Учитель

Глава 1

Начало осени выдалось тёплым. Даже вечером, когда закатное солнце уже почти скрывалось за крышами домов, совсем не хотелось одеться потеплее или спрятаться где-нибудь, где подают горячий кофе или ароматный глинтвейн. Потому, наверное, в небольшом уютном кафе на окраине Хайдельберга в тот вечер было совсем мало народу.

Приглушённое освещение этого места создавало атмосферу таинственности, но она не казалась тревожной. За круглыми столиками у окон мирно потягивали пиво работяги мануфактурного комбината, пришедшие со смены. Чуть поодаль влюблённая парочка под томный шёпот парня и певучее воркование девушки решала, куда идти дальше продолжать вечер. Стоя за прилавком, заставленным пирамидой пустых подносов, бойкая и не в меру толстая хозяйка кафе оживленно беседовала с гостем, который слёзно просил налить ему в долг. Но должников у Берты Монс было больше, чем стаканов на кухонном стеллаже, а таких, как Томас Рюге – больше, чем хотелось бы. Бедолага уже и так сильно задолжал, а потому разговор постепенно накалялся, оборачивая на себя любопытные головы постояльцев.

В самом дальнем углу кафе в тени небольшого помоста, на котором высился обтрёпанный рояль, сидели, пожалуй, единственные гости заведения, коим не было никакого дела до разгорающийся ссоры. Женщина лет сорока – брюнетка в винном платье, меховом манто, небрежно сброшенном с одного плеча, тонких чулках со стрелками и чёрных лаковых туфлях – беседовала с девушкой. Девушка эта, казалась слегка встревоженной и мало двигалась. Изредка она прикасалась к своей чашке с кофе и отпивала глоток. Голова её была обмотана широким палантином, который будто специально призван был скрыть от окружающих её облик. Скромное серое платье ниже колен и большие тёмные очки подтверждали желание остаться незамеченной. Девушка мало говорила. Она в основном слушала свою собеседницу, изредка вставляя короткие комментарии и односложно отвечая на вопросы.

– Забыла рассказать, – оживилась женщина и подалась всем телом к девушке. Её массивная грудь тяжело легла на столешницу. – Фани уезжает в Австрию. Один из её постоянных клиентов сделал ей предложение.

Девушка многозначительно кивнула, оценивая уровень везения Фани и беспримерную смелость её жениха.

– Чего только не бывает, – восхитилась она. – И когда она уедет?

Женщина элегантно зажала пальцами мундштук с папиросой, прикурила от спички и взмахом руки немедленно погасила её.

– Жених уже перевёз её в съёмную квартиру. Закончит дела и они отчалят. Завтра устраиваем ей проводы. Все придут, даже Тильда. Муж отпустил её – святой человек. Они все святые – те, кто готов взять в жёны шлюху и довериться ей, – женщина замерла, исподлобья вглядываясь в лицо напротив. – Будь осторожна, дорогая. Если хоть одна живая душа узнает, кто твоя мать, все дороги перед тобой закроются. Я, конечно, не брошу тебя и кое-какой капитал поможет тебе сводить концы с концами в течение нескольких лет, но потом. Кристина, мне страшно даже подумать.

В это время разговор у барной стойки уже перешёл в скандал. Невольно дамы обернулись на шум именно в момент, когда коренастый парень, скрутив руки дебошира у него за спиной, безмолвно поволок его к выходу. Тот в свою очередь бранился, не выбирая слов и поминутно завывал, тогда как хозяйка кафе сыпала оскорбления ему в спину, угрожая, что если он ещё сунется в её заведение, то она спустит на него собак. Верилось с трудом. Подобная сцена с участием Томаса Рюге и иже с ним повторялась здесь по несколько вечеров в неделю.

Девушка первой отвлеклась от произошедшего. Она заправила выбившуюся из-под платка короткую прядь обратно и быстро проговорила:

– Не волнуйся, мам. Я никому ничего не рассказываю. Даже подругам.

– Особенно подругам, – мать выставила вперёд мундштук с почти докуренной сигаретой, после чего сделала быструю затяжку. – Никогда не доверяй подругам, Кристина. Женщины не умеют хранить тайны, а ещё не терпят конкуренции. Поверь мне, покажись на горизонте симпатичный парень, которому ты посмеешь приглянуться, подруга первой выложит ему все твои тайны, ещё и сверху присочинит. Я знаю, о чём говорю, – пепел от назидательного постукивания по мундштуку легко полетел в хрустальную пепельницу.

