Мой личный штат Синема. Джармуш. Обзоры. Финляндия

CHAPTER VIII. НЕМНОГО О «МЕРТВЕЦЕ»

В Dead man есть сцена, когда обманутый в своих ожиданиях (хотел получить работу, а не дали) Уильям Блейк, несмотря на скепсис конторских служащих, прорывается в кабинет мистера Дикинсона, чьим именем назван завод, да и вообще – большинство предприятий города принадлежат ему.

В его руках и полиция, и охотники за головами. И вот в этой сцене Уильям, как олицетворение наивности и невинности, сталкивается лицом к лицу с Дикинсоном, акулой крупного капитала. Между ними происходит диалог следующего характера:

– What the hell are you doin’ in my office?

– Well, l-l-I came to talk about my job.

– The only job you’re gonna get in here is pushin’ up daisies from a pine box.

Так в оригинальном сценарии, так это звучит и из уст Джонни Деппа и Роберта Митчума (звезды золотого века жанра нуар).

Наши переводчики зачастую переводят фразу «The only job you’re gonna get in here is pushin’ up daisies from a pine box» как «Единственная работа, которую я могу тебе предложить – кормить червей на кладбище». Это звучит эффектно, по-американски грубо и по-деловому. Но реплика, прописанная в сценарии звучит несколько поэтичнее: «Единственная работа, которую ты получишь – это выращивать ромашки из соснового ящика». Звучит круто, по-моему. И как-то родственно с репликой Везилы изизвестной комедии Гайдая «Операция Ы: «Тебя оденут в деревянный макинтош, а в твоём доме будет играть музыка, но ты её не услышишь».

Но «деревянный макинтош» – это феня, а «ромашки из соснового ящика» – поэзия. Что выдает в мистере Дикинсоне несостоявшегося (или тайком состоявшегося) поэта. Если развивать эту мысль, то условное противостояние между Уильямом Блейком и мистером Дикинсоном можно назвать этаким своеобразным поэтическим «баттлом».

Поскольку на Диком Западе вся поэзия местным – до фени, вместо слов в ход идут пули, и уже не перо приравнивается к штыку (как у Маяковского), а наоборот: Магнум – к Блейку, Смит-Вессон – к Уолту-Уитмену. Другое дело, что Уилл Блейк «пишет» сам, а Дикинсон нанимает «литературных негров» (хм, ну одного прямо во всех смыслах —

Юджин Бирд, сыгравший самого молодого из головорезов) <…>.

Как Курт Кобейн опоздал на съёмки «Мертвеца»

ДЖИМ ДЖАРМУШ

Мне, наконец, удалось связаться с Нилом, когда мы снимали фильм в Аризоне, там как раз в тот момент выступали Crazy Horse (наиболее безумный сторона творчества Нила). И у нас выдался свободный день, я раздобыл билеты на концерт для всей съемочной группы. А дальше мне удалось пообщаться с Нилом в крайне суматошной обстановке. Я подошел к нему, и он спросил:

– Я слышал, ты хочешь поговорить о своем фильме. Он уже готов?

– Нет еще, всё в процессе…

Тогда он попросил, чтобы я, когда закончу, отправил ему предварительный монтаж фильма, когда закончу его. Он пообещал, что вскоре отправит его обратно и прибавил, что сценарий для него в принципе не важен. Когда мы сделали предварительную обработку фильма, я отправил его Нилу. Через два-три дня он позвонил мне и сказал:

– Эй, чува-а-а-к, мне понравился твой фильм. Ты можешь прилететь завтра? Можешь остаться на моей ферме, где мы обсудим все детали.

Именно так я и сделал.

