Buch lesen: "Переводчица"

© Янина Казликина, 2025

© Издательский дом «BookBox», 2025

Часть первая. Переводчица

 
Для пьянства есть такие поводы:
Поминки, праздник, встреча, проводы,
Крестины, свадьба и развод,
Мороз, охота, Новый год,
Выздоровленье, новоселье,
Печаль, раскаянье, веселье,
Успех, награда, новый чин
И просто пьянство – без причин!
 

С. Маршак, «О пьянстве»

В начале июля тысяча девятьсот восемьдесят второго года я посетила свой университет в последний раз, чтобы получить диплом и попрощаться с нашими преподавателями. Преподаватели пришли не все. Да и понятное дело: они тяжело переносили эти минуты расставания со своими бывшими студентами.

Вот и стали мы молодыми специалистами! Чем занимается филолог-германист, мы представляли себе смутно. Многие еще в процессе обучения работали переводчиками в «Интуристе» или в «Спутнике». Большая часть выпускников работали в университетской библиотеке и оставались там. И уж совсем немногие планировали отправиться в школу. Я не знала, куда мне пойти. Я не чувствовала в себе никаких особых наклонностей. Мне просто нравился немецкий язык, и я уже вполне себе сносно читала и понимала литературу в оригинале. Мне нравилась романтическая проза Теодора Фонтане, мистические рассказы Генриха Кляйста, деревенская проза Эрвина Штриттматтера и Марии фон Эбнер-Эшенбах. Но больше всего мне нравилась немецкая драматургия начала XX века: Бертольт Брехт, Макс Фриш, Петер Хакс, Хайнер Мюллер и опять-таки Эрвин Штриттматтер. В ленинградских театрах шли пьесы Б. Брехта. Его пьесы привозили театры, которые приезжали в Ленинград на гастроли. Очень редко, но иногда к нам приезжали немецкие театры из ГДР и выступали в стенах Ленинградского ТЮЗа. Я сидела в зале, абсолютно погруженная в происходящее на сцене, и не замечала течения времени.

Чтобы попасть на преподавательскую работу в школу с углубленным изучением немецкого языка, надо было побегать и, кроме того, иметь рекомендации от университетских преподавателей. Некоторые наши выпускники отправились в эти школы. Я почему-то решила не торопиться с таким выбором. «В обычную школу меня и так возьмут», – думала я. Мне хотелось поработать переводчиком. Чтобы получить должность переводчика, надо было устроиться на какой-нибудь крупный завод или концерн. Так я оказалась на заводе турбинных лопаток, который в 2000-х вместе с АО «Ленинградский Металлический завод», АО «Электросила», АО «Калужский турбинный завод» и ЗАО «Энергомашэкспорт» образовали концерн «Силовые машины».

История завода берет свое начало с 1964 года, со строительства «Северной базы» – крупного специализированного предприятия по производству турбинных лопаток. Чуть позже «Северная база» была выведена из состава АО «Ленинградский Металлический завод». Так был создан «Ленинградский завод турбинных лопаток». Какое-то время он функционировал самостоятельно и обеспечивал лопатками турбостроительную промышленность страны. Развивалась научная база завода, специалисты предприятия освоили новые технологии изготовления уникальных лопаток из титанового сплава. И в 1981 году было образовано ПО «Ленинградский завод турбинных лопаток» имени 50-летия СССР.

Мне повезло: это было новое, формирующееся предприятие, где нужны были разные специалисты, в том числе и переводчики. В конце лета 1983 года я пришла на этот завод.

В 2000 году была основана российская энергомашиностроительная компания АО «Силовые машины», в состав которой и вошел наш Завод турбинных лопаток (ЗТЛ). Концерн находится на четвертой ступеньке в мировом рейтинге по объему установленного оборудования, имеет крупнейший в РФ инженерно-конструкторский центр и обеспечивает собственную страну и двадцать других государств мира качественным энергетическим оборудованием. С концерном сотрудничают многие зарубежные компании и фирмы.