– Поверю тебе на слово, – глухо проговорила девушка. – Ладно, мам, я пойду. Боюсь не успеть на поезд, – она поднялась с места, взяла висевшую на спинке стула сумку и повесила её на плечо.

– Да, конечно! – опомнилась женщина. Она тоже схватилась за сумочку, которая в отличие от ноши Кристины была больше похожа на маленький кожаный кошелёк. Вынув из него пачку купюр, она протянула их дочери. – Вот, возьми. Это на такси. Тут через дом стоянка. Спросишь там Дитера – хороший парень, ему можно доверять.

– Мам, перестань, я на автобусе могла бы.

– Не спорь, так быстрее. Позволь сделать для тебя хоть что-то, – женщина посмотрела на дочь и во взгляде её явственно прочиталось глубочайшее чувство вины, которое никак не вязалось с образом роковой красотки, которой она не без помощи толстого слоя косметики всё ещё продолжала оставаться в свои сорок два года.

Кристина нехотя приняла деньги.

– Ты и так всё для меня делаешь, мама, – она улыбнулась и будучи не в силах сдерживаться, потянулась к женщине, чтобы заключить её в объятия. – Я очень тебя люблю. Береги себя, – проговорила она, прижимаясь щекой к плечу матери.

– Я люблю тебя ещё больше. Знай, что ты – моя жизнь. Я поклялась вывести тебя в люди, чего бы мне это ни стоило и сдержу слово. А теперь иди. Скорее, – она отпрянула, увидев человека, который целенаправленно шёл в их сторону и приветливо улыбался, узнав, видимо, даму в бордовом платье. – Подожди, – она ухватила за руку Кристину, намеревавшуюся спешно идти к выходу, – на следующих выходных приезжай в «Лотос». Я прикупила кое-что тебе на осень, надо померить. А теперь иди.

Кристина ловко славировала вокруг стола и, опустив голову, дабы не привлекать внимания, заторопилась к дверям. Через несколько шагов она услышала разговор за спиной – громкий бас мужчины и мелодичный смех матери – её профессиональный смех, который оттачивался годами и сообщал собеседнику о том, что он шутник и шалунишка, но несмотря на это может рассчитывать провести с ней приятный часок или даже два, если денег хватит. Кристина никак не отреагировала на них. Она давно привыкла к образу жизни, который вела мать, к мужчинам, которые по несколько раз на дню сменяли друг друга ещё во времена, когда Лили принимала клиентов дома, а маленькая дочь тихонько сидела в каморке. Здесь перевернутый вверх дном ящик выполнял роль стола, на котором можно было посидеть или поиграть с красивой куклой – на тот момент единственной игрушкой девочки.

Лили обожала дочь. Она родила её не случайно, а вполне умышленно от любимого мужчины, который нещадно лупил Лили за её профессиональную деятельность, но при этом бесшумно сбегал из дома, каждый раз, когда являлся очередной клиент и не забывал брать у Лили деньги на выпивку. До девочки ему не было никакого дела. Бывало, в дни когда она уж больно часто попадалась ему на глаза, он припоминал Лили, что зря она не сделала аборт и что на ребёнка приходится тратиться, после чего снова лупил свою сожительницу. Через три года он попал в тюрьму за пьяную драку, в которой погиб полицейский. В застенках бедолага подхватил пневмонию и вскоре умер. Кристина не запомнила, как звали этого человека. Она даже не пыталась вспоминать. Единственное, что осталось от него навсегда – бирюзовый цвет глаз, который передал ей отец.

Когда Кристине исполнилось шесть, мать отдала её в закрытую школу для девочек, где малышке предстояло жить и учиться наравне с дочерями политиков, успешных предпринимателей, крупных магнатов и представителей знатных в прошлом семей. Последние, к слову, в большинстве своём учились за счёт государственного бюджета и находились в стенах заведения скорее для поддержания его статуса и престижа на должном уровне.

Для поступления в школу, которая находилась на другом конце страны, Лили прикинулась почтенной вдовой вымышленного румынского графа – благо, фамилия позволяла. Актёрские способности женщины, нарядившейся в целомудренное чёрное платье и добавившей голосу убедительный, хоть и польский, акцент, не оставили сомнения в её словах. Приёмная комиссия от радости за то, что дворянка будет ещё и платить за пребывание дочери в школе, незамедлительно оформила её в ряды учениц и не стала ничего проверять.