Говоря о фильме, я хочу уточнить следующее: хотя я уважаю Эрика Клэптона, я все же не большой фанат его музыки. Несмотря на это, я считаю, что он сделал замечательную вещь для фильма Стивена Фрирза «Стукач», где он великолепно исполнил партитуру электрогитары. Я упомянул это затем, чтобы дать понять, что хотел, чтобы Нил работал над музыкой один. Тогда он сказал, что хотел бы поработать с группой Nirvana,

Уильям Блейк: из книги «Вечносущее Евангелие»

 
Уж так ли кроток был Христос?
В чем это видно, – вот вопрос.
Ребенком он покинул дом.
Три дня искали мать с отцом.
Когда ж нашли его, Христос
Слова такие произнес:
– Я вас не знаю. Я рожден
 
 
Отцовский выполнить закон.
Когда богатый фарисей,
Явившись втайне от людей,
С Христом советоваться стал,
Христос железом начертал
На сердце у него совет
Родиться сызнова на свет.
Христос был горд, уверен, строг.
Никто купить его не мог.
Он звал хитро, ведя беседу,
– Я духом нищ – за мною следуй!
Вот путь единственный на свете,
Чтоб не попасть корысти в сети.
Предать друзей, любя врагов, —
Нет, не таков завет Христов.
Он проповедовал учтивость,
Смиренье, кротость, но не льстивость.
Он, торжествуя, крест свой пес.
За то и был казнен Христос.
Антихрист, льстивый Иисус,
Мог угодить на всякий вкус,
Не возмущал бы синагог,
Не гнал торговцев за порог
И, кроткий, как ручной осел,
Кайафы милость бы обрел.
Бог не писал в своей скрижали,
Чтобы себя мы унижали.
Себя унизив самого,
Ты унижаешь божество…
Ведь ты и сам – частица вечности.
Молись своей же человечности.
 

CHAPTER IX. Джармуш и Каурисмяки: Озаренные Лапландским солнцем

Аки Каурисмяки: «Это не конец света. Это Финляндия»

Джим Джармуш: «Я – чужак, но я также американец, и мы познаем этот мир вместе»

Джим, Аки и его старший брат Мика. Познакомились они на тусовке в 1986 году, закрепив союз на магическом кинематографическом междусобойчике в местечке Соданкюля в Лапландии. Тусовка, свои, – это вообще ключевые маркеры для жизни и творчества Джармуша, и им будет посвящена отдельная глава («Встретить своих, и успокоиться»). В Соданкюля кино и водка льются рекой, а голова не болит, глаза не устают. Солнце светит круглые сутки. Здесь в разные годы побывали: Майкл Пауэлл, Фрэнсис Форд Коппола, Аббас Киаростами, Аньес Варда, Майк Ли, Кристиан Петцольд, Глеб Панфилов, Уит Стиллман и другие.

Джармуш приехал в Соданкюля в 1987 году, когда у него за плечами были «Отпуск без конца», «Более странно, чем в раю», «Вне закона» и первая новелла из «Кофе и сигарет» с Роберто Бениньи и Стивеном Райтом. Аки Каурисмяки к тому времени снял «Преступление и наказание», «Союз Каламари», «Тени в раю» и «Гамлет идет в бизнес». То есть шли «ноздря в ноздрю». К творчеству друг друга относились с уважением.

В интервью Люку Санте, соавтору по несостоявшемуся фильму «Garden of Divorse» (Сад раздора) Джим особенно выделил «Тени в раю, название которого перекликается с его «Более странно, чем в раю».

Джеймс Куонд, канадский кинокритик, отмечал сходство между картинами так: «Общее восхищение Брессоном, утра-отчужденный экзистенциализм и невозмутимую иронию, увлечение безумной Американой, или ее финским эквивалентом».

Забавно, что финн Каурисмяки, которому по своему этническому происхождению, надлежит быть неспешным, прозвал Джармуша «Mr. Slow» (Мистер Тормоз), когда они параллельно работали в Мемфисе над «Таинственным поездом» (Джармуш) и «Ленинградскими ковбоями, едущими в Америку». Каурисмяки, задействовавший Джима в роли торговца Кадиллаками, где и прилепил ему «тормознутую» кличку.

В интервью Каурисмяки тех лет присутствует неумеренный юношеский соревновательный задор, оказывающийся обаятельным вкупе со специфическим юмором финна. Когда говоришь серьезные вещи с серьезным лицом, а в глазах нет-нет да пробегают чертики.