* * *

В отделе кадров сказали, что меня возьмут на работу переводчиком только при одном условии: в моей трудовой книжке будет совсем другая запись!

– Что значит «другая запись»? Какая? – поинтересовалась я, округлив глаза.

– Вы будете у нас работать подснежником, – ответил кадровик и широко улыбнулся, видимо, довольный произведенным эффектом. – Вы будете числиться инженером, но выполнять обязанности переводчика. Понятно?

– Понятно, – ответила я. – Ну подснежником так подснежником. – Тогда я не задумалась, чем все это потом мне аукнется… Так я и оказалась на этой «цветочной поляне»!

В нашем отделе работала группа «переводчиков-подснежников» и еще ряд специалистов, которые занимались представительством завода. В отделе работали над изданием книги о заводе, писали статьи, заметки в заводскую малотиражную газету, разбирали фотографии, вели картотеку. Часть сотрудников готовили экспонаты для выставки: документы и предметы. Отдельная группа специалистов занималась погрузкой, разгрузкой и установкой этих экспонатов на отведенных для этой цели площадях. В наш отдел входила заводская библиотека, где можно было разжиться специальной литературой, отдел изобретений и рационализации производства, а также отдел патентной информации.

Переводчики занимали большой угол в светлом помещении с окном во всю стену на одиннадцатом этаже. Угол был отгорожен от других сотрудников книжными стеллажами, на которых стояли словари и лежали разные папки.

У стены стояли три больших письменных стола, за одним из них сидела Милана Федоровна, переводчица с французского языка, вторым языком которой был немецкий. Работала она на заводе со дня его основания. Милана полностью соответствовала своему имени: была очень позитивной и симпатичной женщиной. Она часто сокрушалась, что с французским ей мало удается работать: французы приезжают редко. Иногда приезжают швейцарцы. Швейцарцы, как известно, говорят на четырех языках, в том числе и на французском. А кроме этого, разумеется, на немецком, итальянском и даже таком редком языке, как ретороманский. А так, работа не пыльная, жить можно.

Я села за стол в середине ряда, впереди Миланы Федоровны.

Передо мной стоял еще один стол, у которого пока не было хозяина. Рядом со мной стояли два стола, и за ними сидели Леонид Петрович и Сергей Витальевич (или просто Сережа). Сережа уже успел поработать за границей. Сразу после окончания университета уехал в Пакистан и работал там переводчиком английского языка в советском посольстве. Вернулся в страну, чтобы жениться, и собирался туда снова, но уже как семейный человек. А пока суд да дело решил поработать на заводе. Леонид Петрович владел одинаково хорошо английским и немецким. Он дружил с Сережей, они вместе часто подрабатывали на разных технических выставках.

В самом дальнем углу стеллажей расположился Вадим Сергеевич – он был настоящий полиглот! Говорил на английском, французском и итальянском языках, по чуть-чуть знал несколько европейских языков и упражнялся в написании китайских иероглифов.

Я хорошо владела немецким, французским – так себе. Работать я, однако, начала с французским. Ох, намаялась! Язык знала плохо, да и технический перевод – не «Путешествие Нильса с дикими гусями». Это абсолютно другой язык! То же самое случилось и с немецким. Я свободно читала романы Ремарка и не понимала ни слова в простейшем техническом тексте. Пришлось засесть за терминологию. Мне очень помог Вадим Сергеевич. Поначалу я просто переводила технические тексты: договоры, письма, которые нам приносили из других отделов. На мои переводы никто не жаловался. Я научилась переводить, соблюдая не только грамматику, но и стилистику деловых бумаг. А потом стала выходить в цех, где собирали и устанавливали закупленное в Европе оборудование.

Цеха оборудовали металлообрабатывающими станками с программным управлением. Тогда это был высший пилотаж! Турбинные лопатки для самолетов, например, обрабатывали на швейцарских станках по копиру. Станки были небольшие, красивые. Работали бесшумно. Я стояла в цехе и пыталась понять, какие детали на этом станке я знаю по-немецки.