Кристина Луческу благополучно училась. Иногда по выходным мать забирала её домой и проводила с ней весь день. Тогда она отменяла клиентов и отвозила дочь куда-нибудь, где их вряд ли встретили бы общие знакомые – в какой-нибудь парк развлечений на другом конце города или на ипподром. Кристина очень любила лошадей. Со временем мать привила девочке стремление хранить в тайне историю семьи. Долго объяснять не пришлось – дочь с детства понимала, что в деятельности матери что-то не так и лучше не распространяться об этом на людях. Она не осуждала Лили. Для Кристины их с матерью быт долгое время был нормой жизни, и она воспринимала проституток как самых обычных женщин, которые имеют профессию. Для себя же она такой жизни не хотела.

Мать вот уже несколько лет работала в публичном доме её родного города. Для дочери она снимала скромную комнату в общежитии, где та, привыкшая к коммунальной жизни школы, коротала лето. Иногда Лили приходила к ней или приводила дочь к себе через чёрный ход, чтобы дать примерить кое-что из вещей, кои, по её мнению, должны были подойти юной девушке и уберечь от переохлаждения в осенне-зимний период. Вот и теперь Кристине следовало явиться к сроку ровно через неделю и примерить стильный вязаный кардиган, а также кожаные сапоги на невысоком каблучке, которые получилось урвать на распродаже у мадам Фельд. Но это впереди, а сейчас девушка садилась в такси к Дитеру, предвкушая, как утром следующего дня после изнурительной дороги в тесном купе поезда окажется в своей комнате в школе, ставшей за эти годы для неё родным домом. Авто домчало её до вокзала за считанные минуты, а в купе Кристина наконец позволила себе заснуть на жёстком кресле. После детства, проведённого в коморке, она умела спать в любых условиях.

Проснувшись на другой день, девушка обнаружила себя прижатой щекой к плечу соседа. В следующую секунду ей стало дико неловко, и она резко отпрянула. Однако, повернуться и взглянуть на спутника у неё получилось не сразу – шея предательски затекла и повороты давались ей с пронзающей голову болью. Кристина схватилась за шею и не глядя теперь на соседа, буркнула невнятное «Прошу прощения». До неё не сразу дошло, что между ней и плечом мужчины лежало нечто, похожее на мягкий тонкий шарф, сложенный в несколько раз. Когда Кристина отстранилась, вещь упала и теперь мужчина придерживал её, легко сжимая в изящных длинных пальцах.

Глава 2

Девушка могла видеть только эти руки. Для того, чтобы обозреть спутника, несчастной с затёкшей шеей требовалось развернуться к нему всем телом, а этого не позволяла тучная соседка, сидевшая по другую сторону от неё. И всё же, превозмогая боль и некоторое стеснение, Кристина на секунду обернулась в его сторону. По-видимому, её большие голубые глаза с бирюзовыми искорками и маленький ротик от этой манипуляции скривились в настолько мученическую гримасу, что лицо соседа выразило вполне искреннее сострадание. За то время, что шея Кристины позволяла ей удерживать этот героический поворот головы, девушка успела разглядеть того, кто сидел рядом. Худой и, судя по всему, высокий мужчина с копной густых каштановых волос, обрамлявших скуластое лицо, выглядел уставшим. Двухдневная щетина выдавала в нём человека, который довольно давно находился в пути. В серо-зелёных глазах мерцали огоньки рассветного солнца, свет которого лился из окна и отражался в них множеством искорок. Одет он был в простой чёрный шерстяной костюм, в котором ему, как и большинству присутствующих в купе этим утром, становилось жарко.

– Вам не за что извиняться, – ответил он ей. – Мало кому удаётся поспать в таких условиях. Рад быть вам полезным. Куда вы направляетесь? – Голос незнакомца звучал мелодично с акцентом, который сглаживал грубые согласные звуки и выдавал в нём англичанина.

Кристина, не поворачивая головы, ответила:

– В Ганновер, – потом, скорее из вежливости, чем из интереса, всё же добавила. – А вы?

– Нам с вами по пути, – прозвучало в ответ.

