмонт: для него Искусство – «одна из граней Вечности, равноправная и равноценная среди трёх-четырёх основных граней человеческого духа», «служенье Искусству стоит наравне с высоким личным подвигом или молитвенным благоговением»²³.

Весной 1900 года в лекции «Элементарные слова о символической поэзии» Бальмонт подчеркивал, как важно установить «точное соответствие между мимолетными ощущениями и прихотливыми ритмами, являющимися их выразительным внешним истолкователем». Бакст также апреле 1908 года в театральном клубе Петербурга прочтёт концептуальную лекцию «Будущая живопись и её отношение к античному искусству», а в ноябре 1908 года прочитает лекцию «Искусство Египта и архаическое искусство Греции в их отношении к современному искусству» в доме Езерского на Тверской-Ямской на «Курсах драмы» при Московском художественном театре. Московские любители живописи услышат цикл лекций художника «Искусство Египта и архаическое искусство Греции в их отношении к современному искусству», ставшие основой статьи Бакста в журнале «Аполлон» – «Пути классицизма в искусстве», опубликованной во втором и третьем номерах журнала за 1909 год. Спустя годы художник будет читать лекции в Нью-Йорке и Торонто на тему «Цвет и костюм», «Искусство костюма и его законы. Их индивидуальное применение».

Ещё в 1890, в 1896 годах Бакста заинтересовал образ русалки: художник выполнил два наброска – «Русалки» (бумага, акварель, гуашь, графитный карандаш, ранее хранился в собрании А.Н. Бенуа, ныне – в Государственном Русском музее); на втором эскизе – «Русалки на скале» (бумага на картоне, графитный карандаш) – морская дева страстно протягивается навстречу зрителю из вечернего полумрака, плотоядно улыбаясь. В книгу стихов «Будем как Солнце» Бальмонт включил два стихотворения, посвящённых русалке. Одно, озаглавленное «Русалка», выдержано как горячий монолог влюбленной морской девы, ласкающей возлюбленного²⁴, второе – исповедь любовника русалки, обманутого и оставленного ею²⁵.

Бальмонт ценит творчество, которое «оригинальным движением приотворяют дверь в страшную область Мистического»²⁶. А ведь именно это попытался сделать Бакст в упоминавшемся полотне 1908 года «Древний ужас», изображающем катаклизм вселенского масштаба, гибель по воле рока некой цивилизации (а может быть, и предчувствие приближающегося краха Российской империи). В картине отразились впечатления предыдущего 1907 года, полученные Бакстом во время поездки по Греции и опубликованные художником в виде дорожных записей «Серов и я в Греции»²⁷. Спустя годы, в 1922 году, уже живя в Париже, художник так выразил пережитое во время давней долгожданной поездки: «Я повернулся спиною к гостинице и ахнул даже: пропасть, гигантская, бездонная ночью, – совсем у моих ног <…> где-то глубоко внизу, в долине, под ослепительно лилово-голубыми молниями, лежат белые мраморные храмы <…> И теперь, как и три тысячи лет тому назад – гремит весною Зевс посреди стаи испуганными молниями орлов, и каждую весну в темном Аиде окаменелая от горя Персефона – косая, страшная – в глубоком базальтовом кресле злобно ждёт к себе из запретной зацветшей земли легковерных хрупких детей солнца – людей»²⁸.