Такие слова и фразы, как «подача», «рабочий стол», «охлаждающая жидкость», «скорость вращения шпинделя» и еще ужас сколько непонятных слов, ничего мне не говорили…

Я должна была видеть их в реальности: этот шпиндель, эту жидкость, откуда она идет и куда, этот рабочий стол, на котором крепились детали, и понять их функции в процессе обработки… Постепенно я выучила самую частотную терминологию, и моя речь на немецком языке становилась все уверенней.

Переводческая группа у нас была большая и продолжала расширяться. Руководство завода частенько ездило в страны, откуда к нам поступало оборудование. Ездили без переводчиков, так как переводчиками их обеспечивала принимающая сторона. Думаю, что такая «экономия» потом выходила заводу боком. Хитрые капиталисты так и норовили подсунуть нам некачественный продукт.

* * *

Оборудование привозили в основном из Швейцарии, ФРГ, Австрии, Франции и ГДР. Мне удалось поработать со всеми представителями этих стран. Монтажники из центральной Германии (ФРГ) были самые критично настроенные по отношению к нашей стране. Называли нас «развивающейся страной». В то время как все наши газеты писали о Советском Союзе, как о стране развитого социализма. На вопрос, почему они приехали работать в Советский Союз, отвечали откровенно: «Потому что это выгодный контракт». Советский Союз платил золотом за их оборудование. Не всегда это оборудование было качественным, иногда возникал вопрос о компенсации. И что тут начиналось! Самое интересное, первым делом они начинали обвинять переводчика, мол, раз они сделали что-то не так, значит это переводчик неправильно перевел. Или начинали обвинять наших специалистов, кто ездил на фирму и принимал станки, мол, видели очи, что выбирали: «Почему на месте не высказали свои претензии? А теперь вам не нравится наше оборудование? Вы же инженеры, надо было сразу смотреть, что берете! Нет уж, купили – пользуйтесь тем, что купили. Мы смонтировали все как положено».

Когда я составляла протокол на завершающей стадии монтажа, они буквально диктовали мне, что я должна писать в протоколе! Я не могла согласиться на такое и тоже ругалась с ними. Но в конечном итоге находили компромисс: писали в протоколе, что деньги они получат только в том случае, если их инженеры приедут и еще раз посмотрят станок. Ох, они и злились!

Все эти монтажники были простые люди: они копили свои трудовые деньги, чтобы купить себе где-нибудь в Германии домик или завести ферму и жить на пенсии безбедно, на своем хозяйстве. Все они работали на частных фирмах. Там больше платили. Особенно хорошо оплачивались командировки за границу. Наша страна и наши люди их совершенно не интересовали. Когда им предлагали поехать в Пушкин, Павловск, Петродворец, всегда отказывались. Видимо, не очень образованные люди были. Или боялись, что с них плату взыщут, хотя им объясняли, что это совсем бесплатно, так сказать, бонус от завода. Мне иногда казалось, что их информировали там, у себя, чтобы они особо никуда не ездили, мол, хотите вы того или не хотите, но вам могут напомнить, что вы сделали «хорошего» в этой стране в годах этак 1941–1945… Может, кто-то из них и так помнил, что их отцы и деды когда-то сровняли эти пригороды с землей, и было стыдно снова все это вспоминать. Экскурсоводы всегда подчеркивали, что фашисты все здесь разрушили, интерьеры вывезли, в том числе и янтарную комнату. Не знаю, но негатив от них сквозил такой, что наше общение было всегда очень коротким, без растекания мыслью по древу…

Но приезжали и другие люди. Я чувствовала, что относились они к нам с большим уважением и симпатией, даже в чем-то завидовали. Их поражали наши льготы: и образование у нас бесплатное, и здравоохранение, и жилье. «О! Какие у вас социальные гарантии! Да, заработная плата маленькая, но зато какие социальные гарантии! И люди у вас общительные, добрые, приветливые! У нас такого нет. У нас никто ничего никому не подскажет. У нас люди закрытые, даже улыбаются редко».