Что, дескать, Джармуш уже три недели работал над фильмом «Таинственный поезд», как съемочная группа «Ленинградских ковбоев» приехала туда. Что Джармуш не смог договориться с баром, а Аки смог, потому что профессионал. И что парикмахерскую нашли лучше, чем у Джима в фильме, и что, наконец, какая-то там сцена получилась удачнее! Дружеская подначка, да и всё. Так сложилось, что фильмы обоих режиссеров сравнивают на предмет совпадений и того, чей лучше получился. «Кофе и сигареты», например, сравнивают с «Береги свою косынку, Татьяна». И вправду – Марко Валтонен, сыгравший у Каурисмяки маменькиного сынка, вырвавшегося от деспотичной мамки, хлещет кофе, как все герои альманаха Джармуша вместе взятые. А Матти Пеллонпяя поглощает Коскенкорву так, что, верно, ему надо было ехать вместо Вилле Хаапасало на охоту с нашими мужиками.

Так уж повелось: Каурисмяки называют «скандинавским Джармушем», а Джармуша – «американским Каурисмяки». Обоим, особенно на ранних этапах, нравилось снимать маргиналов, поэтизировать тоску и неприкаянности. Только если бы Аки снимал «Более странно, чем в раю», он бы развил линию рабочего, ждущего автобуса. Того самого работяги в исполнении Ричарда Боэ, которого смутил дерзкий Уилли (Джон Лури).

И Джармуш, и Каурисмяки, преклоняются перед манерой Ясудзиро Одзу, который использовал штатив с двумя положениями камеры – у самого пола, на уровне сидящих на татами героев, или на несколько футов выше. План, подразумевающий доверительный тон, исключающий любое насильственное вмешательство камеры в пространство жизни героев.

Первые операторы Джармуша – Том ДиЧилло и Робби Мюллер, как Тимо Салминен у Аки, предпочитают статичную камеру. «Если камера мечется туда-сюда, она становится героем фильма», – говорил Джармуш в интервью Кэтлин Макгиган в 1990 году.

Коги Танака выпустил в 1993 году 40-минутное посвящение Ясудзиро Одзу, в основу которого легли признания в любви мастеру от Клер Дени, Линдсея Андерсона, Хоу Сяосяня, Стэнли Квана, Пола Шредера, Вима Вендерса, и, конечно, Аки Каурисмяки.

В экспозиции отрывка с Аки мы видим планы города Хельсинки: парусник, дома в современном европейском стиле, флаг Финляндии, трамвай, снятый принципиально с нижнего ракурса, кусок завода и труба теплоцентрали (опять же – в стиле Одзу), далее рабочие на красном фоне натягивают какой-то холст (или гигантский экран), в подсобное полумрачное помещение, где стоит портрет Одзу, заходит Аки. Он приветственно, по-японски, кланяется. Садится, закуривает. Представляется. Начинает свой монолог.

«Одзу-сан, это Аки Каурисмяки из Финляндии. Я снял 11 паршивых фильмов, и это всё Ваша вина… В 1976 году, в Лондоне, мой брат заставил меня пойти в музей кино, где я увидел фильм «Токийская повесть». После этого фильма я оставил свои мечты заняться литературой и решил начать охоту за красным чайником [параллельно этим словам идут кадры из фильмов Одзу, где присутствует красный чайник]. Большая часть меня, выросшего под влиянием американских фильмов, – эта часть меня преклоняется перед тем, что Одзу никогда не требовалось. Ни единого убийства, акта насилия или выстрела, чтобы поведать обо всём самом важном в человеческой жизни. Я пока что снял 11 паршивых фильмов, и я решил снять еще 30, потому что… потому что я отказываюсь идти в могилу до того… до того, как я докажу себе, что я никогда не достигну Вашего уровня, уважаемый господин Одзу. Я выбрал для съёмок помещение старой фабрики, потому что меня тянет к прошлому, я совсем не отношусь к «продвинутым» людям, которые доверяют технологиям будущего. Я предпочитаю оглядываться назад. Я уверен, что Одзу тоже так делал – в Японии, в свое время. Я решил, что на моем надгробном камне будет выгравировано: «Я родился, но…». Аригато…»

Докуривает сигарету, смотрит вниз. Финальные кадры: городской рынок, пестрящий овощами, вход в железнодорожный вокзал, с барельефами по бокам, изображающими богатырей с глобусами в руках. И финальный кадр – поезда, снятые сверху. Одзу очень любил железную дорогу.