Бальмонт напоминает: «Поэты-символисты никогда не теряют таинственной нити Ариадны, связывающей их с мировым лабиринтом Хаоса, они всегда овеяны дуновениями, идущими из области запредельного, и потому, как бы против их воли, за словами, которые они произносят, чудится гул ещё других, не их голосов, ощущается говор стихий, отрывки из хоров, звучащих в Святая Святых мыслимой нами Вселенной <…> Поэты-символисты дают нам в своих созданьях магическое кольцо, которое радует нас, как драгоценность, и в то же время зовёт нас к чему-то ещё, мы чувствуем близость неизвестного нам нового и, глядя на талисман, идём, уходим, куда-то дальше, всё дальше и дальше. Итак, вот основные черты символической поэзии: <…> подобно музыке и живописи, она возбуждает в душе сложное настроение, – более, чем другой род поэзии, трогает наши слуховые и зрительные впечатления, заставляет читателя пройти обратный путь творчества: поэт, создавая своё символическое произведение, от абстрактного идет к конкретному, от идеи к образу, – тот, кто знакомится с его произведениями, восходит от картины к душе её, от непосредственных образов, прекрасных в своем самостоятельном существовании, к скрытой в них духовной идеальности, придающей им двойную силу. <…> Символизм – могучая сила, стремящаяся угадать новые сочетания мыслей, красок и звуков и нередко угадывающая их с неотразимой убедительностью. Если вы любите непосредственное впечатление, наслаждайтесь в символизме свойственной ему новизной и роскошью картин. Если вы любите впечатление сложное, читайте между строк – тайные строки выступят и будут говорить с вами красноречиво»²⁹.

В 1915 году Бакст, по просьбе лондонского Общества изящных искусств, сделал рисунок «Чудовище войны», помещённый на обложке книги «Душа России», выпущенной издательством Макмиллан под редакцией Синифред Стивенз в 1916 году в Лондоне. На просьбу сделать картину на военную тему художник откликнулся изображением гигантского дракона из подземелья, который крушит человеческую цивилизацию. «Для автора в кровопролитии нет ни правых, ни виноватых. Война дала выход самым низменным чувствам человека», – комментирует этот рисунок Бакста, не принятый на благотворительную выставку, искусствовед Е. Беспалова³⁰. В этом же, 1915 году Бальмонт пишет стихотворение «Змей»³¹.

Характеризуя искусство модерна, Герчук отмечает: «Накапливались характерные орнаменты из водяных лилий на длинных и вялых стеблях <…> тиражировались расхожие символы Мироздания («Древо жизни, соединяющее своими ветвями и корнями небо с землей), Вечной Женственности (томные лики с распущенными длинными волосами) и Мирового Зла (драконы, змеи, скорпионы)»³².

Амбивалентный образ змея возникает в венке сонетов «Змей», опубликованном в 1920 году в книге Бальмонта «Семь поэм»³³. Похожий амбивалентный образ змея впервые был использован в эскизе Бакста для обложки журнала «Аполлон» в 1909 году. Именно его в цвете и на фоне увиденного с высоты лесного пейзажа повторил художник для благотворительной выставки спустя шесть лет.

Бальмонт создал «Фейные сказки» для маленькой дочки Ниники (1906) через три года после того, как сценограф-дебютант Бакст подготовил эскизы костюмов и декораций для балета Йозефа Байера, поставленного братьями Легат, «Фея кукол» и продержавшегося в репертуаре Мариинского театра в Петербурге четверть века, пережив крушение Российской империи.

Рядом с феей и куклами художник украсил сцену образом любимой женщины, тогда невесты – Любови Гриценко, портрет которой он недавно закончил³⁴. Художник перенёс действие балета в Петербург ХIХ столетия, изучив старинные рисунки и гравюры с видами Петербурга, Гостиного двора, в котором устраивали кукольные базары. В балете участвовали самые знаменитые танцовщицы ХХ века – Ксешинская, Павлова, Преображенская, Ваганова и даже двенадцатилетний Вацлав Нижинский в костюме деревянного солдатика³⁵. Премьера в Эрмитажном театре для царской семьи состоялась 7 февраля 1903 года. Община Святой Евгении (Красный крест) выпустила 12 открыток с изображениями героев балета, в том числе тоненькой, летящей феи в розовом воздушном платье; был опубликован конверт и вкладыш с перечислением героев представления³⁶. Через несколько лет, в 1923 году в Париже, Бакст вернется к образу феи: напишет по-французски собственную «фейную сказку» – либретто балета «Волшебная ночь» в двух актах, которую критики назовут маленькой поэмой, оформит его. Премьера состоится 31 декабря 1923 года в Гранд Опера. Балет поставил Лео Стаатс, фею кукол Арабеллу станцевала известная балерина К. Замбелли.