С товарищами из ГДР было проще всего. Они сразу спрашивали, где можно купить дефицитные вещи, которых не было у них. Так, с одним товарищем мы долго бегали по Невскому проспекту, искали театральный магазинчик. Нашему гостю срочно понадобились пуанты для дочери. Она училась у него в хореографическом училище. Любящий «фатэр» закупил девочке аж три пары этих пуантов! Очень был доволен. Ну еще бы! Прославленный русский балет!

Однажды к нам приехал онемечившийся чех по фамилии Гавличек, а звали его Густав. Он чуть-чуть говорил на русском. Сильно возмущался нашими порядками, разводил руками и вопрошал: «Что такое? Почему?»

По натуре он был типичный ловелас, женский угодник. Он мне все уши прожужжал о своих похождениях. Густав мне напоминал персонажа из рассказа Надежды Тэффи «Виртуоз чувства», который по сюжету пытался охмурить молоденькую девушку. Густав тоже постоянно находился в поиске, кого бы ему охмурить? Сначала он пытался охмурить меня! Но со мной был дохлый номер, поэтому он знакомился и охмурял кого-нибудь на стороне. Густав Гавличек постоянно жаловался на меркантильность русских женщин: «Прихожу к одной, а она сразу же потребовала у меня подарок! Что такое? Почему? Я, конечно же, не с пустыми руками пришел, но нельзя же так сразу с порога подарки требовать…»

Я подумала: «Скажи спасибо судьбе, что рядом с этой женщиной не оказался какой-нибудь амбал, который бы разделал тебя как бог черепаху и отправил в гостиницу, оставив тебе на память пару фингалов!» А вслух сказала:

– Ну, наверно, вы долго не виделись, женщина соскучилась… Ей не терпелось узнать, с чем вы к ней пришли.

Если романтическое свидание по какой-то причине у него срывалось, он мог целый день жаловаться, ворчать и приговаривать, какой он несчастный, провел день один-одинешенек (mutterseelenallein)! Я, по всей видимости, должна была выказывать ему глубочайшее сочувствие, но я на него смотрела, как на клоуна, которому, конечно же, было скучно и неуютно в чужой стране. Но есть же музеи, театры, кинотеатры. В конце концов, сходи туда и не будешь «один-одинешенек»!

Но была в нем одна хорошая черта: он был чрезвычайно добродушен и не злился. Что бы не происходило в цехе, как бы не складывались дела по монтажу – не зверел и не ругался.

Как-то раз мы с ним пошли обедать в нашу столовую. Было лето, стояла теплая погода. Наша официантка накрыла на стол и стала разливать суп в тарелки. Густав уже вооружился ложкой и что-то эмоционально рассказывал. В это время над столом пролетала муха, и то ли в порыве эмоций Густав прямо на лету эту муху сбил ложкой, то ли муха сама потеряла равновесие и спикировала прямо в его тарелку! Я застыла в ожидании: что сейчас будет? Густав уставился в тарелку, где муха, замочив крылья, пыталась выбраться из мокрого плена…

– Was? Eine Fliege? O! Das macht's nichts. Die deutschen Fliegen fallen auch in die Suppe!¹ Он взял салфетку, вытащил муху и прямо на салфетке положил ее на окно, чтобы бедолага просохла и, возможно, вновь обрела возможность летать. И как ни в чем не бывало принялся хлебать суп! Словом, добродушный был парень Густав Гавличек!

Но не всегда все проходило так лучезарно в моей работе. Как-то раз после отпуска я пришла в цех, одетая в легкое штапельное платье без рукавов и в широкополую шляпу в тон этому платью. В руках я тащила пятикилограммовый арбуз. Подходя к бытовке, увидела, что там толпится народ: наши люди и три немца. Когда я уходила в отпуск, мы коротко познакомились, но я никого из них не запомнила. Меня обещали заменить, даже не интересовалась кем.