Под многими словами Джармуш бы, конечно, подписался. Забавно, что он тоже сначала хотел стать писателем – учился в Колумбийском университете, потом поехал в Париж на практику, и застрял в Синематеке на пару лет. После этого, как он сам говорил в интервью Питеру Белсито, стал писать короткие схематичные истории, вроде маленьких рассказов. То ли – стихотворения в прозе, то ли – рассказики. В прозе начали появляться элементы сценария. Потом Джим получил грант, чтобы писать рассказы и читать их по университетам Восточного побережья. Наступил 1975 год, когда он решил поступить в киношколу. Примерно в то же время, когда Аки избрал служение десятой музе.

А свои первые литературно-сценарные опыты Джим сравнивал с «Последними словами голландца Шульца» Уильяма Берроуза. «Это невозможно… экранизировать», – заявил он в 985-м году. Однако спустя 16 лет вышла короткометражка нидерландца Геррита ван Дейка с анимационными вставками, где Голландца озвучил Рутгер Хауэр, уроженец Утрехта, который ну очень похож голосом на Берроуза!

Также режиссеров роднит причисление себя к аутсайдерам, не гонящимся за благами мира сего.

Джармуш, после успеха второго фильма, еле успевал отбиваться от предложений голливудских воротил снять какую-нибудь молодежную комедию о сексе.

А Каурисмяки и вовсе едва ли получал подобных предложений. Во всех новеллах «Ночи на Земле» Джармуша герои – аутсайдеры, чудаки, или просто фатально невезучие люди: в лос-анджелесской новелле Вайнона Райдер играет девушку, которая отказывается от голливудской карьеры, потому что ей нравится крутить баранку, а стать она хочет автомехаником – не всем быть звёздами; в нью-йоркской новелле обаятельный клоун-недотёпа Хельмут (Армин Мюллер-Шталь), эмигрант из ГДР, работает водителем, а водить, как выясняется, не умеет (или прикидывается?).

Париж: затюканный таксист (Исаак де Банколе) подвозить слепую француженку (неподражаемая Бетрис Даль), и постоянно получает от нее тычки. Римская новелла – апофеоз черного юмора: Джино, озабоченный таксист, вдобавок редкостный болтун, доводит своими откровениями падре до сердечного приступа. Но если вы хотите посмотреть на настоящих аутсайдеров, добро пожаловать в Хельсинки.

Пятая новелла закрывает фильм на грустной, если не сказать, – стоической, ноте. В «Хельсинки» сыграли актёры Аки Каурисмяки: Кари Вяянен, Сакари Куосманен, Томи Салмела, и, конечно же, Матти Пеллонпяя в роли мрачного таксиста.

Герои спорят на предмет того, у кого жизнь беспросветнее. Очень по-фински (см. «Особенности национальных утрат и приобретений» Доме Карукоски, дабы прочувствовать колорит по-полной). Пожалуй, именно в новелле «Хельсинки» Джармуш и Каурисмяки сливаются в единое целое.

Будет несправедливо не упомянуть Мику Каурисмяки, старшего брата Аки, с которым Джармуш работал едва ли не больше. В 1987 году он снялся в криминальном роуд-муви «Хельсинки-Неаполь: всю ночь напролёт», где сыграл бармена (сам Джим эту роль не жалует).

В 1987 году опубликована беседа Петера фон Багха, Мики Каурисмяки и Джима Джармуша, она вышла с подзаголовком «Asioiden valissa» («В промежутке») в журнале «Filmihullu». Говорят об аспектах кинопроизводства и о мировом кинематографическом наследии. Особенно охотно режиссеры обсуждают творчество Николаса Рэя и Сэма Фуллера, одинаково вдохновивших обоих режиссеров. Однако взгляды на их творчество у них не сходятся: Мика считает мэтров самыми беспощадными голливудскими режиссерами, называя их фильмы реалистичными. На что Джармуш парирует, что понятие «реалистический» абсолютно неприменимо к Нику и Сэму, но потом и вовсе заявляет, что кинематограф как вид искусства вообще не реалистичен.

В 1994 году Мика пригласит Джармуша и Сэма Фуллера в свой проект «Tigrero: A Film That Was Never Made» («Тигреро: Фильм, который никогда не будет сделан»). За 40 лет до этого Сэм поехал на Амазонку, по заданию Дэррила Ф. Занука, чтобы присмотреть натуру, отснять документальный материал. Сэм наснимал много про индейцев караджи, жителей бассейна Амазонки.