Кристина дежурно улыбнулась. Она безуспешно попыталась заставить сопротивляющуюся шею повернуться, чтобы снова взглянуть на собеседника. В итоге несчастная, всё же наплевав на манеры, откинулась на спинку своего сидения, достала из сумки стопку исписанных мелким подчерком листков и на весь оставшийся путь целиком погрузилась в чтение и корректировку рукописи. Изредка она ловила на себе взгляд соседа и только тогда вынимала изо рта искусанную ручку. В такие минуты ей почему-то хотелось спрятаться за широкую спину соседки, сидевшей с другой стороны. Возможно, неловкость от их первого знакомства и его тонкой заботы с участием шарфика ещё давали о себе знать или же ей совсем не хотелось, чтобы попутчик уличил её за чтением рукописи, содержавшей в себе то, что не одобрялось обществом. К счастью, и сама она не везде могла сразу распознать написанное, а потому бояться было нечего.

– Вы писатель? – деловито осведомился пассажир, выждав около получаса тишины.

– Нет, с чего вы взяли? – буркнула Кристина, растеряв все мысли о том, как лучше перестроить кривоватое, по её мнению, предложение. Она машинально прикрыла ладонью текст.

– Догадался, – мужчина склонился ближе, чтобы не привлекать внимание пассажиров к их разговору. – Вы молоды и скорее всего учитесь в школе. Сейчас осень и вряд ли от вас ждут курсовых, лабораторных или рефератов. Вы беспощадно вычёркиваете то, что вам не нравится и самозабвенно пишете, повинуясь вдохновению. Тут без вариантов. Или я ошибаюсь? – Он глянул на смущённую Кристину исподлобья, одаривая её лёгкой улыбкой, в которой не было насмешки или издёвки.

С минуту Кристина мучилась сомнением, но решив, что, как это часто бывает с попутчиками из поезда, видится с этим человеком в первый и последний раз, решилась открыться.

– Да, я пишу. Но моя рукопись предназначена очень узкому кругу читателей и её никогда не увидит свет, – она гордо вскинула голову, о чём тут же пожалела, хватаясь за шею.

– Не зарекайтесь, – ответили ей. – Некоторые из известных писателей долгое время не публиковались. Мир много бы потерял, не прояви они настойчивость.

– Кто, например?

– Мэри Шелли, Маргарет Митчелл, Агата Кристи. Мне продолжать? – Кристина не сумела удержать усмешку. – Что вас насмешило? Неужели вы настолько в себя не верите?

– Скажем так, я работаю несколько в другом жанре и вряд ли хоть какое-то из издательств рискнёт это напечатать.

– Вы умеете заинтриговать. Мне внезапно безумное захотелось попасть в этот самый узкий круг избранных, которым повезёт почитать вашу работу.

– Даже не просите, – Кристина, поняв, что наилучшим решением сейчас будет спрятать листки обратно в сумку, поспешила сделать это.

– Очень жаль. Скажите, как вас зовут? Обещаю отыскать вас и явиться за автографом, когда куплю вашу книгу.

– Даже если я когда-нибудь решусь что-то публиковать, то выберу для себя псевдоним, – выкрутилась девушка.

Мужчина чуть отстранился, окидывая её крайне заинтересованным взглядом.

– И наверняка вы его уже выбрали, – предположил он.

– Пока нет.

– Вы бессердечная, – прозвучало спокойно и ровно, от чего Кристина лишь возвела вопросительно бровь. – Сейчас выйдете из поезда и пропадёте в потоке людей, а я так и останусь в неведении о том, что же вы такое создали. Буду бродить по книжным магазинам в поисках того, о чём не имею ни малейшего представления. Назовите хотя бы жанр.

– Эдит Феррар, – неожиданно и крайне неуместно выпалила Кристина. Мужчина непонимающе мотнул головой, слегка сведя брови к переносице. – Вы найдёте мою книгу под псевдонимом Эдит Феррар, а о большем не просите, – подытожила она.

Лицо мужчины озарила довольная улыбка. Он подался ближе к своей спутнице, лукаво прищурившись.

– Что ж, приятно было познакомиться с вами, Эдит. Обязательно приду за автографом.

Кристина попыталась сохранить бесстрастный вид, но всё же в следующую секунду дыхание её слегка сорвалось, и она глухо ответила:

– Вряд ли вам понравится, господин…

– Теодор Макинтайер, – быстро ответил сосед и протянул руку. – А насчёт того понравится или нет, позвольте мне самому решать, – Кристина неловко пожала протянутую руку, после чего ей стало заметно тяжелее поддерживать разговор. К счастью, поезд уже успел затормозить на конечной станции, и пассажиры начали неуклюже подниматься со своих мест.