Оказалось, что это был наш инженер из какого-то отдела – то ли технолог, то ли конструктор. Я заметила, что немцы сидят какие-то хмурые и недовольные. Курят и на меня смотрят, как коты на мышь! Я, вся такая летняя, легкая, отдохнувшая, улыбнулась во все тридцать два зуба и говорю:

– Hallo! Ich heisse Janina. Ich bin Dolmetscherin und stehe Ihnen zur Verfuegung. Wie geht's? Wie steht's?²

Обычные дежурные фразы. Наверно, все было бы ничего, но я слишком переборщила с этими дежурными фразами, да еще такая вся веселая! Возможно, я произвела впечатление совершенно несерьезной особы, вычурной и легкомысленной… Немцы, все как один, на меня уставились. Кто-то сказал:

– О, der Sommer ist da!³

Другой продолжил:

– Endlich hoere ich eine richtige deutsche Rede! Ich bin schon muede mit Haenden und Fuessen zu sprechen…⁴

А еще один, хмурый и неулыбчивый, мрачно так выдал:

– Es geht, solange es steht…

Я не буду переводить эту фразу. Скажу только, что это игра слов с сексуальным подтекстом. Немец, наверно, думал, что я не пойму… Я же стояла пунцовая, как мои платье и шляпка. Душная, жаркая волна предательски накрыла меня с головы до ног, вышибая из глаз слезы.

Я понимала, что люди они не шибко грамотные, работяги, одним словом. А я-то должна была подумать, как себя правильно представить! Сама нагородила черти что, а теперь хоть сквозь землю провались! Я молча подала одному из них арбуз. Теперь пришел черед смущаться немцам. Тот, который похвалил мой немецкий, приобнял меня, сердечно поблагодарил и даже погладил мою шляпку, как будто я маленькая девочка. Для меня это был хороший урок: маска официоза надолго прилипла ко мне.

* * *

Однажды меня вызвали в первый отдел и попросили сопровождать группу монтажников из Австрии. Группа состояла из двух человек. Это были не совсем обычные иностранцы. Они оба были женаты на русских женщинах, живших в Австрии. Одна из этих заграничных жен приехала вместе со своим мужем. Руководитель первого отдела прочитал мне лекцию, как я должна себя с ними вести, на что обратить особое внимание и так далее:

– Переводчик всегда знает больше других, – говорил он. – Вы не должны замалчивать любые факты, вы должны мне все докладывать…

Я считала, что все эти рекомендации носят формальный характер, и не обращала на них внимание. И, кроме того, я не Рихард Зорге, я просто переводчица, а если еще точнее – проводник чужеземцев по территории нашего завода. Все их добрые и не очень дела я фиксировала в своих протоколах, и руководство их читало. Чего же боле?

Я пришла в цех. Мы познакомились, и работа закипела. Австрийцы привезли на завод специальные печи, в которых производился обжиг турбинных лопаток, чтобы они были закаленные и крепкие. Устанавливали их в кузнечном прессовом цехе. Это был очень шумный цех: там весь день грохотали прессы, да так, что земля дрожала в каморке, оборудованной под наш временный офис. Австрийцы работали с нашим ведущим инженером. Вместе со мной они составляли список, что им было нужно для дальнейшей работы. В мои обязанности входило так же сопровождать их в нашу столовую. Я переводила им меню, и они заказывали себе блюда. Кормил их завод за свой счет. Наши столовские обеды им нравились, проблем не возникало.

Одного из них звали Хельмут. Хельмут был высокий, я бы даже сказала, долговязый и худой. В прошлом он, наверное, был жгучий брюнет, но со временем волосы его стали совершенно седые, а брови оставались черные. Лет ему было не меньше шестидесяти, он отличался ровным, спокойным характером. Хельмут немного говорил по-русски, что не удивительно, раз у него была русская жена.