Из этого должен был получиться грандиозный фильм. На главные роли пригласили звезду вестернов Джона Уэйна, Аву Гарднер, Тайрон Пауэр. А потом страховая компания отказалась оформлять кинозвездам страховку, потому что опасалась Амазонки, ввиду ее потенциальной опасности для туристов. Другие страховые компании тоже отказались, поэтому пришлось проект закрыть. В 1989 году Сэм обнаружил у себя дома в Лос-Анджелесе кучу отснятого материала. И он послал ее Мике Каурисмяки.

Тот, в свою очередь, предложил поехать по местам «боевой славы», поснимать материал с Сэмом сорок лет спустя. Потом пригласили Джармуша, который в то время находился в творческом поиске, после «Ночи на Земле». Быть может, эта трехнедельная поездка дала режиссеру сил на принципиальный прорыв – фильм «Мертвец». Наконец, «Лос-Анджелес без карты», фильм Мики Каурисмяки 1998 года с Дэвидом Тэннантом в главной роли – реверанс Джармушу.

Во-первых, Ричард, главный герой, начинающий сценарист, вчерашний гробовщик, поехавший покорять Лос-Анджелес, постоянно ведет невербальный диалог с Уильямом Блейком из «Мертвеца», взирающим с плаката.

Перекличка налицо: Ричард – такой же зеленый необстрелянный юнец, как и Блейк в начале «Мертвеца». Лос-Анджелес – такое же пропащее место, как и «Дикий Запад», но по-своему. Вместо просроченной рекомендации на вакансию бухгалтера, Ричарда якобы ждёт девушка Барбара, якобы звезда. Ждёт ли героя трансформация, гибель, символическая, или всамделишная, режиссер пытается на протяжении почти двух часов показать, реализуя не очень ровный, а местами дрянной, сценарий. В одной из финальных сцен появляется Джонни Депп в роли камео. Встреча протагониста с камео происходит на кладбище, где звезда аппетитом поглощает фастфуд. Всё довольно символично, и при этом прозрачно.

Каждый из режиссёров ушел в свою степь, оставшись последовательным в главном. Джармуш по-прежнему воспевает аутсайдеров, только теперь в их роли вампиры и водители автобусов, Аки Каурисмяки снимает об эмигрантах, не изменив жанру «грустной сказки», Мика снимает о семейных проблемах, но по-прежнему его герои – музыканты.

CHAPTER X. АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ НАЗВАНИЯ ФИЛЬМОВ ДЖАРМУША
У некоторых фильмов Джармуша могли быть другие названия.

«One Night in Memphis» – «Таинственный поезд»

Режиссёр написал киносценарий под рабочим названием «Одна ночь в Мемфисе», даже не побывав в городе. Основой первой новеллы, «Вдали от Иокогамы», послужила одноактная пьеса, которую он написал во время съёмок фильма «Вне закона» в 1986 году. Сюжет пьесы не имел отношения к Элвису или Мемфису и строился вокруг проводивших время в постоянных спорах парня и девушки – в конце один из героев приходил к выводу о том, что противостояние на самом деле укрепляет их союз. На идею с пересечением сюжетов Джармуша вдохновило изучение различных повествовательных форм, в особенности – «Кентерберийских рассказов» Чосера, итальянских короткометражных фильмов и японских кайданов (национальных хорроров с участием призраков). Для второй и третьей новеллы «Таинственного поезда» режиссёр создавал персонажей, в перспективе рассчитывая, что их сыграют конкретные люди из его круга общения, среди которых были как профессиональные актёры, так и знакомые музыканты, и прописывал в сценарии истории их взаимодействия.

«Dead Flowers» – «Сломанные цветы».