Рукопись Кристины, помимо довольно захватывающих поворотов сюжета с элементами драмы и детективных расследований, содержала откровенные в представлении большинства читателей сцены близости между мужчиной и женщиной. Несмотря на то, что девушка за свою жизнь уже многое повидала со стороны и её трудно было удивить, щёки её во время написания и прочтения некоторых глав то и дело покрывались румянцем. Видимо, это и привлекло внимание соседа.

Того, что происходило в написанном, никогда не было в комнате Лили. Мужчины приходили к ней с совершенно конкретной целью, быстро делали своё дело, зачастую даже не раздевшись, после чего молча уходили. Мать бесстрастно отсчитывала оставленные купюры и либо готовилась к приходу нового клиента, либо шла варить обед. Близость не была для проститутки таинством. Это была работа, которую следовало выполнить так, чтобы клиент остался доволен, и он оставался довольным вполне. Постоянных клиентов Лили было немало и Кристина знала всех их в лицо.

Много лет девушка жила в убеждение о том, что ни мужчинам, ни женщинам не требуется чего-то, кроме ритмичных движений на протяжении нескольких минут для получения разрядки. Позже, когда в её юном теле стали просыпься естественные желания, а молодые люди начали бросать на неё заинтересованные взгляды, Кристина поняла, что что-то здесь не так и нужно срочно разобраться в происходящем. За ответами на мучившие её вопросы она пошла к матери. Та ничего не стала говорить, а лишь дала Кристине книгу из своей скудной библиотеки, открывшую девушке новый дивный мир.

Это был эротический роман, запрещённый к публикации, а потому хранимый теми, кто сумел заполучить его, как зенице ока. В нём описывалась жизнь крестьянской девушки по имени Тесс, которую насильно сделали любовницей местного феодала. Она, не знававшая до этого любви, была в ужасе от происходящего. Но когда под покровом ночи молодой герцог явился к ней в спальню и лёг рядом на широкой постели, она познала самое немыслимое в своей жизни наслаждение. Мужчина ласкал её и был неутомим в страстном порыве. Каждую ночь герцог являлся к ней в покои и давал новые уроки любви, а автор самозабвенно описывал всё происходящее в мельчайших деталях. Герцогу важно было, чтобы Тесс тоже познала наслаждение, и девушка даже не пыталась сдерживаться. Она плавилась в его объятиях, её стоны переходили в крик, а влажные насквозь простыни прилипали к коже, обвивая тела обоих коконом и не давая разомкнуть объятий.

В конце концов простушка надоела герцогу. Он перестал приходить. В один из вечеров она решилась сама явиться к нему в комнату, где обнаружила своего покровителя обнажённым в объятиях трёх девушек, ласкавших его. Тесс, будучи не в силах примириться с судьбой, готова была наложить на себя руки, но не успела. Герцог приказал сослать её в монастырь. Там она поселилась в келье, осознав вскоре, что искренне и со всей самоотверженностью любить Господа не в состоянии. Тело, в котором осталась память о страстных свиданиях с герцогом, изнывало от тоски по плотским утехам. В отчаянии она составила план побега и в один из дней сбежала из монастыря. Тесс шла два дня, не разбирая дороги. Вскоре после того, как еда и вода закончились, она упала на траву без чувств. Очнулась она, лёжа на жёсткой деревянной лавке в избушке, хозяином которой оказался местный егерь, живший в почти полной изоляции от людей.

Как и следовало ожидать, Тесс осталась с ним, найдя в своём новом спутнике смесь дикой животной страсти и нежной заботы, которых ей так не хватало. А тот обнаружил в ней непривычную для монахини бойкую живость вкупе с солидным опытом любовных утех.

Книга очень впечатлила Кристину. Вопросов стало ещё больше, чем прежде. Она, не имея привычки стесняться обсуждения откровенных тем с матерью, снова отправилась к ней за разъяснениями и получила довольно краткий ответ: «Такой страсти между мужчиной и женщиной не существует в природе, но так приятно бывает помечтать.» – говорила она. – «Мужчина и женщина во время близости испытывают совершенно разные ощущения и если женщина наслаждается процессом, то мужчине важен результат – как избавление от бремени, которое мучает и изводит его.» Науку матери подтверждали годы тайных наблюдений за многочисленными клиентами Лили из-за приоткрытой створки каморочной двери.