В нём, как и в стихотворении Бальмонта, будут и слёзы, и «тихая любовь»³⁷. Приведем фрагмент из этого либретто, написанного Бакстом по-французски: «Вдруг в детской начинают происходить чудеса. Из-под земли возникает королева кукол – фея Арабелла с волшебной палочкой. Пробило полночь, и, пока дети спят, она освобождает души кукол. Теперь эти маленькие неподвижные создания выйдут из заточения и за час познают всю боль человеческой жизни <…> Фея приказывает куклам наказать предателя, разорвать его тело на части и развеять по ветру презренные останки <…> Фея Арабелла, танцуя вокруг, пытается утешить их и убедить смиренно принять первую боль любви. С двенадцатым ударом фея растворяется в воздухе»³⁸.

Бакст великолепно знал Восток, Бальмонт сделал переложения первотворчества неславянских народов – ритуально-магической и жреческой поэзии Америки, Африки и Океании. В 1908 году Бакст выполнил одну из заставок («Эллада») к циклу переложений греческих гимнов из книги стихов поэта «Зовы древности», законченной поэтом в феврале этого года для петербургского издательства «Пантеон» и имевшей подзаголовок «Гимны, песни и замыслы древних». Если обложку для этой книги сделал Е. Лансере, то в работе над заставками участвовали многие художники-мирискусники – С. Чехонин, А. Бенуа, М. Добужинский, З. Чемберс, И. Билибин, Г. Нарбут. Бальмонт так прокомментировал этот раздел в специальных «Изъяснительных замечаниях»: «Мистические гимны Орфея имеются в чрезвычайно ценном издании английского ученого Томаса Тайлора (1787). Есть современное издание этой книги, перепечатанное английским теософским обществом (Лондон, 1896). Хорошие издания отрывков, сохранившихся из нежно-медового творчества Сафо есть <…> в Италии, с которой её лик так гармонирует, например: Л.А. Микельанджело. Болонья, 1899»³⁹.

В центре единственной заставки, выполненной Бакстом, – образ всё той же загадочной девушки-Ко́ры, что и в упоминавшемся полотне «Античный ужас» 1908 года. Но он вполне соответствует героине переложенного Бальмонтом орфического «Гимна к луне»⁴⁰.

В предисловии «Костры мирового слова» к книге «Зов древности», написанном 13 февраля 1908 года, писатель перечислил наиболее близких ему современников-творцов, особо выделив художников Бенуа и Бакста: «Минский и Мережковский, Бенуа и Бакст, Зелинский и Батюшков, Волошин и Городецкий, целый ряд писателей, поэтов и художников, уже сказавшие свое слово и только выступающих с лезвием слова, сливаются ныне в одном великом замысле – свить цветочную гирлянду красоты и знания. Я не пересчитываю всех имен. И ещё другие придут, другие, освященные творческим даром – уменьем знать счастье и испытывать боль. Мы создадим Певучую Дружину. Она уже есть»⁴¹.

Интерес к экзотическим культурам и романтическое мироощущение сближают Бальмонта и Бакста, изучавшего ткани и одежду индейцев племен акома, хопи, пуэбло, наваха, цуни и использовавших фрагменты старинных росписей в разработках тканей для модных домов Парижа, создавая их из мечты и исторической эрудиции. Объединяла поэта и художника и широта программы, свобода творческого поиска, приоритет художественных задач позволял им в кратчайшие сроки осваивать новейшие европейские эстетические течения. Их отличала высокая образованность, знакомство с культурным опытом разных стран. Бальмонт много и увлеченно путешествовал по миру, учил языки, много переводил. Бакст работал в Париже, Петербурге, Венеции, Ментоне, Нью-Йорке, Балтиморе, Вашингтоне.

Поэт и арт-критик Максимилиан Волошин включает в книгу «Anno Mundi Ardentis. 1915», выпущенную московским издательством «Зерна» в 1916 году, поэтические посвящения Баксту и Бальмонту. Обложку для этого поэтического сборника также выполнил Бакст. Бальмонту Волошин, критиковавший переводы поэта в 1900 году в журнале «Русская мысль», посвятил Константину Дмитриевичу стихотворение «Петербург», написанное в Париже 8 февраля 1915 года. Это был ответ на посвящение Бальмонта – стихотворение «Максу», появившееся 10 марта 1914 года. 3 октября того же года в Биаррице Волошин посвятил Л.С. Баксту стихотворение «Армагеддон»⁴².