Премьера фильма «Сломанные цветы» состоялась 17 мая 2005 года в рамках 58-го Каннского кинофестиваля. На сценарий фильма у Джима Джармуша ушло две с половиной недели. Роль Дона Джонстона Джим Джармуш написал специально для Билла Мюррея, поклонником которого он является. Предварительно он рассчитывал задействовать Билла в другом фильме, но изменил свои планы. Композиция Yekermo Sew, непрерывно сопровождающая Дона Джонстона во время его одиссеи, представляет собой версию джазовой композиции Song For My FatherХораса Сильвера, в аранжировке Мулату Астатке. Джармуш посвятил фильм покойному французскому кинорежиссёру Жану Эсташу, «проклятому поэту «Новой волны». В конце фильма мимо Дона проезжает автомобиль, из которого его внимательно рассматривает молодой парень. Парня играет сын Билла Мюррея Гомер. В начале фильма Дон смотрит фильм The Private Life of Don Juan (1934), реж. Александр Корда.

Британский кинорежиссёр и продюсер, выходец из Венгрии, наиболее влиятельный деятель британской киноиндустрии накануне Второй мировой войны. В 1942 году Корда стал первым кинорежиссёром, возведённым в рыцарство Британской империи.

Когда Дон надевает очки в самолёте, позади появляется рука, на которой отображается надпись FFI-CR (сетевая компания).

CHAPTER XI. «БАСКИЯ: ВЗРЫВ РЕАЛЬНОСТИ»

О нью-йоркской богеме 1970-х и фигуре Баския в кино. Сара Драйвер больше известна как спутница жизни Джима Джармуша, сыгравшая эпизодические роли в трех его фильмах, подавшая идею для «Сломанных цветов» и подсунувшая ему «Хагакурэ», благодаря чему родился «Пес-призрак». Именно она подарила ему «Дневник Адама и Евы», после чего родилась идея фильма «Выживут только любовники». Она же была консультантом на съемках «Патерсона». Ее фильмы трудны для восприятия, она намного радикальнее своего мужа. Трудно представить себе типичного зрителя Сары Драйвер, скорее всего, это человек, интересующийся американским андерграундом рубежа 70—80-х. Документальный фильм «Баския: взрыв реальности» был снят ею после долгого молчания. Он рассказывает о художнике Жан-Мишеле Баския, история которого до появления Бэнкси была самым ярким примером превращения уличного художника в знаменитость.

Первый вопрос, который может резонно возникнуть – что еще такого может рассказать Сара про Жан-Мишеля Баския, о чем не было сказано ранее? Сначала вспомним, что о нем вообще снято.

В художественном фильме Эдо Бертольо «Downtown 81. Ритм большого города» сыграл сам Баския. Выступил в роли себя – талантливого художника афроамериканского происхождения, идущего к славе без гроша в кармане, ищущего, кому бы продать картину, чтобы заплатить за квартиру, из которой его выселяют. Этот фильм в большей степени о бандитском, злачном, творческом Нью-Йорке начала 80-х. По стилю работа похожа на творчество условного околоджармушевского круга режиссеров – Тома Ди Чилло (оператор первых двух фильмов Джармуша, первый свой фильм «Джонни-Замша» выпустил в 1991 году), Александра Рокуэлла (начал в одно время с Джармушем и Бертольо, известен по картинам «В супе» с Джармушем в роли голливудского продюсера и «Четыре комнаты»). Сюжет фильма Бертольо незамысловат: парень ищет денег, влюбляет в себя богачку. Присутствуют документальные вставки – от репетиций нью-йоркских панков и рэперов до сцен в стрип-клубах в духе Джона Кассаветиса (см. «Убийство китайского букмекера»). Зачем этот фильм был нужен? Чтобы показать даунтаун как мир возможностей для молодого художника. «Downtown 81. Ритм большого города» активно цитируется у Сары Драйвер.

Следующий – байопик Джулиана Шнабеля «Баския» 1996 года. Самый известный фильм о Баския стал таковым во многом благодаря блестящему актерскому составу: Джеффри Райт в роли Баския, Дэвид Боуи в роли Энди Уорхола, Гари Олдмен, Бенисио дель Торо, Деннис Хоппер, Уиллем Дефо, Кристофер Уокен, Сэм Рокуэлл, Кортни Лав, наконец, Винсент Галло. Это самый дорогой фильм о Баския: трехмиллионный бюджет чуть-чуть не окупился. В остальном это стандартный байопик по схеме «голодное начало, восхождение, триумф, наркотики, смерть». Музыка к фильму написана самим Шнабелем и Джоном Кейлом, известным по The Velvet Underground. Шнабель начинал как художник-неоэкспрессионист, работал бок о бок с Баския. Зачем этот фильм был нужен? Чтобы популяризировать самого художника и нью-йоркскую богему.