После всего прочитанного и услышанного Кристина потеряла покой. Она отыскала у матери ещё пару книг похожего содержания, но прочитав их за несколько дней, вскоре поняла, что ей требуется ещё. Она хотела снова и снова погружаться в истории героинь, которые открывали для себя тонкости любовных наслаждений с герцогами и королями, лордами и графьями, с лесными бандитами и пиратами. Сгорая от желания окунуться в новый мир, как-то раз Кристина, коротая вечер в своей школьной комнате, взяла в руки карандаш и принялась писать. Её история окончилась очень быстро и больше походила на рассказ, завершив который девушка раскраснелась до ушей. А перечитав написанное – со страхом изорвала листки, скомкала их и бросила в мусорную корзину. Держаться долго не получилось. В сознании то и дело рождались проблески новых сюжетов с участием прекрасных девушек и сильных властных, но при этом заботливых мужчин. Ей хотелось излить эти замыслы на бумагу, но страх быть осуждённой за непристойные занятие побеждал. Терпение её уже грозилось лопнуть – нервозность перешла все грани, тоска во взгляде бирюзовых глаз обострялась. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы однажды утром соседки по комнате не прижали её к стенке.

– Кристина, мы не выпустим тебя из комнаты, если не расскажешь, что с тобой происходит! – выпалила Марта Крюге – дочь целлюлозного магната Стефана Крюге и по совместительству бойкая подруга Кристины.

– Ты ходишь чернее тучи и ничего не ешь. Ты что, влюбилась? – предположила Ханна фон Кольдейн – другая её подруга и соседка, относившаяся к одной из знатных семей прошлого и обручавшаяся в школе за счёт государственного бюджета.

Под напором подруг пришлось сознаться. Кристина рассказала им о книгах, якобы, случайно попавших к ней в руки и о том, что теперь ей самой очень хочется написать нечто подобное, но она по понятным причинам боится осуждения. Подруги тут же начали упрашивать Кристину дать им те книги, но девушка стояла на своём, ведь запретные издания, узнай о них кто-нибудь из администрации, рисковали навлечь на неё гнев строгой ректорши. Однако, подругам всё же удалось уговорить Кристину начать писать. По всему выходило, что если она этого не сделает, то иссохнет прямо тут на своей девичьей постели, а на могиле её напишут что-то вроде: «Она была юна и талантлива, но сгорела в огне литературно-нравственных противоречий.»

Кристина оценила юмор и вскоре набросала пару глав. Под страхом лишения болтушки возможности узнать, что будет дальше, она взяла с соседок клятву никому ничего не рассказывать. Хотя этого и не требовалось. Девочки с первого класса были не разлей вода, никогда не обманывали друг друга и до последнего выгораживали, если того требовали обстоятельства.

Сказать, что юные неопытные подруги были впечатлены её творчеством – ничего не сказать. Марта почти визжала от восторга, а эмоциональная Ханна то и дело принималась обмахиваться журналом, судорожно прохаживаясь из угла в угол, а иногда даже умоляла перечитать какой-нибудь из особенно жарких кусочков главы. Кристина нашла свою аудиторию и большего ей на тот момент не требовалось. Она встречала успокоение в своём любимом занятии, а ночные чтения в компании подруг стали теперь частым досугом. В такие ночи приходилось прислушиваться к шумам за дверью, чтобы вовремя потушить свет и прикинуться спящими, ведь за нарушение комендантского часа девушек наказывали со всей строгостью.

Размышляя о подругах, по которым она бездумно соскучилась, Кристина спустилась со ступеней вагона. Осень уже овладевала северными землями, а потому после душного купе девушка довольно быстро ощутила озноб. Он проникал под юбку и охватывал ноги, облачённые в тонкие чулки, заставляя ускорять шаг. Пришлось снова расправить палантин и накинуть его на плечи. К счастью, идти было недалеко и вскоре поток пассажиров почти совсем рассеялся. Теперь Кристина следовала по парковой аллее, наблюдая за тем, как зелень деревьев сменяется желтизной, приумножающей солнечный свет в кронах высоких дубов и клёнов. В стороне она заметила знакомую фигуру. Её недавний сосед шёл впереди с перекинутой через плечо сумкой. Наблюдая за ним, Кристина невольно сбавила шаг. Мысль о том, что им действительно по пути и он направлялся в школу по неясным причинам неприятно кольнула. «Зачем ему туда? Новый водитель? Может, садовник? Слишком элегантно одет и держится с достоинством.» За размышлениями она не сразу заметила, что мужчина свернул в сторону жилых коттеджей и скрылся за рядами плотно посаженных друг к другу деревьев. Проводив его взглядом, Кристина, облегчённо выдохнула.