«Саломею» Оскара Уайльда в переводе Бальмонта и Е. Андреевой в 1908 году петербургское издательство «Сириус» проиллюстрировало восемью рисунками О. Бердслея⁴³, с которым, кстати, гневный Стасов сравнивал Бакста⁴⁴.

Эстетический бунт против обыденной современности – эта позиция близка и Бальмонту, и Баксту, и Бердслею⁴⁵. Ещё одна грань сотрудничества писателя с художником – театр.

Летом 1908 года Бакст исполняет «фантастической красоты» эскизы декораций и костюмов к символистской драме О. Уайльда «Саломея» в переводе Бальмонта и Е. Андреевой. Постановка была задумана как частный спектакль. Режиссура – В. Мейерхольд, хореография – М. Фокин, музыка – А. Глазунов. «Саломея» была запрещена Синодом из-за вольной трактовки библейского сюжета. 3 ноября 1908 года на благотворительном концерте в Михайловском театре И.Л. Рубинштейн исполнила «Танец семи покрывал» в костюме по эскизу Бакста и на фоне предложенных им декораций. 20 декабря того же года на концерте в Большом зале Петербургской консерватории балерина повторила танец на музыку Глазунова – дирижировал автор, которого вместе с Бакстом и исполнительницей вызывала на сцену восхищённая публика, восторгавшаяся музыкой, танцем и костюмом, выгодно подчеркнувшим экзотическую красоту Рубинштейн. Парижские любители балета увидели «Саломею» лишь в июне 1912 года.

1.Спустя год, в июле 1900 года, поэт отмечал: «Два новых журнала «Жизнь» и «Мир Искусства» взбудоражили умы… сезон, который только что закончился, выказал больше жизни, чем предшествовавший. Неизбежный раскол между «отцами» и «детьми» поднял температуру жизни в журналистике». (Бальмонт К. О русской литературе. Воспоминания и раздумья. – М.; Шуя: Алгоритм, 2007. – С. 56.)

2.Андреева-Бальмонт Е.А. Воспоминания. – М.: Издательство Сабашниковых, 1997. – 341 с.

3.Иванова А.С. К.Д. Бальмонт – переводчик английской литературы. Иваново – СПб.: Издатель Епишева О.В., 2009. – С. 16.

4.Боулт Джон Э., Теркель Е. Литературное творчество Льва Бакста // Лев Бакст. Моя душа открыта. Кн. 1. Статьи. Роман. Либретто. – М.: Искусство – ХХI век, 2012. – С. 19.

5.Бакст Л.С. Моя душа открыта. В 2 кн. / Сост. Е. Теркель, Дж.-Э. Боулт, О. Ковалева (Записки художника). – М.: Искусство XXI век, 2012.

6.Бакст Л.С. Серов и я в Греции. / Дорожные записи. (Земной шар глазами художника.) – М.: Государственная Третьяковская галерея, 2016. – С. 124.

7.Рассматривая их, вспоминаешь отзыв авторитетного московского искусствоведа Ю.Я. Герчука о графике художника: «…отдающая беломраморным холодком изысканно-линеарная неоклассика Льва Бакста». Герчук Ю.Я. Искусство печатной книги в России XVIXXI вв. – СПб.: Коло, 2014. – С. 276.

8.«Для работ Бакста, опубликованных в «Мире искусства», характеры легкие, ажурные, сочетающие мелкий штрих и точечную линию… более лаконичные и строгие заставки к стихотворениям Бальмонта, строящиеся на противопоставлении больших чёрных и белых пятен. Все эти рисунки носят декоративно-орнаментальный характер». Пружан И.Н. Лев Самойлович Бакст. – Л.: Советский художник, 1975. – С. 39.