Далее – документалка Тамры Дэвис «Баския. Лучезарное дитя» 2010 года. Само прозвище придумано критиком Рене Рикаром. Это подробный рассказ о Баския – не только о его творческом методе, но и о строптивом характере, здесь уже больше конфликтного контекста: проблемы с расизмом, различными провокациями, критикой. К примеру, эссеист и арт-критик Хилтон Крамер заявлял следующее: «Вклад Баския в искусство столь незначителен, что его можно назвать нулевым». Сам Баския в одном из интервью сетует: «В газетах чаще писали о моей внешности, чем о моей работе. Большинство людей – расисты». Также фильм насыщен трогательными историями вроде той, как Баския работал электриком, и как его первый и последний восьмичасовой рабочий день довел его до слез. Зачем этот фильм был нужен? Чтобы немного заземлить романтическую историю о гении и наркотиках, связать с социально-политической повесткой дня.

К счастью, «Баския: взрыв реальности» Сары Драйвер ни по чьим протоптанным тропинкам не бродит, режиссер следует своим задачам, использует свои методы. Стиль коллажный, много цитат, но полотно авторское.

Молчание Сары Драйвер как режиссера длилось почти 25 лет: последний фильм «Когда свиньи полетят» с Альфредом Молиной и Марианной Фейтфулл вышел в 1993 году. С тех пор о ней почти ничего не было слышно. Она преподавала в нью-йоркской киношколе New York University Tisch School of the Arts, откуда в начале 80-х выгнали Джармуша за истраченный на «Отпуск без конца» грант, да изредка всплывала в титрах фильмов мужа. Все эти годы Сара пыталась проталкивать свои идеи фильмов, собирала актерские группы, писала режиссерские планы, подбирала локации, но проекты не запускались.

В своей первой работе, экранизации Пола Боулза «Вы не я» (1983), Сара рассказывает о «лишнем» человеке, которого родная сестра упекла в психушку. Для короткометражной документалки «Бауэри весной 1994 года» в качестве оператора она задействовала случайного пушера с нью-йоркской улицы. Фильм «Когда свиньи полетят» (1993), выполненный в форме кайдана – традиционной японской страшилки о призраках, – представляет собой посвящение ее друзьям, умершим от СПИДа и наркотиков. Творческие цели и мотивы Драйвер – поиск нового киноязыка и расширение границ – не вдохновляли правительство, банкиров и продюсеров. Да и состоялся ли бы «Баския: взрыв реальности», если бы не случай?

Алексис Адлер, одна из многочисленных девушек, с кем встречался (и у кого жил) Баския, разбирая квартиру, затопленную во время урагана Сэнди 2012 года, наткнулась на большой архив 16-летнего Баскии: различные записи, карандашные рисунки, многочисленные фото. Об этом периоде творчества ни Бертольо, ни Шнайдер, ни Тамра Дэвис ничего не рассказывали: не было материала. Так что на вопрос «Зачем этот фильм?» уже есть ответ: чтобы заполнить белые пятна в биографии Баскии. Но он не исчерпывающий. Это штрихи не только к портрету художника в юности, но и к портрету города. Это первый фильм, где Баския не говорит ни слова. За него говорят свидетели его юности, художники, музыканты, режиссеры, а также его картины, граффити, графика, фотографии. Персональное растворяется во всеобщем. Это в большей степени фильм о самом плодотворном десятилетии в жизни Нью-Йорка.

Конец 1970-х – середина 80-х. Экономический кризис, разруха, зашкаливающий уровень криминала, метро как преисподняя (даже полиция спускалась туда с опаской), высокий уровень самоубийств… и самое свободное время для художников. По словам Сары Драйвер и других участников no wave – оригинального направления в музыке, кинематографе и перформанс-арте, развившегося в Нью-Йорке в конце 70-х годов и ставшего своеобразным «ответом» свободных художников и музыкантов на коммерческий нью-вейв, – эпоха таила в себе массу возможностей, и одна из них – право ошибаться. Каждый был одновременно музыкантом, художником, режиссером, писателем. Музыкальная группа Баския Gray началась с того, что на вечеринке «The Canal Zone» Майкл Холман, будущий сценарист «Баскии» Шнабеля, предложил Баскии поиграть музыку – при том, что никто этого толком не умел делать. К ним присоединился Винсент Галло и другие художники. Так начинались все проекты, не было вопроса о наличии или отсутствии профессионализма, таланта, хороших инструментов.