Спустя ещё полчаса, она остановилась возле высокой железной калитки. За ней на некотором отдалении виднелось монументальное здание, уходившее в высь тонкими остроконечными готическими шпилями. Стрельчатые окна ритмично покрывали фасад, выложенный из серого камня, а высокий арочный портал, обрамлявший вход, источал строгое недоверие к каждому, кто намеревался войти. Кристина знала эту внешне суровую, но такую любимую школу – место, в котором она получила шанс изменить свою жизнь.

– Вы из какого класса, барышня? – хриплый голос седого немощного с виду привратника заставил девушку вздрогнуть.

– Класс госпожи Мадлен Дитер, – ответила Кристина. – Доброе утро, герр Хабель.

– Доброе, доброе, – проскрипел старик, открывая ключом большой навесной замок. – Проходите. Провожать не надо?

– Нет, спасибо. У меня совсем мало вещей.

– Странная вы. Другие по несколько чемоданов тащат – только и занимаюсь всё утро, что разношу багаж. Что ж, мне только легче, – подытожил он и пошаркал в направлении будки, в которой коротал дни, охраняя эту цитадель, как старый пёс, верный и преданный. Арнольд Хабель только казался пережитком прошлого, с которым жалко было расстаться. Как охранник он мог дать фору многим, ведь под рукой у него всегда была наготове охотничья винтовка, заряжённая дробью, а в кармане брюк – складной нож, который легко открывался по схеме, известной одному лишь Арнольду. Старик исправно нёс свою службу и несколько раз обезвреживал нарушителей – в основном парней из ближнего города, которым кое-кто из девушек назначал свидание, наивно убеждая себя в том, что продумали всё от и до. В том, что деда Хабеля ещё рано списывать со счетов, несчастные парни убеждались на собственном опыте и, получив свою порцию соли из бессменного ружья охранника, старались больше не приближаться к стенам школы.

Кристина легко ступила за калитку и направилась по мощёной кирпичом дорожке к школьной двери. Позади себя она уже слышала, как привратник задавал всё те же дежурные вопросы другой ученице, прибывшей, как и ожидалось, с внушительным скарбом вещей. На крыльце она встретила одноклассниц и остановилась пообщаться не потому, что соскучилась по ним – хотелось просто ещё немного подышать свежим прохладным воздухом, полюбоваться школьным садом, симметрично раскинувшимся с двух сторон от ступеней лестницы, понаблюдать за новоприбывшими, среди которых, возможно, вот-вот появятся её подруги, если они не прибыли раньше.

Внезапно на пороге школы показалась невысокая смуглая девушка. Её длинные волосы, заплетённые в косу, немного выбились из причёски, на щеке серебрилась тонкая полоска одинокой слезинки. Всем своим видом девушка выбивалось из привычной картины начала учебного года. На ней не было формы, а лишь скромное коричневое платье и простая шляпка. Двигалась она понуро, казалось, у неё произошло какое-то горе – иначе невозможно было объяснить красноту распухших от слёз глаз и скованность движений. Следом за ней семенила нянюшка Флосси – толстенькая пожилая женщина, которая выполняла в этих стенах роль экономки, раздавая указания поварам, прачкам, горничным и прочей прислуге. Матильда Флосс была очень доброй, и все девочки без исключения любили её, ласково именуя нянюшкой Флосси. Теперь же нянюшка выглядела не менее несчастной, чем шедшая впереди неё девушка. Она причитала, поминутно вытирая слёзы, говорила что-то о несправедливости и о том, что надо всё пересмотреть и негоже так поступать с несчастной. Понять смысл её слов было трудно, а потому как только две фигуры спустились со ступеней крыльца, удаляясь в сторону калитки, Кристина вопросительно взглянула на своих собеседниц.

– Это же Ванесса Монетти, – уточнила она, – из девятого класса, – прибавила, понимая всю очевидность своего вывода.

– Больше нет, – одна из девочек с видом знатока ловко запрыгнула на перила и устроилась поудобнее, готовая вещать то, что знала она одна по праву соседства с несчастной итальянкой.