9.В. Круглов так оценил эти работы Бакста: «В виньетках к остро символистским стихам Бальмонта «Я – изысканность русской медлительной речи», «Предопределение», «Слияние» важную роль играет сопоставление пятен черного и белого. Их мотивы также навеяны античностью, они тоже лаконичным и строги, но более метафоричны, многозначны по смыслу, порой мрачноваты по настроению». Круглов В. Баксту 150 лет // Лев Бакст. Альманах. Вып. 470. – СПб.: Palace Editions, 2016. – С. 19.

10.Круглов так оценил эту композицию: «Это – редкое в живописи русского символизма произведение, посвященное интимной сфере бытия современников. Оно – автобиографично. Здесь «осень» – время года, метафора человеческих отношений и самочувствия людей. Как метафора воспринимается и напоминающая лицо человека ваза, полноправный герой картины, «затесняющий» фигуры персонажей (в них узнаются Бакст и его жена Л.П. Гриценко-Бакст), связывающий и разделяющий их завораживает магический ритм свисающих из вазы переплетений ветвей, листьев и гроздьев винограда, которым вторят плавные очертания сосуда, рисунок вьющихся тропинок, то сходящихся, то разбегающихся в сумеречной дали парка». Круглов В. Баксту 150 лет // Лев Бакст. Альманах. Вып. 470. – СПб.: Palace Editions, 2016. – С. 34.

11.«В синем небе пролетают, улетают журавли, // С долгим криком пропадают, как видения, вдали. // Май потух, сгорело лето, осень хмурая пришла. // Вместе зелени простерлась бледно-серая зола. // Как обманутая, плачет потускневшая земля, // Как обиженные, смотрят обнажённые поля. // Нет стеблей зеленокудрых, нет пурпуровых цветов, // Только лес ещё мерцает светлым трауром листов, // И в прозрачности небесной грусть глубокая видна, // Грусть о том, чаша жизни вся осушена до дна». Бальмонт К.Д. Несобранное и забытое из творческого наследия. В 2-х т. Т. 1. Я стих звенящий. Поэзия. Переводы. / Сост., общ. ред., статья, примеч. и коммент. А.Ю. Романова; вступ. статья Р. Берда. – СПб.: ООО «Издательство «Росток», 2016. – С. 52.

12.Алпатова Т.А. Метафизика Осени в поэтическом мире Г.Р. Державина и Н.М. Карамзина // Поэтика Г.Р. Державина и литературные диалоги. Коллективная монография. – Казань, 2017. – С. 49.

13.В. Круглов отмечает: «Художника уже в 1901–1902 годах отличало пристрастие к мотивам античности. Его утончённая линейная графика модерна навеяна древнегреческой мифологией и вазописью. Он вводит в композиции изображение амура, пути и фавнов, мотивы треножников, гирлянд, ваз. На игре плавных линий построены светлые, идилличные по настроению… заставки к стихотворению К.Д. Бальмонта «Ночь». Лев Бакст. 1866–1924. Каталог. Альманах. Вып. 470. – СПб.: Palace Editions, 2016. – С. 19.

14.Бакст Л.С. Серов и я в Греции. / Дорожные записи. (Земной шар глазами художника). – М.: Государственная Третьяковская галерея, 2016. – С. 44.

15.Бальмонт писал: «Мне дорог Гоголь как создатель «Вия» и «Страшной мести». Там же. – С. 89.

16.Там же.

17.Боулт Джон Э., Теркель Е. Литературное творчество Льва Бакста // Лев Бакст. Моя душа открыта. Кн. 1. Статьи. Роман. Либретто. – М.: Искусство – XXI век, 2012. – С. 21.

18.Общество художников Мир искусства на почтовых карточках. Каталог. – СПб.: Стандарт-коллекция, 2006. – С. 6.

19.Бальмонт считал одной из творческих задач писателя «творить Красоту». Бальмонт К. О русской литературе. Воспоминания и раздумья. – М.; Шуя: Алгоритм, 2007. – С. 43.

20.Бальмонт отмечал: четыре стихии владеют судьбой большого художника – это «Россия, Природа, Женщина, Красота», под которой поэт понимал «красоту гармонического созерцания, красоту художественного творчества». Там же. – С. 162.