Второго звали Франц. Он был полной противоположностью своего коллеги. По-русски не говорил. Низенький, толстый блондин с вьющимися волосами, круглолицый и очень неуравновешенный тип! Мне он показался легкомысленным, хотя лет ему было немало. Про себя я окрестила его «клумбой». Вот бывают такие цветистые люди! Он был не в меру болтлив и одновременно капризен, вечно чем-то недоволен, а свое недовольство он срывал в первую очередь на мне. Я не могла понять, в чем дело, пока однажды не увидела эту «клумбу» во всей красе. Была у него маленькая слабость: в выходные он сильно напивался, а в понедельник не мог выйти на работу. В результате наш ведущий инженер, который отвечал за монтаж этих печей, вместе со мной ехал в гостиницу его искать! И как тут не сказать: «Donnerwetter! Черт возьми!»

Мы привозили на завод это еще не проснувшееся и, прямо скажем, непотребное существо, которое шло, цепляясь двумя руками за стены. Наши рабочие, глядя на эту картину маслом, хихикали и, понятное дело, веселились. Франц же отдувался после каждого шага. Его, видимо, мутило и выворачивало, потому что он периодически исчезал из цеха. Мне он говорил только одну фразу, поднимая указательный палец вверх:

– Яна, толька адин бутилка шампаниен!

«Ага, от одной бутылки шампанского тебя бы так не развезло», – думала я. Это ж сколько надо было принять на грудь, чтобы даже на работу не выйти! Куда смотрела его жена? Поэтому он был такой нервный и капризный – его мучил алкогольный синдром…

Теперь было понятно, почему он в загранкомандировку приехал со своей женой, с которой познакомился в Китае. Жена его была дочерью какого-то белорусского функционера. Она преподавала в Китае русский язык. Там Франц и встретился с ней.

Когда мы познакомились, женщина оказалась не очень-то приветливой и разговорчивой. Она была среднего роста, скромно одета и причесана, имела обычное славянское лицо: открытый лоб, обрамленный пышной копной волос после химической завивки, несколько мясистый нос, хороший овал лица, круглый подбородок, небольшие серые и выразительные глаза. Женщина была без грима. А по возрасту была явно старше своего Франца.

Мы встречались еще несколько раз, когда ездили в ОВИР, где они продлевали свои паспорта и оформляли въезд в Белоруссию. Отработав на нашем заводе полгода, Франц с женой отправлялся в Белоруссию, а Хельмут в Австрию. Я тоже ушла в отпуск. А когда пришла из отпуска, с ними работал уже Леонид Петрович, чему я была несказанно рада.

Я очень устала нянчиться с этим большим и капризным ребенком, который никак не хотел взрослеть! Не годилась я на роль няньки для великовозрастного алкаша – это факт! Ведь он даже свою жену не слушал, а уж меня и подавно!

Оказалось, обрадовалась я слишком рано. Людей, подобных Францу – с низкой социальной ответственностью и страдающих алкогольным синдромом, – на заводе хватало. И я снова оказалась в похожей ситуации.

* * *

Снова приехала высокая делегация из Австрии. Гостей было трое: господин Эгон Кастор – инженер-конструктор фирмы, господин Ханс Мюллер – владелец фирмы, господин Отто Хербст – промышленный дизайнер. Это была завершающая встреча фирмы с руководством нашего завода по закупке очередной партии металлообрабатывающих станков. Мой шеф, начальник отдела международных связей, меня предупредил, что для начала мы проедемся по городу, заедем в Петергоф, а потом поедем ужинать в гостиницу «Прибалтийская». После окончания рабочего дня за нами приехал микроавтобус, мы расселись и поехали по городу.

Я не знаю, почему руководство завода не озаботилось пригласить профессионального экскурсовода. Мой шеф сел рядом с водителем и стал комментировать все, что он видит, для наших высоких гостей. Я была в замешательстве. Пришлось вспомнить все экзаменационные темы по истории города, которые мы сдавали в университете в период проведения здесь Олимпиады-80! Я переводила познания моего шефа по истории города, пока мы не доехали до Летнего сада.