Баския в дозвездный период

Сбежав от родителей в 1978 году, обрившись наподобие русских каторжных, Баския поселился на улицах Манхэттена. Его холстом стали стены. В фильме Драйвер разоблачается миф о том, что Баския начинал с граффити. Никакого отношения к субкультуре, он оставался одиночкой. То, что он выводил на стенах, скорее родственно литературе в жанре абсурд или рекламным слоганам от Тимоти Лири. Тогда, в конце 70-х, он подписывался как SAMO – под фразами вроде «Он думает, что плюш оберегает», «SAMO как условие отрицания». Весь Манхэттен был исписан такими фразами-провокациями. По мнению одного из художников, снявшихся в фильме, тогда Баския напоминал слепня, от которого лениво отмахивались коровы искусства. Вообще вся эта арт-бомбардировка была рассчитана на художников, а не обывателей, как обычно бывает. Баския разрисовывал вагоны метро – говорят, в общей сложности то ли семь, то ли восемь разрисовал. Затем – стена, высотой метров в пять возле одной школы.

Знаменитые негритянские атлеты

Потом были знаменитые «негритянские атлеты» – четыре ощеренные негритянские головы со взглядами, направленными на бейсбольный мяч. В эту работу заложена горькая ирония художника по поводу того, что талантливые чернокожие до сих пор ассоциируются в основном со спортом, а не с искусством. Далее – триптих «Духовики», посвященный Чарли Паркеру и Диззи Гиллеспи. Как тут не вспомнить главного героя джармушевского «Отпуска без конца», для которого главной мечтой было походить на своего однофамильца – великого Чарли Птаху. Как этот персонаж жил, импровизируя, так и Баския рисовал в духе фри-джаза, разбалтывая композицию, вплетая огрехи в изобразительную ткань.

В 1984 году вышла совместная работа Баскии и Уорхола, которую, кстати, можно увидеть в оригинале в Музее Людвига в Русском музее Санкт-Петербурга. Это единственная возможность увидеть в России оригинального Баскию. Работа напоминает граффити, нанесенное поверх рекламного щита. За ней последовали другие работы – «Автопортрет», напоминающий какую-нибудь гаитянскую маску, нарисованную Пикассо; жутковатая «Верхом на смерти».

Сара Драйвер замечает, что где бы Баския ни оказался, он сразу начинал рисовать. Он подарил ей и Джиму много рисунков, они тогда не воспринимались как что-то, что будет стоить тысячи, десятки тысяч и сотни тысяч долларов. В фильме делается попытка объяснить причину неуемной активности Баскии во всем – в творчестве, общении, сексе, потреблении алкоголя и наркотиков. Баския панически боялся неумолимого течения времени. С самых первых рисунков, в его работах присутствуют мотивы детства и смерти – двух полюсов.

В 2017 году эта безымянная картина Баския была продана за 110,5 миллионов долларов на нью-йоркском аукционе «Сотбис». Это рекордная сумма для произведений американских живописцев.

В фильме Драйвер есть и Джармуш, с годами все больше напоминающий себя из «Симпсонов». Он вспоминает, как Баския ухаживал за Сарой, подарив ей цветы, украденные тут же, за углом, как в одном из баров он подлетел к Джиму: «Чувак, у тебя есть новые идеи по фильмам? Я готов с тобой обсудить прямо сейчас!». Завершает свою речь Джим словами: «Увидев его раз, не забудешь о нем уже никогда». Драйвер собрала в своей работе очень разных по интонации рассказчиков: кто-то говорит о Баския по-свойски, кто-то с пиететом, кто-то с иронией. Каждый имеет право на свой голос, тембр и нотки. Самое важное, что это коллективный голос, голос богемного Нью-Йорка.