21.В письме В.Ф. Нувелю художник рассказывает: «Античный ужас» имела… крупный и шумный успех», в архиве художника сохранилось сорок вырезок из французских и английских журналов, посвященных картине. Бакст Л.С. Моя душа открыта. В 2 кн. /Сост. Е. Теркель, Дж.-Э. Боулт, О. Ковалева (Записки художника). Кн. 2. – М.: Искусство XXI век, 2012. – С. 139.

22.Круглов В. Баксту 150 лет // Лев Бакст. Альманах. Вып. 470. – СПб.: Palace Editions, 2016. – С. 16.

23.Бальмонт К. О русской литературе. Воспоминания и раздумья. – М.; Шуя: Алгоритм, 2007. – С. 172.

24.Сейчас загорится для нас // Молодая луна. Вот – ты видишь? Зажглась! // Дышит мрак голубой. Ну, целуй же! Ты мой? Бальмонт К. Стихотворения. – Л.: Советский писатель, 1969. – С. 250.

25.…Я стоял у волны. // В ней качалась русалка нагая. // Но не бледная дева вчерашней луны, // Но не та, но не та, а другая… Там же. – С. 251.

26.Бальмонт К. О русской литературе. Воспоминания и раздумья. – М.; Шуя: Алгоритм, 2007. – С. 80.

27.Бакст Л.С. Серов и я в Греции. / Дорожные записи. (Земной шар глазами художника.) – М.: Государственная Третьяковская галерея, 2016.

28.Бакст Л.С. Серов и я в Греции. / Дорожные записи. (Земной шар глазами художника.) – М.: Государственная Третьяковская галерея, 2016. – С. 124.

29.Бальмонт К. О русской литературе. Воспоминания и раздумья. – М.; Шуя: Алгоритм, 2007. – С. 80–81.

30.Беспалова Е. Бакст в Париже. / Серия «Художественные стили, направления, объединения. – М.: БуксМарт, 2016. – С. 16.

31.Стонет голубь, стонет сизый // У меня на крыше. // Опустели все карнизы, // Без касаток тише. // Скрылись ласточки живые, // Осень золотая. // Облаков немые выи, // Как змея литая. // Уж не вынудить нам лета, // Уж тепла не вымочь. // В красном, в светах желтоцвета, // Вот от, Змей Горыныч. Бальмонт К.Д. Несобранное и забытое из творческого наследия. В 2-х т. Т. 1. Я стих звенящий. Поэзия. Переводы. / Сост., общ. ред., статья, примеч. и коммент. А.Ю. Романова; вступ. статья Р. Берда. – СПб.: ООО «Издательство «Росток», 2016. – С. 145.

32.Герчук Ю.Я. Искусство печатной книги в России XVI–XXI вв. – СПб.: Коло, 2014. – С. 263.

33.«Я верую во власть и в чару Змея. // Через него на утре бытия // открылось мне, что яркий возглас «я!» // Есть меч благого, хоть и нож злодее я… // …и выпь – как кобра, в грозный миг опаски // Люби живых, но только не забудь: // Был змеем каждый дух когда-нибудь. // Был змеем каждый дух когда-нибудь. // И в мире все, в уродстве и в прикрасе, // Не явь ли сна? Все лики – ипостаси // Единого. Рассыпанная ртуть. // Змеится травка к солнцу. И вздохнуть // Не может лес незмейно в вешнем часе. // Отлив змеи – в играющем атласе, // Волна змеей спешит переплеснуть. // Когда огонь любви чарует в теле, // В живой и мудрой храмине твоей, // Не змей ли ворожит на том пределе, // Где страстный Он желанен страстной Ей? // Гроза змеит свой знак, меж туч алея. // Змеина стеблем белая лилея… // Змея не вечно жалит… // Любя змею, люби и голубей… // Чрез каплю воли ты – всемирный Змей…». Бальмонт К.Д. Несобранное и забытое. «Я стих звенящий». Из творческого наследия: в 2 т. Поэзия, переводы. / Сост., общ. ред., статья, примеч. и коммент. А.Ю. Романова, вступ. статья Р. Берда. – СПб.: ООО «Издательство «Росток», 2016. – С. 213–220.

34.А.Н. Бенуа вспоминал: «Фигура её на холсте была аккуратно вырезана и пришита к общей «радуге» среди всяких паяцов, кукол, барабанов, мячей, тележек и прочих игрушек. Любовь Павловна висела в своём новомодном парижском черной платье и в своей огромной чёрной шляпе! …Все в зале спрашивали друг друга, что это за дама висит, как живая, среди игрушек?». Бакст Л.С. Моя душа открыта. В 2 кн. / Сост. Е. Теркель, Дж.-Э. Боулт, О. Ковалева (Записки художника). – М.: Искусство ХХI век, 2012. – С. 36.

35.Беспалова Е. Бакст в Париже. / Серия «Художественные стили, направления, объединения. – М.: БуксМарт, 2016. – С. 215.

36.Общество художников Мир искусства на почтовых карточках. Каталог. – СПб.: Стандарт-коллекция, 2006. – С. 18.

37.«Тьма нас ласкает. Кончился день. / Что же ты плачешь? Видишь – мы рядом – / Будем друг друга тихо любить. / Что же ты смотришь горестным взглядом? / Или не можешь полдень забыть? / Все, что смущало, все, чем обманут, / Встало волною, плещется в грудь. / Звёзды светить нам дважды не станут. / Ночь убывает. Снов не вернуть. / Серая чайка плачет над морем. / В Небе свинцовом тусклая мгла. / Ах, не расстаться с тягостным горем! / Где же мы были? Ночь уж прошла». Бальмонт К.Д. Избранное. – М.: Аделант, 2011. – С. 64–65.

38.Бакст Л.С. Моя душа открыта. В 2 кн. / Сост. Е. Теркель, Дж.-Э. Боулт, О. Ковалева (Записки художника). Кн. 1. – М.: Искусство XXI век, 2012. – С. 384, 386, 387.

39.Бальмонт К. Зовы древности. Гимны, песни и замыслы древних. – Берлин: Слово, 1923. – С. 312.

40.«Услышь мой зов, Владычица Богиня, // Идущая в серебряные лучах, // В уборе из рогов быка могучих, // В великом круге, с витою из звезд, // Свет Ночи темной засветив над Миром, // Ты, с женской красотой, с мужскою властью, // С природою двойной и переменной, // То полная как круг, то вся ущерб, // Мать месяцев, твой путь горит плодами, // В Ночи родится полдень отраженный, // Твоим янтарным шаром он зажжен: // Конелюбивая Царица Ночи, // Всевидящая сила, озаренье, // Внимательно-глядящая врагиня // Борьбы, мир возлюбившая и жизнь. // Лампада Ночи, украшенье Ночи, // Любовная свершительница мыслей, // Ты цели все ведешь к концу в Природе, // Царица звезд, всемудрая Диана. // В красивом многозвездном одеяньи, // В покрове пышном нежная Богиня, // Зажги светильник лунный для меня, // И озари – тебе и тайне – верных». Бальмонт К. Зовы древности. Гимны, песни и замыслы древних. – СПб.: Пантеон, 1909. – С. 160–161.

41.Бальмонт К. Зовы древности. Гимны, песни и замыслы древних. – СПб.: Пантеон, 1909. – С. 160–161.

42.Волошин М. Anno Mundi Ardentis. 1915. – М.: «Зерна», 1916. – С. 52–53.

43.Уайльд О. Саломея. Драма в 1 д. / Пер. К.Д. Бальмонта и Екатерины Андреевой. 8 рис. Обри Бирдслея. – СПб.: Сириус, 1908.

44.Характерно замечание Ю. Герчука: «Уайльд был для модерна фигурой принципиальной, знаковой, своего рода знаменем стиля». Герчук Ю.Я. Искусство печатной книги в России XVI–XXI вв. – СПб.: Коло, 2014. – С. 264.

45.Тишунина Н.В. Эстетический бунт против современности: специфика английского символизма. Рескин, прерафаэлиты, Пейтер, Суинберг, Уайльд, Бердсли // Западноевропейские символизм и проблема взаимодействия искусств. – СПб., 1998. – С. 145.